CC BY
36
DOI: 10.31168/2412-6446.2018.3-4.1.13
Русский язык на рубеже веков:
семантический потенциал и перспективы развития
Светлана Николаевна Переволочанская -
кандидат филологических наук, доцент, Институт славянской культуры, Российский государственный университет имени А.Н. Косыгина.
Хибинский проезд, 6, Москва, Россия, 129125. info@gask.ru
Аннотация
В статье рассматривается вопрос о современном состоянии русского языка. Информационные технологии в XXI веке предъявляют иные формы подачи языкового знания, иные способы квантования информации в языковом знаке. Развитие русского языка происходит от стандартного, прямого выражения мысли к нестандартному, психологически сложному, ассоциативно глубокому изложению мысли. В начале XIX века в период демократизации русского языка был явлен национальный гений — А. Пушкин, благодаря которому в языке нашла свое отражение уникальная информационная, культурная, художественная эволюция. На рубеже XX-XXI веков в рамках демократизации и глобализации происходят процессы, во многом напоминающие развитие двухсотлетней давности. Эти процессы предполагают наличие некоторых закономерностей — преодоление стилистического разнобоя, изменение границ языкового знака и смысловое расширение.
Ключевые слова
Знак, символ, языковой эксперимент, неолексема, смысловая валентность.
The Russian Language at the Turn of the Century:
Semantic Capability and Development Prospects
Svetlana N. Perevolochanskaya -
Ph.D., Assocaite Professor, Institute of Slavic Culture, Kosygin Russian State University. Khibinsky Proezd 6, Moscow, Russia, 129125. info@gask.ru
Abstract
The article considers the current state of the Russian language. Information technologies in the twenty first century present diverse forms of linguistic knowledge and modalities of knowledge quantisation in a linguistic sign. The Russian language develops from a standard, direct expression of thoughts to a nonstandard, psychologically complex, associative deep statement of thoughts. In the early nineteenth century, during the democratisation of the Russian language, a national genius, Alexander Pushkin, emerged. Thanks to him, the unique informational, cultural, and artistic evolution of the language took place. Nowadays, while democratisation and globalisation, processes which resemble the language evolution 200 years ago, are occurring. These processes suggest some patterns: overcoming stylistic disparity, changes in linguistic sign boundaries and semantic extension.
Keywords
Sign, symbol, linguistic experiment, neolexeme, semantic valency.
Язык — непременный компонент информационно-когнитивной парадигмы. Структура мира отражается в мышлении: оно ответственно за создание информационной модели мира, конструирование которой осуществляется на базе образов и выражается в поиске знаковой формы, в которой фиксируется словесное значение. Содержание зацепляется за вербальный каркас и уже в нем начинает свое обновленное существование: будучи знаково оформленным, оно находится в состоянии поиска связей и отношений в новой парадигматической реалии.
В последние годы появилось много лингвистических работ описательного характера, которые сводятся к эмпирическому анализу богатого языкового материала, представляющего собой попытку осмысления состояния современного русского языка: рассматриваются единицы, взаимоотношения между ними, устанавливаются системные связи, создаются словари, лингвисты наблюдают семантические, словообразовательные процессы, специфику синтаксических конструкций и т.п. На базе этого анализа делается попытка качественно оценить весь этот материал и выдать какое-то аксиологически важное резюме относительно русского языка. Но такое рассмотрение есть лишь фаза в поступательном движении языка. Языковые ресурсы — это не только «ставшее», но и накопление, «становление» во времени.
Настало время комплексного анализа, который предполагает обсуждение вопроса о современном состоянии русского языка в двух системах координат — не только синхронически (описательно), но и диахронически (исторически). Только тогда картина может предстать в своем объективном виде.
Современный русский язык на рубеже ХХ-ХХ1 веков характеризуется широким диапазоном разнообразных языковых явлений и фактов, обусловленных информационной революцией, которая породила некий ментальный шок, вызванный глобальным отставанием информационного потребления от информационного производства. Данный процесс определил резкий перелом в русском языке, обусловленный сменой информационных, культурных и художественных парадигм.
Кризис в рамках информационной парадигмы выразился в безысходной невозможности охватить интеллектуальное богатство коллективного разума отдельной личностью: накопленный информационный ресурс оказался необеспеченным языковыми формами его хранения. Старые формы потеряли свою привлекательность по причине того, что они не могли справиться с энергетической емкостью новых содержательных единиц. Возникла потребность в такой системе знаков, которая способна была бы вместить новый семантический материал.
Культурно-историческая парадигма обозначила себя в поиске русского культурного кода, который спровоцировал обострение отношений в оппозиции западное ^ национальное, в борьбе между западниками и славянофилами (либералами и патриотами). Потребность в семантическом расширении языкового знака предполагала обращение не только к национальному культурному знаку, но и к знакам европейской культуры.
Художественная парадигма есть средство воплощения в творчестве общих и специфических черт. В современном языковом сознании оппозиция традиционно-универсальное ^ индивидуальное проявляется в попытке оторваться от нормы и создать свой креативный знак-символ, обеспечивающий вхождение в новую художественную систему, не имеющую четких границ, гетерогенную по своей природе, мультимодальную по своей характеристике. Результат такой работы — создание особого рода текстов, гипертекстовых структур, нелинейных, виртуальных, мультимедийных, ризоморфных в своей основе, обеспечивающих выход на просторы дискурса.
Современные информационные технологии в XXI веке предъявляют иные формы подачи языкового знания, иные способы квантования информации в языковом знаке. Для современного русского языка свойственна асимметрия языкового знака: наблюдается нарушение пропорции между планом содержания (означающим) и планом выражения (означаемым). Эта работа проявляется в двух направлениях. С одной стороны, возникает так называемая культура легких касаний1, которая предполагает поверхностный смысловой охват, без заглубления в семантическую «пучину», которая порождает культуру симуля-кров, где форма (означающее) выше самого содержания. Знак в этом случае становится пустым, не отражающим связи с реальностью. С другой стороны, в языке наблюдается и противоположный процесс, связанный с компрессией информационных потоков, которые необходимо упаковать в сверхзначимую форму. В этом случае языковой знак становится метазнаком — символом: он вмещает в себя огромный содержательный объем через использование уже готового знака, который становится значимой формой (означающим) для нового содержания. Речь в данном случае идет о вторичной моделирующей системе2.
Рис. 1. Символ как метаязыковое явление3 означающее I означаемое I
знак I = ОЗНАЧАЮЩЕЕ II ОЗНАЧАЕМОЕ II
1 1 1
смысл ■<-форма концепт
СИМВОЛИЗИРУЮЩЕЕ СИМВОЛИЗИРУЕМОЕ
1-► ЗНАК II <-1
i
СИМВОЛ
1 Эпштейн М.Н. Постмодернизм в России. Литература и теория. М.: Изд-во Р. Элини-на, 2000.
