CC BY
83
Н.А. Омельченко
«РУССКИЙ ОПЫТ»: К ВОПРОСУ О МЕТОДОЛОГИЧЕСКИХ ПОДХОДАХ И ПРОБЛЕМАХ ИЗУЧЕНИЯ РОССИЙСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ
Аннотация
Статья посвящена осмыслению существующих в научной литературе и отечественной публицистике методологических подходов и трактовок истоков и специфики российской государственности. По мнению автора статьи, строго объективное осмысление особенностей формирования российской государственности невозможно только в парадигме институционального анализа отечественных социальных и политических практик. Первостепенное значение должно быть отведено субъектному подходу к изучению происходивших в России процессов и явлений, внеинституциональным аспектам политики, в первую очередь особенностям национальной политической культуры и политической психологии. В статье обосновывается необходимость выяснения и объективной оценки роли государства в жизни российского общества и отношения к нему населения. Дается анализ причин широкого распространения в русском общественном сознании упрощенных представлений о соотношении основополагающих для жизни любого общества принципов свободы и порядка, являющихся базовыми составляющими либеральной и консервативной парадигм общественного развития в их классическом понимании. Обосновывается беспочвенность либеральной и консервативной утопии в условиях России и выясняются причины широкого распространения политического и социального радикализма в общественно-политической жизни российского общества.
N. Omelchenko
«RUSSIAN EXPERIENCE»: THE QUESTION OF METHODOLOGIES APPROACHES AND PROBLEMS OF STUDYING RUSSIAN STATEHOOD
Abstract
The paper considers the existing scientific literature and domestic journalism, methodological approaches and interpretations of the origins and the specifics of the russian statehood. According to the author, is strictly an objective understanding of the features of formation of russian statehood can not be only in the paradigm of institutional analysis of domestic social and political practices. High priority should be given to the subject approach to learning taking place in Russia processes and phenomena, extra-institutional aspects of the policy, especially the peculiarities of national political culture and political psychology. The necessity of finding and objective assessment of the role of the state in the life of russian society and the attitude of the population to it. The analysis of the causes of a wide spread in russian public consciousness simplified representations of the relationship between fundamental for the life of any society the principles of freedom and order, which are basic components of the liberal and conservative paradigms of social development in the classical sense. Substantiates the groundlessness of the liberal and conservative utopia in Russian conditions and the reason for widespread political and social radicalism in social and political life of russian society.
Ключевые слова: Key words:
государство, радикализм, политическая state, radicalism, political culture, mobiliza-
культура, мобилизационное развитие, tion type of development, russian liberal-
русский либерализм, консерватизм. ism, conservative values.
Вынесенный в название статьи основной концепт рассматриваемой проблемы ставит перед вдумчивым читателем ряд принципиальных вопросов. Какое содержание вкладывается в понятие «русский опыт»? Можно ли вообще говорить об историческом опыте российской государственности? Чему может научить этот опыт? В чем следует искать значение этого опыта для политических реалий современной России, объявившей себя «новым демократическим государством» и наследницей лучших традиций в истории российской государственного и политического управления? [13].
Всем, кто хоть немного знаком с развитием русской истории и общественно-политической мысли, известна нашумевшая история, связанная с публикацией в начале XIX века знаменитых «Философических писем» П.Я. Чаадаева, в которых он делился своими представлениями о настоящем, прошлом, и будущем России. Что было особенного в размышлениях русского философа, вызвавших бурное негодование большей части образованных современников, усиленное властным окриком императора Николая I? «Иногда кажется, что Россия предназначена только к тому, чтобы показать всему миру, как не надо жить и чего не надо делать», - с горечью писал П.Я. Чаадаев в своем первом «Философическом письме». «Одинокие в мире, мы миру ничего не дали, ничего у мира не взяли... У нас совсем нет внутреннего развития, естественного прогресса; прежние идеи выметаются новыми, потому, что последние не происходят из первых, а появляются у нас неизвестно откуда. Мы так удивительно шествуем во времени, что, по мере движения вперед, пережитое пропадает для нас безвозвратно.» [11].
