CC BY
2252
А.В. Белова, Н.А. Мицюк
СЕКСУАЛЬНОЕ ПРОСВЕЩЕНИЕ РУССКОЙ ДВОРЯНКИ В СЕМЬЕ, УЧЕБНОМ ЗАВЕДЕНИИ И ОБЩЕСТВЕ (от «великих реформ» до «великих потрясений»)*
A. Belova, N. Mitsyuk
Russian Noblewomen's Sex Education in the Family, Educational Institutions and Society (from "Great Reforms" to "Great Upheavals")
Вопросы половой культуры, полового просвещения и воспитания - ключевые для понимания повседневной жизни разных слоев российского общества, прежде всего женской повседневности1. Их изучение позволяет уточнить, как соотносятся представления о взаимоотношении полов, общественные ожидания и предписания половой морали с индивидуальными эмоциональными опытами конкретных людей в базовой области репродуктивного поведения. Обретение половой идентичности в процессе гендерной социализации - существенный итог как личностного взросления, так и конструируемых обществом гендерных различий. Разумеется, эти фундаментальные проявления частной сферы, стандартных этапов жизненного цикла людей не могут не зависеть от ключевых трансформаций общественной жизни и видимых преобразований исторической реальности.
Цель настоящей статьи - выявить изменения в сфере полового просвещения и представлений об интимной жизни дворянок в связи с капиталистической модернизацией российского общества в пореформенное время.
Половое просвещение и представления об интимной жизни девочек из дворянских семей - сложный предмет исследования, что обусловлено ограниченностью круга исторических источников и противоречивостью отраженных в них сведений. Статья основана на анализе как опубликованных текстов (мемуаров, дневников), так и женских писем, девичьих дневниковых записей, хранящихся в
многочисленных отечественных архивах.
* * *
* Статья подготовлена при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательских проектов «Субкультура материнства в дворянской среде пореформенной России: антропологический и исторический подходы» (№ 1431-01217) и «Репродуктивное поведение, родильные и акушерские практики в России XVI - XXI вв.: медико-антропологический и историко-этнологический анализ» (№ 16-01-00136). 20
От исторического периода, предшествовавшего буржуазной модернизации, практически не сохранилось девичьих дневников с подробными описаниями интимных переживаний. Это может быть связано как с объективными факторами их плохой сохранности (личным записям девушек родственники не придавали значения и уничтожали их за ненадобностью, или они гибли вследствие социальных катаклизмов), так и с субъективным обстоятельством внутреннего стеснения девочек, которым не приходило в голову доверять бумаге сокровенные или пугавшие даже их самих переживания. В первой четверти XIX в. личный дневник юные дворянки вели по-французски, местами переходя на русский, и называли "mon journal". Зачастую дневниковые записи давали читать близким родственницам или подругам и даже оформляли в виде обращения к ним. Отсюда - призыв «Ne te moque pas de mon journal!» («Не насмехайся над моим журналом!»)2.
В дневнике княгини М.Ю. Оболенской, в замужестве графини Толстой, за 1823 г. можно обнаружить и скрываемую ею девичью влюбленность, и явное нежелание выходить замуж: «<...> Я совсем замуж не хочу - он сказал - какие пустяки, ты вить не по сердцу говоришь! а сама вить влюблена, вить я все знаю - Moi j'ai commencé à lui voir, quelle folie! [Я начинаю смотреть на него, как на сумасшедшего!] <.> верно он про Мансурова знает, кто бы ему мог ска-зать!»3. В свете подобных откровений не стоит исключать и возможность сознательного избавления от «компрометирующих» излияний в преддверии замужества.
Своеобразной альтернативой дневнику могло служить ведение альбома. Альбомные стихи, вошедшие в моду в XVIII в. и ставшие неизменными спутниками девичества4, были дополнены в XIX в. тетрадями со своими5 или чужими понравившимися6 стихами. Мемуаристка Е.Н. Водовозова, урожденная Цевловская (1844 - 1923), вспоминала о «поэтическом творчестве институток» как о «писании стихов в альбомы подругам», в то же время упоминая и об «институтских дневниках»7. Несмотря на то, что зачастую девушка «находила одну отраду искренно высказаться на страницах своего дневни-ка»8, записи эти, как и стихи, были вполне невинными.
Напротив, существенные изменения в эмоциональных переживаниях отражались в девичьих эго-документах, получивших широкое распространение во второй половине XIX в. Если накануне «взросления» девочки рассуждали о детских проблемах (игрушках, дружбе, родителях, праздниках), их занимали внешние проявления жизни, то с наступлением возраста полового созревания страницы дневников наполнялись рефлексивными размышлениями9. Появлялись «томления», «сомнения», желания романтичных чувств, трепетные размышления об объекте влюбленности.
