CC BY
264
► из истории философской мысли
С. Л. РУБИНШТЕЙН КАК ЧИТАТЕЛЬ «ФЕНОМЕНОЛОГИИ ДУХА» ГЕГЕЛЯ1
SERGEY RUBINSTEIN AS READER OF HEGEL'S "PHENOMENOLOGY OF SPIRIT"
Дмитриева Нина Анатольевна
Профессор кафедры философии Института социально-гуманитарного образования ФГОУ ВО «Московский педагогический государственный университет», доктор философских наук, доцент e-mail: na.dmitrieva@mpgu.edu
Аннотация. Статья посвящена рассмотрению особенностей рецепции философских идей Г. В. Ф. Гегеля известным российским психологом и философом С. Л. Рубинштейном. В фокусе внимания - осмысление и критика С. Л. Рубинштейном одной из самых важных работ в системе Гегеля - «Феноменологии духа» (1807 г.). Показано, что критика С. Л. Рубинштейном Гегеля осуществлялась по трем основным пунктам: во-первых, С. Л. Рубинштейн пересматривает гегелевскую критику кантовского метода внешних рассуждений и обоснование Гегелем положения о тождестве бытия и мышления; во-вторых, С. Л. Рубинштейн анализирует понятия «явление», «чувственная данность» и «чувственная достоверность» и предлагает подход, скорректированный с базовыми установками собственной концепции; в-третьих, осмысливает гегелевское решение проблемы самосознания для раскрытия родовой сущности
Dmitrieva Nina A.
Professor at Philosophy Department, the Institute of Social and Humanitarian education, Moscow State University of Education (MSPU), ScD in Philosophy, Associate Professor e-mail: na.dmitrieva@mpgu.edu
Abstract. The article is devoted to the peculiarities of the reception of G. W. F. Hegel's philosophical ideas by the well-known Russian psychologist and philosopher Sergey Rubinstein. The article focuses on Rubinstein's comprehension and criticism of the one of most important works in Hegel's system, "Phenomenology of Spirit" (1807). It is shown that Rubinstein's criticism of Hegel concerned three main moments. Firstly, Rubinstein reconsiders Hegel's critique of Kant's method of external judgments und his justification of the identity of being and thinking; secondly, Rubinstein analyzes Hegel' concepts of "appearance", "sensible given", and "sensible reliability" and offers the approach which is adjusted with the basic statements of his own conception; thirdly, Rubinstein comprehends Hegel's solution of the problem of self-consciousness with the relevance to
1 Статья подготовлена в рамках исследовательского проекта «Человек в истории и культуре: фило-софско-антропологические и философско-исторические концепции русского неокантианства» при финансовой поддержке гранта ГРНФ (№ 14-03-00831а).
человека и предлагает собственное. Философская интерпретация этих моментов гегелевской теории сыграла важную роль в формулировании С. Л. Рубиштейном собственной концепции человека и человеческого бытия.
the generic issue of man and suggests his own solution. The philosophical interpretation of these moments was very important for the formulation of Rubinstein's own conception of a human being and his existence.
Ключевые слова: С. Л. Рубинштейн, философская рецепция, Г. В. Ф. Гегель, «Феноменология духа», чувственная данность, самосознание, человек.
Keywords: Sergey Rubinstein, philosophical reception, G. W. F. Hegel, "Phenomenology of Spirit", sensible given, self-consciousness, human being.
Сергей Леонидович Рубинштейн (1889-1960), известный научному миру как один из основоположников современной общей психологии, всю жизнь считал себя философом. Философское образование он получил в Германии: сначала два семестра учился во Фрайбурге у Генриха Риккерта, затем, испытывая интеллектуальную неудовлетворенность от фрейбургских курсов [1, с. 414], перебрался в Марбург, где его учителями были Герман Коген, Пауль Наторп и Эрнст Трёльч. Здесь в 1914 г. он получил степень доктора философии за диссертацию «Исследование проблемы метода: Абсолютный и дуалистический рационализм и трансцендентальная философия», первая часть которой - «Абсолютный рационализм (Гегель)» была опубликована по-немецки в Германии [2]. Последний год перед Первой мировой войной Рубинштейн провел в Берлине, куда уехал вслед за ушедшим на пенсию Когеном и где слушал в университете лекции Эрнста Кассирера. Коген высоко ценил своего ученика и на прощание подарил ему «с надписанием» прижизненное издание сочинений Гегеля [3, с. 33].