Хотя в остальных семи «письмах» П.Я. Чаадаев неожиданно для многих стал проповедовать взгляды внешне «прямо противоположные» (об историческом преимуществе России как более «молодой» по сравнению с другими народами нации, и даже о ее призвании в этом смысле «дать миру какой-то важный урок»), остается без ответа главный вопрос. Что заставило одного из умных людей России вынести столь суровый приговор российскому обществу и его истории (произнести «отходную России») в первом своем письме, явно адресованному, по свидетельству современников и мнению исследователей, широкому кругу русского обра-
зованного общества для обсуждения? И как мы должны относиться к высказыванию философа о несамостоятельном характере русской политики и культуры, «всецело заимствованной и подражательной», о движении страны по линии, не приводящей к цели?
Поставленные русским философом вопросы не исчерпывают весь спектр проблем, связанных с осмыслением истории российской государственности. Остается нерешенным судьбоносный для российской государственности вопрос, насколько жизненной или, напротив, утопичной является сама идея демократического пути развития страны в историческом и современном контексте и каковы те организационно-политические формы, которые могли бы обеспечить сегодня выход России на новые рубежи возрождения и развития? [15]. Должны ли и можем ли мы развиваться в русле либерально-демократического тренда, по которому уже более века идут многие западные страны, или нам необходимо учитывать наши традиции и искать свой собственный путь развития? Насколько применимы к нашей почвенной психологии идеи и принципы западной «секулярной демократии», не нашедшие, как представляется, достаточного идейного обоснования и практических подтверждений в условиях исторической и современной России. Вопросы не простые, если учесть господствующее в современном российском обществе крайне негативное отношение к либеральным ценностям, которое воспроизводится и возводится политическим классом и государственной бюрократией в ранг государственной идеологии [14].
Принципиально важным представляются выяснение и объективная оценка роли государства в жизни российского общества и отношения к нему населения. Актуальность постановки вопроса обусловлена тем, что в последнее время на волне антиэтатистских и антитоталитарных настроений в нашей научной литературе и публицистике получили широкое распространение исключительно отрицательные оценки роли государства в жизни российского общества, что является, конечно, явным упрощением. В этой же связи следует рассматривать назревшую необходимость преодоления клишированных, ложных мифов о русском народе как неспособном к гражданской самоорганизации. Пожалуй, первым, кто указал на эту распространенную ошибку, был И. Солоневич. Он считал бездарной выдумкой многочисленные интерпретации русской истории, исходя из которых можно заключить, что государственность в России словно прыгнула «из какой-то таинственной засады» на шею народа «и оседлала его
на несколько веков... Так, как если бы русский народ был только материалом для стройки» [7, с. 121].
Согласимся с мыслью Эдварда Радзинского, что в России «вера в царя умирает последней». Но не только это отличает наш самобытный менталитет, делает его уникальным. Точно так же, как «вера в хорошего и умного царя» была неизбывной для большинства наших сограждан, вопрос «как нам обустроить Россию» не одну сотню лет тревожит умы и сердца всех, для кого слова «родина» и «отечество» - не пустой звук. Однако вряд ли где-либо еще, кроме России, ответы на этот вопрос остаются столь неоднозначными и противоречивыми.
Нам уже приходилось писать о причинах, объясняющих эту нашу традиционную «неустроенность». По нашему глубокому убеждению, дело здесь вовсе не в полиэтничности, пассионарности и других «уникальных» факторах нашей государственности. Дело, очевидно, в том, что эти и другие факторы, исторические уроки почему-то слабо учитываются при разработке и реализации проектов государственного строительства России. Не погрешим против истины, если скажем, что в современной общественно-политической мысли и государственно-управленческой практике отсутствует та «система координат», которая обычно способствует публичной самоидентификации человека, общности, народа со своим политико-историческим прошлым и настоящим, ментально сращивает власть и общество. Историческая амнезия - едва ли ни единственная и, к сожалению, не преодоленная пока традиция российского государственно-политического проектирования, нивелирующая практическую ценность предлагаемых рецептов обустройства нашей страны. Последствия этого -отсутствие собственной методологии современной российской общественно-политической науки, абсурдность и абстрактность предлагаемых рецептов обустройства России, противоречивость целей и средств политической элиты, ментальная расколотость постсоветской общественности, -словом, перманентное ощущение политической конъюнктурности, «бездомности» и бесперспективности общественно-политического бытия в собственном государстве. Это ощущение «бездомности в собственном доме» присуще как представителям элиты, так и рядовым гражданам современной России [6].