Юная Маргарита Сабашникова (1882 - 1973), впервые взявшись за перо, писала: «Затем я купила себе толстую черную тетрадь для
дневника и принялась писать - чтобы ни одно переживание моей внезапно ставшей для меня столь интересной персоны не было потеряно для мира»10. Девочки-подростки зачастую не могли осознать природу этих переживаний. 13-летняя Мария Башкирцева (1860 -1884) писала в своем дневнике за 29 ноября 1873 г.: «.. .Мне ничего не выразить из моих чувств и страданий. Если бы я могла описать, что творится у меня в душе - но я не знаю, что там творится, знаю только, что мне очень больно, что меня временами что-то терзает и жжет. И все, что я говорю, - это все не то, и я не могу высказать, сотой доли того, что чувствую»11. 13-летняя Оля Сваричовская (1892 - 1986) замечала: «Откуда-то со всех концов моего тела поднимались новые чувства, рождались новые страсти, собирались в груди, толпились, готовые вырваться наружу»12.
Ситуация осложнялась тем, что девочки не имели возможности поделиться новыми захлестнувшими их ощущениями ни с родителями, ни с подругами, так как подобные темы, как и в первой половине XIX в., запрещались общественной моралью. Дневник зачастую оставался единственным собеседником, которому девочки изливали противоречивые мысли: «.Когда я вижу герцога, сама не знаю, ненавижу я его или люблю.»13.
Зачастую бессознательные эротические желания не предполагали объекта влюбленности. Девушки мечтали об абстрактной любви к несуществующему персонажу. 15-летняя Оля Слезкина размышляла: «Я чувствую, что душа моя полна любви, я должна влюбиться. Как ни стыдно мне в этом сознаться, но я должна сказать, что мне пришло время влюбиться»14. Ее сверстница рассуждала: «.Все мои жажды ласки не были просто потребность ребяческой ласки, а были жажда страсти, это наступала моя пора.»15. В этих откровениях и языковом выражении, наряду с прорывающейся сексуальностью, нельзя однако не усматривать некоторого влияния русской классической литературы, хорошо известной дворянским девушкам («Пора пришла, она влюбилась. <.> Давно ее воображенье, Сгорая негой и тоской, Алкало пищи роковой; Давно сердечное томленье Теснило ей младую грудь; Душа ждала. кого-нибудь...»).
Гендерная идентификация девушки-дворянки через усвоение литературных образов, мыслей, чувств, переживаний провоцировала в них эмоции, которые они начинали считать своими.
Половое созревание обостряло внимание к телу. Оно становилось важным объектом девичьих размышлений, несмотря на то, что «семья, культура и общество всячески препятствовали превращению их "детских" тел в "сексуальные"»16. Во второй половине XIX в. девочки впервые стали интересоваться собственными формами, которые они сравнивали с эталонными понятиями о красоте: «Я не уродина, я даже хорошенькая, да, пожалуй, хорошенькая. У меня прекрасная фигура, прямо как у статуи.»17. Тело становилось одновременно объектом изучения и предметом стыда. Как и в
предшествовавший период, у девушек сохранялось представление о телесном и сексуальном как о «постыдном»18. Созерцание античной «статуи Аполлона» могло «привести в смущение молодую девушку, к счастью, слишком неопытную, чтобы восхищаться совершенством искусства за счет стыдливости»19.
Стыдной, запретной темой считалась и менструация, поэтому в источниках личного происхождения, как и в предыдущий период, не удалось обнаружить ни одного указания на ее начало и переживания по этому поводу.
В гендерной социализации девочек присутствовали явные противоречия. С одной стороны, родители ограничивали их общение с противоположным полом, а, с другой, - подогревали их кокетство, чувствительность, в том числе посредством светских мероприятий. В частности, важным мероприятием для половой социализации девочек-подростков были так называемые детские балы и первые «взрослые» балы, на которые они попадали в 16 лет20. Так, 13-летняя девочка, собираясь на первый (детский) бал в своей жизни, писала: «Завязываю волосы и надеваю гребешки не без..., скажу всю правду, не без некоторого кокетства. Но разве это преступление, что девочка хочет быть мило причесанной и одетой на своем первом балу? Нет, все женщины кокетливы, и девочки тоже, когда им тринадцать лет»21.
Подобные мероприятия преследовали конкретную цель - предварительно приискать «партию» для дочери. Детские балы приоткрывали юным аристократкам завесу светской жизни, становясь площадкой для демонстрации навыков изысканных манер, кокетства и основ флирта22. Мария Башкирцева в 13 лет писала о себе: «... Кокетничать умею неплохо - знаю, как вести себя с мужчинами»23.
Девочек учили этому, наряжали в изысканные соблазнительные наряды, готовили к роли «хороших жен», при этом их сексуальность всячески сдерживалась. То же противоречие было характерно и для XVIII - первой половины XIX в.: хотя дворянским девушкам внушались идеи замужества и деторождения как женского предназначения, в них воспитывали взгляд на себя как на объект мужского внимания, в том числе и сексуального, «в них сознательно сдерживалось обретение и развитие собственной сексуальности»24. Юные создания мечтали о романтической любви («тургеневской»), не имея представлений о сущности половых отношений. «Мама со своим взглядом о любви и семейном назначении женщины развила в нас психологию барышни-невесты. Неясные мечты о любви, интерес к молодым людям - вот что наполнило мою душу»25, - с досадой вспоминала В.П. Багриновская (1864 - 1953). Она признавалась, что грезила о замужестве, будучи ни физически, ни психически к нему не готовой: «Я была сильная, румяная, абсолютно здоровая девушка с горячим сердцем и романтически настроенным воображением. Но для замужества я была не готова. Смутные грезы, мечты, неясные
настроения наполняли мою голову»26.