По возвращении в Россию Рубинштейн начал преподавать в гимназии в своем родном городе Одессе. В те же годы он, несмотря на войну, вел переговоры с издателем о публикации в России когеновских сочинений в русском переводе, о чем сообщал в июне 1918 г. в письме к Кассиреру [4, S. 508]. Перевод и публикация этих работ, к сожалению, не состоялись. В 1919 г. Рубинштейн был приглашен на кафедру философии и психологии Одесского университета, где, собственно, и началась его научная карьера [5].
Дальнейшая его судьба во многом похожа на судьбы многих интеллектуалов, оставшихся после революции в Советской России. Он, как и многие другие, был вынужден уйти, так сказать, из «идеологически нагруженной» в идеологически более нейтральную область приложения своего научного таланта. Этой областью для Рубинштейна стала психология. В сфере этой науки он сделал действительно много: ему удалось создать современную философскую психологию как науку нового типа, представляющую собой не только описательное, как в экспериментальной психологии, но и объяснительное знание, результатом чего стало признание психологии как самостоятельной науки советским научным сообществом.
В 1940 г. Рубинштейн написал первый и пока единственный в России монографический учебник по психологии для университетов «Основы общей психологии», который с тех
пор выдержал пять изданий; в 1942 г. основал кафедру и затем отделение психологии в МГУ; в 1943 г. он первым из советских психологов был избран в Академию наук в качестве члена-корреспондента. В 1945 г. Рубинштейн создал сектор психологии в Институте философии.
Он же стал одним из первых, кто пострадал от репрессий против советской интеллигенции, развернувшихся в 1947 г. Его обвинили в «космополитизме», то есть в «антипатриотизме», в преклонении перед «иностранщиной», в недооценке отечественной науки и культуры, рассыпали набор его новой книги «Философские корни психологии», он был лишен кафедры и руководства сектором. Лишь после смерти Сталина его постепенно восстановили в правах. До самой смерти в 1960 г. Рубинштейн продолжал работать и написал еще две фундаментальные работы - «Бытие и сознание» (1957) и «Человек и мир» (1973, посмертно), чрезвычайно богатые философскими идеями [6].
Философское содержание работ Рубинштейна, безусловно, заслуживает отдельного подробного исследования. Одной из составляющих такого исследования должен стать анализ рецепции и критики Рубинштейном философской системы Гегеля, в центре которой -гегелевская «Феноменология духа».
Рубинштейн и Гегель
Рубинштейн был настоящим знатоком Гегеля и многому у него научился: в работах Рубинштейна присутствует и всесторонний охват проблем, и установка на терминологическую строгость, и генетический принцип построения системы в целом. Следует отметить и то, что Рубинштейн воспроизводит гегелевский стиль мышления. Формированию этого стиля во многом, на наш взгляд, способствовало обучение у Когена и работа над диссертацией, посвященной гегелевскому методу. В качестве примера реализации этого стиля в работах Рубинштейна можно указать на воспроизведение в его последнем, итоговом труде «Человек и мир» не только метода и принципа, но и различных тематических «срезов», характерных для гегелевских работ: метафизико-гносеологического, историко-философского и философско-антропологического.
Широта воззрений и усвоенный у неокантианцев научный критицизм обусловили внутреннюю самостоятельность Рубинштейна как философа. Это давало ему возможность не относиться к господствовавшему в те годы марксизму или к какому-либо иному философскому учению как к единственно правильному и универсальному. Можно поэтому утверждать, что наряду с марксизмом и экзистенциализмом (прежде всего, Хайдегге-ра) гегелевская философия стала для Рубинштейна той философской моделью, в анализе которой - и в споре с которой - выкристаллизовалась его собственная философская антропология или, как называл свою концепцию сам Рубинштейн, «онтология человеческой жизни» [6, с. 357]2.