2 Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика: Пер. с франц. М.: Прогресс, 1989.
3 См.: Переволочанская С.Н. Символ как метаязыковое явление // Семантика языковых единиц: Доклады VI Международной конференции / отв. ред. Е.И. Диброва. М.: СпортАкадемПресс, 1998. Т. 1. С. 56-59.
Как видно, представление о слове становится более сложным, сквозь один знак просвечивает другой, семантическая структура слова теряет четкие очертания и становится рефлексивной. По мнению Г.П. Щедровицкого, рефлексия является необходимым условием процесса производства новых смыслов, объективации их в виде знаний, предметов и объектов деятельности, а в последующем и специфического функционирования последних4.
Следует отметить, что подобные процессы происходят в языке с определенной периодичностью, определяются сменой когнитивно-информационных парадигм, которые неизбежно связаны с процессами глобализации и демократизации. В этом отношении можно представить ретроспективный и перспективный взгляд на языковое развитие.
Начало XIX века в истории русского языка ознаменовалось появлением национального гения А.С. Пушкина. Неслучайно, что в этот переломный период была явлена фигура поэта. Поэзия очень чутко реагирует на языковые изменения: гипероболочка поэтического слова способна вместить всю глубину смыслового континуума. Начало XXI века отмечено смысловой активностью и креативностью выражения мысли. В современном русском языке идет выработка комбинированного стиля, выражающегося в попытке освободиться от жестких, строгих норм. При этом используется весь арсенал средств общенародного языка от разговорной речи до социальных диалектов и просторечия, что и определяется как демократизация языка. Общая картина свидетельствует о тенденции языковой сниженности. Последнее реализуется в языковых феноменах вульгаризации (вкрапления в речь жаргона и просторечия) и эвфемизации в рамках интертекстуальности, языковой игры.
В языке А. Пушкина заимствованные слова проявляют словообразовательную активность (Амур ^ амуриться, конфуз ^ конфузиться; рифма ^ рифмодей, рифмоплет, рифмотвор, рифмач, рифмичество [пренебрежительно о поэтическом творчестве], Рифмов, Рифматов5 [обозначение посредственного поэта]); либо расширяют свой семантический объем, прирастая имплицитными смыслами в речи, меняя направление семантического развертывания в рамках антонимии (филантроп — 'человеколюбец, гуманист': Изрек хлыстом махая Полковник филантроп); либо вступают в нестандартное соединение с другими лексическими единицами в перифразах, что рождает эффект эмоционального воздействия (музы пол-девицы, рублевые Киприды; султан — титул верховного правителя в мусульманских странах: [о Вольтере] султан французского Парнасса; [о В.В. Энгельгард-те] ленивый Пинда гражданин, [о поэте] парнасский бродяга, парнасский волокита, [о плохом поэте] конюший дряхлого Пегаса).
4 Щедровицкий Г.П. Категориальный аппарат и теоретические схемы // Щедровиц-кий Г.П. Избранные труды. М.: Шк.Культ.Полит, 1995. С. 273.
5 Орфография и пунктуация здесь и далее дается по ПСС А.С. Пушкина в 17 томах.
Все эти процессы функционально оправданы: заимствованные слова выступают как средство характеристики, авторской оценки, часто употребляются с целью создания шутливого или иронического контекста.
Если в языке Пушкина демократизация языка опиралась на универсализм прекрасного, где эстетическая компонента была ведущей, то современный процесс демократизации в языке еще только определяется в приоритетах — эстетически возвышенных или сниженных. Процесс брожения еще только начинается. Творческий нереализованный потенциал ищет креативных форм выражения, что всегда сопровождается стремлением к выбору предельно экспрессивных средств языка, которые могут стать «катализаторами гражданского разногласия».
В современном русском языке наблюдается повышенный градус экспрессии при использовании заимствованных единиц, которые интересны как источник для создания словообразовательного гнезда. Производные слова получают особую эмоциональную окраску: иноязычный элемент, вписанный в определенную словообразовательную модель, придает особую выразительность новым лексическим единицам, привлекает своей необычностью, «свежестью».
Представим словообразовательное гнездо, построенное на базе заимствованной лексемы ксерокс, которая нашла свое место в литературном языке. Появление данной единицы связано с названием американской корпорации по производству офисной техники Xerox. Данный оним только в таком графическом виде (запись буквами английского алфавита) употребляется для обозначения американской компании. Лексема ксерокс (запись буквами русского алфавита) в русском языке — полисемант, она имеет следующие значения:
1. вид электрофотографии (синоним слова ксерография, заимствованное из английского xerography, которое построено на базе греческих заимствований xiros — сухой и grapho — пишу);
2. устройство для ксерографии (образованное на базе метонимического переноса в русском языке);
3. результат работы устройства — изображение.
Словообразовательное гнездо строится по следующим моделям.
Ксерокс (в 3 значении) ^ ксерокоп-иу-я ^ ксерокоп-ироеа-ть ^ ксерокопироваться ^ ксерокопирова-нн-ый // ксерокопирова-ль/н-ый. Производящая основа слова ксерокс (в 3 значении) дала целую цепь разговорно-просторечных образований: ксер-ее-о ^ ксер-и-ть (ся) ^ ода-ксерить (ся) // за-ксерить (ся); ксер-ну-ть (ся). Еще более сниженными выглядят дериваты от данной производящей основы в молодежном сленге: ксер-а-чи-ть ^ ода-ксерачить (для сравнения: напортачить, судачить, фигачить).
Данная словообразовательная парадигма дает богатую парадигму глагольных форм: ксерокопировать — ксерокопировавший; ксерить — ксеривший; отксерить — отксеривший; заксерить — заксеривший; ксернуть —
ксеронувший, ксернувший; ксерачить — ксерачь(те) (повелительное наклонение), ксерачащий (действительное причастие настоящего времени), ксерачевший (действительное причастие прошедшего времени), ксерача (деепричастие); отксерачить — отксерачивший.
Синонимами данных глаголов в молодежном сленге выступают дериваты, которые можно было бы условно (!) назвать региолектами, канонить (канонивший) ^ отканонить. Употребление данных глаголов характерно лишь для некоторых дальневосточных регионов, где копировальные аппараты японской корпорации Canon имели преимущество перед аппаратами компании Xerox.
Огромную популярность в речевом употреблении приобретает лексема хайп (англ. hype, в переводе означает 1. навязчивая реклама, принуждающая потребителя к приобретению товара, 2. шумная вечеринка). В русском языке заимствованная единица обрастает новыми смыслами, на ее базе формируются новые слова. У заимствованной единицы выделяются два значения в молодежном сленге:
1. обман, подделка, выдумка, информационная шумиха, вызывающая бурную реакцию;
2. тренд, преобладающая тенденция, общее направление развития чего-л. (общественного мнения, моды и т.п.).