За сто лет, прошедшие с тех пор как 13-летняя А.Е. Лабзина, урожденная Яковлева (1758 - 1828), воспитанная в строгих правилах и не подозревавшая о существовании половых отношений («Я тогда не знала другой любви.»27), была выдана замуж, мало что изменилось в уровне сексуальной просвещенности российских дворянок. Тогда роль сексуальных наставников в юношеских опытах с девушками-дворянками неизменно отводили себе мужчины. Д.И. Фонвизин не без иронии вспоминал, как сам, еще только осваивая «науку любви», не забывал взять на себя и привычную для интеллектуалов XVIII в. функцию «просветителя» в отношении «объекта» своего телесного экспериментирования: «.Я начал к ней ездить, казал ей книги мои, изъяснял эстампы, и она в теории получила равное со мною просвещение. Желал бы я преподавать ей и физические эксперименты, но не было удобности: ибо двери в доме матушки ее, будучи сделаны национальными художниками, ни одна не только не затворялась, но и не притворялась»28.
Некоторые мужья не считали зазорным «просвещать» своих юных неискушенных жен, предаваясь у них на глазах любовным утехам с другой женщиной, в том числе служанкой. О.Е. Глаголева называет забавы А.М. Карамышева, первого мужа А.Е. Лабзиной, со служанкой, при которых он заставлял присутствовать жену, щадя ее молодость и не вступая с ней самой в интимные отношения, «наглядным уроком», причем «вполне укладывавшимся в нормативные рамки морали той эпохи»29.
Большой разрыв в характере сексуальной социализации мужчин и женщин сохранялся и во второй половине XIX в. Нередко потенциальные женихи все так же «по книжкам» просвещали своих невест. Подобный сюжет был обнаружен в личной переписке и на страницах дневников Екатерины Кравченко (1860 - 1933) и Анатолия Половцова (1849 - 1905). За несколько месяцев до свадьбы жених решился вручить Екатерине книгу о физиологии брака. Он долго сомневался, стоит ли это делать, о чем писал в дневнике: «Мои колебания, дать ли книгу Катюше. Решил дать, полагая, что ей это может принести пользу, и она многого не знает»30. Прочитанная книга А. Дебэ «Физиология брака. Естественная и медицинская истории мужчины и женщины с самыми интересными подробностями» произвела огромное впечатление на девушку. Она, ничего не понимая в сути плотских отношений, пришла в ужас от содержания книги. Несколько дней девушка была задумчива, отказывалась от общения с женихом. Она признавалась, что любит его, но не может себе позволить подобной «грязи» в их отношениях. Состояние невесты По-ловцов характеризовал как период тяжелейших мучений и терзаний. Екатерина с нетерпением ждала свадьбы, но, узнав, что ее ожидает в первую после бракосочетания ночь, пришла в растерянность. Этот случай - одно из многочисленных свидетельств сексуальной инфан-
тильности дворянских девушек накануне брака, демонстрирующих, как сложно им приходилось смиряться с мыслью о новом телесном опыте.
Двойственность ситуации приводила к возникновению разного рода проблем и отклонений в психоэмоциональном и половом развитии девочек-подростков. Часто они были связаны с выбором объекта первой влюбленности. Учитывая ограниченность общения девочек со сверстниками противоположного пола, в их поведении нередко прослеживались неразборчивые влечения к мужчинам, принадлежавшим к иным возрастным (гораздо старше) и социально-статусным группам. Юная В.П. Багриновская рассуждала: «Я думаю, что маленький страшилка был мне физически противен, но я соглашалась, что я его люблю»31.
Распространенным явлением на протяжении всего XIX в. было увлечение учениц своими приглашенными учителями и докторами, так как на протяжении периода полового созревания они были единственными взрослыми мужчинами, окружавшими девочек32. Девочки-подростки на себе ощущали всю неоднозначность положения. Реализовать свои страстные желания они не имели возможности, поэтому их состояние все больше напоминало истерию: они не спали ночью, постоянно нервничали, теряли аппетит, раздражались и плакали по любому поводу, могли упасть в обморок.
В то время как юноши активно развивали свое половое чувство (обществом это никак не возбранялось), девочки должны были подавлять в себе бессознательно возникающие эротические желания. Без ума влюбленные девочки отказывались от своих чувств, если вообще осознавали характер потенциальных отношений. В итоге выстраивалась цепочка: страсть - ее подавление - «истерика» (случай для врачевателя душевных болезней). В состоянии подавленного, нереализованного сексуального чувства девушки могли находиться вплоть до замужества, а иногда и после него.
Подавленная сексуальность33 проявлялась в частых нервных расстройствах и истериях. Противоречивость своего положения, невозможность, ввиду неприличия, признаться в первых чувствах, описывала в дневнике юная Оля Сваричовская: «Мы остановились у двери моей комнаты, и он спросил опять: "Значит, невозможно быть откровенной?". Мне показалось, что мое сердце рвется от его слов, слезы навернулись на глаза, я сделала страшное усилие, чтобы не упасть в истерику, даже сказать, что я его люблю, я не могла»34.