2 Хотя Рубинштейн не использовал этого выражения по отношению ко всей своей концепции - такое название носит одна из глав в его работе «Человек и мир», но, на наш взгляд, оно может быть использовано и для характеристики его учения в целом.
Самостоятельные поиски оснований для теоретического обобщения массы разнородных психологических фактов, накопленных в экспериментальной психологии, уже в 1920-е гг. привели Рубинштейна к формулированию оригинальной концепции деятельности, где Рубинштейн трансформирует кантианскую идею о познающем субъекте, конструирующем предмет своего познания, и о мышлении как чистой деятельности - в принцип творческой самодеятельности субъекта.
Тезисно эту концепцию можно представить следующим образом: Рубинштейн согласен с Кантом и Когеном в том, что в ходе своей деятельности субъект определяет объект, на который направлена эта деятельность. Определяя объект, субъект не только проявляет, но и создает, определяет через свои деяния самого себя, то есть деяния составляют содержание субъекта. Рубинштейн, таким образом, пересматривает кантовское понимание познающего субъекта как чего-то «готового, данного до и вне своих деяний» [7, с. 93], как независимого от них, потому что считает, что такое понимание «разрушает единство личности» [7, с. 94], возвращает к юмовскому взгляду на субъект как на «пучок представлений». Не только объект, но и субъект создается, согласно Рубинштейну, в процессе деятельности и творчества. Это приводит Рубинштейна к идее, что деятельность есть общая основа всех психических феноменов.
Дальнейшие разработки деятельностной концепции личности подвели Рубинштейна к необходимости изменения и усложнения принципа творческой самодеятельности. Принцип, который он формулирует в своих последних работах, получил название «философский принцип детерминизма», который относился уже не только к человеку, но ко всем уровням и способам бытия. Согласно этому принципу, «внешние причины всегда действуют через внутренние условия, так что конечный эффект любого внешнего воздействия всегда зависит не только от внешнего воздействия на тело или явление, но и от внутренних свойств» [6, с. 350], то есть от природы этого тела или явления.
Таким образом, в отличие от обычно подчеркивающейся в детерминизме причинно-следственной зависимости Рубинштейн выдвинул на передний план диалектику внешнего и внутреннего, которую понимал как принцип качественно усложняющихся зависимостей внешнего и внутреннего на разных уровнях бытия и которую распространил, соответственно, и на психическое. В этой формуле психическое, с одной стороны, включено в ряд взаимосвязанных и взаимодействующих явлений материального мира, а с другой - сохраняет свою специфику, поскольку, как отмечает ученица и последовательница Рубинштейна К. А. Абульханова, именно психическое, понятое с точки зрения этой диалектики, оказывается «ключом к проблеме личности как ее самоопределению по отношению к внешним условиям <...>, [при том что] о самоопределении можно говорить <...> только применительно к человеку» [6, с. 423-424].
На основе этого принципа Рубинштейн выстраивает целостную философскую систему, «отправной точкой», центром и вершиной которой является человек, но не просто познающий субъект, как у Гегеля или Когена, а субъект, существующий и деятельно реализующий в мире свою сущность.
Хотя сам Рубинштейн прямо об этом нигде не пишет, но в процессе анализа его рассуждений становится очевидно, что его принцип детерминизма и основывающаяся на нем философская система, набросок которой дан в книге «Человек и мир», сформулированы
во многом под влиянием гегелевских идей. Прежде всего, речь идет, разумеется, о гегелевском «принципе опосредованности как принципе раскрытия [в явлении] все более глубокого внутреннего содержания» [6, с. 295; 8, с. 100]. Анализируя то, как формулируется и обосновывается этот принцип у Гегеля, Рубинштейн выявляет несколько, на его взгляд, ключевых моментов в рассуждениях Гегеля:
1) критика кантовского метода внешних рассуждений и обоснование положения о тождестве бытия и мышления;
2) анализ понятий «явление», «чувственная данность» и «чувственная достоверность»;
3) решение проблемы самосознания, или «я», для раскрытия родовой сущности человека.