Один из сквозных вопросов при рассмотрении исторического опыта строительства российской государственности - изучение особенностей
политической культуры общества, которая в России формировалась, как и в любой другой стране, в течение всего ее исторического развития. Мы исходим из того основного для нас положения, что строго объективное осмысление истоков и особенностей формирования российской государственности невозможно только в парадигме институционального анализа отечественных социальных и политических практик, и что в политике, особенно на переломных этапах развития государства и общества, именно политическая культура зачастую играют едва ли не большую роль, чем идеология. И именно поэтому первостепенное значение должно быть отведено субъектному подходу к изучению происходивших в России процессов и явлений, внеинституциональным аспектам политики, в том числе и в первую очередь особенностям национальной политической культуры и политической психологии. Исторический опыт показывает, что именно рамками политической культуры и политической психологии, в конечном счете, определяются массовое политическое поведение и формируется мотивационная база властных отношений. В любом случае за фасадом социальных и политических институтов, за деятельностью народных масс, элит и лидеров всегда присутствуют устойчивые традиционные архетипы. Не всегда осознаваемые, они зачастую оказывают определяющее влияния на характер политических процессов, принимаемых управленческих и властных решений. Для политического развития России, традиционно отличавшейся от большинства европейских стран слабостью институциональных оснований политики и власти, отмеченная закономерность имеет особое значение.
Стал уже хрестоматийным пример состоявшегося в конце 1812 г. разговора между русским полководцем М.И. Кутузовым и императором Александром I, предложившим фельдмаршалу возглавить поход русской армии в Европу с целью окончательного разгрома наполеоновских войск. «Разве мы - не Европа?» - с удивлением спрашивал царь Кутузова в ответ на замечание фельдмаршала, что России «в Европе делать нечего». «Нет, не Европа», - отвечал полководец. «А кто же мы? Может, Азия?» - продолжал удивляться император. «Нет, - возражал Кутузов, - мы и не Азия». «Так кто же мы все-таки?». «Мы, Ваше Величество, Россия» [3, с. 3].
Нет слов, оригинальность и пафосность приведенных высказываний легендарного русского полководца о России не может не подкупить патриотически мыслящего читателя. Однако здесь возникает и масса вопро-
сов. Так ли Россия не имеет ничего общего с Европой и ей в ней «нечего делать»? И как она связана с Азией? Не угадывается ли в словах М.И. Кутузова «гордыня русского мессианизма» [9], о которой писал в начале 1920-х гг. российский политический мыслитель П.Б. Струве, оценивая настроения, господствовавшие в среде русской послеоктябрьской эмиграции. Ибо если согласиться с положением о том, что России «в Европе делать нечего», тогда не очень понятной становится вековая борьба России за признание ее «европейской державой», равно как и извечная тяга русской общественной мысли к европейским ценностям и институтам.
Найти ответы на эти и другие вопросы можно только с учетом всего многообразия условий и факторов, которые на протяжении веков доминировали в государственной и политической истории России, определяя общественно-политический тренд развития страны.
В контексте наших рассуждений уместно привести точку зрения исследователя русской культуры политического управления С.А. Морозова, согласно которой основу стабильности православно-славянской цивилизации составляли, с одной стороны, «ориентация на идею общеевропейского христианского дома» (как пример обычно приводят попытку Александра I создать содружество европейских христианских государств после разгрома Наполеона), с другой стороны - «последовательное сохранение цивилизационной незападной идентичности, выразившееся в отторжении всех попыток вестернизации» [4, с. 16]. В качестве доказательства этой мысли приводится провал всех попыток ассимиляции западнорусских земель (в частности, в Великом Литовском княжестве в XIV - XV вв.), равно как и сохранение основ православно-славянской цивилизации, несмотря на неоднократные попытки вестернизации России в период правления Петра I, Екатерины II, Александра I и, в известном смысле, в эпоху большевистской диктатуры, которую сегодня можно уже рассматривать как один из ярких примеров «псевдозападничества».
