CC BY
90
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2015. № 2
В.В. Сорокина
РУССКОЯЗЫЧНАЯ ПРОЗА АЗЕРБАЙДЖАНА НАЧАЛА ХХ! В. ЛИТЕРАТУРНЫЕ СВЯЗИ И ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ОСОБЕННОСТИ
Будучи включенной в единый европейский литературный контекст, эта литература обладает рядом особенностей, обусловленных двуязычием и дву-культурностью ее авторов. Среди них интерес к проблеме Восток-Запад, межнациональные отношения, вопросы войны и мира, Баку и его окрестности - как наднациональный, надрегиональный культурный центр. Современную прозу азербайджанских писателей объединяет определенный тип субъективного повествования. В анализируемых произведениях явно наметился отход от эксперимента элитарного искусства и острой сюжетности массовой литературы и возрастание ее интереса к одной из традиционных форм - лирической прозе. В статье представлена проза С. Алиева, Ш. Мургузова, Н. Османлы, И. Сафа-рали, Т. Ахундовой, Б. Мамедова, Д. Дадашова, Э. Тамилина, Н. Мамедова, З. Акифоглу.
Ключевые слова: иноязычная национальная литература, русскоязычная азербайджанская литература, европейский литературный контекст, субъективное повествование, лирическая проза, С. Алиев, Ш. Мургузов, Н. Османлы, И. Сафарали, Т. Ахундова, Б. Мамедов, Д. Дадашов, Э. Тамилин, Н. Мамедов, З. Акифоглу.
Being a part of the unique European literary context, Azerbaijani prose in Russian possesses some peculiarities following from the bilingualism of its authors. Among them are the East/West problem, international relations, questions of war and peace, the city of Baku and its environs as a supranational nationwide cultural center. The modern prose of Azerbaijani writers has a certain type of subjective narration. The analyzed works show a clear trend away from the experimentation of the elite art and racy and violent plots to the growing interest in traditional forms of lyrical prose. The article considers the works of S. Alijev, S. Murguzov, N. Osmanli, I. Safarali, T. Achundova, B. Mamedov, D. Dadashov, E. Tamilin, N. Mamedov, Z. Akifoglu.
Key words: the national literature written in a second language, the Russian language Azerbaijani literature, the European literary context, subjective narration, lyrical prose, S. Alijev, S. Murguzov, N. Osmanli, I. Safarali, T. Achundova, B. Mamedov, D. Dadashov, E. Tamilin, N. Mamedov, Z. Akifoglu.
Появлению художественной литературы на русском языке на территории современного Азербайджана в немалой степени способствовал ряд внелитературных факторов. Главным из них является быстрое индустриальное и культурное развитие города Баку во
второй половине XIX в., где впоследствии и сосредоточивалась в основном вся русскоговорящая общественность и формировался особый надэтнический бакинский городской мир со своими реалиями, космополитичностью, фонетическими и лексическими особенностями русского языка. Это привело к тому, что его в качестве родного восприняла значительная часть нерусского населения, в том числе и некоторые азербайджанцы, называемые в быту «русскоязычными азербайджанцами» или просто «русскоязычными».
В это время появились произведения Имрана Касумова, Гасана Сеидбейли, Мансура Векилова, Натика Расулзаде, Льва Аскерова и др. В поздне- и постсоветский период ее традиции продолжили поэты Динара Каракмазли и Дмитрий Дадашидзе, автор антологии азербайджанской русскоязычной поэзии «О Хазар! Это таинство слова»1, прозаики Гасан Кулиев, Чингиз Абдуллаев. После распада СССР в Азербайджане появились и молодые писатели: Самит Алиев, Шахин Мургузов, Нателла Османли, Исмаил Сафарали, Тамилла Ахундова, Бахтияр Мамедов, Ниджат Дадашов, Эль Тамилин, Ниджат Мамедов и др.
В 2003 г. была основана ассоциация русскоязычных азербайджанских писателей «Луч» во главе с литературоведом и критиком Г. Кулиевым и московское объединение Союза писателей Азербайджана, а также «Содружество литератур». С 1931 г. продолжает выходить журнал «Литературный Азербайджан», объединяющий создателей русскоязычной азербайджанской литературы. Всё это позволяет говорить о формировании особой литературной общности со свойственными ей характерными признаками и о расширении спектра русскоязычных национальных литератур теперь уже в постсоветском пространстве.
Существование русскоязычной азербайджанской литературы насчитывает более ста лет. Что же сейчас, в начале XXI в., позволяет говорить о ее самобытности, с одной стороны, и включенности в европейский литературный контекст - с другой?
Объединяющие всех ее авторов двуязычие и двукультурность неизбежно приводят к постановке проблемы языка и обогащения одного языка другим, одной культурой - другой. Большое значение приобретает культурный контекст этой литературы. Вслед за этим возникает вопрос о самоидентификации автора, а вместе с ним и его героев. Всё это общие для иноязычных национальных литератур черты. При этом в каждом отдельном случае каждая иноязычная национальная литература приобретает только ей присущие свойства.
В случае с русскоязычной азербайджанской литературой можно говорить, как минимум, о следующих особенностях, проявляющих-
1 «О Хазар! Это таинство Слова» / Сост. Д. Дадашидзе. Ганновер; Киев,
2003.
ся прежде всего на содержательном уровне произведения: интерес к проблеме Восток-Запад, межнациональные отношения, вопросы войны и мира, Баку и его окрестности - как наднациональный, над-региональный культурный центр.
Вместе с тем эта литература остается, как и прежде, включенной в единый европейский литературный процесс, поэтому неизбежны синхронические контактные и типологические схождения, проявляющиеся, как в общности тем и проблем, так и на формальном уровне.
Несомненно, на современный европейский литературный процесс оказало значительное влияние и расширение границ общения всей европейской литературы от запада до востока, и повышение интенсивности культурного взаимообмена 80-90-х годов XX в. как очевидного следствия внелитературных факторов. В этом движении заметна ведущая роль эпических жанров как наиболее гибких и исторически лишенных более или менее строгих канонов (в отличие от лирики и драмы). Уже к концу XX в. стало ясно, что среди всех родов литературы эпос оказался наиболее авторитетным и подвижным. Форма его приобрела новые модификации, практически размывающие его привычные классические черты.
К началу XXI в. на развитие европейской литературы оказали влияния факторы, без учета которых трудно представить дальнейшие пути ее развития. Закончившийся в 80-х годах XX в. постмодернистский эксперимент в западной ее части лишь подстегнул восток к освоению этого опыта.
Рубеж XX-XXI вв. обнаружил явное сближение путей развития западных и бывших советских (в том числе азербайджанской) литератур, которые большую часть XX в. представляли собой два ярко выраженных направления европейской литературы. Имея общие исторические корни и развиваясь в одном направлении вплоть до начала XX в., эти две составляющие европейской литературы пережили длительный процесс расхождения, чтобы к концу века обрести общие признаки.
Современная русскоязычная азербайджанская литература оказалась в области пересечения двух мощных культурных традиций - западной и восточной, породив тем самым уникальные художественные образцы. В ней объединились и формальные эксперименты Запада, и восточная тяга к философскому осмыслению жизни.
Об одном из современных представителей этой литературы Ниджате Мамедове А. Иличевским написаны очень точные слова, которые можно отнести и к другим писателям. «С одной стороны, он писатель абсолютно европейского склада - по причине не столько своей билингвистичности, ибо его в языке интересуют не только русские смыслы: его сфера интересов - преломление европейского
смысла через призму русского языка. С другой стороны, влияние культуры Востока - Азербайджана, Персии, Турции - на его писательский состав души неизбежно и огромно - не только по самой причине происхождения, но и потому, что на Востоке поэт всегда более сакральная фигура, чем в Европе»2.
