CC BY
38
А. Л. Шемякин (Москва)
Русский человек на Балканах: сербская одиссея поручика Мамулова (1893-1915)
В статье делается попытка реконструировать биографию Иосифа Гавриловича Мамулова - поручика кавалерии в запасе, прожившего в Сербии 22 года (1893-1915), из которых 13 лет он прослужил в Российской дипломатической миссии внештатным драгоманом. Автор опровергает мнение сербских историков о его участии в подготовке «Иванданского атентата» (покушения) 1899 г. на экс-короля Сербии Милана Обреновича и старается восстановить его доброе имя.
Ключевые слова: И. Г. Мамулов, «Иванданский атентат», Милан Обренович, Александр Обренович, полковник А. И. Будзи-лович (Грабо), П. Б. Мансуров, Российская дипломатическая миссия
Среди российских подданных, волею судеб (военной, служебной, эмигрантской) осевших в независимой Сербии, встречаются самые разные типы. Большинство из них - русские добровольцы Сербо-турецкой войны 1876 г., публика довольно пестрая. В этой колонии русских обитателей Белграда (в основном временных) особняком стоит фигура Иосифа Гавриловича Мамулова, прибывшего в Сербию в 1893 г. и навсегда связавшего с ней свою жизнь. В конце 1915 г. в составе императорской миссии он прошел полную трагизма «Сербскую Голгофу», перебравшись затем, вместе с остатками армии, королем и правительством, с албанского побережья на остров Корфу, откуда в начале 1916 г. вернулся в Россию. И это последнее, что о нем доподлинно известно. Именно ему, резервному «армейской кавалерии поручику» (позднее - отставному штабс-ротмистру), занесенному на Балканы житейскими вихрями, и посвящена наша статья.
Но сначала следует объяснить, почему мы обратились к соотечественнику не из первого эшелона (уровня посланника, поверенного в делах или, на худой конец, консула), а к скромному офицеру запаса, не раз попадавшему в отчаянные положения в поисках куска хлеба, и
Статья поддержана грантом (соглашение от 27 августа 2013 г. № 02.В.49.21 между МОН РФ и ННГУ).
тринадцать лет (из двадцати двух проведенных в Сербии) исполнявшему малопрестижную должность внештатного драгомана.
Причин тому две. Первая: весьма почтенный срок пребывания в Королевстве. Ведь если об А. П. Хитрово - втором по балканскому «стажу» российском долгожителе, прожившем здесь более 15 лет, в исторической литературе написано немало, то о Мамулове в ней нет ни единого слова - хорошего! Из чего прямо следует и вторая причина: в сербской историографии Иосиф Гаврилович однажды-таки упомянут, но в крайне непривлекательном свете - как человек, который, может, и не входил в число непосредственных организаторов знаменитого «Иванданского атентата» («Покушения в Иванов день») на бывшего короля Милана Обреновича, совершенного в 1899 г., однако точно обеспечивал его «логистику»1. Такая вот «подмоченная» историческая репутация сложилась у него с подачи белградских коллег. И никак не постоять за себя! А потому восстановить честное имя человека, где оно, несомненно, того заслуживает, есть святой долг...
Итак, перед нами - «жизнь и приключения» внештатного драгомана и страстного любителя лошадей Иосифа Мамулова в Сербии.
Из времени юности И. Г. Мамулова точно известно одно - он являлся уроженцем Кавказа*, происходя из потомственных дворян. В 1886-1891 гг. служил в 14-м драгунском Литовском полку. Уволился в запас поручиком. В 1893 г. приехал в Сербию, по всей видимости, в связи с женитьбой: его супруга - Эмилия Мамулова (урожденная Станишевская) была по отцу полька, а по матери сербка2. В 1894 г. начал собирать рекомендации для обустройства на новой родине, которые заслуживают внимания. Так, бывший командир эскадрона, где в свое время числился Мамулов, полковник Гофман сообщал о нем: «Нравственных качеств образцовых, в политических и денежных делах всегда благонадежен, по служебным качествам выдающийся офицер, особенно по строю, отличной верховой езде, знанию и выездке лошадей»3. И командир литовских драгун, генерал-майор барон Криденер, вторит ему - в его передаче Мамулов предстает «очень хорошим строевым кавалерийским офицером, отличным ездоком, лично выезжавшим лошадей и знавшим хорошо лошадей, и любимым в полку товарищами»4.