Девочки грезили о плотской любви, не позволяя в реальной жизни выйти за пределы дозволенного. Оля Лопухина (1891 - ?) описывала свои частые эротические сновидения: «.Все это кончается тем, что учитель влюбляется в меня, я чувствую, как он подходит ко мне все ближе и ближе, и я уже слышу его дыхание, и вдруг он обнимает меня и целует. Тут я испытываю всю прелесть его любви, вполне отдаюсь ему. и просыпаюсь. Чудный сон, хотя и греш-
ный»35. Т. Л. Сухотина-Толстая (1864 - 1950), вспоминая девические годы, признавалась, что интерес к сексуальной сфере отношений, отсутствие ответов на интересующие вопросы, мысли о самоубийстве переплетались в единый клубок36.
Сексуальная культура юных аристократок на протяжении всего XIX в. была на чрезвычайно низком уровне. Для подавляющего большинства девушек интимные отношения связывались исключительно с трепетными ухаживаниями, невинными поцелуями и романтическими свиданиями. Они грезили о «принце», мечтали быть рядом с возлюбленным, держаться за руки и вести с ним душевные беседы. Пределом допустимого считался страстный поцелуй или объяснение в любви. Девушки подробнейшим образом описывали свой первый поцелуй и испытанные при этом эмоции, в то время как рассказы о переживаниях первого полового акта напрочь отсутствуют в женской мемуаристике.
В конце XVIII - первой половине XIX в. сексуальные отношения, называемые юношами «обыкновенными натуральными дей-ствиями»37, «наслаждением натуральным», девушки, сохранявшие иногда и после замужества «детскую невинность и во всем большое незнание», именовали «скотской любовью», «скотством»38. В девичьем восприятии во второй половине XIX - начале XX в. половые отношения, если о них вообще имелось представление, назывались не иначе, как «всякая грязь», «мерзость», «позор», «животное наслаждение», «скверность», «неведомая сила», «двойная жизнь», «половая похоть», «надругательство над душой»39. В самом факте физического сближения виделось что-то «животное», «гадостное», «свинское». Девушки с трепетом ожидали любовных отношений, ухаживаний, свиданий, но со страхом думали о первой брачной ночи. Подавляющее большинство дворянок, вступавших в брак, имели скудные знания о половых отношениях и деторождении40.
В личном фонде смоленского помещика, публициста С.Ф. Шарапова (1855 - 1911) хранятся собранные им записи бесед со знакомыми мужчинами, которые в один голос рассказывали о фактическом насилии над собственными молодыми женами, не имевшими никакого представления об интимных отношениях между супругами, в первую брачную ночь. Он цитировал слова одного графа, который рассказывал о том, что его жена в «первую ночь» «в одной рубашке и босиком убежала к матери», при этом она кричала, что молодой муж с ней «что-то отвратительное делает»41.
Невесты могли очень сильно любить своих женихов, однако сама мысль о возможности полового контакта приводила их в отчаяние42. В то время как для девушек, впервые вступавших в брак, физические отношения были новы, мужчины зачастую уже имели богатый опыт интимных связей. Причина столь негативного восприятия сексуальных отношений девушками коренилась в противоречивом характере их домашнего воспитания: сокрытии от них достоверных сведений
о взаимоотношениях полов, отсутствии оценочно-нейтрального просвещенческого диалога на эту тему, внушении негативного восприятия всего, что связано с телом и сексом, при одновременной идеализации интимной сферы жизни, употреблении при ее описании ничего не объясняющих эвфемизмов.
Дневниковые записи девочек-подростков, а также воспоминания уже зрелых, замужних женщин в абсолютном большинстве демонстрируют драматичную картину их приобщения к сексуальной культуре. Почему физиологический процесс начала половых отношений переживался настолько тяжело и зачастую имел трагическую развязку? Важнейшая причина крылась в запрете на обсуждение в семье любых вопросов, связанных с половыми отношениями. Т.Л. Сухотина-Толстая в 18 лет записала в дневнике за 28 мая 1882 г. типичные родительские объяснения деторождения: «Потом вдруг начинаешь узнавать, что совсем бог ни в чем не причастен, что не ангел божий меня принес на землю, как меня учили, и что совсем не потому дети родятся, что муж с женой в церковь съездили»43. Мать-аристократка не принимала непосредственного участия в сокровенной жизни собственных детей, между ними не было эмоциональной близости. Девочки никогда не обсуждали с родительницами вопросы интимного характера, мир девичьих эмоций «не интересовал» их матерей, которые осознано отстранялись от подобных разговоров. Вообще, излишняя откровенность детей в общении с родителями не приветствовалась. Мать становилась «доступной» для подобных тем в общении с дочерью только после ее полового созревания и выхода замуж.
Зажатость рамками социальных норм, многочисленные эмоциональные запреты, непонимание тех физиологических явлений, которые с ними происходили в период полового созревания, смутные представления и страхи, связанные с будущей детородной функцией (подавляющее большинство юных дворянок полагало, что ребенок появляется от поцелуя, от длительного совместного нахождения с мужчиной или благодаря длительным молитвам44), - все это делало девушек нервными, болезненными и чрезмерно чувствительными. «Женская истерика» в начале XX в. становилась массовым явлением. Патриархальная семья требовала от девушки традиционного поведения в вопросах половых отношений, в то время как в обществе началось «освобождение» в сфере половой морали, преодоление существовавших ранее запретов.