Критика Рубинштейном концепции Гегеля О критике Гегелем кантовского метода внешних рассуждений
Критика кантовского метода внешних рассуждений, «приписывающих вещам предикаты извне» [6, с. 295] и преодоление кантовской рефлексивности осуществляется Гегелем, считает Рубинштейн, при выдвижении знаменитого тождества бытия и мышления. Рубинштейн находит обоснование этой мысли в «Феноменологии духа»: «Гегель рассматривает субстанцию как субъект, осуществляя снятие всякой рефлексии, всякого отнесения предикатов к субъекту. Он отрицает познающего субъекта, [в смысле чисто] внешнего субъекта <. .> Он отстаивает чистую объективность - самодвижение познаваемой мысли, т. е. превращение ее самое в субъект (для него [Гегеля. - Н.Д] субъект - то, что познается, то, к чему относится содержание познаваемого, а не тот, который познает)» [6, с. 295-296].
Сам Рубинштейн дает ссылку на «Введение» в «Феноменологии духа» [9, с. 41-50], но, на наш взгляд, речь идет скорее о соответствующем месте из «Предисловия», где говорится о необходимости «понять и выразить истинное не как субстанцию только, но равным образом и как субъект» [9, с. 9] и далее о неоправданном представлении абсолютного как субъекта, поскольку «это слово [бог. - Н.Д] само по себе есть бессмысленный звук, одно лишь имя. Только предикат говорит, что есть он, т. е. наполняет его содержанием и сообщает ему смысл» [9, с. 11].
Уточнение этой мысли обнаруживается в другой работе Рубинштейна, «Бытие и сознание», где и объясняется его ссылка на «Введение» в этой связи. Делая вывод о том, что Гегель, превращая мысль в субъект, представляет «движение мысли <. .> как деятельность и опосредствование» [6, с. 76], Рубинштейн опирается, по-видимому, на гегелевское решение проблемы критерия истинности знания. Оно состоит, коротко говоря, в том, что само сознание характеризуется через различение чисто субъективного знания от объективной истины: «Сознание в себе самом дает свой критерий, и тем самым исследование будет сравнением сознания с самим собою» [9, с. 47]. Отсюда вырастает впоследствии идея Рубинштейна о специфически человеческом типе детерминации, а именно - о самоопределении человека.
Анализ понятий «явление», «чувственная данность» и «чувственная достоверность» у Рубинштейна
Анализируя «явление», Рубинштейн различает три возможных значения:
1) явление (Erscheinung) как то, что является. Это «что» относится к «объективной онтологической структуре явления», к его «сущности» или «существенному» в нем как центральному ядру в его соотношении с несущественными, привходящими обстоятельствами;
2) явление (Erscheinen) существенного как «процесс или результат процесса познания, открытия сущего». Этот подход представлен ярче всего в «Феноменологии духа»;
3) структура явления, а именно - того, что является, то есть того, что «не дано непосредственно, наглядно, интуитивно в явлении, но вскрывается опосредствованно, исходя из него». Это значение, согласно Рубинштейну, реализует диалектику непосредственного и опосредствованного в явлении - «как соотношение явления (die Erscheinung) и явления (erscheinen) как того, что является» [6, с. 326].
Рубинштейн утверждает, что, несмотря на сохраняющееся у Гегеля расщепление познаваемых объектов на «вещи в себе» и «явления», у него проявляется стремление к самим вещам, то есть к бытию, к сущему, «в виде восстановления интуиции, созерцания вещи как данного» [6, с. 296]. Преодоление разрыва «вещей в себе» и явлений может быть осуществлено только тогда, когда в многостороннюю взаимосвязь самих вещей с вещами, явлений с вещами и явлений между собой будет включен не дух или сознание, а человек, которому эта взаимосвязь «является», считает Рубинштейн [6, с. 297].