На базе первого значения образуются глаголы: хайп^ хап-и-ть / хап-ова-ть / хайп-а/ну-ть. Встречаются в следующих выражениях: хайпануть немножко ('попиариться / раскрутиться за чей-то счет'), раздуть хайп // поднять хайп ('пустить ложный слух в СМИ, в интернете'). На базе второго значения в активный речевой оборот входит производное слово хайповый: хайповый человек ('пользующийся в данное время всеобщим признанием, успехом'); хайповая музыка ('популярная', 'скандальная'); хайповая вещь ('модная'), хайповый шмот от Гоши Рубчинского. Отметим, что в последнем примере лексема шмотка/шмотки меняет свою морфологическую характеристику: в этом употреблении у лексемы шмот появляется собирательное значение, дериват образуется не при помощи суффикса —j— (шмотц'е), а бессуффиксным способом, при этом дериват «закрепляется» в грамматической форме мужского рода.
Анализ показывает, что заимствованные слова в речи носителей русского языка легко вступают в словообразовательные отношения. Наибольшая активность проявляется в образовании глаголов: кайтить (из компьютерной игры, 'действие атакующего, при котором он всегда убегает от противника'); флексить ('хвастаться материальным достатком' — флексить шмотками); дайвить ('заниматься дайвингом, подводным плаванье с аквалангом'); чилить(ся) ('отдыхать, ничего не делая', 'бездельничать'); агриться ('испытывать злость'). Наличие таких глаголов говорит о попытке приспособить «инокультурную» единицу к особенностям своего языка, что позволяет расширить синонимические возможности русского языка.
Данные неолексемы создают особую подсистему. Широкая деривационная картина свидетельствует об ориентированности полученных неологизмов на прием языковой игры, на языковой эксперимент, который и характеризует креативность языкового сознания современных носителей языка.
Анализ языкового материала показал, что стилистически сниженная лексика проникает во многие сферы функционирования языка, где раньше она была недопустима, что свидетельствует о снижении эстетического и этического критериев языковой нормы. В современном русском языке скандальность может перерасти в эпатирующую агрессию. Этот процесс можно продемонстрировать на примере персонифицирующих единиц — антропонимов. Двухкомпонентная модель — личное имя и патронимическое имя — становится менее востребованной. Патронимическое имя выступает как необязательное: в официальном обиходе превалирует другая двухкомпонентная модель — личное имя и фамилия. Антропонимы часто выступают в рамках языковой игры. Определенный градус иронии выражается в производных от онима — Алексей /Лёша /Лёха Навальный; в прозвище — Провальный; в перифразе политический шалун; в номинациях сторонников Навального — наваляшки, навалнята (навальнята против чубайсят), перифраза хомячки Навального.
Широкое распространение получает употребление только патронимического имени, которое является стилистически сниженным, предполагает наличие оценочности. Разговорный вариант патронима Виссарионыч (Иосиф Виссарионович Сталин) — «Виссарионыч откопался» — употребляется в значении «возрождение идей вождя народов» (из диалогов на радиостанции «Эхо Москвы»). Для сравнения: «Пора Иосифа Виссарионовича откапывать» (из интернет-блога).
Яркое проявление языковой игры с антропонимами наблюдается в номинации рубрики на «Эхе Москвы» — «Полный Альбац» (здесь происходит метонимический перенос: фамилия ведущей авторской аналитической программы, журналистки Евгении Альбац ^ название передачи), всплывает целый комплекс лексических номинаций (полный абзац, полный Чубайс! и т.п.), содержащий экспрессивную окраску и оценочный компонент. При этом происходит потеря признаков имени собственного, осуществляется его переход в имя нарицательное. Для сравнения приведем название утреннего эфира политического ток-шоу на радио «Полный контакт с Владимиром Соловьевым»: в данной номинации заложен семантический признак 'непосредственное общение', установление непосредственного контакта с собеседником.
В начале XIX века прием языковый игры с онимами раскрывал специфику смысловой валентности имени собственного в интертекстуальном поле не только художественного текста, но и текста публицистического и эпистолярного. Семантическая контаминация онимов происходит в случаях, когда А. Пушкину, кроме номинации, требовалось дать оценку того или
иного лица: Улисс Лобанов [Улисс и Лобанов Михаил Евстафьевич — писатель, драматург], Аякс Федоров [Аякс и Федоров Борис Михайлович — прозаик и стихотворец, журналист], Языков-Нестор [Языков Дмитрий Иванович — автор перевода работы А.Л. Шлёцера «Нестор. Русские летописи»]. Такого рода образования синкретичны, образуют тесное смысловое единство. Метонимический сплав — автор и его творение — содержится в именовании «бабочка-Филимонов», обе части номинации представляют собой характеристику-оценку: «Бабочка» — название издававшегося В.С. Филимоновым журнала, по своему содержанию очень низкого качества.
Интересна в этом контексте отсылка к пушкинской эпиграмме на Ф.В. Булгарина — противника А. Пушкина в книжно-журнальной полемике первой трети XIX века: Не то беда, что ты поляк: Костюшко лях, Мицкевич лях! Пожалуй, будь себе татарин, — И тут не вижу я стыда; Будь жид — и это не беда; Беда, что ты Видок Фиглярин6. Прецедентное имя Видок, употребляющееся и в пушкинских статьях, стало символом безнравственности, доносительства, оно есть имплицитная номинация сочинителя пасквилей. Онимическая контаминация имени Видок (прецедентное имя, имеет отсылку к судьбе реального лица Эжена Франсуа Видока — нечистоплотного представителя французского частного сыска) и фамилии Булгарин в языковом обыгрывании с Фиглярин, где корневая морфема содержит семантические признаки «обманщик» и «двуличный человек», представляет собой оценочную номинацию, содержащую полемический задор автора эпиграммы и ассоциативный намек на факт доносительства Фаддея Бул-гарина.
Ассоциативность пушкинского мышления позволяет заменить длинное описание одним сублимированным словом. Ассоциативность современного мышления обусловлена желанием в семантический каркас слова включить бесконечный информационный континуум. Рубеж XX-XXI веков предъявляет более резкие ассоциации, иногда граничащие с цинизмом, который есть проявление протестных настроений в молодежной субкультуре.