В условиях начавшейся капиталистической модернизации России взаимоотношения между матерями и их дочерями в дворянских семьях стали существенно меняться. Мать становилась активной участницей воспитания собственных детей. В то же время вопросы сексуального просвещения продолжали оставаться вне ее забот: общественная мораль по-прежнему накладывала ограничения на сексуальное просвещение благовоспитанных девушек. Отсутствие
эмоциональной близости между матерью и дочерью, стихийность психосексуального развития ребенка и невмешательство родителей в процесс полового воспитания девочек - все это могло стать скрытой причиной конфликта между взрослеющей дочерью и матерью45, проявлением которого в предшествовавший исторический период было своеобразное «сексуальное "соперничество" оказывавшихся одновременно в пределах детородного периода далеко не пожилой матери и ее взрослой дочери»46. Нередко девочки, узнав «правду» о характере интимных отношений между полами, давали себе обещание не выходить замуж, оставаться девственницами и позже взять на воспитание сироту47. Конкретные знания о половых отношениях считались свидетельством дурного воспитания девушки. Даже чтение любовных стихов считалось плохим тоном48.
Первые попытки в начале XX в. ввести в курс женских гимназий преподавание основ анатомии и физиологии были встречены враждебно многими родителями. Много шума наделали медицинские осмотры девочек-гимназисток врачами-мужчинами. Подобные случаи добровольного отказа девушек от своевременного обращения за медицинской помощью из опасения того, что «перед доктором придется обнажить грудь»49, известны и в XIX в., особенно среди институток.
В начале XX в. девочки черпали знания о сексуальных отношениях в медицинских книгах, где помещались картинки с женскими и мужскими половыми органами, из сообщений подруг, а также из художественной литературы. Для девушек 1860 - 1870-х гг. отыскать подобную литературу было непростым делом. В этом смысле начало XX в. отмечено разительными переменами в сексуальной «просвещенности» дворянок, в частности институток. Т.Г. Морозова (1904 - 1997) вспоминала: «Вблизи меня в проходе столпилась небольшая группка моих одноклассниц. Между ними идет какой-то таинственный тихий разговор: "После свадьбы? Муж и жена? Что делают? Как это? Рождаются дети?" <.> Аня помолчала, как бы испытывая какое-то затруднение. Потом сложила пальцы левой руки в неплотный кулачок и, убрав все пальцы правой руки, кроме среднего, быстро сунула выставленный палец в кулачок левой. "Понимаешь?" Я поняла. <.> Я спросила Олю: "Аня говорит. Как ты думаешь, это правда?" "Правда, Васенька, - ответила Оля. - Моя мама акушерка. У нее есть такая книга. Я прочла."»50.
Между тем российские авторы книг по физиологии, акушерству и гинекологии обходили вопросы, связанные со сферой сексуальных отношений. Эти сведения содержались в переводных медицинских изданиях, продажу которых в России можно объяснить только чудом или невнимательностью цензоров. Так, несколько раз издавались работы известного французского врача, популяризатора полового воспитания А. Дебэ. В одной из них - «Брак и безбрачие во всех половых и моральных проявлениях. Гигиена, физиология и
философия брака и безбрачия» (М., 1872) - он подробным образом освещал вопросы, о которых не принято было говорить в «приличном» обществе: среди названий глав его книги - «Девственность», «Онанизм», «Сладострастные излишества, распутства», «Супружеские обязанности», «Брачные удовольствия».
В художественной литературе 1860 - 1870-х гг. также преобладала романтизация любви, половое чувство оставалось за рамками повествования. Сам того не подозревая и не желая, «скрытую» революцию в сексуальном просвещении девочек совершил Л.Н. Толстой, написав «Крейцерову сонату». Многие женщины признавались, что это произведение оказало существенное влияние на формирование их девичьего мировоззрения51. Это произведение в буквальном смысле переворачивало все девичьи представления о любви, чувствах и отношениях между мужчиной и женщиной, мужем и женой.
Прорыв в сексуальном просвещении молодежи произошел в начале XX в., накануне и особенно после Первой русской революции. Послереволюционная проза «открыла» тему половых отношений. Все чаще девушек привлекали не восторженные романы и грезы о платонической любви, а произведения, авторы которых затрагивали вопросы эротики и телесности (А. Куприн «Яма», М. Арцыбашев «Санин», Л. Андреев «В тумане», А. Вербицкая «Ключи счастья» и другие). Вводимые официальные или инициированные родителями запреты на чтение той или иной литературы производили обратный эффект, способствуя росту живого интереса у юных читательниц52. На протяжении 1900 - 1910-х гг. эротика становилась важнейшей составляющей повседневной жизни. Газеты пестрели объявлениями с предложениями интимных знакомств. Новые театральные постановки содержали откровенные, эротические сцены. В кинематографе, согласно рекламным объявлениям, преобладали любовные сюжеты. В магазинах наравне с детскими игрушками стали продаваться «игрушки для взрослых»53.
