Русскость и русинскость Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

Олег НЕМЕНСКИЙ РУССКОСТЬ И РУСИНСКОСТЬ

Распад Советского Союза, последовавший за ним откровенный кризис украинской государственности и русского народа в ней, как и все более болезненный русский вопрос в самой России, наводят на мысль, что восточное славянство вступает во время широкомасштабных перемен в системе этно-территориальной субъектности и национальной политики.

В этом процессе особенно выделяется русинское национальное движение как наиболее пассионарное в плане переосмысления и становления новых моделей восточнославянской идентичности, а дискуссии между сторонниками тех или иных форм русинского самосознания имеют принципиальный характер для судеб всего восточного славянства. Вызов, брошенный русинством украинству, несмотря на довольно слабое к нему внимание, и исход этого спора во многом могут предопределить будущее всего восточного славянства, в том числе и русского народа в России. А потому особенно важно то, как становится и развивается это еще маленькое движение, как оно формулирует свои задачи и требования, свою идентичность.

Основных вопросов здесь два:

1) Соотношение русинства и украинства. При всех «но» в целом для русинского движения характерна ориентация на экзо-этническое восприятие украинцев и противопоставление русинства украинству как равноправных и альтернативных идеологий.

2) Соотношение русинства и русскости. Вопрос наиболее спорный и проблемный. Несомненно, что истоки русинского национального движения - в так называемом русофильстве XIX - первой половины ХХ века. Это принципиальным образом отличает русинство от украин-ства, сформировавшегося как раз на противостоянии русофильству. Это во многом и предопределяет их конфликтность, как и место, которое занимает русинство в общей системе национальных идей у восточных славян.

Я бы предложил следующую типизацию восточнославянских национальных проектов - их можно разделить на три типа по отношению к русской идентичности:

1) Общерусский проект национального единства всех восточных славян.

2) Внерусские национальные проекты, отрицающие русскую идентичность в прошлом и настоящем. Здесь я бы упомянул, помимо ук-

раинства (постулирующего вынужденный отказ от русскости), еще слабый сейчас кривичский национальный проект в Белоруссии (отрицающий причастность к русскости вообще когда-либо в прошлом и настоящем), схожее с ним казакийство, а также россиянство в РФ (относительно новый проект, имеющий сейчас официальный статус в России). Этот тип является господствующим для современных государственных образований на Русской земле. Менее явно он выражен в Белоруссии, но и там все более укореняется экзоэтническое восприятие русскости.

3) Субрусский, включительнорусский тип, если угодно. Таковыми могли бы стать великорусский, белорусский и малорусский проекты, если бы не их сознательная маргинализация. Таким же сейчас становится еще очень неопределенный новороссийский проект на юго-востоке Украины. Этот тип отчасти сочетается с первым, так как сохраняет общерусское самосознание, выводя его, правда, за пределы конкретики строительства национальных государственностей. На деле он, будучи мэйнстримом национальной мысли у восточных славян в XIX веке, в ХХ веке и сейчас оказался сознательно оттеснен от информационного поля и ныне в политике почти не представлен.

В этом смысле революционным является вызов русинского национального проекта. Но и перед ним все еще стоит задача самоопределения с этим выбором между вторым и третьим типом. Причем, говоря о субрусскости, я ни в коем случае не хочу обозначить русинский проект неполноценным определением «субэтнос», который ему пытаются навязать многие деятели украинофильской ориентации. Нет, это проект самостоятельного этноса, имеющего все права на национальное самоопределение. Но можно ли ради этой самостоятельности русинам отказываться от русскости? На самом деле это такой же вопрос, как «нужно ли полякам ради независимого существования отказываться от своей славянскости?».

На каких основаниях возможно сочетание русскости и русинскос-ти? Здесь необходимо уделить особое внимание некоторым современным теориям этничности - они могут многое объяснить.

Наиболее интересной в этом отношении, на мой взгляд, является статья Е.М. Колпакова «Этнос и этничность»1, в которой дается следующее определение этноса: «Этнос есть группа людей, продолжающая сознавать свое единство после того, как они уже перестали составлять некую общность, в которой это сознание сформировалось». Колпаков утверждает, что этносы появляются вследствие распада социальных организмов, указывая, что именно тогда появляется «феномен этнического самосознания, которое уже не отражает какое-либо существующее единство, а само вместе с этнонимом становится единственным определяющим признаком».

Если рассматривать этнос как дискурсивную стратегию говорения о «чужих», «других», то необходимо признать, что сама потребность в ней возникает только в связи с принципиальными переменами в социополитической обстановке, когда встреча и ведение отношений с «чужим» становится постоянным фоном жизни. Руководствуясь таким подходом в теории этноса, мы можем утверждать, что этнос существует только благодаря общей исторической памяти, а этничность есть форма этой исторической памяти.

Вообще, сами исследования этногенеза на основе идеи о примате значения самоидентификации уже получили весьма весомое место в науке. Б.Н. Флоря подошел с таких позиций к исследованию этнической истории восточных славян и пришел к довольно оригинальным выводам, принципиально пересматривающим традиционный взгляд российской науки на эту проблему. Например, временем формирования древнерусской народности (этноса) следует тогда считать не XI-XII века, как принято с объективистской точки зрения, а XШ-XIV века, когда та общность, на основе которой эта народность сложилась, уже распалась, а осознание себя «русскими» распространяется действительно «во всех частях восточнославянской этнической территории»2.