Прецедентные высказывания (логоэпистемы) часто репродуцируются в современном русском языке, выступают как «самодостаточные единицы». Например, происходит смысловая трансформация устойчивых сочетаний (пословиц, цитат из художественной литературы), понимание которых требует не только языкового знания, но и знание культурного фона, позволяющего понять реминисцентные отсылки. Прецедентное высказывание — измененная цитата-пословица: Любите газету, неиссякаемый источник кульков для семечек (Любите книгу, неиссякаемый источник знаний), Не йоги горшки обжигают! (Не боги горшки обжигают), По Хуану и сомбреро (По Сеньке и шапка), языковая игра на грани абсурда — Сытый конному не
6 Пушкин А.С. Эпиграмма // Пушкин А.С. Полное собрание сочинений: В 16 т. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937-1959. Т. 3, кн. 1. 1948. С. 159.
пеший (Сытый голодному не товарищ), На безрыбье и Дед Мороз — Снегурочка (На безрыбье и рак — рыба), Любишь кататься — люби и катайся! (Любишь кататься — люби и саночки возить), Одна голова хорошо, а с туловищем лучше (Одна голова хорошо, а две лучше). Прецедентное высказывание — отсылка к текстам А. Пушкина: Закинул старик в море невод и сидит, как дурак, без невода («Сказка о рыбаке и рыбке», обыгрываются значения лексемы закинуть 'бросить куда-либо' и 'выбросить как ненужное'); Иных уж нет, других долечим (Иных уж нет, а те далече — игра фонетически близких по звучанию выражений). Прецедентные высказывания — отсылка к текстам М. Горького: Рожденный ползать упасть не может (рожденный ползать — летать не может); отсылка к текстам В. Тушновой: Не отвлекаются любя! (Не отрекаются любя)1.
На базе единиц, входящих в состав словаря Русского арго, в радиоэфире появилось новое выражение это тебе не жук лапкой потрогал — шутливо 'о чем-либо важном, значительном' (для сравнения: это тебе не в тряпочные кегли играть /это тебе не хухры-мухры. В университете учиться — это тебе не мыло в тазике гонять).
Нарочитая игра со словом граничит с аномальностью. Новым явлением в современном русском языке являются производные единицы, которые первоначально были употреблены в социальных сетях со знаком хештега (хеш-тега). Последний можно считать маркером, выделяющим актуальную для обсуждения тему. Со словообразовательной точки зрения интерес представляют объединения слов, которые, «пускаясь в свободное плавание», теряют связь со знаком-маркером, превращаются при этом в самостоятельные слова, обладающие ярко выраженной экспрессией и смысловой активностью. Это неолексемы представляют собой полисинтетическую единицу — слово-предложение. Способ образования данной единицы можно определить как сращение в рамках чистого сложения: яжемать, яжемамка, онажемамаша; яженяня, яжебабка, яжебабушка, яжебати; онжеребенок, онижедети, онажедевочка; тебежалкочтоли. В данных неолексемах выражена целая философия носителей языка — эгоцентризм личности, требующей к себе особого отношения, которое строится на ложном понимании своей сверх значимости. Ключевая, доминантная сема в этих новообразованиях — сема 'долженствования'.
Общий анализ языкового материала дает возможность сделать вывод о том, что идеи развития языковых явлений начала XIX века и рубежа XX-XXI веков почти универсальны. Они основываются на поиске модели воплощения бесконечного смысла, который предполагает некий механизм уплотнения информационного континуума. Очевидно, перспективу дальнейших
7 Фоменко Н. Афоризмы // Русский Дом [online]. URL: http://russiahousenews.info/ funny-story-aphorisms/zamechatelnie-aforizmi-nikolaya-fomenko (дата обращения: 02.12.2018); Фоменко Н. Афоризмы // ParfUmClub.org [online]. URL: https://parfUmclub. org/other/citaty-nikolaya-fomenko.html (дата обращения: 02.12.2018).
исследований можно видеть в области поэтического дискурса: поэзия, опираясь на условность поэтического слова, точно улавливает смысловую составляющую времени. В современной поэзии намечается тенденция к поиску уникальных стилистических приемов — отказу от знаков препинания в поэтическом тексте. Это предполагает освобождение от ига формы, выход на смысловой простор. В таком формате ничто не мешает зацеплять смысловые объемы слов. Здесь поэтический дискурс проявляет себя в своем истинном предназначении: «оголенная» авторская мысль модулирует в читательское сознание, что создает прецедент «размножения текста» в воспринимающем его сознании. А это уже кажущаяся свобода от всяких норм, граничащая со смысловой анархией. Рефлексия мысли встраивается в образную систему, которая порождает символическую природу знака.
Литература
1. Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М.: Прогресс, 1989.
2. Переволочанская С.Н. Символ как метаязыковое явление // Семантика языковых единиц: Доклады VI Международной конференции / отв. ред. Е.И. Диб-рова. М.: СпортАкадемПресс, 1998. Т. 1. С. 56-59.
3. Щедровицкий Г.П. Категориальный аппарат и теоретические схемы // Щедро-вицкий Г.П. Избранные труды. М.: Шк.Культ.Полит, 1995.
4. Эпштейн М.Н. Постмодернизм в России. Литература и теория. М.: Изд-во Р. Элинина, 2000.
References
1. Barthes, R., 1989. Izbrannye raboty. Semiotika. Poetika [Selected works. Semiotics. Poetics]. Moscow: Progress.
2. Perevolochanskaya, S.N., 1998. Simvol kak metayazykovoe yavlenie [Symbol as a metalinguistic phenomenon]. In: Dibrova, E.I., ed. 1998. Semantika yazyko-vyh edinic: Doklady VI Mezhdunarodnoj konferencii. T. 1 [Semantics of language units. Reports of the VI International Conference. Vol. 1]. Moscow, pp. 56-59.
3. Shchedrovickij, G.P., 1995. Kategorial'nyj apparat i teoreticheskie skhemy. In Shchedrovickij, G.P., 1995. Izbrannye raboty [Selected works]. Moscow.
4. Ehpshtejn, M.N., 2000. Postmodernizm v Rossii. Literatura I teoriya [Postmodernism in Russia. Literature and theory]. Moscow: Izd-vo R. Ehlinina.
DOI: 10.31168/2412-6446.2018.3-4.1.14
Старообрядческие села Румынии: жизнь поколений и судьба традиций
Лидия Константиновна Гаврюшина -
кандидат филологических наук,
научный сотрудник, Институт славяноведения
Российской академии наук.
Ленинский проспект, 32А, Москва,
Россия, 119991.
drevle@rambler.ru
Аннотация
В работе затрагиваются вопросы, связанные с духовными сторонами жизни общин старообрядцев в современной Румынии и с изменениями в традиционной культуре во второй половине XX в. В приведенных рассказах липоване говорят о вере как об основе, на которую опираются и человек, и община в трудных жизненных обстоятельствах. Важнейшей особенностью церковной жизни липован является взаимосвязь церковных обрядов и народных традиций. В частности, мы наблюдаем это в определенной последовательности церковных песнопений и светских песен в течение свадебного обеда (село Мануйловка на Буковине). Однако роль традиций не остается прежней. Так, очевидны различия в отношении к браку с иноверными среди липован разных поколений. Жизнь липован в инонациональной среде, которая в прошлом их объединяла, ныне несет дополнительные риски постепенного исчезновения их собственного культурного пространства.