Однако благовоспитанные девушки должны были всячески скрывать свою просвещенность в сфере половых отношений. Многочисленные истории, свидетельствующие о противоречивости требований к поведению благовоспитанных девушек и их реальной жизнью, раскрывались в «случаях из врачебной практики». Сведения об особенностях интимной жизни представительниц «слабого» пола также относилась к разряду запретных. Повсеместно появлялись девочки из интеллигентных семей, восстававшие против предписанной старой сексуальной культуры. Их поведение приобретало различные формы нарушения норм и запретов - от свободных сексуальных добрачных отношений до побегов из семьи или, напротив, фиктивных браков с целью избежать замужества и продолжить образование. Врачи стали фиксировать многочисленные проявления чрезвычайной девичьей сексуальности, продолжая рассматривать ее как отклонение от нормы и патологию, требующую лечения54.
* * *
Итак, вплоть до начала XX в. в российском обществе сохранялось двойственное отношение к девичьей сексуальности. Девушкам предписывалось демонстрировать свою непорочность и непросвещенность в вопросах секса, при этом умело кокетничать и флиртовать. Дворянки XIX в. в подавляющем большинстве грезили о романтической любви, но ничего не знали о половых отношениях, о деторождении и материнстве. Ввиду половой безграмотности и неосознанности сексуальных желаний для многих из них интимная близость не была желанной.
В условиях существования в дворянской среде многочисленных запретов на проявление подростковой сексуальности, ограничения общения девочек с представителями противоположного пола в девичьем поведении имели место однополая привязанность, неврозы на сексуальной почве, неразборчивость в выборе объектов первой влюбленности. Анализ девичьих эго-документов демонстрирует инфантильность их создательниц и крайнюю степень непросвещенности в вопросах полового развития и сексуальных отношений. Половое просвещение девочек внутри семьи имело стихийный характер и никак не регулировалось государством. Это приводило к тому, что переход из девичества во взрослое состояние сопровождался тяжелейшими эмоциональными потрясениями. Сложности и противоречия психосексуального развития девочек оказывали влияние на их дальнейшие самоощущения, в том числе и в качестве жены и матери.
В начале XX в. вопросы половых отношений постепенно вышли из-под общественных запретов. Девочки располагали все большими возможностями для получения сексуального просвещения вне семьи. Однако родители продолжали защищать традиционную половую мораль и дистанцироваться от вопросов сексуального просвещения подростков. Во многом это являлось причиной появления конфликтов поколений.
Таким образом, сфера сексуальных отношений оставалась наиболее консервативной областью социализации дворянок, наследием патриархальных норм и представлений. Видимые изменения в сфере сексуального просвещения и интимных представлений дворянок в России начали происходить в связи с капиталистической модернизацией. Синхронно с ними, по мере проведения буржуазных реформ 1860-х гг., развивались процессы женской эмансипации и легализация «женского вопроса» в общественно-политической жизни.
Однако новые факторы - идейная либерализация, изменение многих традиционных устоев социальной и семейной жизни дворянства, более широкое распространение специальной медицинской литературы, декадентство в культуре, манифестация половой раскрепощенности - способствовали появлению новых опытов в
сфере сексуального взросления дворянских девочек, их более достоверной осведомленности в вопросах взаимоотношения полов и большей готовности к ним. В то же время существенных изменений в массовом сознании и сфере половой морали не происходило. Революция в сексуальном поведении затронула прежде всего бомонд. Девочки-подростки и девушки, особенно провинциалки, оставались в неведении по многим вопросам полового воспитания.
Примечания
1 Белова А.В. Женская повседневность как предмет истории повседневности // Этнографическое обозрение. 2006. № 4. С. 85-97.
2 Российский государственный архив древних актов (РГАДА). Ф. 1280. Оп. 1. Д. 134. Л. 43об.
3 Там же. Л. 17.
4 Государственный архив Тверской области (ГАТО). Ф. 103. Оп. 1. Д. 1115.
5 ГАТО. Ф. 103. Оп. 1. Д. 939.
6 ГАТО. Ф. 1041. Оп. 1. Д. 66.
7 Водовозова Е.Н. На заре жизни // Институтки: Воспоминания воспитанниц институтов благородных девиц. М., 2001. С. 312.
8 Стерлигова А.В. Воспоминания // Институтки. С. 82.
9 Государственный архив Смоленской области (ГАСО). Ф. 82. Оп. 1. Д. 70; Российский государственный архив литературы и искусства (РГАЛИ). Ф. 2319. Оп. 1. Д. 159; РГАДА. Ф. 1271. Оп. 1. Д. 498. 1891; Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 1061. Оп. 1. Д. 7; Сабашникова М.В. Зеленая змея: История одной жизни. М., 1993. С. 40-50.
10 Сабашникова М.В. Зеленая змея. С. 50.
11 БашкирцеваМ. Дневник // Фотография женщины: Мария Башкирце-ва. Дневник; Елизавета Дьяконова. Дневник. СПб., 2005. С. 34.
12 Центральный государственный архив города Москвы, Отдел хранения документов после 1917 года (ЦГА Москвы, ОХД после 1917 года). Ф. 105. Оп. 1. Д. 9. Л. 19, 20.
13 БашкирцеваМ. Дневник. С. 30.