Повторюсь еще раз: в такой трактовке этничность (то есть этно-самоидентификация) - это форма исторической памяти, эндоэтноним же - это тот символ, который является механизмом любой коллективной памяти и потому апеллирует к прошлому. В недавно вышедшей книге «Образы прошлого и коллективная идентичность в Европе до начала Нового времени» в эпиграфе ко вводной статье дана цитата из «Бытия и времени» М. Хайдеггера: «Наша идентичность возникает из историчности». По сути, это формула понятия идентичности, и конкретно - этнического самосознания.

Исходя из таких рассуждений, сочетание русскости с русинством просто предопределено всей историей закарпатского региона, если только не ставить своей целью отрицание этой истории. Русское самосознание русинов обусловлено их совместным с остальными восточными славянами участием в истории единого Древнерусского государства и той памятью об этом, которую сохранили русины в своем этнониме «руски народ». Новое же русинское самоопределение (и введение понятия «русинськый народ») столь же естественно, так как основано на периоде обособленного существования Закарпатья в составе преимущественно венгерских государственных образований. Причем господствующий характер этого уровня вполне закономерен в связи с относительно большей актуальностью и длительностью этого периода истории русинов, а также в связи с победой украинства по другую сторону карпатского горного хребта. Новое русинское самосознание становится в борьбе с украинским национальным проектом

за свое право на самость. Уже само это, наравне со всей историей местного национального возрождения, предопределяет актуальность для русинов как их исторической особости, так и их связности с общерусским периодом истории, с общерусским пластом самосознания.

Конечно, Киев столь рьяно сопротивляется русинскому проекту по той простой причине, что де-факто вопрос идет о всей системе государственного устройства Украины. Признание русинов - это действительно принципиальный вопрос для всей судьбы украинского национального проекта, и речь здесь идет совсем не о ситуации в одной небольшой области. Особенно актуальным это стало теперь, когда многолетний политический кризис все более ставит под вопрос само существование единого унитарного государства с центром в Киеве.

Однако дело не только в признании или непризнании существования русинов и их права на автономную жизнь. Русинское движение угрожает осуществить широкую общественную презентацию принципиально иного типа восточнославянского самосознания, который может подорвать идеологическую монополию и всю систему самообоснования украинской модели идентичности. Становление этой модели имеет принципиальное значение.

Здесь важно обратить внимание на то, что со стороны России прозвучал пусть тихий, но все же ясный сигнал, открывающий возможность актуализации такой модели. Во время подведения итогов Всероссийской переписи населения в официальную российскую «этническую процессуальность» было произведено очень важное нововведение: была признана возможность множественной идентичности по линии вертикальной групповой иерархии. Доведение до сознания граждан возможности двойной и тройной этносамоидентификации может принципиально изменить сам «дискурс национальности» в России и в связанном с нею информационном пространстве «ближнего зарубежья», став основой для формирования новой этнополитической карты постсоветского пространства. Выведение этнических делений внутри Русского мира на «подрусский» уровень, способное примирить этно-ре-гиональные идентификации восточных славян с их русскими корнями и их русской историей, позволило бы сберечь (а во многом и возродить) общерусское самосознание и выбить почву из-под идентификационных конфликтов, обильно возникающих особенно в последнее время.

В какой-то мере на это идет и официальная Украина, частично признающая русинское самосознание, но только как элемент в связке «славянин - украинец - русин», то есть за счет выключения русского уровня, замены его украинским. Однако реализация такого подхода сейчас представляется уже маловероятной, а в русинском движении определенно преобладает иная линия, связанная с сохранением общерусского пласта идентичности.

Русинство уникально тем, что в наши дни представляет собой чуть ли не единственное сознательное национальное движение у восточных славян, которое одновременно и акцентирует местные исторические и этнографические особенности, и при этом признает свою изначальную русскость. Успех этого движения имеет огромное значение для всего восточного славянства, ведь предлагаемая им формула национального самосознания может быть образцовой для всей Русской земли, возрождая загубленные политикой ХХ века прежние линии становления национального самосознания. При этом особенно важным остается то, чтобы деятели русинского движения осознавали свою уникальность и свою важность в этом ключе, осознавали свое противостояние с украинством не только как борьбу за признание русинской национальности, но и как борьбу за иной тип национального проекта, борьбу и за русинскость, и за русскость.

Именно это придает русинскому движению большую значимость для всех наших стран. Именно это может дать нам те механизмы, которые позволят избежать в скором будущем новых серьезных конфликтов, строительства новых «китайских стен» через Русскую землю. Ибо отказ от своей истории, отказ от старого самосознания, от отцовского имени, а тем более и поругание его (библейский грех Хама) - это подрыв не только своего прошлого, но и будущего. В этом и состоит глубинный смысл русинского возрождения.

ЛИТЕРАТУРА

1. Колпаков Е.М. Этнос и этничность // Этнографическое обозрение, 1995, № 5.

2. Флоря Б.Н. О некоторых особенностях развития этнического самосознания восточных славян в эпоху Средневековья - Раннего Нового времени // Россия - Украина: история взаимоотношений. М., 1997. С.12.

Сайт подкарпатского общества имени Кирилла и Мефодия http://karpatorusyns.org