Книга Н. Мамедова «Карта языка», о которой идет речь, представляет собой дневниковые записи, но не столько событий жизни героя, сколько событий его души. Здесь можно найти и детские впечатления, и сны молодости, и встречи с друзьями, и воспоминания об учебе в университете, даже намек на романтическую историю. Но главное не это. В книге сосредоточены все узловые вопросы, волнующие современного молодого человека в Азербайджане.
На первое место, как уже отмечалось, выступает проблема языка. Она и стала главной темой книги. Автора с самого начала своей профессиональной деятельности волновал вопрос о выборе языка своих произведений: «Мне кажется, что я мог бы писать по-азербайджански, делая это не хуже тех, чьи тексты безвозмездно перевожу на русский. Однако "не хуже" никуда не годится, так же как и "лучше", ведь не в соревновании дело, а в том, что в силу скованности, инертности, клишированности, засилья "готовых смыслов" азербайджанский язык в том виде, в котором мы на сей день его имеем (либо наоборот, что сути не меняет), менее всего подходит для моих целей»3.
В другой книге «Место встречи повсюду» Н. Мамедов опять возвращается к толкованию своего литературного двуязычия, благодаря которому создается его собственный творческий прием «космополитичного энтузиазма», распространяющийся на все его произведения и опирающийся на «западную и дальневосточную традицию»4.
Благодаря владению разными языками писатель придает словам некое дополнительное значение, уловить которое доступно только разноязычной аудитории. Например, автор обращает внимание на созвучие французского заимствования в русском языке «мираж» и арабского слова «мерадж», обозначающего «вознесение на небо», «возвышение» и видит в этом особый смысл, скрытый от непосвященных. Да и сами его тексты создаются именно для такой аудитории, так как «неуловимый момент перевода с одного языка на другой и есть момент истины, смыслоразличительная пауза, отсутствие, смерть. Всё остальное - правда»5.
Для героя книг Н. Мамедова и его друзей установление коммуникации при помощи разных языков - дело обычное в Баку. Автор
2 Иличевский А. На гребне двух волн // Мамедов Н. Карта языка. Баку, 2010.
С. 3.
3 Там же. С. 67.
4 Мамедов Н. Место встречи повсюду. Баку, 2013. С. 83.
5 Там же. С. 35.
пишет: «Сабина Шихлинская, темноокая Ешим Агаоглу и я обсуждаем в 9 вечера в ресторане детали билингвального ешимовского сборника. Смешно то, что мы трое - тюрки, но найти общий, в буквальном смысле, язык для разговора не способны, без перевода не обойтись. Сабина не знает азербайджанского и турецкого, Ешим не знает русского, я не знаю английского; Сабина с Ешим говорят на английском, я с Сабиной на русском, Ешим со мной на турецком. Сообразили на троих...»6. Языковое своеобразие ситуации становится элементом художественной прозы и способом национальной самоидентификации героев. «Я азербайджанец, пишущий на русском языке»7, - так определяет себя герой прозы Н. Мамедова.
Героиня повести Натали Османлы «Фудзияма с клюшками», так же как и герой Н. Мамедова, филолог по образованию, поэтому особенно чувствительна к языку. При общении с людьми она непременно обращает внимание на их речь: «Роскошная дама заскучала и внезапно заговорила со мной на чистейшем русском... Оказалась львовской еврейкой, покинувшей Союз в середине восьмидесятых»8.
Но оказывается, что практически все герои книг русских азербайджанских писателей, независимо от профессии, социального положения и уровня образования так или иначе осознают свое двуязычие и пользуются им для придания сочности своему языку. Они используют в речи именно те фразы на разных языках, которые им представляются более подходящими для точного выражения мыслей.
В повести Шахина Мургузова «День рождения» перед глазами читателя разворачивается монолог подвыпившего пожилого кавказца перед вокзальным зеркалом. В нем отражается вся жизнь Вагифа, который так определяет свой социальный статус: «Я сам в советское время торговлей занимался... раньше таких, как мы, спекулянтами называли, "алверчи" по-нашему, это сейчас бизнесмены одни... ха-ха...»9. Теперь же, со слов официантки привокзального буфета, он уже второй год бомжует. Герой является представителем самых низких социальных слоев, но при этом чувство языка и национальной идентичности им не утрачено: «Да, брат, с Кавказа я, мы на Кавказе всегда молодо выглядим... Нет, не грузин. Азербайджанец я. Из Баку. Муслим Магомаев, знаешь?»10 «Говорят, гиямят гюню будет... Как там по-русски? Ну, когда всем придет полный... ты уж меня извини... Конец света, я хочу сказать»11.
6 Мамедов Н. Карта языка. С. 44-45.
7 Мамедов Н. Место встречи повсюду. С. 83.
8 Османлы Н. Фудзияма с клюшками // Баку и окрестности. Баку, 2012. С. 56.
9 Мургузов Ш. День рождения // Баку и окрестности. Баку, 2012. С. 12.
10 Там же. С. 10.
11 Там же. С. 23.
Фахраддину, герою повести И. Сафарали «Три удивительных дня Фахраддина Б.», за шестьдесят. Он на пенсии, собирается встречать сына из тюрьмы на своем стареньком «Москвиче», при этом фиксирует в дневнике свои мысли, сны, ощущения, наблюдения за три дня, посвященных этой важной для него встрече. Речь его, а особенно сны, в основном на русском, но пересыпаны азербайджанскими фразами: «Судья среднего роста, седой, с пышными усами, неожиданно подбегает к Фахраддину и говорит по-азербайджански, показывая пальцем на двух других арбитров: "Ay qardas, ssnds on bes rubl axsama qsdsr olmaz? Usaglarnan bulvardaki "Nsrgiz" kafesins gedmsk istsyirik e". И тут немец встает с колен и говорит Фахраддину с четким шекинским акцентом: "Ay kisi, ona bir qspik ds verms, o bizi ds atdi!"»12
Роман Заура Акифоглу «Гангал» погружает читателя в мир уголовников, грабителей, убийц и наркоманов, но и в этой среде персонажи непрестанно переходят с одного языка на другой, обращают внимание на речь друг друга и национальность. «Здравствуй, гаджи, с приездом, - засюсюкал Гугуг. - Аллах габул елесин! Дай бог вам счастья и много лет жизни...»13 «Ну, ну, Изя, - на свой манер назвав Зета, попытался успокоить его старый добрый еврей... Во-первых, у вас есть Марк Абрамович, - на чистом азербайджанском торжественно объявил старый ловелас»14.
Бахруз, герой повести Эля Тамилина «В Москву за билетом в Торонто», отстаивая свое право на принятие взрослых решений, гордо заявляет матери: «Мама, я же уже зрелый мужчина и говорить могу и писать и читать, даже на нескольких языках»15. Молодой человек принадлежит к интеллигентной семье коренных бакинцев, проживающих в самом центре города, и для него знание нескольких языков признак не только образованности, но и определенной зрелости.
Судьбы героев современных азербайджанских писателей вплетены в сложную вязь многоликого мира города Баку. Все они по большей части бакинцы - представители «отдельной нации», - как утверждает Бахтияр Мамедов в романе «Святой грешник»: «Они всегда отличались от всех и, в первую очередь, тем, что никогда ни у кого не спрашивали: "Откуда ты родом?"»16 Можно даже говорить о Баку как о главном художественном образе современной русскоязычной азербайджанской литературы. Создаваемый писателями мир имеет не только внутреннюю составляющую, основывающуюся на признании героями себя носителями культурного двуязычия, но и
12 Сафарали И. Три удивительных дня Фахраддина Б. С. 98.