По наблюдениям современных исследователей, на протяжении всей своей политической истории русское общество развивалось под воздействием постоянного противоборства принципиально противоположных -либеральных и патриархально-традиционных, патерналистских ценностных установок, доминировавших в политическом дискурсе и общественно-государственном развитии. С одной стороны, русским людям были всегда присущи (не в меньшей мере, чем западному человеку) частная ини-
циатива, стремление к экономической самостоятельности и ограничению государственного вмешательства в жизнь общества. Русские люди отличались большим трудолюбием, желанием самоутвердиться в различных жизненных ситуациях. По наблюдениям Н.О. Лосского, доброта как одно из первичных свойств русского народа, искание абсолютной правды и религиозность воспитали и развили у русских разностороннюю одаренность, теоретический и практический ум, способность к высшим формам опыта (религиозного, нравственного, этического). С другой стороны, в массовом сознании российского общества господствующее положение длительное время занимали воспитанные историей, религией, географией и властью авторитарно-коллективистские ценности - соборность, общин-ность, коллективизм, патернализм и этатизация общества, приверженность сильному харизматическому лидеру. Все это, как считают специалисты, не только не создавало условий для развития либеральных тенденций в России, но и обусловило цикличность русского исторического процесса, его дискретный характер: либеральная тенденция, не успев закрепиться в результате проведенных реформ, сменялись новым возвратом к традиционным массовым ценностям.
К числу методологически важных вопросов, нуждающихся в дальнейшем изучении, следует отнести выяснение и анализ причин институциональной неопределенности как имманентной черты российской государственности, неизбежно приводящей к дисфункциям власти, которые в России чаще всего, по мнению большинства специалистов, снимались с помощью ресурсов персоналистского (авторитарного или полуавторитарного) режима. В России по причине слабости институциональных оснований политики место институтов, в отличие от других государств, традиционно занимали «неформальные отношения», различного рода «персона-листские сети», «теневые практики». Основной вывод исследователей данной проблемы заключается в том, что развитие неофициальных связей чаще всего вызывается тем, что ресурсы социальной власти концентрируются в руках отдельных лиц или конкретных функционеров государственного аппарата. Любой авторитарный недемократический строй, любая однопартийная система, так или иначе, порождают и закрепляют клиентарные отношения в системе власти и управления. Это было характерно для России дореволюционной, советского строя с его партийно-
государственной номенклатурой, и сохраняется в большинстве случаев в современном российском обществе.
В тесной связи с отмеченными «сквозными» проблемами формирования и эволюции российской государственности находится ключевая для развития России проблема обретения отечественной политикой публичности, которая, с нашей точки зрения, не может быть решена в ее узколиберальной трактовке и предполагает выявление специфики и «проблемных зон» практики взаимодействия российской власти и общества. С нашей точки зрения, основными характеристиками публичной политики в России всегда были: безусловный примат внутренних, политико-культурных и психологических аспектов легитимности власти над внешними формами политического участия; наличие монопольной идеологии, разделяемой всеми социальными группами; сословно-привилегированный характер форм и методов политического участия [5].
Совершено особое место в контексте осмысления природы и особенностей российской государственности занимает еще до конца не осознанный российским обществом и властью вопрос о соотношения свободы и государственного порядка в общественно-политической истории России. Можно утверждать, что именно проблема свободы и проблема власти (порядка) в России в их изначальной дуальности, в сложном переплетении и сочетании на протяжении веков составляли основу и ведущий мотив государственного и культурного развития страны. Множество факторов, как объективных, так и, особенно, субъективных, предопределяли сложность и противоречивый характер решения этой проблемы.