Как видим, и здесь ключом к решению проблемы оказывается у Рубинштейна человек, с появлением которого уже невозможно игнорировать присутствие человека в бытии и рассматривать бытие как существующее «в себе». Отныне «исходное утверждение бытия - это не абстрактный акт суждения "сущее есть", [а] испытание и принятие бытия человеческим существом как объекта его потребностей и действий» [6, с. 298]. На основе этого Рубинштейн делает вывод о «приоритете чувственно непосредственно данного существования перед сущностью, определяемой в понятии» [6, с. 331], о приоритете чувственности перед мышлением.
Рубинштейн начинает обоснование этого утверждения с критики гегелевской формулы о бедности и абстрактности чувственного познания и конкретности понятия [9, с. 51] - и делает это неокантианскими средствами. Он использует методологический ход, который был положен Наторпом в основу его проекта психологии и назван методом реконструкции. У Наторпа, однако, речь идет о реконструкции, идущей от научных объ-ективаций к «первоначальной субъективности» явления, данному в непосредственном переживании субъекту [10, S. 192-193]. Эта реконструкция направлена, таким образом, на явление, а не на объект восприятия и заключается в освобождении содержания явления от уже проведенного в ходе познании объяснительного описания, или конструкции. У Рубинштейна же реконструкция направлена на объект восприятия, бесконечную конкретность которого, данную в чувственном познании, стремится восстановить бесконечный процесс мышления, но может этого достигнуть лишь в пределе [6, с. 332].
Гегель исходит, как известно, из соображения, согласно которому непосредственное абстрактно, а конкретно то, что может быть в своих многообразных связях представлено, опосредовано и, как следствие, понято. Поэтому он констатирует бедность чувственного познания и тем самым, как полагает Рубинштейн, во-первых, «упускает конкретность объекта этого познания», бесконечность и богатство реальных определений предмета чувственного познания.
Вместе с тем, исходя из относительной «конкретности» и, следовательно, богатства определений мысли по сравнению с «бедностью» абстрактных определений восприятия, Гегель «упускает из виду абстрактность всех определений мысли по отношению к объекту» [6, с. 332], существование которого непосредственно дано в восприятии. Конечному определению в понятии всегда соответствует бесконечность определений сущего. Определение сущего есть «не акт, а процесс, бесконечный, продолжающийся, длящийся, пока длится вещь, явления» [6, с. 334]. Таким образом, заявляет Рубинштейн, опираясь, как представляется, на наторповский метод реконструкции субъективного переживания, «процесс мысленного восстановления реально существующего объекта ошибочно представляется Гегелю процессом становления объекта познания, бытия сущего в процессе самодвижения понятий» [6, с. 332].
Рубинштейн указывает на три «ошибки» Гегеля, результатом которых, собственно, и становится сведение бытия к мышлению:
1) «недооценка чувственного компонента знаний». По Гегелю, считает Рубинштейн, чувственная достоверность - это только отправной пункт познания, якобы исчезающий из состава знания после его достижения;
2) «представление о самом процессе мышления как о внешне не обусловленном, не опосредствованном, а только как о внутреннем самодвижении мысли»;
3) «иллюзорное представление, будто каждое следующее, более конкретное определение сущего порождается предшествующим, более абстрактным», при котором «объект понятия как будто не участвует в движении, в переходах от одного понятийного объекта к другому» [6, с. 332].
Яркой иллюстрацией первой ошибки можно считать проведенный Гегелем в первой главе «Феноменологии духа» анализ выражений чувственной достоверности: «этот», «здесь», «теперь», «этот» как «я» [6, с. 331]. Гегель выявляет, с одной стороны, многозначность этих определений, с другой стороны, - их якобы противоречивость, проявляющуюся при обозначении одним и тем же выражением изменяющихся состояний действительности. «Теперь, - говорит, как известно, у Гегеля чувственная достоверность, - "это ночь"». Она полагает, что тем самым высказала нечто истинное, то есть нечто, не зависящее от субъективного отношения и сохраняющее свое состояние. В следующий полдень ситуация изменилась, и истина чувственной достоверности, как говорит Гегель, «выдохлась», ей осталось в качестве ее сущности лишь «чистое бытие» [9, с. 52-53].