Явный синхронный акцент, сделанный в аттестациях экс-начальников на конную подготовку лихого поручика и прекрасное
* Скорее всего И. Г. Мамулов был осетин или грузин, поскольку исповедовал православную веру.
знание им лошадей, - не случаен. В том же 1894 г. тот поступил на сербский казенный конный завод в селе Любичево (под Пожарева-цем), основанный еще князем Милошем Обреновичем, где прослужил до июня 1898 г., когда новый российский посланник В. В. Жа-довский пригласил его на должность внештатного драгомана императорской миссии. И вот тут начинается самое интересное!..
Конец XIX в. - не лучшее время в истории российско-сербских отношений. Еще в 1894 г. бывший король Милан Обренович, нарушив данное Александру III обещание навсегда покинуть Сербию, вернулся в страну и стал фактическим соправителем сына - юного тезки императора. Негодованию Петербурга не было предела. Русские открыто называли короля-отца «злодеем» и «обычным треплом»5. Не отставал и государь, не раз «приложивший» его в сердцах6. В 1897 г. Милан возглавил сербскую армию, приступив к ее глубокой реформе, в чем весьма преуспел. Войска в руках ярого австрофила, вкупе с возросшим влиянием Вены, - это тревожило Россию. Она начала «давить» на Белград (с целью добиться его удаления), причем давление принимало порой довольно грубые формы. Особо «прославился» этим благодетель Мамулова Жадовский, который вел себя столь вызывающе и с таким презрением относился к местным властям, нарушая всякий дипломатический такт, что те пошли на экстравагантный шаг - пригласили на прием по случаю праздника секретарей российской миссии, обойдя посланника. В марте 1899 г. он был отозван; управлять миссией остался временный поверенный в делах П. Б. Мансуров. Межгосударственные отношения быстро скатывались к точке полного замерзания'.
А 24 июня (в Иванов день) на Милана Обреновича, возвращавшегося из крепости Калемегдан во дворец, произошло покушение. Стрелял боснийский серб Стеван Кнежевич, но не попал и был схвачен. Уцелевший экс-монарх сразу же объявил, что за атентатом стоят радикалы - давние враги династии. И в тот же вечер нескольких деятелей Радикальной партии арестовали. Ну, а затем в его воображении возник образ России, которая, при известном ее к нему отношении, конечно, не могла остаться в стороне. Очень скоро эта мысль трансформировалась в уверенность, и схема русского участия в заговоре сложилась: его организатором объявлялся начальник балканской агентуры Департамента полиции полковник А. И. Будзилович (псевдоним «Грабо»). В своем доме в Бухаресте он якобы передал Кнеже-вичу две тысячи империалов. Показанное фото его резиденции преступник тут же «опознал» - да, в ней проходила встреча! В Белграде
же соучастником Будзиловича будто бы и являлся Мамулов, которому поручалось найти «легкого на руку» человека8.
О Будзиловиче-Грабо скажем здесь кратко. Только то, что в донесении начальству от апреля 1900 г. он по-военному четко написал, как отрезал: «Что касается Кнежевича, то таковой мне совершенно неизве-стен»9, чему не верить у нас нет оснований (к «проверке» и подтверждению его слов мы еще вернемся)... А теперь подробнее о нашем герое.