Речь должна идти не только о том, что в отличие от многих стран Европы власть в России была в неизмеримо меньшей степени ограничена индивидуальными и групповыми интересами, что превращало ее во власть самодержавную и чаще деспотическую, поглощавшую и подчинившую и общество, и личность. Очень важно иметь ввиду, что в российском общественном сознании и общественно-политической практике долгое время господствовали и во многом не преодолены и сегодня искаженные представления о свободе в ее онтологическом и практических аспектах. К сожалению, в России очень часто свобода понималась массами не как признание не только своих, но и чужих прав, а, прежде всего, как насилие одних лиц над другими. С другой стороны, уникальность ситуации состоит в том, что у нас те, кто выступал за свободу, как правило, не
любили порядок, и напротив, те, кто защищал порядок, обычно выступали за ограничение свободы.
Именно поэтому двумя основными и нерешенными проблемами развития российской государственности всегда считались, во-первых, утверждение свободы личности и, во-вторых, необходимость упорядочения государственного властвования, введения его в рамки правомерности и закона.
В свете сказанного нельзя не обратить внимания и на само отношение к демократии в русском обществе, которое характеризовалось по большей части идеалистическими представлениями о природе и способах воплощения этого сложного явления общественной жизни. Вера в различные «конечные цели» и химеры - одно из основных свойств русского менталитета. В то время как на Западе, успевшем испытать многие политические формы, проблема демократии уже давно, отмечал в начале прошлого века Н.А. Бердяев, ставится очень сложно, в широких кругах русской интеллигенции демократические идеи и идеологии никогда не брались критически, демократия «представлялась чем-то определенным и простым», принималась как само собой разумеющаяся правда - она «должна принести всякие блага, должна освободить личность» [1, с. 226].
Можно говорить о феномене демократического идолопоклонничества, являвшегося одной из слабых сторон мировоззрения дореволюционной русской западнической интеллигенции, предопределившей ее поражение в начале XX века, и, как это не раз бывало в нашей истории, ставшей одной из сущностных черт современного постсоветского политического бытия [6]. Во многом именно эта особенность обусловила провал ультралиберальных радикальных преобразований постсоветской России в «лихие девяностые».
Заслуживает пристального внимания еще одна особенность, которая традиционно отличала русское общество от всех других стран и народов и в этом смысле может быть признана одной из неотъемлемых черт «русского опыта» строительства национальной государственности. Суть этой особенности заключается в том, что в истории России практически каждая попытка модернизации завершалась «рецидивом» политического радикализма, игнорировавшем опыт прошлого, в том числе и в первую очередь особенности национального менталитета и политической культуры общества.
Причины широкого распространения политического и социального радикализма в общественно-политической жизни российского общества
долгое время находились на периферии исторической науки, им не уделялось необходимого внимания. Во многом они были обусловлены особенностями русского исторического процесса, для которого в силу своеобразия исторического пути России был свойственен «мобилизационный» и «догоняющий» тип развития. Такой тип развития, не в малой степени сложившийся под влиянием особенностей геополитического положения российского государства (сложных природно-климатических условий, постоянной внешней угрозы и т.д.) и предопределивший ставшее традиционным для страны использование чрезвычайных средств и чрезвычайных организационных форм, уже сам по себе заставлял российское общество в борьбе за выживание подчинять частные интересы государственным, ограничивать личную свободу своих членов [2, с. 157]. С другой стороны, хроническое отставание России от Западной Европы, отсталость и нищета масс, а также сильная поляризация общества делали неприемлемым путь постепенного выравнивания жизненных уровней различных слоев, путь длительной трансформации традиционных структур.
Неудивительно, что в общественно-политической жизни России, как в народных массах, так и особенно в среде образованных классов, господствующим стало стремление к радикальному обновлению социально-экономических и политических отношений, неприятие эволюционных методов решения проблем.