Поэтому он пытается, по выражению Рубинштейна, «снять» чувственное познание и вместе с ним и эту его логическую структуру из состава познания. На самом же деле, считает Рубинштейн, эти определения чувственного познания непосредственно данного представляют собой особую логическую структуру, в которой происходит «встреча двух
понятийно не специфицированных реальностей» [6, с. 331] - реальности того, кто указывает, и реальности того, на что указывают. Рубинштейн называет эти указательные выражения «окнами» познания, «открытыми в чувственно данную реальность» [6, с. 331].
Эти «формально тождественные определения» на самом деле не содержат никакого противоречия, поскольку представляют собой, по Рубинштейну, воспроизводящему здесь кантовскую мысль о времени и пространстве, «переменные», в которые действительность подставляет разное содержание, разные значения [6, с. 333], которые в их единичности неспособно определить отвлеченное мышление. Именно в этой логической структуре со всей очевидностью проявляется «обусловленность истины существованием». «Существование, сущее есть, - пишет Рубинштейн, - предпосылка всего процесса мышления и в бесконечности лежащая "цель" мысленных определений» [6, с. 334]. Характеризуя предпринятую Рубинштейном критику Гегеля, можно сказать, что Рубинштейн тематизирует, таким образом, не главный теоретически значимый для Гегеля аспект чувственной достоверности, а лишь ее логический и теоретико-познавательный аспект.
Проблема самосознания
Переходя к раскрытию сущности человека, Рубинштейн обращается к поставленной Гегелем проблеме самосознания, или «я». Рубинштейн, ссылаясь на начало четвертой главы «Феноменологии духа», пишет: «"Я" как предмет самосознания предполагает единство субъекта и объекта. "Я" выступает как имеющее себя предметом отношения себя самого. Нераздельность двух форм, в которых "я" противополагает себя себе самому, составляет собственную природу понятия "я"» [6, с. 352]3. Анализируя эти положения, Рубинштейн показывает, что в самосознании речь идет на самом деле о двух «я»: о «я» как всеобщности, свойственной всем, каждому конкретному, единичному «я», и, соответственно, о «я» как предмете, или объекте всеобщего «я». «Я» как всеобщность, или род, или, как пишет далее Рубинштейн, «чистый трансцендентальный субъект» [6, с. 354] не может быть изолирован от единичного, конкретного «я» и рассмотрен как особая реальность. Рубинштейн трактует это всеобщее «я» так же, как выражение чувственной достоверности, то есть как «переменные», на место которых можно подставить любое единичное, конкретное значение соответствующего индивидуума, «но нельзя не подставить никакого» [6, с. 352]4.
В этой связи Рубинштейн заимствует тезис Гегеля об опосредствующем отношении к другому («иному»). Это опосредование происходит, правда, таким образом, что, хотя единичное значение конкретного «я» включает в себя всеобщее «я», единичное конкретное «я»
3 Ср.: «..."я" есть содержание соотношения и само соотношение; оно есть оно само по отношению к некоторому "иному" и вместе с тем оно выходит за пределы этого "иного", которое для него точно так же есть только оно само» [9, с. 93].
4 Рубинштейн здесь ссылается на известную формулу К. Маркса: «.. Человек сначала смотрится, как в зеркало, в другого человека. Лишь отнесясь к человеку Павлу как к себе подобному, человек Петр начинает относиться к самому себе как к человеку. Вместе с тем и Павел как таковой, во всей его павловской телесности, становится для него формой проявления рода "человек"» [11, с. 62].
может быть определено не через отношение к этой всеобщности, а лишь через отношение к другому конкретному «я». Для Рубинштейна в отличие от Гегеля не существует никакого удвоения сознания. Рубинштейн исходит в гораздо большей степени из одинаково изначального отношения конкретных «я», из их взаимной детерминации [6, с. 353].
Таким образом, отношение другого «я» ко мне - условие моего существования, так же как «я» есть условие существования другого «я». Поэтому каждое «я» можно рассматривать одновременно как коллективный субъект, «республику субъектов», «содружество личностей»: «"Я" есть на самом деле "мы"» [6, с. 354]. По Гегелю, это единство субъектов или «различных для самих себя сущих самосознаний» [9, с. 99], как известно, не что иное, как способ проявления духа. Отсюда Рубинштейн выводит свой собственный тезис, согласно которому «каждый человек одновременно и представитель человечества - "рода" человек, и выразитель, мера "человечности" других людей» [6, с. 355]5.