13 Акифоглу З. Гангал. Баку, 2013. С. 81.
14 Там же. С. 90.
15 Тамилин Э. В Москву за билетом в Торонто. Баку, 2010. С. 6.
16 Мамедов Б. Святой грешник. Баку, 2011. С. 14.
внешнюю, выражающуюся в создании особого типа художественного пространства, связанного с городской средой.
В произведениях Н. Мамедова создается неповторимый образ города-миража, города-символа, города-сказки. «Баку - город постмодерновый, коллажный по своей сути, архитектуре, при покрытии достаточным количеством снега превращается в сюрный: на улицах мало машин и людей, и двигаются они очень медленно, будто во сне; улицы пусты - открывается перспектива, вселяющая тревогу... Архитектура заменяет горожанам природу...»17. Автор делает акцент на нарочитой «искусственности», нереальности городского пейзажа, что вполне соотносится с замыслом его книги «Карта языка». В ней «на карту» наносится не только язык, но и территория соединения множества древних культур Востока и Запада, и всей своей мощью вливается в него Россия. «Ниджат Мамедов не только путем сотрудничества языков совместил в себе место схождения двух мощных потоков культуры. Вдобавок - его место творчества находится в уникальном топосе - на Апшероне», - отмечает А. Иличевский18.
Аиду Велиеву из повести «Фудзияма с клюшками» с детства преследует ощущение внутренней неопределенности, которое с возрастом не проходит, а только усиливается под влиянием всё углубляющейся раздвоенности родного Баку. Получив специальность филолога, она работает секретаршей, потом маркетологом, интересуется египетскими статуэтками и тренингами в Лондоне, поэтому и свое будущее ей представляется в виде репродукции Фудзиямы на стене и игры в минигольф. И это не удивительно, ведь «всюду царит эклектика, смешение стилей, эпох и культур - и витиеватость Востока, и чопорность средневековой Европы, и дерзкий шик рококо»19. Аида связывает свое внутреннее состояние с изменчивостью города: «А город изменился. Выросли новые дома, стали лучше дороги, вечная стройка уступила гламурному уюту мощеных улочек с аккуратными скамейками, веселыми статуями и фонарями. Я вижу Баку таким впервые... и будто бы не в первый раз. Двойное знание поселилось навсегда в моей черепной коробке»20.
Писатели помещают своих героев в «стремительно развивающийся мегаполис, наполненный суетой и преходящими ценностями»21, они стараются зафиксировать в сознании читателя реалии города и его красоту. Мимо внимания совсем не романтичного героя романа З. Акифоглу «Гангал» не проходит зимний рассвет родного города: «Когда, наконец, над промерзшим Баку взошло солнце, оно осветило
17 Мамедов Н. Карта языка. С. 15-16.
18 Иличевский А. Указ. соч. С. 4.
19 Османлы Н. Указ. соч. С. 69.
20 Там же. С. 78.
21 Акифоглу З. Указ. соч. С. 69.
все закоулки и тупики Бондарной и Чадровой улиц, растопив тонкую ледяную корку на узких мостовых старого города»22.
В состоянии напряженного волнения Фахраддин Б., герой повести И. Сафарали, отправляется встречать сына после трехлетнего заключения. Мысли его заняты ожиданием встречи, а глаза фиксируют подробности сменяющегося пейзажа. «Кашляя, машина медленно покатила по разбитым улицам района Советской - вниз, по направлению к станции метро «Низами». Выехав к памятнику Освобожденной Женщине Востока, он остановился на светофоре, когда к машине подбежал мальчик лет пяти и стал выпрашивать деньги на хлеб... Он протянул двадцать гепик, отъехал и сразу же поймал себя на мысли о том, что мальчик ему удивительно кого-то напоминает... На повороте от площади Физули в сторону улицы Мирза-Ага Алиева, он, наконец, вспомнил - кого, пожалуй, даже слишком отчетливо»23.
Город незримо присутствует в судьбах своих детей, а когда нераз-решенность накопившихся проблем делают их жизнь невыносимой, он всегда приходит на помощь. После долгой жизни на чужбине герой повести Тамиллы Ахундовой «Обманутые судьбой» Данила окунается в атмосферу родного Баку, чтобы возродиться и продолжить свой жизненный путь в поисках счастья. Писательница посвящает описанию города целую главу, скорее походящую на лирическую поэму. Здесь и картины залитых солнцем современных небоскребов, и романтическая легенда «старинной крепости», и «сказочная нереальность» бронзовых и гранитных памятников в городских парках, скверах и площадях. Торжественная красота города при этом отражается в окнах старых приземистых домов «с неказисто-щербатыми стенами и покосившимися ветхими рамами, едва удерживающими тяжелые ставни»24. Но этот город только на время замер в своей красочной и житейской причудливости. В предрассветной тишине его пробуждает грохот мусорных баков, размеренный шум дворников, сметающих с пыльных тротуаров, мусор. «Лениво пробуждаясь от усталой дремы, одиночными звуками шуршащих по асфальту шин, город постепенно оживал, загораясь светом ламп в темных окнах, в ожидании людского потока»25.
В романе «Святой грешник» Б. Мамедова Баку предстает совершенно в другом ракурсе. Уже во Введении автор отмечает, что повествование основано на реальных событиях, произошедших в жизни его «навсегда родного, когда-то любимого, а сейчас до неузнаваемости чужого для всех коренных бакинцев города Баку»26. Изменившийся
22 Там же. С. 135.
23 Сафарали И. Указ. соч. С. 102.
24 Ахундова Т. Порой. Баку, 2005. С. 156.
25 Там же. С. 158.
26 Мамедов Б. Святой грешник. С. 14.
за последние двадцать лет образ Баку автор напрямую увязывает с судьбой своего героя. Противопоставление «вчера» и «сегодня» в жизни Мурада затрагивает важную демографическую проблему города (коренные/некоренные бакинцы), приведшую, по мнению автора, к изменению самой атмосферы уникальности, «нереальности» Баку, города между востоком и западом, в сторону большей заурядности, утрате силы магического притяжения его культуры и архитектуры. «Многие водили машины, не соблюдая правила дорожного движения и не имея культуру вождения. Сидя в автомобилях, они на ходу выбрасывали из окон сигаретные окурки, пустые пачки сигарет, жвачки, огрызки пищи, пустые бутылки, салфетки и прочий мусор прямо на проезжую часть»27. Автора возмущает то, что город засоряется не только мусором, но и некультурными людьми. Мурад покидает этот город, чтобы перебраться в Филадельфию.
О том же мечтает и Бахруз из повести Э. Тамилина «В Москву за билетом в Торонто». И одной, может быть, главной причиной отъезда становится изменение облика родного города, где он родился в самом центре, где прожили всю жизнь его родители, а теперь вынуждены с сожалением наблюдать, как меняется Баку. Его отец, Вагиф, рассуждает: «Я с недавних пор часто стал вспоминать старый Баку, и это неспроста, Бахруз. Когда все начинает резко меняться, приходится изменять своим привычкам - ходить не по тем улицам, какие-то обходить, а с некоторыми и вовсе проститься. Для меня, скажу тебе, трудно запомнить новые названия улиц, но с этим понятно - у каждой эпохи свои герои. Ну, как прикажешь согласиться с тем, что некоторые творят с городом. Они пытаются вместить свои дома туда, куда даже ветер уже не способен пробраться. А для Баку ветер - главный приток воздуха, значит, и жизни. Скоро наглым образом и вовсе застроят весь небосвод. А люди чем занимаются, сам черт голову сломит. Все разодетые, в костюмах, при галстуках, все стоят по углам, что-то предлагают, что-то высматривают, постоянно
шныряют по дворам, в подъездах о чем-то договариваются. Одни
28
манипуляции» .