Отмеченные изъяны русской идейной жизни были одинаково свойственны как леворадикальным партиям и течениям в России, так и русскому либерализму и отечественному консерватизму. В России понятие либерализма долго употреблялось не в его истинном значении, нередко не отделялось от радикализма. За либеральным «английским фасадом» нередко скрывалось «чисто русское толстовство, т.е. дворянское неприятие государственного дела» [10, с. 349]. Общая же слабость русского консерватизма была следствием его подлинной беспочвенности. По большей части он являлся государственным миросозерцанием русской бюрократии и опирался на силы исторической инерции. Его охранительный характер, резко отвергавший реформы, способен был лишь спровоцировать всплеск радикального реформаторства, что никогда и ни к чему хорошему не приводило. Представляя собою «особую форму западничества», он часто охранял «не вековые основы народной жизни, а известный этап их разрушения» [10].
В заключение напомним о двух наиболее серьезных методологических ошибках, которые часто допускают при изучении и осмыслении истории российской государственности и на которые автор уже обращал внимание в своих прежних работах. Первая из них состоит в стремлении ученых и практиков вольно или невольно переносить современные политические понятия на события и факты недавней и особенно древней истории, модернизировать события прошлого без достаточного на то основания.
На эту распространенную ошибку столетие назад указывал один из выдающихся русских историков В.О. Ключевский, справедливо считавший, что люди всегда будут впадать в анахронизм, если, встречая привычные выражения в памятниках отдаленного времени, будут понимать их в современном смысле слова.
Другую не менее серьезную ошибку исторических исследований (которую мы условно назвали «ошибкой короткого замыкания») автор статьи связывает с не преодоленной до сих пор привычкой, в духе господствовавшей в советской историографии теории исторического детерминизма преувеличивать значение «объективных закономерностей» в историческом развитии и недооценивать роль и значение субъективного фактора в истории.
Никто не станет отрицать, что за совокупностью фактов исследователь должен видеть определенные внутренние закономерности развития, выявлять закономерные связи в историческом развитии, внутреннюю логику этого развития. Но также бесспорно и то, что историческая жизнь слагается из замыслов, действий людей и результатов этих действий, она по своей сути неотделима от конкретных деятелей, субъектов исторического процесса. А это приводит нас к выводу, что в исторической жизни народов и государств абсолютного детерминизма не существует и не может существовать и что огромную роль здесь могут играть ошибки тех или иных политических сил или отдельных исторических деятелей.
Об этом писали многие русские мыслители начала ХХ века, активно выступавшие против «ложного исторического фатализма» и не разделявшие мнения, что при оценке исторических явлений можно говорить только о причинах, а не о чье-либо вине. Как заметил в этой связи один из русских мыслителей и политических деятелей начала ХХ века, за пределами сферы относительной необходимости в истории всегда есть и сфера относительной свободы и так как в ней действуют человеческий разум и
воля, вопрос о вине и ошибках отдельных исторических деятелей не может быть снят с повестки дня [8]. В противном случае мы обречены делать одну и ту же ошибку, исключая при изучении исторических явлений и фактов личную ответственность и морально-политическую оценку человеческого поведения.
В любом случае мы не должны забывать об альтернативности, поливариантности исторического процесса. История, конечно, инвариантна, она не терпит сослагательного наклонения (что было бы, если бы?). Вместе с тем в самом историческом развитии всегда заложены различные возможности, альтернативы. Если реализовалась одна из них, то это еще не говорит о неизбежности именно такого варианта развития и что все другие комбинации были не возможны. Как однажды написал А.И. Герцен, «история пользуется всякой нечаянностью, стучится разом в тысячу дверей». Поэтому очень важно изучать как реализованные, так и не реализовавшиеся возможности исторического развития. Это необходимо не только в целях правильной исторической перспективы, но и для того, чтобы учиться на уроках прошлого, делая из них необходимые выводы для сегодняшней политической практики.
Литература
1. Бердяев Н. Судьба России. Опыты по психологии войны и национальности. Репринт. воспроизв. издания 1918 г. М., 1990.
2. Гудименко Д.В. Политическая культура России: преемственность эпох // Полис. 1994. №2.