Принцип человеческого бытия у Рубинштейна
Этим, разумеется, не исчерпывается рецепция и критика Гегеля Рубинштейном. Рассмотренные моменты размышлений Рубинштейна, касающиеся гегелевской критики кантовского метода внешних рассуждений и ее следствий, понятий «явление» и «чувственная данность», проблемы самосознания, или «я», - это лишь часть того диалога, который вел с Гегелем Рубинштейн всю свою жизнь.
Начало этого диалога, как было уже сказано, приходится на время работы Рубинштейна над немецкой диссертаций о философском методе, в которой основное внимание уделяется, однако, гегелевской «Науке логики». Я же ограничилась в этой статье лишь теми моментами, которые касаются «Феноменологии духа» и в которых отчетливо проявляется и обосновывается гегелевское требование опосредствований.
Опираясь на это требование, Гегель формирует в «Феноменологии духа» представление о познании как о процессе «раскрытия внутренних связей, внутренних закономерностей в соотношении с внешними» [6, с. 339]. Однако Рубинштейн полагает, что «истинное зерно, основная мысль феноменологии представляет собой не что иное, как подступ к онтологии нового типа» [6, с. 338], с чем можно, пожалуй, согласиться.
Для Рубинштейна это - «онтология человеческой жизни», принципом построения которой оказываются те «взаимозависимости и взаимообусловленности», в которых реализуется «отношение человека к миру, к бытию и отношение человека к человеку» [6, с. 286]. Здесь для него находит свое решение вопрос, «каким становится бытие объективно для человека с его появлением», какой «смысл» или значение приобретает бытие, выступая как «мир», соотносительный с человеком, который, в свою очередь, оказывается одновременно и частью мира, и продуктом его развития. Отправной точкой новой онтологии человек становится в силу своей возможности изменения бытия.
5 Этот вывод Рубинштейна показывает тесную связь его концепции и с теорией интерсубъектиности Г. Когена.
В философской системе, проект которой представляет Рубинштейн в своем последнем труде «Человек и мир», гносеология уже не может рассматриваться как относительно независимая часть по отношению к онтологии и выступает скорее как онтогносеология. Здесь человек берется как бы «внутри бытия», то есть как субъект не только познания, но и действия, как субъект жизни. Такое понимание субъекта требует и иного понимания объекта - как бытия, включающего и субъекта.
Бытие, понятое из принципа «взаимозависимостей и взаимообусловленностей» и включающее тем самым отношение человека к человеку как один из видов присущих этому бытию отношений, получает также этическую и эстетическую характеристики. То есть этика и эстетика, подобно гносеологии, становятся необходимой составной частью онтологии [6, с. 286, 405-406].
Для Рубинштейна это означает присутствие с необходимостью в числе возможных видов детерминации бытия его сознательной регуляции, осуществляемой человеком. Такое построение онтологии, основанной на общем принципе детерминизма, ведущем свое происхождение от Гегеля, способно превратиться в практицистскую стратегию рационализации и гуманизации самого бытия, что можно считать, пожалуй, главной мечтой Сергея Леонидовича Рубинштейна как ученого и человека.
Список литературы
1. Сергей Леонидович Рубинштейн. Очерки. Воспоминания. Материалы. К 100-летию со дня рождения [Текст] / отв. ред. Б. Ф. Ломов. - М.: Наука, 1989. - 440 с.
2. Rubinstein, S. Eine Studie zum Problem der Methode: I. Absoluter Rationalismus (Hegel) [Text] / S. Rubinstein. - Marburg, 1914. - 68 S.
3. Брушлинский, А. В. Новые материалы для научной биографии С. Л. Рубинштейна [Текст] / А. В. Брушлинский // Применение концепции С. Л. Рубинштейна в разработке вопросов общей психологии. - М.: Ин-т психологии АН СССР, 1989. - С. 31-48.