Ключевые слова
Старообрядцы в Румынии, духовные стороны жизни, церковные и народные традиции, культурное пространство.
The Old Believers' Villages in Romania:
Life of Generations and the Destiny of Traditions
Lidia K. Gavryushina -
Ph.D., Researcher, Institute of Slavic Studies, Russian Academy of Sciences. Leninsky Prospect, 32A, Moscow, Russia, 119991. drevle@rambler.ru
Abstract
The article deals with the spiritual aspects of life of Old Believers' communities in contemporary Romania and the changes in their traditional culture, which took place during the second part of the last century. People whose stories we present here told us that faith was the foundation, on which both a person and the community could lean on in difficult situations. One of the main peculiarities of the church life of Lipoveni is the intercommunication of church ceremonies and folk traditions. One of the most interesting facts about them in Manuylovka (Bucovina) is the sequence of church and folk songs during the wedding dinner. Nowadays however the role of tradition has changed.
For example, there is a difference between the attitudes of the old and young generation towards the marriage with heterodoxes. Life among the people of another nationality and religion had consolidated the Lipoveni during the past centuries, but now threatens with additional risks of disappearance of their own cultural space.
Keywords
Old Believers in Romania, spiritual aspects of life, church and folk traditions, cultural space.
В предлагаемой работе представлен ряд наблюдений, основанных на беседах с жителями старообрядческих сел нынешней Румынии. В своих рассказах о жизни ушедших поколений, о том, как складывалась их собственная жизнь, в рассуждениях об образе жизни и судьбе молодежи наши собеседники, прежде всего, вольно или невольно отвечают на вопрос о том, какова была и какова сейчас роль в жизни старообрядцев христианской веры, за исповедание которой они столетиями претерпевали гонения, ради которой и оказались в добровольном изгнании и вынуждены были воссоздавать и хранить вековой уклад своего бытия, находясь в инонациональном окружении. Не менее важным для нас являются их замечания, касающиеся роли народной традиции. Прежде всего речь идет о семейно-бытовом укладе, его связи с церковными обычаями, которая являлась непременным залогом сохранения нравственного и духовного здоровья и жизнеспособности каждой общины. Основным материалом для нас послужили беседы с местными жителями. В Добрудже, на юге, это были села Сарикёй и Гиндерешть, в Буковине — по большей части Мануйловка, а также Климауцы1. Посетили мы и хутор Новопокровский в Краснодарском крае.
Как известно, уже с начала XVIII в. по Бессарабии, Буковине и До-брудже начали расселяться липоване — в основном беглые крестьяне из внутренних губерний России. В этих же местах поселяется и часть каза-ков-некрасовцев — той ветви старообрядчества, которая начала формироваться в период восстания на Дону под предводительством Кондратия Булавина (1707-1709 гг.). После поражения восстания часть донских казаков направилась на Кубань, позднее же границы их расселения расширились, — в них вошли в том числе и дунайские пределы. Имеющие одно
1 В селе Гиндерешть отмечается как храмовый праздник Вознесение Господне (40-й день после Пасхи); зимний храм посвящен Богоявлению (19 января). В селе Сарикёй празднуются Рождество Пресвятой Богородицы (21 сентября), Никола Зимний (19 декабря), Святой Василий Великий (14 января). В селе Мануйловка (Маноля) — Покров Пресвятой Богородицы (14 октября, летний храм), Рождество Иоанна Предтечи (7 июля, зимний храм), Тихвинская икона Богородицы (9 июля, женский монастырь), Воздвижение (27 сентября, мужской монастырь). В селе Климауцы — Успение Пресвятой Богородицы (28 августа), преподобный Сергий Радонежский (8 октября). См. также указания, касающиеся других липованских сел в Румынии, в издании: Prof. Evseev I., dr. Ivanov Andrei, Petuhov Feodor. Cununa Anului. Месяцеслов (Православный старообрядческий и народный календарь на круглый год). Бухарест, 1996. С. 340-341.
вероисповедание и весьма близкие друг к другу в особенностях традиционной культуры, представители двух ветвей старообрядчества, живя в этих краях, несомненно, взаимодействовали друг с другом2. Сарикёй стал первым селом, основанным старообрядцами (1740-1741 гг.) на этих землях, ныне принадлежащих Румынии. В свое время здесь были хозяевами и турки, и болгары. Неподалеку от этого села находится сохранившее и по сей день свой восточный облик селение Бабадаг с турецкой мечетью и старинными мавзолеями; по дороге к нему из Сарикёя путешественник может посетить высящуюся на горе турецкую крепость. Как мы увидим из дальнейшего рассказа, память о временах османского господства жива в памяти нынешних жителей села. В 1916-1918 гг. Сарикёем владели болгары. В селе, по словам председателя местной липованской общины Василия Васильевича Долгина, в ту пору была «строгая болгарская школа»; болгары отличались жестоким отношением к живущим здесь липованам. Так, были известны случаи, когда местных рыбаков вешали лишь за то, что они уходили на промысел слишком далеко от берега3. Липованские села в прошлом нередко меняли своих хозяев, переходя от турок к болгарам; это относится, в частности, к расположенному ныне в Румынии селу Гиндерешть и находящемуся в Болгарии селу Татарица. В.В. Долгин напомнил, что именно выходцами из Сарикёя было основано в 1905 г. на северном берегу Варнен-ского озера Казашко — липованское село в Болгарии.
Отношение местных жителей к Румынии и румынам в целом положительное, если не принимать во внимание упреки в адрес некоторых представителей власти, от которых зависит решение социальных вопросов. Впрочем, встречаются и замечания о недружелюбии по отношению к старообрядцам как якобы представителям советской России: «Румыны на нас лиходеи, называли нас "большевич", хотели, чтобы мы уехали отсюда». Подавляющее большинство местных старообрядцев считает Румынию своей родиной, прежде всего потому, что эти края освящены памятью об их благочестивых предках, поселившихся здесь в XVIII столетии ради спасения православной веры (об этом, в частности, говорит надпись на кресте, установленном не так давно в селе Гиндерешть, на высоком берегу Дуная).
За сотни лет, проведенных здесь, липоване не только основательно устроили свой быт, но и сохранили и воссоздали, пребывая в инонациональном окружении, свою духовно-культурную среду, ядром которой являются десятки храмов и монастырей, нередко примыкающих к русским селам (например, в Мануйловке на Буковине и в Русской Славе в Добрудже).