14 Научно-исследовательский отдел рукописей Российской государственной библиотеки (НИОР РГБ). Ф. 801. К. 3. Д. 59. Л. 85, 92об.
15 ЦГА Москвы, ОХД после 1917 года. Ф. 105. Оп. 1. Д. 9. Л. 19, 20.
16 Белова А.В. Девичество российской дворянки XVIII - середины XIX века: телесность, сексуальность, гендерная идентичность // Женщина в российском обществе. 2006. № 4(41). С. 57.
17 БашкирцеваМ. Дневник. С. 24.
18 Лабзина А.Е. Воспоминания: Описание жизни одной благородной женщины // История жизни благородной женщины. М., 1996. С. 66.
19 Головина В.Н. Мемуары. М., 2005. С. 19, 20.
20 Колесникова А.В. Бал в России: XVIII - начало ХХ века. СПб., 2005; Сухотина-Толстая Т.Л. Дневник. М., 1987. С. 17.
21 Российский государственный архив экономики (РГАЭ). Ф. 3. Оп. 1. Д. 462. Л. 32об.
22 Там же.
23 БашкирцеваМ. Дневник. С. 24.
24 Белова А.В. Девичество российской дворянки XVIII - середины XIX века: телесность, сексуальность, тендерная идентичность // Женщина в российском обществе. 2006. № 4(41). С. 56, 57.
25 РГАЛИ. Ф. 2319. Оп. 1. Д. 159. Л. 115об., 116.
26 Там же.
27 Лабзина А.Е. Воспоминания. С. 67.
28 Фонвизин Д. Чистосердечное признание в делах моих и помышлениях // Русская литература XVIII века. Т. 1. М., 2004. С. 570.
29 Глаголева О.Е. Горькие плоды просвещения: три женских портрета XVIII века // Социальная история: Ежегодник, 2003: Женская и тендерная история. М., 2003. С. 318.
30 РГИА. Ф. 1654. Оп. 1. Д. 7. Л. 15
31 РГАЛИ. Ф. 2319. Оп. 1. Д. 159. Л. 109, 110, 127.
32 РГАЛИ. Ф. 142. Оп. 1. Д. 385. Л. 14; Д. 400. Л. 4-7; РГАДА. Ф. 1271. Оп. 1. Д. 498. 1891. Л. 49; Тучкова-Огарева Н.А. Воспоминания. Л., 1929. С.15-17.
33 Белова А.В. «Четыре возраста женщины»: Повседневная жизнь русской провинциальной дворянки XVIII - середины XIX в. СПб., 2010. С. 279.
34 ЦГА Москвы, ОХД после 1917 года. Ф. 105. Оп. 1. Д. 9. Л. 23об.
35 РГАДА. Ф. 1271. Оп. 1. Д. 498. 1891. Л. 148, 148об.
36 Сухотина-Толстая Т.Л. Воспоминания. М., 1980. С. 159.
37 Загряжский М.П. Записки (1770 - 1811) // Лица: Биографический альманах. Т. 2. М.; СПб., 1993. С. 92.
38 Лабзина А.Е. Воспоминания. С. 46, 60, 66.
39 ЦГА Москвы, ОХД после 1917 года. Ф. 105. Оп. 1. Д. 9. Л. 84; Пастернак Ж. Хождение по канату. М., 2010. С. 54, 46.
40 Мицюк Н.А., Пушкарева Н.Л. Домашние роды в российских дворянских семьях (конец XIX - начало XX в.) // Этнографическое обозрение. 2015. № 5. С. 167-183.
41 ГАСО. Ф. 121. Оп. 1. Д. 1040. Л. 45.
42 РГИА. Ф. 1654. Оп. 1. Д. 7. Л. 15.
43 Сухотина-Толстая Т.Л. Дневник. С. 26.
44 Центральный государственный исторический архив Санкт-Петербурга (ЦГИА СПб). Ф. 2313. Оп. 1. Д. 1. Л. 144; Пастернак Ж. Хождение по канату. С. 54; Дьяконова Е.А. Дневник Елизаветы Дьяконовой. М., 1912. С. 132, 133; Сухотина-Толстая Т.Л. Воспоминания. С. 75.
45 ЦГА Москвы, ОХД после 1917 года. Ф. 105. Оп. 1. Д. 9. Л. 84об; НИОР РГБ. Ф. 752. К. 1. Д. 1.
46 Белова А.В. Конкуренция матери и старшей дочери в российской дворянской культуре XIX века: конфликт идентичностей // Конструкты национальной идентичности в русской культуре: вторая половина XIX столе-
тия - Серебряный век. М., 2011. С. 110.
47 ЦГА Москвы, ОХД после 1917 года. Ф. 105. Оп. 1. Д. 9. Л. 84об.; РГИА. Ф. 1654. Оп. 1. Д. 1549. Л. 14.
48 СабашниковаМ.В. Зеленая змея. С. 50, 51.
49 Водовозова Е.Н. На заре жизни. С. 297.
50 Морозова Т.Г. В институте благородных девиц // Институтки. С. 422, 423.
51 ЦГА Москвы, ОХД после 1917 года. Ф. 105. Оп. 1. Д. 9. Л. 222, 258об.; Ахматова А. Мой муж Гумилев, отец Гумилева. М., 2014. С. 3.