В июле 1899 г. префект полиции Белграда Риста Бадемлич заявил П. Б. Мансурову, что в организацию покушения был вовлечен драгоман русской миссии И. Г. Мамулов, и это, по словам дипломата, - «первый случай, когда высший сербский чиновник осмелился утверждать подобное» в лицо русскому представителю10. Тогда же король Александр по секрету сообщил британскому посланнику о наличии у него данных о том, что «отдельные русские [.] если и не являлись инициаторами атентата, то в любом случае были в нем замешаны или, по крайней мере, знали о подготовке»11. Этими данными, судя по всему, считались «изобличавшие» Мамулова показания Стевана Лацковича, бывшего служителя российской миссии, уволенного за кражу! Так, по словам прокурора Василие Симича, «он утверждал, что Мамулов уговаривал его участвовать в покушении, причем не на Милана, а на Александра»12. Схожий мотив прозвучал и в письме Р. Бадемлича премьер-министру Владану Джорджевичу («Стеван говорит, что Мамулов предлагал ему бросить бомбу в королей»13), а тот намекнул французскому посланнику, что в заговоре, кроме внутренних, участвовали и внешние силы14. Наконец, министр финансов Вукашин Петрович записал в дневнике лично им слышанное от Лацковича: «Мамулов предлагал мне деньги с целью убийства короля Милана»15.
Как видим, признания бывшего сослуживца для бедного Иосифа Гавриловича - поистине расстрельные. Однако все не так страшно: их подлинную (не)« весомость» наглядно иллюстрирует случай с И. Содомским, единственным подданным России, оказавшимся в связи с атентатом в тюремной камере, причем очень оперативно - вечером того же дня! Так вот, с его слов, во время очной ставки Лацкович врал ему «в глаза самым нахальным образом», утверждая, между прочим, что в здании миссии он «исправлял г. Мамулову какую-то машину»16. (Уж не ту ли самую бомбу, ведь арестант имел степень доктора химии?)* А что дальше? Невероятно, но факт - через неделю
* Понятно, что мы куда больше доверяем почтенному доктору наук, чем изгнанному с позором неудачливому вору, который, в связи с
ему объявили, что он «ни в чем не виновен и свободен», а затем выпустили из тюрьмы и депортировали в Земун17.
30 июня 1899 г. П. Б. Мансуров докладывал министру иностранных дел графу М. Н. Муравьеву: «Против нештатного драгомана миссии Мамулова, близко знакомого с членами Радикальной партии, был, по достоверным сведениям, издан приказ об аресте, но не решились его исполнить»18. С одной стороны, интересно, почему? А с другой - вот оно, еще одно его «преступление»: общение с сербскими радикалами, «назначенными» сверху быть виновными в покушении. И впрямь, Иосиф Гаврилович хорошо знал вождей Радикальной партии, особенно двух главных фигурантов дела - с Костой Таушанови-чем он познакомился еще в бытность на Любичевском конном заводе19, а с Николой Пашичем попозже: тот сохранил в своем архиве две визитки с надписью: «J. Mamoulow. Secretaire-interprete de la Legation imperiale de Russie (Belgrade)»20... И что, за это надо сажать?
Тем временем прошел год, и 6 июня 1900 г. экс-король Милан отбыл в Вену для завершения переговоров о браке сына с одной из провинциальных немецких принцесс (Шаумбург-Липпе). Сын же, король Александр, преисполненный радости от того, что под благовидным предлогом папеньку удалось выпроводить из страны, вовсю готовился к обручению с гражданкой Драгой Машин. Надвигались большие перемены!