2 А.А. Пригарин говорит о межгрупповой интеграции (некрасовцы-липоване). См.: Пригарин А.А. Переселение некрасовцев из Добруджи в Бессарабию: 1830-1835 гг. // Культура русских старообрядцев в национальном и международном контексте. Вып. 3. Бухарест, 2001. С. 376-377.
3 По-видимому, не желая давать липованам возможность вылавливать много рыбы в озере.
Поэтому и возникающие время от времени попытки «вернуть» местных староверов в Россию рассуждающим здраво представляются бесперспективными — в современной Российской Федерации им не удалось бы «пустить корни», подтверждением чему служит, в частности, не столь давний неудачный опыт переселения старообрядцев из Южной Америки.
Любопытен рассказ тетушки Марии, жительницы села Гиндерешть, о несостоявшемся переселении местных жителей в Россию, в котором о жизни в Румынии говорится как о жизни «в своей стране». Речь идет о кампании 1941 г., когда советское правительство решило привлечь в СССР трудовые ресурсы для восстановления народного хозяйства.
Трудно приходилось в те годы и живущим в Румынии старообрядцам: «Был у нас голод дуже, не былО хлеба. Так-то рыбы было пОлно, ели без хлеба рыбу, — знаешь, голод дуже был. Ну, таперь с вашей стороны, с России приехали, записали, — кто в Россию хочет иттить, — совсем жить, жители чтоб были. И наших тьма пошли в Россию. Ну пошли они, пошли... Таперя другая серия — приезжают опять, опять пишут нам и мы записа-лися . папа, тятенька — ну, позаписалися. Много ли у нас в селе — мало оставалося фамилий: одна пошла и другая пойдет. Таперя позаписалися, ну таперичи батьки-матки старые говОрют: "Мы пойдем, попа только постановют нам, да пойдем с попом в Россию". Поставили того самого батюшку — то мой дядька родный. Поставили того батюшку: "И пойдем и мы за им в Россию на жизню, тут голод у нас был страшный. Пойдем!". Багажи уже складаем, управляем хаты... Когда отъезжали — продавали другим. Ну и что-то переворота была там и нас не взяли. И так мы по-осталися тутотка — в своей стране — до етих пор, а хотели все в вашу страну.». Этот рассказ лишний раз подтверждает, насколько близки понятия общины, с одной стороны, и Церкви, с другой, в сознании старообрядцев. Любые изменения в устроении общественного быта, в том числе, как это мы видим здесь, — переселение — становятся возможными лишь при условии должного устроения церковной жизни. Церковное начало во многом определяет общественное, следствием чего становится крепость бытового уклада, которая, в частности, отличает до сих пор и русские села в Румынии.
В связи с приведенным выше рассказом следует напомнить также, что среди липован тогда было немало и тех, кто, решившись на переезд, оказался в России. Так, в октябре 1941 г. старообрядцы из сёл Сарикёй, Русская Слава, Черкесская Слава, Каркалиу прибыли в Херсонскую область, откуда часть из них, в основном рыбаков, поселилась в селах Астраханской области, в Харабалинском и Камызякском районах (села Речное и Успех). Другая часть переселенцев присоединилась к общинам Краснодарского края (хутор Новопокровский) и Грузии4. Следствием этого переезда зачастую
4 Подробнее см.: Зудин А.И., Власкина Н.А. Русская связь: история и культура старообрядчества юга России и зарубежья. Приморско-Ахтарск, 2016. С. 6-7.
становилось разделение семей — среди родственников, оказавшихся по разные стороны границы, многим не суждено было больше увидеться. Да и самых близких людей могли, не задумываясь, отправить в разные места.
В хуторе Новопокровском нам удалось побеседовать с двумя бывшими жительницами села Черкесская Слава: они рассказали немного о том, как их семьи добирались до Краснодарского края. Речь сначала зашла о крещенских гаданиях. «Да, под Крешение гадали...под старый Новый год... В Крыму — там же церкви не було, службы никакия не було, — гадали», — с улыбкой говорит тетушка Феня, вспоминая о скитаниях своей семьи после прибытия ее на историческую родину. «С Асканьи — в Крым, из Крыма в Грузию мы поехали...» «Из Грузии уже сюда мы приехали, — подхватывает тетушка Татьяна. — В Крыму мы не былИ, а мы были в Херсоне, Аскания-Нова». «Мы тоже были в Аскания-Нова, — продолжает тетка Феня. — А потом же вербовали у Крым... Фросю беруть, а Максима оставляють, а у ей дети маленькие. Тятьку беруть и Василья беруть, а мамку оставляють с детями. Подогнали машину и всех гуртом посадили и уехали, а тятьку оставили с коровой в Аскания-Новой».
Несомненно, представляет интерес вопрос о соотношении уровня сохранности устной культуры среди липован, оставшихся в Румынии, с одной стороны, и переехавших в Россию, с другой. В процессе полевой работы нам удалось познакомиться с рядом образцов певческой культуры, сохраняющихся в среде старообрядцев Черкесской Славы и тех, кто перебрался оттуда в Россию, а именно, в хутор Новопокровский. Вспоминая песню «Вдоль по морю», исполнительницы и одного, и другого села не были вполне тверды в знании текста, однако на основании обеих записей можно было в какой-то степени его реконструировать. Вот что было напето в селе Черкесская Слава (с явными пропусками):
Вдоль по морю Плывет стадо лебединое. А у лебедя золотая голова, А у лебедки спозолоченная, Черным шелком отороченная. Откуль взялся млад сизой орел. Убил-сгубил белую лебедушку, Разбрызнул кровь по синему морюшку. А перушки по дубровушке. А мелкий пух на подушечку.
На хуторе Новопокровском:
Вдоль по морю плывет стадо лебединое.
Плывет лебедь за лебедушкой.
А у лебедя золотая голова,
А у лебедки позолоченная.
Откуль взялся млад сизой орел, Убил-сгубил белую лебедушку, Под самую белу крылышку. Разбрызнул кровь по синему морюшку, А белый пух по чистому полюшку. Сбирала пух красна девица-душа Своему дружку на перинушку, А детищу на подушечку.
Этот пример, помимо прочего, еще раз подтверждает, что независимо от места проживания ее носителей, традиционная певческая культура в старообрядческой среде, как и повсеместно, постепенно разрушается, — прежде всего, из-за ее невостребованности в самих общинах — например, свадьбы старинным «чином», с обрядовыми песнями, играются в липован-ских селах всё реже.