Баку в произведениях современных писателей является главной составляющей судеб героев, их образа мыслей, поступков, а главное, -самоидентификации, одной из центральных проблем в литературе молодой республики. Писатели отражают реальность, в которой представители других национальностей обязательно участвуют в жизни героев. Нет произведения, где бы этот вопрос ни обсуждался. Героям очень важно знать, какой они национальности, кто их друзья и недруги. Традиционный набор национальностей - азербайджанец, армянин, грузин, еврей, реже встречаются русские и украинцы.
27 Там же. С. 24.
28 Тамилин Э. Указ. соч. С. 13.
В романе Ниджата Дадашова «Станция «Аврора» основные сюжетные коллизии строятся на национальных нюансах. Именно национальность определяет поведение героев, их характеры. Главный герой Нуран - обычный представитель своего времени, он имеет военное звание и отсутствие четкой веры во что-либо. Автор знакомит читателя с ним в момент, когда он стоит на грани саморазрушения, но жизнь дает ему шанс найти опору. Для этого Н. Дадашов прибегает к приему смещения временных пластов в рамках одной повествовательной структуры: после очередного бурного вечера герой садится в метро и попадает в прошлое на сорок лет назад. Справиться с первыми трудностями нахождения в непривычной среде ему помогают армянка Зара и грузин Амирани. После долгих сомнений, колебаний, обид, попыток вернуться в будущее герой преодолевает досадные условности и выбирает любовь вместо ненависти.
В повести «В Москву за билетом в Торонто» автор рассказывает о давней, еще с детства, дружбе Бахруза, Эмиля Эльмана и Сергея. Национальных разногласий между ними нет, наоборот, каждый отмечен признаками типичной национальной колоритности, а вместе они - бакинцы, в детстве обитатели одного двора, разбросанные судьбой по разным местам (кто в Москве, кто за городом, а кто и в Филадельфию собирается).
У Н. Мамедова тема самоидентификации становится лейтмотивом всего творчества. Как уже отмечалось, реализуется она прежде всего в языке, но есть и другие способы. Автор обращается к местному фольклору как наиболее очевидному проявлению народом своей сути. Во всех культурах существуют анекдоты, обращенные к национальной идентичности, и Н.Мамедов тоже включает их в канву своих рассуждений на эту тему. «Однажды Шота, Ашот и Атош отправились на базар. По пути им встретилась Тоша.
- Вах! - воскликнул Шота.
- Джан! - воспылал Ашот.
- Эщщи... - пробурчал Атош»29.
Писатель приходит к выводу, что «азербайджанская нация» -слегка взболтанная солянка, 3 ингредиента устанавливаются с ходу: тюркская кровь, персидская и арабская. Это на поверхности, а сколько кровей, племен, верований в глубине?! Конечно, у турков в крови примесей гораздо меньше по сравнению с нами, турки - установившаяся нация, конкретный этнос»30.
Сходные мысли посещают и героя романа Б. Мамедова «Святой грешник»: «Он (Мурад) в этот момент, смотря на них, обратил внимание на то, что все они были разных национальностей. Среди них были
29 Мамедов Н. Карта языка. С. 54.
30 Там же. С. 75.
азербайджанцы, евреи, русские, грузины и армяне. Он тогда еще не знал, что деловых людей, умеющих и любящих зарабатывать деньги, ничего кроме денег не интересует, тем более, национальность»31.
Национальная самоидентификация тесным образом связана и с религиозной принадлежностью. Есть примеры религиозной определенности героев: «На то мы и мусульмане, чтобы не бросать братьев по вере в трудную минуту»32. Но это не всегда так. В поисках своей идентичности герои обращаются к мудрости разных конфессий. Мурад из романа «Святой грешник», «выйдя из мечети... поехал в книжный магазин. Купив Коран, Библию и еще несколько книг на религиозные темы, он поехал к себе домой»33.
Особое место в современной русскоязычной азербайджанской прозе занимает тема войны и межнациональных противоречий. Вопрос этот сложный, раны, нанесенные взаимным недоверием, еще открыты, поэтому разговор о них актуален. Он присутствует в разной степени обостренности у всех авторов и является одной из составляющих проблемы самоидентификации. В художественных текстах он представлен в виде воспоминаний, размышлений героев, иногда напрямую связан с их судьбами.
Небольшой рассказ Самита Алиева «Часовая цепочка» отсылает читателя к 20-м годам ХХ века. Он представляет собой отрывок рассуждения о гражданской войне на Кавказе одного из участников событий, в котором обнажаются корни будущих проблем живущих там народов: «Глазам в смутное время многое видеть приходится»34. «Гляди, как бы в горло не вцепились, тут не до пледа в кресле-качалке, сначала армяне нас резать начали, на куски, по живому, всплыла вражда вековая при первой же слабине центральной власти, еле отбились, говорю, русские с армянами смотрели друг на друга с плохо скрываемой неприязнью, что и закончилось тем, что последние призвали в Баку англичан»35.
Вернувшийся из тюрьмы герой повести И. Сафарали, не узнает свой родной город. В отличие от своего отца Фахраддина, который, проезжая по городу, обращает внимание на постепенное обновление Баку - строительство, ремонт, реконструкцию, благоустройство, - в глаза Шахрияру прежде всего бросаются печальные изменения. «Вниз, вниз по уложенному брусчаткой спуску на Азнефть, мимо Музея Искусств, во дворе которого штабелями лежат брошенные, простреленные статуи великих карабахских азербайджанцев, выкупленные и привезенные из Грузии, когда армяне пытались продать
31 МамедовБ. Святой грешник. С. 85.
32 Акифоглу З. Указ. соч. С. 104.
33 Мамедов Б. Указ. соч. С. 199.
34 Баку и окрестности. Баку, 2012. С. 5.
35 Там же. С. 5.
их там на металлолом»36. Просидев довольно долго в тюрьме, герой не был очевидцем кровавых событий и они никак не повлияли на его судьбу, но это скорее исключение, чем правило.
Мурад из «Святого грешника», наоборот, стал очевидцем событий, которые наряду с семейными трагедиями перевернули многие его представления о мире, людях и смысле жизни. Насмотревшись, как в Баку стали прибывать первые беженцы, как начались митинги и столкновения, Мурад стал думать о том, «как глупы люди, тратя свое драгоценное время в этой временной для всех без исключения жизни на зависть, вражду и войны ради желания присвоить себе чужое»37. Ему представлялось, что все люди на Земле должны любить и помогать друг другу, независимо от их национальности, вероисповедания, социального положения и богатства. После этих событий в его рассуждениях, взглядах на жизнь появилось больше мудрости и ответственности.
Межнациональный конфликт в романе «Станция "Аврора"» приобрел масштабы «шекспировской трагедии». Оказавшийся в прошлом молодой военный влюбляется в работницу ковроткацкой фабрики, но вскоре узнает, что она «не азербайджанка» и поэтому долг велит ему отказаться от своего чувства. «Он злился, чувствовал отвращение к ее происхождению, за то, что вообще заговорил с ней и сумел оценить как приятную девушку, но это всё было неважно, ведь она из Армении и, значит, не должна, не может быть ему мила. Ее нация ставит на ней печать, говорящую о том, что Нуран должен ненавидеть ее или, на худой конец, просто обходить стороной, ведь это они унесли жизнь его отца, оставили маленького мальчика одного с этим кровожадным миром, во всем виноваты они»38. Н. Дадашов сталкивает в своем романе представителей разных эпох и заставляет их решать вневременные проблемы любви, дружбы, долга, создавая тем самым универсальную ситуацию, в которой проявляются характерные черты каждого, определяется мера личности каждого независимо от национальности.