4. Sieg, U. Aufstieg und Niedergang des Marburgen Neukantianismus: die Geschichte einer philosophischen Schulgemeinschaft [Text] / S. Sieg. - Würzburg: Königshausen und Neumann, 1994. - 586 S.
5. Дмитриева, Н. А. Из Марбурга в Одессу: материалы к научной биографии С. Л. Рубинштейна [Текст] / Н. А. Дмитриева, В. В. Левченко // Кантовский сборник. -2015. - № 1 (51). - С. 55-71.
6. Рубинштейн, С. Л. Бытие и сознание. Человек и мир [Текст] / С. Л. Рубинштейн; под ред. К. А. Абульхановой, А. Н. Славской. - СПб.: Питер, 2003. - 512 с.
7. Рубинштейн, С. Л. Принцип творческой самодеятельности. К философским основам современной педагогики (1922) [Текст] / С. Л. Рубинштейн // Вопросы философии. - 1989. - № 4. - С. 101-108.
8. Гегель, Г. В. Ф. Наука логики. Т. 2 [Текст] / Г. В. Ф. Гегель. - М.: Мысль, 1971. - 248 с.
9. Гегель, Г. В. Ф. Система наук. Часть первая: Феноменология духа [Текст] / Г. В. Ф. Гегель; пер. Г. Г. Шпета. - М.: Наука, 1999. - 444 с.
10. Natorp, P. Allgemeine Psychologie nach kritischer Methode. 1. Buch: Objekt und Methode der Psychologie [Text] / P. Natorp. - Tübingen: J. S. B. Mohr (P. Siebeck), 1912. - 352 S.
11. Маркс, К. Капитал. Критика политической экономии. Том 1 [Текст] / К. Маркс // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. - Т. 23. - 908 с.
References
1. Lomov B. F. (Ed.) Sergey Leonidovich Rubinshteyn. Ocherki. Vospominaniya. Materialy. K 100-letiyu so dnya rozhdeniya. Moscow: Nauka, 1989. 440 p.
2. Rubinstein S. Eine Studie zum Problem der Methode: I. Absoluter Rationalismus (Hegel). Marburg, 1914. 68 S.
3. Brushlinskiy A. V. Novye materialy dlya nauchnoy biografii S. L. Rubinstein. In:
Primenenie kontseptsii S. L. Rubinstein v razrabotke voprosov obshchey psikhologii. Moscow: In-t psikhologii AN SSSR, 1989. Pp. 31-48.
4. Sieg U. Aufstieg und Niedergang des Marburgen Neukantianismus: die Geschichte einer philosophischen Schulgemeinschaft. Würzburg: Königshausen und Neumann, 1994. 586 S.
5. Dmitrieva N. A., Levchenko V. V. Iz Marburga v Odessu: materialy k nauchnoy biografii S. L. Rubinstein. Kantovskiy sbornik. 2015, No. 1 (51), pp. 55-71.
6. Rubinstein S. L. Bytie i soznanie. Chelovek i mir. St. Petersburg: Piter, 2003. 512 p. (in Russian)
7. Rubinstein S. L. Printsip tvorcheskoy samodeyatelnosti. K filosofskim osnovam sovremennoy pedagogiki (1922). Voprosy filosofii. 1989, No. 4, pp. 101-108.
8. Hegel G. W. F. Nauka logiki. Vol. 2. Moscow: Mysl, 1971. 248 p. (in Russian)
9. Hegel G. W. F. Sistema nauk. Chast pervaya: Fenomenologiya dukha. Moscow: Nauka, 1999. 444 p. (in Russian)
10. Natorp P. Allgemeine Psychologie nach kritischer Methode. 1. Buch: Objekt und Methode der Psychologie. Tübingen: J. S. B. Mohr (P. Siebeck), 1912. 352 S.
11. Marx K. Kapital. Kritika politicheskoy ekonomii. Vol. 1. In: Marx K., Engels F. Sochineniya. Vol. 23. 908 p. (in Russian)
Интернет-журнал «Проблемы современного образования» 2016, № 4