18 июня монарх пригласил П. Б. Мансурова, поведя с ним долгий разговор, в котором (впервые при Павле Борисовиче) затронул вопрос о покушении на короля-отца и «участии» в нем российских подданных. Касаясь Мамулова, он, в передаче Мансурова, подчеркнул, что «если здание миссии подвергнуто особенно тщательному надзору, то это вызывается не подозрением ко мне, а тем, что в нем проживает личность, внушающая к себе, действительно, недоверие властей, а именно - нештатный драгоман миссии Мамулов». И затем «король изложил причины, на которых основывается это недоверие». Однако, «убежденный заранее в беспочвенности подозрений властей, я с радостью увидел, что они действительно не имеют никакого другого основания к обвинению нашего нештатного драгомана, кроме совершенно голословных, весьма нетрудно объяснимых заявлений удаленного за кражу бывшего канцелярского служителя
подвернувшейся возможностью, получил шанс реализовать свое желание отомстить изгнавшим (в данном случае - оговорить их). Мотив его поступка предельно прозрачен!
миссии». А посему и «отвечал королю, что никак не могу признать убедительными обвинения против нашего нештатного драгомана. Сам король, насколько я мог заметить, несмотря на свое предубеждение, не считал возможным особенно на них настаивать (здесь и далее выделено нами. - А. Ш). Я сказал однако, что, признавая г. Мамулова вполне неповинным в возводимых на него обвинениях, я тем не менее не упустил из виду, что он, к сожалению, навлек на себя нерасположение его величества, и что поэтому я уже думал о подыскании ему другого занятия. Король заметил, что было бы очень хорошо, если бы можно было устроить ему перевод куда-либо, хотя бы с повышением».
Во второй части беседы «его величество перешел к вопросу об участии в деле покушения г. Грабо (полковника Будзиловича). При этом считаю нелишним заметить, что как в этом случае, так и весьма часто во время разговора король упоминал о своем убеждении в том, что никто из ответственных представителей императорского правительства никакого причастия к делу не имел. Относительно участия г. Грабо точкой исхода для такого мнения является показание преступника. Кнежевич заявил на допросе, что он имел свидание в Бухаресте с русским [...]. Он описал при этом наружность дома, служившего местом свидания, вполне отвечающую наружному виду дома, занимаемого г. Грабо. Для проверки показаний преступника ему показаны были несколько фотографий», в том числе резиденции русского полковника, «и он без колебания указал на фотографию последней как на фотографию дома, в котором он был». И наконец, в конце беседы Александр выразил желание, «чтобы вышеизложенные сведения повергнуты были на высочайшее воззрение государя императора»21.
Этот разговор (а точнее, его тональность) крайне занимателен. В нем отсутствует былое ожесточение - еще 1 августа 1899 г. тот же Мансуров писал графу М. Н. Муравьеву, что «по общему впечатлению, озлобление проявляется сильнее у короля Александра, чем у короля Милана»22. Ныне же, благодушно не настаивая на обвинении русского драгомана и, мало того, желая его «перевода с повышением», молодой монарх предстает эдаким воплощением христианского всепрощения - ведь, не забудем, «злодей» Мамулов «замышлял» убийство обоих королей, а такое не забывается! Да и намеренно повторяемое, что «никто из ответственных представителей императорского правительства никакого причастия к делу не имел», звучало умиротворяюще. Добавим и критику многих неправильностей в ходе
процесса, к примеру, в действиях председателя суда и прокурора, которого коронованный собеседник Мансурова «осуждал в самых резких выражениях»23, и это не могло не вызвать у него удивления, поскольку «ни для кого не тайна, что делом руководили личности, гораздо выше стоящие, чем прокурор»24. Здесь же - яркий психологический штрих: «Король признал недостатки ведения дела, и когда я указал на то, что обвинение в чисто политической части заговора построено было на явно ложных показаниях [...], его величество заявил, что эти показания были в конце концов отвергнуты, и добавил, с известным стеснением, что не все было в них ложным»25. Такая оговорка предельно логична: ведь сразу трудно признаться в том, что весь «иванданский» процесс изначально являлся инсценированным сверху «спектаклем»!