Однако вернемся к «устной прозе» старообрядцев Добруджи. Богатый местной диалектной лексикой рассказ тети Фени, одной из старейших жительниц села Сарикёй, интересен прежде всего тем, что на примере жизненного пути одного человека ставит вопрос о необходимости крепкой личной веры, без которой было невозможно выживание в «иноконфесси-ональном окружении» всего сообщества русских переселенцев. Речь идет о том, как старообрядка, молодая девушка, вынуждена была спасаться бегством из своего рода турецкого плена. Еще будучи девочкой, она находилась в услужении у турок, живших в турецком районе города Тульчи (турецкая магала). Когда турки стали покидать эти места, возвращаться в Турцию, они ее украли, и ей пришлось прожить у них несколько лет. Когда же она повзрослела, хозяева пожелали выдать ее замуж за турка, на что она ответила отказом, поскольку была христианкой, и стала искать способ бегства. Ей помог живший в городе христианин, который вывел ее на дорогу, ведущую в Болгарию, потом же ей показали дорогу в Румынию, однако найти родных ей не удалось, и она умерла в больнице.
Это семейное предание, хотя оно совсем невелико по объему, в известной степени берет на себя роль предания народно-исторического, поскольку повествует о конкретном периоде в жизни русских переселенцев в этих местах. Вместе с тем в образе липованки, с детских лет твердо стоящей в христианской вере и способной перенести за нее немалые страдания, ясно выражен народный религиозный идеал: « ...Джамия (мечеть) ета, турки у Тулчи (есть). И была девочка, ее (подруги рассказчицы, Фетиньи. — Л. Г.) как племенница, маткина от сястры. Так и говОрют: турецкая магалА. Ичичас все говорют: турецкая магала. Там турки жили... Ну и там ихний же этот... Девочка тая всё время приходила к йим... И она когда... брали их же всех турков у туретчину, — они украли ету девочку, християночку. Она всё время коло их была, — нянчила детей. И украли. Но таперь, когда она уже выросла, там, уже девка, нашолся у ей, там уже... Они говОрют:
"Мы тебе отдадим за турка". Она почала плакать: "Как, я християнка, крещеная, че я пойду? Я не пойду никуды, я буду так жить". Таперь один тама, у тым городе, жил всё християнин. Она выйдеть на гору тую, да сама и глядит. А он знал ее, да говорит: "Доча, че ты глядишь самой дороги этой?" Она говорит: "Ты христиЯнин?" Он говорит:"Я християнин". "Наряди меня на путь. Я хочу утечь у Романию. Я християнка. Они мне хочут отдавать замуж, а я не хОчу. Они же денег хОчут. Еще християнка, денег взяли бы." Он г(овО)рит: "Постой, пойдем, я тебе покажу шушаву (дорога, асфальт), перше (сначала) на Булгарию — (от турчин, от турка-Булгария же, они граничут с Булгарией — пояснение тети Фени). Я тебе покажу. Ты лесом будшь иттить, а отдаля шушавы. Отдаля, а то они будут бегать, шукать тебя. А ты иди отдаля, но только ночем (ночью), а днем где-нибудь хоронися,чтоб не видали, а то убьють". Тапериче она — это фетиньина племянница, — таперь она ишлаусе время, утекла... утекла. Вот всё. Ноч(ь)ю она утекает. Сказала: "Никто мине не стрелся, никакой пагуба". И пирашла (перешла) она у Булгарию. Когда пирашла у Булгарию, тольки тогда попросила кусочек хлеба, там у какей (-то) женщины: "Дай мне кусочек хлебушка, я вот так..." Ноги у ей усе у ранах. "Я, говорит, это вот.". И она, эта женщина, провела до Романии до нашей. А там как от границе (так), там шпиталь (больница) есть, знаешь. Есть тамотка один городок прям(о). И она дотеда как дошла, яё провяли, усе дали ей слободу. А когда она...на ноги упала...И она там говорила усем, — не могла добиться до рОды (не могла найти родственников). Померла там у шпитали. У тей у шпитали. От туретчины пирашла».
Беседы с липованами — как на севере Румынии, в Буковине, так и в До-брудже — позволяют сделать некоторые наблюдения, касающиеся не только вопросов веры и роли церкви в жизни прежних и современных липован, но и конкретных особенностей церковной дисциплины, которые, как мы могли убедиться, для них немаловажны. Ее требования, по всей видимости, выше, чем предъявляемые к староверам белокриницкого согласия в России. Прежде всего это касается ответственности родителей за поведение детей. В Мануйловке, на Буковине, мне рассказывали, что их старый священник (находящийся теперь на покое) накладывал епитимьи на родителей тех детей, которые ходили на дискотеку, и тех девочек, которые позволяли себе ходить по улице в брюках, а не в юбке. Однако ответственность родителей, как оказалось, остается столь же высокой и в случае, если дети — уже взрослые и самостоятельные люди. Здесь следует заметить, что проблема инонационального (и иноконфессионального) окружения для липован — это зачастую проблема жизни не только в Румынии, но и за ее пределами, в европейских странах, куда массово уезжает на заработки молодежь. Там молодые люди, отнюдь не переставшие считать себя принадлежащими к старообрядческой Церкви, встречаются с соблазном устройства личной жизни с иноверцами и решают этот вопрос, в отличие от героини рассказа
тети Фени, положительно, что во многих случаях тяжело переживают, равно как и их родители. Одна из липованок рассказала, что не может — из-за наложенной на нее епитимьи — молиться вместе со всеми во время службы, но должна стоять в притворе храма, поскольку ее дети, находящиеся на заработках в Европе, «живут блудно». Она, однако, надеется, что дочь ее (разделяющая ее надежды) найдет способ уговорить своего избранника перейти в старообрядчество и заключить церковный брак.
Как мы видим, сохранение основ традиционного семейно-бытового уклада — один из наиболее важных и вместе с тем болезненных вопросов для современных липован, и это вполне понятно, поскольку этот уклад веками был как важнейшим свидетельством веры, так и основой выживания старообрядческих сообществ, в том числе и в тяжелейших условиях гонений и жизни на чужбине. Липоване, с которыми довелось беседовать, отмечают изменения традиционного образа жизни, поведения молодежи за последние десятилетия. Так, в Мануйловке мне рассказали, что довольно значимым рубежом в этом отношении является так называемая революция (имеется в виду свержение режима Н.Чаушеску). В предшествовавшие ей годы гораздо более строго соблюдалась чистота добрачных взаимоотношений, не существовало понятия «пробный брак». После «революции» стали исчезать и некоторые традиции, касающиеся семейного быта, в частности, обычай, когда все собравшиеся за столом члены семьи едят из одной посуды. В селе Гиндерешть поведали о любопытном обычае — приготовлении «красной водки» свекровью на второй день свадьбы, перед тем, как молодые пойдут к матери невесты. Угощая ею односельчан, вновь созданное семейство свидетельствовало о том, что молодая «была честная». Приводим здесь отрывок из беседы с Анной Платон, жительницей этого села: «Рано (утром второго дня свадьбы), молодые когда устают (встают), ну уже красную водку пьют — молодая же какая бывает, красная или не красная, чи зеленая. Ну, свекор, свекруха обед готовют. Угостятся же, проздравить молодых с законным браком... и после идеть молодая — ленты перевешивали красные, бутылку водки красной, банту красную и идеть — красная девка была. Не свяжуть ленточку так бравенько (красиво), а ... банту делають. Сделають и идуть по улице — сват, сваха, молодые... СватьЯведут молодых домой к молодый (к молодой), к матке. Матка встревает. Ну, раньше курицу готовили. Сварют курицу, и там... ну, покладет на стол курицу. И че она, теща, ему говорит, молодому. Там чего скажет, — "благодарный был дочке, неблагодарный... Починай,как починал". Он раздерет курицу тую и кушают... Молодой же стыдно.». Моя собеседница не преминула отметить, что обычай, который был жив во времена, когда она выходила замуж, теперь уже исчез. Однако исчезновению обычая соответствует, по ее мнению, и перемена нравов: «Раньше так было стыдно, таперя ни стыду, ни красной водки, — ничего нема таперь».