Очевидно, что отношение к этой проблеме русскоязычных азербайджанских писателей в принципе едино. Во всяком случае, в своих произведениях они стремятся донести до читателя свою нравственную позицию по одному из важнейших для современного Азербайджана вопросов.
Таковы в основном содержательные особенности русскоязычной азербайджанской литературы. Если обратиться к форме, то здесь совершенно очевидна тенденция к ориентации на общеевропейские образцы, которые стали наблюдаться в литературе начала XXI в.
36 Сафарали И. Указ. соч. С. 121.
37 Мамедов Б. Указ. соч. С. 109.
38 Дадашов Н. Станция «Аврора». С. 109.
Истории литературы известны разнообразные художественные построения, способы повествования, смена точек зрения, включение всевозможных внесюжетных элементов, изменения последовательности изображения событий, пространственно-временных экспериментов. Форма анализируемых произведений во многом следует этой традиции. Приемы, выбираемые писателями, не выходят за рамки уже хорошо известных. Интерес скорее представляет не новизна приемов художественной формы, а их сочетаемость и мотивированность использования. Наблюдается откровенная «вторичность» формальных приемов, унаследованная от постмодернизма, который (в отличие от модернизма) всегда демонстрировал свое лояльное отношение к классическому наследию.
Один из самых устойчивых в классической литературе прием хронологического построения сюжета среди выбранных произведений писателей не очень популярен. Он чаще встречается в крупных эпических формах, среди которых «Святой грешник» Б. Мамедова, «В Москву за билетом в Торонто» Э. Тамилина, «Гангал» З. АкИ?фоглу, чем в небольших рассказах и повестях. Все эти произведения объединяет намерение авторов воспроизвести последовательность изображаемых событий частной жизни героев в течение важного для авторов и их героев периода жизни. Написаны они от третьего лица и изобилуют авторскими отступлениями, уводящими читателя в прошлое героев, чтобы там найти ответы на настоящее.
Бахруз из повести «В Москву за билетом в Торонто» собирается покинуть родной дом и поискать счастье за границей, куда его пригласила подруга детства. Все повествование растянуто на день - от момента прощания с родителями до посадки самолета в Домодедове. Все остальное - воспоминания, размышления, разговоры с матерью, отцом, братом, бывшей женой, дочерью и другом детства, наблюдения за прохожими на улице, пассажирами в самолете и аэропорту.
В «Святом грешнике» Б. Мамедова раскрывается непростая судьба Мурада на протяжении более двадцати лет - от похорон любимой жены до отъезда к сыну за границу (начинается в тюрьме, потом разворачивается ретроспективное повествование). И только в «Ган-гале» выстроен хронологически последовательный сюжет, в основе которого рассказ о мести старшего брата за убийство младшего.
В соответствии с выбранной повествовательной формой в этих произведениях представлена одна точка зрения, один рассказчик, но, как отмечалось, таких «однолинейных» художественных форм не много. Мало их и в современной русской и западноевропейской прозе. Из наиболее значительных работ можно указать на следующие - «Санькя» (2006) З. Прилепина, «На основании статьи...» В. Ку-нина (2010), «Хороший год» П. Мейла, «Биография любви» (2001) М. Вальзера.
Все другие прозаические произведения, даже сохраняющие форму дневника и одного рассказчика, тем не менее избегают последовательного изображения событий, пользуясь различного рода художественными ухищрениям. В книгах также можно встретить соединение хронологического повествования и рассказа от первого лица.
С большой долей условности эпическим можно назвать монолог в рассказе С. Алиева «Часовая цепочка». Автор выхватывает из потока довольно грубой солдатской речи небольшой отрывок без начала и конца, передающий напряженное эмоциональное состояние рассказчика, участника далеких событий гражданской войны. Во время боевых действий трое нападают на одного, польстившись на карманные часы, но в страшной, звериной, схватке терпят поражение: «Так его и нашел патруль, три трупа, сам на корточках сидит, руки в крови, и хохочет безудержно... а у одного мертвяка из горла цепочка торчит... часовая... какой патруль, говорите? Обыкновенный патруль, военный... сапоги, винтовки, облезлые посеребренные пуговицы, кто их сейчас разберет...» 39
Сходное монологическое повествование представлено в рассказе «День рождения» с той только разницей, что перед читателем разворачивается не монолог, а разговор двух персонажей, где ответы одного из собеседников отсутствуют, а обращение к нему, повторение его вопросов и ответов придает повествованию характер диалогичности. Прием этот обнажает трагизм одиночества героя, да еще в день своего рождения: «В наше время, родной, главное - чтобы компания была... Выпьем, выпьем... Повод? А что, брат, конечно, повод есть... День рождения у меня... Да. Лет сколько? А сколько дашь? Нет, на самом деле? Да ну тебя... Рассмешил, ха-ха...»40
Общим для всех произведений является игра со временем, стремление его приостановить. В этих книгах, в отличие от русских и европейских угадывается восточное тяготение к медленному проживанию каждого ощущения, события, впечатления. Отсюда и внутреннее время произведений очень ограничено - день, час, неделя, полдня, но чаще вследствие отсутствия сюжета как такового, время вообще отсутствует. И тогда на первое место выдвигается образ повествователя, что чаще всего и встречается в произведениях выбранных авторов.
Из первых наблюдений над эпической формой литературы начала века становится уже ясно, что основное внимание авторов будет сосредоточено на усилении роли повествователя, придании ему многомерности. Подавляющее количество выбранных произведений обнаруживают устойчивую ориентацию на различные комбинации
39 Алиев С. Часовая цепочка // Баку и окрестности. Баку, 2012. С. 8.
40 Мургузов Ш. День рождения. С. 10.
повествования от первого лица. Этот рассказчик - субъект изображения, достаточно объективированный и связанный с определенной социально-культурной и языковой средой, с позиций которой он и представляет других персонажей. Наиболее часто встречающийся вариант - это один рассказчик на протяжении всего текста. Такое встречается в произведениях С. Алиева, Ш. Мургузова, Н. Османлы, Н. Мамедова.
В монологах С. Алиева и Ш. Мургузова при помощи языковых средств создаются яркие психологические образы рассказчиков, что и является основой содержания этих произведений. Авторы своей целью видят не рассказ о событиях, произошедших с персонажами, они создают речевой портрет своих героев, делая их таким образом рассказчиками своей судьбы.
Другое дело у Н. Османлы и Н. Мамедова. Их повествователи -представители другой среды, они образованные люди, да к тому же филологи, поэтому их рассказы не только создают портрет самого повествователя, но и под особым углом зрения оценивают происходящее вокруг.
Героиня рассказа Н. Османлы «Фудзияма с клюшками» Аида Велиева ставит себе жесткий, но вместе с тем и довольно ироничный диагноз - «дисфункция брачной железы»41. Она работает в одном из офисов Баку, и внешняя ее жизнь представляется вполне типичной для образованной молодой женщины, вынужденной проводить время в неприятной ей среде «офисного планктона», так ярко воссозданной чуть раньше в романе С. Минаева «Дух1е88».
Жизнь ее меняется после встречи с неким «повелителем сладостей» Мустафой Модестовичем, который виртуально инсталлировал ей в мозг другую память детства (она помнит о том, чего не было, но забывает о 95-летии прабабушки), другую модель жизни (теперь она богатая замужняя женщина с ребенком, нянями и прислугой). Аида, находясь в фантастически построенной двойственной ситуации, впервые задумывается о суетности земного существования, о пошлости своих мечтаний: «Вот я уже могу позволить себе взять в кредит хорошую тачку, обставить квартиру... А впереди? Впереди - сбережения и пенсия. Но остановиться нельзя, нас полчища таких же, вечных хорошистов, больных духом соперничества, любящих эту глянцевую халяву в обмен на потерянное в офисных гробах время»42.