Как бы то ни было, этот важнейший, на наш взгляд, диалог монарха с Мансуровым нес в себе два смысла. Во-первых (и в главном) успокоительные рассуждения Александра означали ясный сигнал Петербургу - возможен отказ от ассоциировавшегося с личностью Милана Обреновича жесткого курса. Что, накануне помолвки с мадам Машин, выглядело опять же логично. Отсюда и желание донести этот сигнал непосредственно до государя. И во-вторых (на микроуровне), своим снисходительным отношением к Мамулову (который, по версии следствия, покушался и на его жизнь) король косвенно признавал, что ничего подобного, в общем-то, и не было! Иного объяснения у нас нет.
А в начале июля в Белграде началась суматоха, связанная с помолвкой Александра Обреновича с Драгой Машин, попытками (успешными) заручиться поддержкой России в этом политически не столь однозначном деле и, наконец, свадьбой, на которой Николая II в качестве августейшего кума представлял П. Б. Мансуров. Однако за аудиенциями и разговорами с королем о браке, активной перепиской с Петербургом и последовавшими за тем торжествами Павел Борисович не забывал о своем внештатном драгомане. И когда все улеглось, он (10 августа 1900 г.) отправил новому министру иностранных дел графу В. Н. Ламздорфу послание, где, обеспокоенный уготовленной ему судьбой, описал все его злоключения. Ввиду важности этого, никем не использованного, документа мы позволим себе обширно его процитировать.
«Я имел уже неоднократно честь доносить вашему сиятельству о затруднительном положении, созданном нештатному драгоману императорской миссии, поручику кавалерии в запасе Мамулову, а
отчасти и самой миссии, возведенным на г. Мамулова вполне неосновательным обвинением в участии его, будто бы, в подготовлении покушения на жизнь короля Милана и даже короля Александра. Это обвинение [...] основано единственно на доносе бывшего канцелярского служителя миссии, удаленного за воровство. К сожалению, при чрезвычайной легковесности принимавшихся прежним правительством оснований к обвинению заподозренных им лиц и такое ничтожное по своей внутренней цене показание послужило для него достаточной опорой к привлечению имени г. Мамулова к делу покушения. Главным побуждением к этому служило [.] подозрение в участии в деле императорского правительства (здесь и далее выделено нами. - А. Ш.) [...]. С обвинениями против наших официальных представителей сербское правительство, не получившее, впрочем, никаких к ним положительных данных, выступить не решилось. Против же г. Мамулова [.] высказался мне сам король Александр, пытаясь объяснить положение, принятое сербским правительством в прошлогоднем процессе [...]. Я заявил его величеству, по ознакомлении с сообщенными мне имевшимися у правительства данными, что не могу признать никакого значения в единственном основании к обвинению г. Мамулова, заключающемся в доносе удаленного канцелярского служащего миссии [...]. Его величество после того на своем обвинении более не настаивал [...].
Такое, высказанное прежде и другим иностранным представителям, обвинение создало для г. Мамулова, без всякой с его стороны вины, чрезвычайно затруднительное положение. Оно лишало его возможности, например, расписаться в книге по случаю приносимых поздравлений с бракосочетанием его величества, что при уважаемом занимаемом им в обществе положении не могло не быть замечено как самим королем, так и в общественных кругах. С своей стороны, я не считал себя вправе требовать этого от русского потомственного дворянина и офицера. Нельзя не считать присутствие г. Маму-лова стеснительным и для короля Александра, главным образом в виду сделанных его величеством неосторожных заявлений [...]. Все вышеизложенное приводит меня к убеждению, что пребывание при миссии г. Мамулова представляет такие стеснительные стороны, которые могут быть нежелательными, в особенности при вступлении в управление ею нового представителя (после отзыва В. В. Жадовско-го. - А. Ш).