В том же селе Гиндерешть (оно же — по-русски — Новенькое) мне не раз показывали любительские фильмы, снятые на местных свадьбах. По-видимому, снимать такие фильмы стало одним из новых обычаев; они запечатлевают весь ход этого торжества, в том числе и пение свадебных песен. Явным диссонансом к старинным русским песням звучат «осовременивающие» подобные ролики иноземные мелодии. В качестве положительного момента следует отметить, что, например, свадебную песню «Не трубушки трубют рано по заре» (приуроченную ко времени, когда девушки приходят к молодой «косу плесть») действительно поют, хотя и с акцентом, молодые подруги невесты, очевидно, не без трудностей для себя перенимающие навыки пения у своих родителей и бабушек. Один из таких фильмов подробно рассказывает о венчании молодых и заключении брака, который, увы, через некоторое время был расторгнут. Воспитанным в строгости традиции липованам подобные события, разумеется, кажутся почти невозможными. Анна Платон, говоря о своем (и традиционном) отношении к разводу, говорила, вспоминая об обычае разбивать во время венчания стакан, из которого пьют жених и невеста: только если сможешь собрать осколки и составить из них стакан, то тогда развод.
В жизни современных липован появились разводы, однако и свадеб становится, по наблюдениям моих собеседников, меньше, просто потому, что меньше рождается детей. Говоря о предсвадебных обычаях своего села, Анна посвятила большую часть своего рассказа так называемой «галушке», которая «делалась» прежде девишника и состояла в том, что молодая, нарядившись, проходила по селу, символически «прощаясь» с родными, одаривая их специально приготовленными платочками, «косиночками». «Девишник — збираются девки, а галушка, это — пройдет по селе молодая надетая. По селе идут, песни играют, калач несут». Анна отметила, что 40 лет тому назад, когда она выходила замуж, венчались восемь пар. Было и одновременно восемь галушек и, идя по селу, соревновались, кто звонче будет петь. Теперь повстречать в селе несколько «галушек», увы, было бы невозможно.
Свадебные традиции, сохранявшиеся до последнего времени в старообрядческих селах Румынии, представляют собой, с нашей точки зрения, редкий теперь пример единства народного и церковного начал, их взаимного соответствия. Нельзя не отметить особого отношения к впервые вступающим в брак: священник приходит за новобрачными (сначала в дом к молодому, затем вместе с ним идет за невестой) и ведет их в храм. По свидетельству жителей села Мануйловка, в день венчания — в церкви, где молодые стояли обедню, им первым подносили просфоры; из церкви (в том случае, если брак был первым для обоих) священник вел молодых в дом жениха в венцах. Целый день молодые считались «князем и княгиней»5. В селе
5 Назарова M. Местные особенности свадебного обряда у русских-липован Румынии // Культура русских старообрядцев в национальном и международном контексте. Бухарест: Критерион, 2001. С. 301.
Гиндерешть об особом положении в этот день жениха и невесты было замечено: «Был и он (то есть жених) 15 минут царем». Как рассказывает одна из жительниц Климауц, у них в селе во время венчания на престол клали не только венцы, но и кичку.
Довольно цельную картину представляет собой — в том виде, в котором он был описан местными жителями, — свадебный обряд в селе Ма-нуйловка, которое заметно выделяется среди других сел высоким уровнем освоения церковной грамоты и крюкового пения большинством сельской общины, в том числе и молодежью. На примере некоторых деталей свадебного обряда этого села можно проследить очевидную связанность, причем именно иерархического характера, церковно-народной традиции и семейно-бытовой обрядности. Остановимся здесь на одном обстоятельстве. Интересно — и об этом мы слышали в Румынии пока что только от жителей Мануйловки, — что существовала определенная взаимосвязь между чередой подававшихся на свадебной трапезе блюд и исполняемых песнопений или же светских песен. Когда садились за стол, пели стихеру Покрову «Наста днесь». Первым блюдом на свадебном обеде был так называемый аперитив (закуска, обычно в виде студня). Жители села отмечают, что «на первой страве», то есть после подачи первого блюда, ничего не пели. На «второй страве» пели литию храму (в честь храмового праздника), то есть литию Покрову, или «второму престолу — Иоанну Предотече». В это же время пели духовные стихи («могли стихов спеть, кто знал»). Лишь после второй или третьей «стравы» шли кататься на лошадях, и только вернувшись, начинали петь мирские песни, среди них — песню «Наехало полный двор бояр». Подарки молодым гости подносили после того, как в тарелки наложат лапшу — одно из традиционных свадебных блюд (лапша подавалась с маслом): «Когда лапшу покладают, дорют молодых». Таким образом, на свадебном обеде друг за другом следуют два подчиненных один другому пласта певческой традиции — богослужебные песнопения (литейные стихеры) и духовные стихи, после них поются народные песни. Замечание одной из исполнительниц свадебных песен также обращает наше внимание на свойственную традиционной культуре и, в частности, культуре пения, иерархичность: «Тогда начинали песни не без порядку. Теперь немай знают (то есть не знают — Л. Г.), что делают».
Жизнь в инонациональном окружении, разумеется, отразилась на особенностях речи липован. Для нее характерно свободное употребление румынских заимствований, которые определенным образом встраиваются в грамматическую систему, говоря условно, русской речи: «с этого трен-дафилу делают дульчас» (из этой розы делают варенье), «тягают аларму на трену» (останавливают стоп-краном поезд). Однако румынская лексика — лишь одна из сторон своеобразия липованского диалекта как диалекта русского языка, изобилующего, в частности, своеобразным словоупотреблением («наперед кады идтить — прежде чем идти»), особенностями