3. Лукьянова Е.А. На стыке эпох и континентов. К истории российской государственности. М., 2002.
4. Морозов С.А. Культура политического управления. Краснодар, 1999.
5. Омельченко Н.А., Гимазова Ю.В. Публичная политика в России: политический миф или реальность? // Вестник университета (Государственный университет управления). М.: ГУУ, 2010. №22.
6. Омельченко Н.А., Гимазова Ю.В. Россия и демократия. Поклонение идолу или к вопросу об архетипах русской политической культуры // Политический маркетинг. 2011. №5(158).
7. Солоневич Л. Народная монархия. М., 1991.
8. Струве П.Б. Познание революции и возрождение духа // Русская мысль. 1923. Кн. VI-VШ.
9. Струве П.Б. Дневник политика // Россия и славянство, 1932. 21 мая.
10. Федотов Г. П. Революция идет // Современные записки, 1929, Кн. XXXIX.
11. Чаадаев П. Философические письма. URL: http://www.vehi.net/chaadaev/filpisma.html (дата обращения 17.07.2015)
12. Шабров О.Ф. Стандарты качества в государственном управлении // Проблемный анализ и государственно-управленческое проектирование. 2009. Т. 2. №5.
13. Gaman-Golutvina O. Russian society and elites in 1989-2009: transformation results and future perspectives // Historical Social Research. 2010. Т. 35. №2.
14. Gaman-Golutvina O. The changing role of the state and bureaucracy in the context of public administration reforms: Russian and foreign experience // East European Politics. 2008. Т. 24. №1.
15. Ledyaev V., Chirickova A., Seltser D. Who governs? Power in the local Russian community // Journal of Political Power. 2014. Т. 7. №2.
References
1. Berdyaev N. Sud'ba Rossii. Opyty po psikhologii voiny i natsion-al'nosti. Reprint. vosproizv. izdaniya 1918 g. M., 1990.
2. Gudimenko D.V. Politicheskaya kul'tura Rossii: preemstvennost' epokh. Polis. 1994. №2.
3. Luk'yanova E.A. Na styke epokh i kontinentov. K istorii rossiiskoi gosudarstvennosti. M., 2002.
4. Morozov S.A. Kul'tura politicheskogo upravleniya. Krasnodar, 1999.
5. Omel'chenko N.A., Gimazova Yu.V. Publichnaya politika v Rossii: politicheskii mif ili real'nost'? Vestnik universiteta (Gosudarstvennyi univer-sitet upravleniya). M.: GUU, 2010. №22.
6. Omel'chenko N.A., Gimazova Yu.V. Rossiya i demokratiya. Pok-lonenie idolu ili k voprosu ob arkhetipakh russkoi politicheskoi kul'tury. Politicheskii marketing. 2011. №5(158).
7. Solonevich L. Narodnaya monarkhiya. M., 1991.
8. Struve P.B. Poznanie revolyutsii i vozrozhdenie dukha. Russkaya mysl'. 1923. Kn. VI-VIII.
9. Struve P.B. Dnevnik politika. Rossiya i slavyanstvo, 1932. 21 maya.
10. Fedotov G.P. Revolyutsiya idet. Sovremennye zapiski, 1929, Kn. XXXIX.
11. Chaadaev P. Filosoficheskie pis'ma. URL: http://www.vehi.net/ chaadaev/filpisma.html (data obrashcheniya 17.07.2015)
12. Shabrov O.F. Standarty kachestva v gosudarstvennom upravlenii. Problemnyi analiz i gosudarstvenno-upravlencheskoe proektirovanie. 2009. T. 2. №5.
13. Gaman-Golutvina O. Russian society and elites in 1989-2009: transformation results and future perspectives. Historical Social Research. 2010. T. 35. №2.
14. Gaman-Golutvina O. The changing role of the state and bureaucracy in the context of public administration reforms: Russian and foreign experience // East European Politics. 2008. T. 24. №1.
15. Ledyaev V., Chirickova A., Seltser D. Who governs? Power in the local Russian community. Journal of Political Power. 2014. T. 7. №2.