Сложность решаемых Н. Мамедовым художественных задач, постановка важных проблем предполагает выбор и довольно изысканной формы. Свойственная большинству эпических форм сюжетность практически отсутствует в книгах Н. Мамедова. В его творчестве,
41 Османлы Н. Указ. соч. С. 51.
42 Там же. С. 78.
скорее всего, получила развитие общая для современной европейской литературы тенденция к углублению лирического начала в ущерб эпическому, где центральное место занимает не сюжет, а изображение переживаний, мыслей, осмысление прожитого.
В современной прозе очевидна тенденция к развитию процессов, обычно свойственных лирике. Это происходит, когда возникает единство автора и героя так, что зачастую они вообще сливаются, приобретая черты общности биографии, а иногда и имени, как, например, у западных писателей - немца Б. Шлинка («Возвращение»,
2006), англичан П. Мейла («Хороший год», 2004), Т. Парсонса («Муж и жена», 2002), Дж. Барнса («Предчувствие конца», 2011), француза Ф. Бегбедера («Французский роман», 2011), норвежца Э. Лу («Доп-плер», 2004), перуанца М. Варгаса Льоса («Похождения скверной девчонки», 2006). В современной русской литературе эта тенденция очевидна, например, у П. Санаева («Похороните меня за плинтусом»,
2007) и З. Прилепина («Санькя», 2006).
Во всех упомянутых текстах функция повествования прикреплена к персонажу, соединяя формальный и художественный приемы. Он как бы превращается в автора, а в случае с романом Ф. Бегбедера еще и приобретает внешность и биографию самого автора-создателя, сочинившего роман «в уме, без ручки, с закрытыми глазами»43 и находящегося в том же пространстве и времени, что и сюжет.
Традиционно в эпосе и драме было четкое деление субъекта и объекта. Первым с этого пути свернули романтики, придав романтической прозе явные черты лиризма. Далее появилась лирическая проза М. Пруста, Дж. Джойса, И. Бунина, К. Паустовского, А. де Сент-Экзюпери, П. Лене, Ф. Фюмана, З. Ленца, в произведениях которых смысловым центром стало сознание героя, воссоздаваемое через цепь душевных переживаний и мыслей, но главное - преломление мира в индивидуальном сознании. Отсюда и усложненный характер передачи явлений и фактов действительности, да и сама действительность приобретает свойства воспоминаний, ощущений.
Этими же свойствами наполнена и проза азербайджанского писателя. Сюжетную основу его произведений составляют фрагментарные воспоминания детства, в которых видятся истоки всех волнующих автора вопросов бытия и языка, выстраивающего эти вопросы. Книга «Карта языка» начинается следующими словами: «Одно из первых, может быть, самое первое в хронологическом отношении воспоминание: мы тогда еще жили в отцовском доме, я дошкольник, мне максимум 5, но вполне может быть, что и 3-4. Я взобрался на стол у окна, в руках моток ниток. Обвязываю оконные щеколды/затворы ниткой и начинаю поднимать-опускать щеколды, долго, увлеченно;
43 Бегбедер Ф. Французский роман. СПб., 2012. С. 11.
слежу за наклоном нитки. Мне кажется, что я произвожу нечто очень важное, значимое; я уверен, что творю миры»44.
В этом начальном отрывке текста представлено авторское желание показать современного человека, пытающегося разобраться в своих ощущениях, чтобы найти самого себя. Обращение к детским воспоминанием стало довольно часто использоваться авторами современной лирической прозы как пути поиска своего «Я». Красноречиво об этом свидетельствуют первые строки некоторых книг, созданных в начале века разными европейскими писателями. Вот несколько примеров:
«В детстве я всегда проводил летние каникулы в Швейцарии, у дедушки и бабушки. Мама отводила меня на вокзал и усаживала в вагон; если мне везло, то я ехал без пересадки и через шесть часов выходил на перрон, где меня уже поджидал дед...»45;
«Я старше, чем мой прадед. Капитану Тибо де Шатенье было 37 лет, когда 25 сентября 1915 года в девять пятнадцать утра, во время второго сражения в Шампани, он погиб где-то между долиной речки Сюипп и опушкой Аргоннского леса»46;
«Мой прадед был в молодости членом «Народной воли». Такова семейная легенда. И не исключено, что действительно - числился. Хотя, перекопав (когда пытался искать опору своему самостоянью в истории рода) множество всяких свидетельств и документов, я обнаружил, что имя его упоминается всего однажды...»47;
«Я проснулся утром и сразу подумал, что заболел. Не почувствовал, а именно подумал. Мысль была точно такой же, как когда просыпаешься в первый день каникул, которых ты так ждал...»48;
«Вот что я запомнил (в произвольной последовательности):
- лоснящаяся внутренняя сторона запястья;
- пар, который валит из мокрой раковины, куда со смехом отправили раскаленную сковородку...
- запертая дверь, а за ней - давно остывшая ванна.
Последнее, вообще говоря, я сам не видел, но память в конечном
итоге сохраняет не только увиденное»49.
Среди современных русскоязычных писателей Азербайджана Н. Мамедов не одинок. Так же как и у современных западноевропейских и русских авторов, в его произведениях очевидна склонность к лирическому постижению своего настоящего через воспоминание прошлого.
44 Мамедов Н. Карта языка. Баку, 2010. С. 6.
45 Шлинк Б. Возвращение. М., 2013. С. 5.
46 Бегбедер Ф. Указ. соч. С. 7.
47 Бутов М. Свобода. М., 2011. С. 5.
48 Гришковец Е. Рубашка. М., 2012. С. 5.
49 БарнсДж. Предчувствие конца. М., 2012. С. 3.
Повесть Н. Османлы начинается следующими словами: «С самого детства манящая египетская древность, словно всполохи пламени в сознании - просыпается лже-память. Мрачные своды подземелья, факелы и не потускневшие с веками яркие рисунки на стенах. Мне было шесть лет, когда я застыла у экрана телевизора, впервые увидев фильм о Египте. Египет манил и откликался в снах и странных фантазиях, погружал во что-то мрачное, заставлял взглянуть куда-то вглубь и отталкивал, словно подведя к запретным знаниям о скрытом я, о собственной душе; и, устав биться у запертой двери, я снова отходила на почтительное расстояние, сворачивалась клубком, как опьяненная Сехмет (вторая сущность Бастет), и крепко засыпала»50.
Э. Тамилин предваряет свой рассказ детскими воспоминаниями героя: «В детстве мы то и дело бежим к окнам, откуда слышны детские голоса - ищем себе ровню. Со временем мы подолгу простаиваем в окнах, откуда видно, как ходят люди и ездят машины - постигаем взрослую жизнь. Вот так жизнь делит нас между окнами, а мы делим ее на счастливую жизнь и непростую...»51
Перемещение героя романа Н. Дадашова «Станция "Аврора"» в пространстве автор с самого начала мотивирует его детскими переживаниями: «Нурану было 6 лет, когда произошло то, что изменило всю его дальнейшую жизнь. Он словно мигом повзрослел через ступени жизни, пропустив детство, приземлившись в период, называемый отчаянной юностью»52.