52 НИОР РГБ. Ф. 801. К. 3. Д. 59. Л. 36.
53 Дрентельн Е.С. Этюды о природе женщины и мужчины. М., 1908. С. 184.
54 Дрентельн Е.С. Этюды о природе женщины и мужчины. М., 1908. С. 179, 180; Покровская М.И. О внеклассном надзоре за учащимися // Женский вестник. 1912. № 1. С. 18-20.
Авторы, аннотация, ключевые слова
Белова Анна Валерьевна - докт. ист. наук, профессор Тверского государственного университета
Мицюк Наталья Александровна - канд. ист. наук, старший преподаватель Смоленского государственного медицинского университета
В статье на основании ранее неизвестных документов государственных архивов рассматриваются изменения в сфере сексуального просвещения дворянок в условиях капиталистической модернизации российского общества. Впервые в отечественной историографии вводятся в научный оборот дневники девушек-дворянок, раскрывается сложный процесс их сексуального взросления с конца XVIII до начала XX вв. Авторы пришли к выводу, что сфера сексуальных отношений оставалась наиболее консервативной областью социализации дворянок, наследием патриархальных норм и представлений. Во второй половине XIX в. росли осведомленность дворянских девочек в вопросах взаимоотношения полов и готовность к ним. В то же время существенных изменений в массовом сознании и сфере половой морали не происходило. Революция в сексуальном поведении в начале XX в. затронула прежде всего бомонд. Девочки-подростки и девушки, особенно провинциалки, оставались в неведении по многим вопросам половых отношений.
Российская империя, капиталистическая модернизация, дворянство, девичество, семейные отношения, сексуальность, сексуальное просвещение, половая социализация, поведенческая норма, гендерная история
References
(Articles from Scientific Journals)
1. Belova A.V. Devichestvo rossiyskoy dvoryanki XVIII - serediny XIX veka: telesnost, seksualnost, gendernaya identichnost. Zhenshchina v rossiyskom obshchestve, 2006. no. 4(41), pp. 56, 57.
2. Belova A.V. Devichestvo rossiyskoy dvoryanki XVIII - serediny XIX veka: telesnost, seksualnost, gendernaya identichnost. Zhenshchina v rossiyskom obshchestve, 2006. no. 4(41), p. 57.
3. BelovaA.V. Zhenskaya povsednevnost kak predmet istorii povsednevnosti. Etnograficheskoe obozrenie, 2006, no. 4, pp. 85-97.
4. Mitsyuk N.A., Pushkareva N.L. Domashnie rody v rossiyskikh dvoryanskikh semyakh (konets XIX - nachala XX v.). Etnograficheskoe obozrenie, 2015, no. 5, pp. 167-183.
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
5. Belova A.V. Konkurentsiya materi i starshey docheri v rossiyskoy dvoryanskoy kulture XIX veka: konflikt identichnostey. Konstrukty natsionalnoy identichnosti v russkoy kulture: vtoraya polovina XIX stoletiya - Serebryanyy vek [The Constructs of National Identity in Russian Culture: The second half of the 19th century - the Silver Age]. Moscow, 2011, p. 110.
6. Glagoleva O.E. Gorkie plody prosveshcheniya: tri zhenskikh portreta XVIII veka. Sotsialnaya istoriya: Ezhegodnik, 2003: Zhenskaya i gendernaya istoriya [Social history: Yearbook, 2003: Women's and Gender History]. Moscow, 2003, p. 318.
(Monographs)
7. Belova A.V. "Chetyre vozrasta zhenshchiny": Povsednevnaya zhizn russkoy provintsialnoy dvoryanki XVIII - serediny XIX v. ["Four Ages of Women": Everyday Life of Russian Provincial Noblewomen, 18th - middle of 19th century]. St. Petersburg, 2010, p. 279.
8. Kolesnikova A.V. Bal v Rossii: XVIII - nachalo XX veka [A Ball in Russia: 18th - the beginning of 20th century]. St. Petersburg, 2005, 304 p.
Authors, Abstract, Key words
Anna V. Belova - Doctor of History, Professor, Tver State University (Tver, Russia)
Natalya A. Mitsyuk - Candidate of History, Senior Lecturer, Smolensk State Medical University (Smolensk, Russia)
On the basis of previously unknown documents from state archives, the article analyzes transformations that occurred in sexual education of noblewomen as the Russian society was going through capitalist modernization. For the first time historical study focuses on aristocratic young girls' diaries, the complicated process of their sexual education from late 18th to early 20th century. The authors arrive at the conclusion that sexual relationships remained the most conservative segment in noblewomen's socialization, which was the legacy of patriarchal norms and perception. The noble young girls' awareness of inter-gender relationships and preparedness for them increased in the second half of the 19th century. However, there was no essential change in mass consciousness about sexual behavior. The early 20th century saw a revolution in sexual behavior primarily of 'beau monde' whereas young girls, particularly, those from the province, stayed ignorant of many aspects of sexual relations.
Russian Empire, capitalist modernization, nobility, maidenhood, family relationships, sexuality, sexuality education, sexual socialization, behavioral norm, gender history