Из приведенных примеров становится ясно, что обращение героев к детству, истокам, корням лежит в основе попыток самосознания героев. В случае с азербайджанскими писателями это стремление наиболее интенсивно, так как перед большинством их них стоит вопрос не только поиска своих родственных корней и историй, но и национальной самоидентификации. И тут важно многое: и первые детские впечатления, и раннее ощущение не только двуязычия, но и двукультурности, как бытовой нормы, выбор повествовательной формы от первого лица.
В современной европейской литературе и в разных ее национальных вариантах превалирует форма повествования от первого лица, как наиболее приемлемая для выражения общей эпической тенденции к лиричности, саморефлексии, обращенности во внутренний мир более, чем во внешний. У нее есть разновидности - романы в письмах, дневники, репортажи, совмещение первого лица с третьим.
Форма спонтанных дневниковых записей в наибольшей полноте представлена в книгах Н. Мамедова «Карта языка» и «Место встречи повсюду». По принципу репортажного письма выстраивается худо-
50 Османлы Н. Указ. соч. С. 50.
51 Тамилин Э. Указ. соч. С. 6.
52 Дадашов Н. Станция «Аврора». Баку, 2013. С. 5.
жественный материал в повести И. Сафарали «Три удивительных дня Фахраддина Б.».
Еще реже встречается соединение авторского повествования от третьего лица с прямым голосом, как правило, центрального персонажа, рассказывающего свою историю или комментирующего происходящее. Такую структуру произведения выбрал Б. Мамедов в романе «Святой грешник». Основному повествованию от третьего лица здесь предшествуют развернутые «Вступление» и «Введение», написанные от первого лица. Во «Вступлении» автор-герой описывает последние минуты перед началом важного дела: «Тихо встаю, надеваю халат и прохожу на кухню. Включаю свет, зажигаю газ, кормлю рыбок в аквариуме и сажусь за компьютер. В уме готовый роман "Святой грешник, или жизнь по-страусиному" - мечта всей моей жизни»53. «Введение» обращено к читателю, где автор-создатель объясняет свой замысел и название книги. Помимо этого внутрь авторского повествования включены дневниковые записи героя, соперничающие по объему с эпическим материалом. В них очевидно сильное влияние просветительского романа воспитания с присущей ему дидактической направленностью. Классики этого жанра (Г. Филдинг, Т. Смоллет, Ж.-Ж. Руссо) формировали нравственное сознание читателя, не только описывая поведение своих героев, но и напрямую - авторским текстом. Так же поступает и Б. Мамедов. Содержательную сторону этих отступлений составляют рассуждения о смысле любви, предназначении семьи, родительском долге. «Живи так, чтобы ни о чем не сожалел, не извинялся, не опускал глаза, не прятался, а главное - не проклинал себя. Представь, что тот, кому ты сделаешь больно, плачет - и тогда ты не захочешь сделать это. Представь, что завтра ты вместе со всеми умрешь - и тогда ты не захочешь обидеть или обидеться на кого-то»54.
Подобные вариации с повествователем в современной европейской прозе представлены в романах «Искупление» (2001) И. Ма-кьюэна и «Лавр» (2013). Е. Водолазкина. У англичанина Макьюэна в эпилоге знаменитая писательница рассказывает подлинные истории своих героев, которые в трех частях уже прочитанного читателем романа заканчиваются иначе. Е. Водолазкин наполняет текст романа развернутыми монологами героя, обращенными к умершей возлюбленной, в которых он сообщает ей о событиях своей жизни.
Выстраивая сложные повествовательные конструкции, писатели прежде всего работают над созданием образа повествователя, который порой совпадает и с образом главного героя, но, что важнее, выстраивается образ самого создателя, который чаще всего представляется как личность образованная, впитавшая обширный культурный контекст
53 Мамедов Б. Святой грешник. С. 6.
54 Там же. С. 189.
разных эпох. Цитирование, ссылки на литературные авторитеты становятся важным средством создания образа.
Неизбежно возникает вопрос о литературном и культурном контекстепроизведений современных азербайджанских авторов, без которого невозможна вытекающая из двуязычия двукультурность. Контекстуальность литературы позволяет определить вектор ее развития, понять степень и качество гуманитарных знаний героев. Здесь очевидно превалирует общеевропейский литературный и культурный контекст. Более того - обращение вообще к литературным и культурным реалиям свидетельствует об устойчивой тенденции современной русскоязычной азербайджанской литературы к включению в современный европейский литературный процесс.
Использование в своих книгах цитат и образов из огромного количества имен русской и европейской классики становится для Н. Мамедова одним из основных принципов создания художественной образности, привносит определенный филологизм в его прозу. В воспоминаниях детства герой обращает внимание на то, как формировался его литературный вкус, какие книги он может читать с любого места: «Валам олум», «Песнь о Гайавате», «Ара-ол масаани», «Боги Древней Греции». «Письмо как разматывание первоначального чтения, данного в детстве откровения, его уточнения и шлифовки. Расшифровка на протяжении всей жизни молитвы, прочитанной на ухо новорожденному»55.
Для Н. Османлы контекстуальность является одним из главных средств создания художественного образа. Герои повести свободно ориентируются в творчестве В. Набокова, М. Булгакова и В. Пелевина, знакомы с фильмами «Чучело» Р. Быкова и «От заката до рассвета» Родригеса, цитируют Станиславского, любуются картинами Гойи. Они включены и в современную жизнь со списками Форбса, «дребеденью Малахова», журналом «Бизнес и жизнь». Центральный эпизод повести - волшебное появление в кабинете героини «гигантского портрета, шириной в полтора и высотой в три метра»56, не зафиксированное ни одной видеокамерой и не замеченное другими коллегами, - прямая аллюзия на гоголевский «Портрет».
Для высокообразованных и интеллектуально развитых героев Н. Мамедова и Н. Османлы широта контекстуальных связей вполне очевидна, ею определяется атмосфера их существования. Другое дело у З. Акифоглу в романе «Гангал», где автору важно показать не только столкновение законопослушного бакинца с криминальной группировкой, но и противостояние разных слоев современного общества, между которыми автор не видит возможности взаимопонимания.
55 Там же. С. 32.
56 Османлы Н. Указ. соч. С. 65.
В данном случае именно культурный контекст и определяет различие двух миров. Султан - молодой человек из приличной семьи -обладает даже для своего круга знаниями. Автор плотно населяет именами и образами знаменитостей его мир: Бальзаком, Ньютоном, Эйнштейном, Хокингом, Шекспиром, Куинджи, Менделеевым, Л. Кэрролом. А его криминальные соперники характеризуются в основном отборной бранью.
Использование культурного контекста для создания атмосферы литературных образов известно со времен классической литературы. Постмодернистский эксперимент конца ХХ в. придал ему особое значение, он стал неотъемлемой частью практически всех современных произведений.
В романе С. Гандлевского «[Нрзб.]» (2001) при воссоздании писательской среды вполне мотивировано обращение к произведениям Стерна, Дефо, Байрона, Фолкнера, Т. Манна, Гёте, Лессинга, Дж. Лондона, Л. Шестова, М. Цветаевой. У С. Минаева совершенно иной идеологический и историко-культурный контекст, соответствующий времени, - Б. Полевой, Уэльбек, Булгаков, Г. Миллер, Эллис, Дитрих, Мураками, Пушкин, Лермонтов, Грибоедов, группа «Биттлз».
Среди западных писателей выделяется, несомненно, Ф. Бегбедер, сумевший сделать ссылки, аллюзии, цитирования, пародирования одним из главных средств создания образа героя-рассказчика. «Французский роман» изобилует отсылками к «Королю Лиру» Шекспира, Бодлеру, Ронсару, «Великому Гетсби» Ф.С. Фицджеральда, «Воспитанию чувств» Г. Флобера, Лимонову, «Анне Карениной» Л. Толстого. В данном случае речь идет уже о средстве создания образа главного героя, ставящего себя выше навязываемого ему общества. Автор обращается не только к литературным образам, но и к классическим композиционным приемам: полемике с читателем, цитированию протоколов допросов, графическим изображениям, поясняющим словесные описания. Одно из таких изображений автор называет «Картографией встречи» его родителей, проживавших в юности на виллах в Гетари. Ближе всего к творческой манере французского писателя примыкает стиль Н. Мамедова, наиболее экспериментирующего с формой. В немалой степени это связано с типом литературного героя обоих писателей, который явно выделяет себя из толпы, претендует на исключительность, прежде всего интеллектуальную и творческую: «Уже можно и нужно позволить себе "чтение по диагонали". В особенности, большей части, так называемых, современных текстов, после того как я ощутил настоящее, сущность (в письме и вообще в сотворенном), я имею на это полное право»57. Отсюда и изысканная аллюзивность, понять которую может только избранное окружение
57 Мамедов Н. Карта языка. С. 38.
писателя. (Например, «Тишина. Пятистопным дактилем пролаяла далекая собака. Тишина»58.)
Н. Мамедов так же, как и Ф. Бегбедер, использует графические изображения, поясняющие мысль59. В произведениях этих авторов принявший условия игры читатель, несомненно, угадывает траве-стирование приемов Л. Стерна.
Большое внимание уделяется усложнению повествовательной структуры всякого рода вставными конструкциями. Без них не обошелся ни один современный писатель, а иные вообще сделали этот прием основным. Предыстории, сны, видения, вставные рассказы, сноски, документы, внутренние монологи - в арсенале их средств художественной изобразительности. Здесь вообще трудно представить какие-либо новшества. Наоборот, внесюжетные элементы произведений используются писателями обширно и традиционно. Самым широко употребляемым является сон, в основном как сновидение, а не состояние. Его можно найти в работах Ш. Мургузова, Н. Османлы, И. Сафарали, Т. Ахундовой, Б. Мамедова, Н. Дадашова, З. Акифоглу.
Обращает на себя внимание не частое использование одного из популярнейших в свое время внесюжетных элементов - эпиграфа. В этом русскоязычные азербайджанские писатели скорее тяготеют к представителям русской литературы, чем западной. Подавляющее большинство современных западных книг снабжено посвящениями и (или) эпиграфами. Среди русских книг посвящения и эпиграфы встречаются значительно реже. Показательно использование внесюжетных элементов в построении книги С. Минаева «Дух1е88, или Повесть о ненастоящем человеке» и Е. Водолазкина «Лавр. Неисторический роман» - они буквально ими насыщены. Указанная отсылка к «Повести о настоящем человеке» придает произведению обобщающий характер. Автор, как и Б. Полевой, несомненно «попал в нерв поколения», что проявилось в исключительной популярности каждой из книг среди молодежного читателя своего времени. Травестирование советской литературы продолжается и в тексте этого романа («Они сражались за розницу»60). Кроме того, автор использует названия и эпиграфы к каждой главе на русском и английском языках, цитаты из Интернета, модных журналов, мультфильмов, произведений Э. Лимонова, объявлений, бухгалтерских смет, слоганов.
В романе Е. Водолазкина используются абсолютно те же приемы - меняется только объект изображения. Писатель воссоздает не современный культурный контекст, как С. Минаев, а, наоборот,
58 Там же. С. 47.
59 Там же. С. 32.
60 Минаев С. ДухкББ, или Повесть о ненастоящем человеке. М., 2012. С. 139.
имитирует (ведь роман «неисторический»!) некую условную реальность. Этим объясняется и деление структуры произведения на «Про-легомену», «Книгу познания», «Книгу отречения», «Книгу пути», «Книгу покоя», буквенное обозначение номеров глав, использование архаичной лексики61.
Современная проза демонстрирует разнообразие языковых характеристик, обусловленных индивидуальностью автора, его приверженностью к тому или иному литературному направлению, отношению к литературной традиции, склонностью к языковому эксперименту. Общей чертой, объединяющей произведения, созданные в русле разных художественных направлений, является стремление их авторов погрузить читателя в стихию живой речи. У азербайджанских писателей это проявляется в разговорном двуязычии персонажей, а представители русской литературы чаще склоняются к примитивизации языка (порой доходящей до нецензурной лексики) и, как следствие, примитивизации картины мира.
Расследование собственного прошлого предпринимается героями в непростые моменты существования. Память становится главным орудием обретения самого себя. Одни герои обращаются к детству, чтобы обрести себя и найти смысл в том, что с ним происходит. Другие, наоборот, - разбираются в настоящем, чтобы обрести свое детство, а вместе с ним и чувство сопричастности большой семье. У третьих есть и большая семья и яркое насыщенное событиями и друзьями детство, но вся жизнь перевертывается из-за любви. Об этом книги Т. Ахундовой, Н. Дадашова. В них страстное чувство героев определяет их жизнь, отвлекает от намеченных планов. Таким образом, рассказ об этом чувстве становится путем к освобождению от него.
Очевидность формальной близости еще не может служить доказательством единства содержания. Однако несомненно, что в подавляющем большинстве современную прозу объединяет определенный тип субъективного повествования. В анализируемых произведениях явно наметился отход от эксперимента элитарного искусства и острой сюжетности массовой литературы и возрастание ее интереса к одной из традиционных форм - лирической прозе.
Формальный и содержательный анализ русскоязычной литературы Азербайджана позволяет прийти к выводу, что современные прозаические произведения обладают существенными признаками формальных жанровых и тематических схождений с произведениями
61 «Неделя имат семь дний и прообразует житие человеческое: а-й день рождения детища, в-й день юноша, г- -й день совершен муж, д-й день средовечие, э-й день седина, е-й день старость, з-й день скончание». Водолазкин Е. Лавр. Неисторический роман. М., 2013. С. 86.
других европейских литератур, прежде всего русской, что позволяет говорить о наметившейся общности развития современного европейского литературного процесса.
Список литературы
Акафоглу З. Гангал. Баку, 2013. С. 81.
Алиев С. Часовая цепочка. Баку, 2012. С. 8.
Ахундова Т. Порой. Баку, 2005. С. 156.
Баку и окрестности. Баку, 2012. С. 5.
Барнс Дж. Предчувствие конца. М., 2012. С. 3.
Бегбедер Ф. Французский роман. СПб., 2012. С. 11.
Бутов М. Свобода. М., 2011. С. 5.
Водолазкин Е. Лавр. Неисторический роман. М., 2013. С. 86. Гришковец Е. Рубашка. М., 2012. С. 5. Дадашов Н. Станция «Аврора». Баку, 2013. С. 5.
Иличевский А. На гребне двух волн // Мамедов Н. Карта языка. Баку, 2010. С. 3.
Мамедов Н. Карта языка. Баку, 2010. С. 44-45. МамедовН. Место встречи повсюду. Баку, 2013. С. 83. Мургузов Ш. День рождения. С. 12.
Минаев С. Дух1еБ8, или Повесть о ненастоящем человеке. М., 2012. С. 139.
Османлы Н. Фудзияма с клюшками // Баку и окрестности. Баку, 2012. С. 56.
«О Хазар! Это таинство Слова» / Сост. Д. Дадашидзе. Ганновер; Киев, 2003.
Тамилин Э. В Москву за билетом в Торонто. Баку, 2010. С. 6. Шлинк Б. Возвращение. М., 2013. С. 5.
Сведения об авторе: Сорокина Вера Владимировна, докт. филол. наук, ст. науч. сотр. лаборатории «Русская литература в современном мире» филол. ф-та МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: vvsoroko@gmai1.com