Г. Мамулов лично вполне сознает это положение и готов подчиниться вытекающему из него решению. При этом возникает, одна-
ко, вопрос, возможно ли допустить, чтобы в награду за ревностную, самоотверженную службу его можно было, так сказать, выбросить на улицу [...]. Нужно принять при этом во внимание, что на службу при миссии г. Мамулов поступил с обеспечивавшего его места, открывавшего ему возможность на получение пенсии, при сербском государственном коннозаводстве. На службу при миссии он поступил в июне 1898 г., ко времени, когда наступили особенно тяжелые обстоятельства. Вовлеченный при исполнении возлагавшихся на него начальством поручений в особенно близкие отношения с представителями здешней оппозиции, г. Мамулову пришлось затем претерпеть неосновательные заподозривания, видеть своих приятелей арестованными и лишаемыми мест, единственно по обвинению в общении с ним, наконец, знать, что местные власти изыскивают способ арестовать его самого. Понятно, через какие ему приходилось проходить нравственные потрясения, отразившиеся на его здоровье.» И, наконец, ознакомив адресата с тем, «какую г. Мамулов проявлял в этих трудных обстоятельствах нравственную выдержку (как тут не вспомнить эскадронного командира: «Нравственных качеств образцовых»! - А. Ш.) и какое оказывал мне при всем этом содействие», автор послания ставил точку: «Позволю себе высказать в заключение надежду, что вашему сиятельству угодно будет обратить милостивое внимание на мое ходатайство в пользу г. Мамулова, в настоящее время женатого, в смысле оказания ему денежного пособия при разрешении его от занимаемой им должности нештатного драгомана миссии»26.
В Петербурге должным образом оценили положение и поведение внештатного драгомана, а равно его «ревностную, самоотверженную службу», что, как мы увидим далее, всегда являлось отличительной чертой его отношения к делу. Ламздорф принял меры, и 18 января 1901 г. последовало соизволение императора на выдачу Мамулову двух тысяч рублей27. 14 февраля он получил высочайшее вспомоществование, о чем в МИД была отправлена расписка28.
А совсем незадолго до этого на сцене вновь появился полковник Грабо.
Брак Александра с Драгой Машин навсегда расстроил его отношения с отцом. Мало того, молодой король не на шутку опасался поселившегося в Вене родителя. Импульсивный, популярный в чиновных и военных кругах, Обренович-старший мог устроить любую каверзу, особенно новоиспеченной королеве, которую ненавидел до глубины души. Так, по крайней мере, казалось августейшему молодожену. И, чтобы держать ситуацию под контролем, он попросил
начальника балканской агентуры Департамента полиции полковника Будзиловича (еще недавно обвинявшегося им же в подготовке «Иванданского атентата»!) организовать тайную охрану королевской четы, а также слежку за отцом в Вене. Сочтя предложение сербского монарха выгодным для себя, Петербург дал добро, и жандармский полковник зачастил из Бухареста в Белград.
И здесь приведем подробный отрывок из донесения П. Б. Мансурова графу В. Н. Ламздорфу от 21 ноября 1900 г. о его планах в данной связи: «Основным началом постановки всего дела полковник Будзилович положил то, что он может иметь доверительные сношения лишь с самим королем, без посредства кого бы то ни было из столь неустойчивых представителей королевского двора или государственного управления (здесь и далее выделено нами. - А. Ш). По мысли полковника, при дворе должно было бы состоять лицо по личному его выбору для доклада королю сообщений агентов, которые имеют быть назначены г. Будзиловичем. Выбор его остановился на поручике в запасе Мамулове, нештатном драгомане миссии. Последний согласился на это, в виду обещания зачисления его на государственную нашу службу и с известными условиями касательно характера требований, которые имели быть ему предъявлены по роду предполагавшегося его занятия. При дворе г. Мамулову предполагалось дать официальное место по заведованию конюшенной частью, в виду бывшей его службы кавалерийским офицером и известных в Сербии специальных знаний его по этой отрасли.
Король, которому г. Будзилович сообщил о своей мысли, сначала охотно, как будто, на нее согласился, но, приняв меня впоследствии, высказал мне, что стесняется осуществить ее. Известные происшествия в прошлом году, к которым, к сожалению, сам король Александр так неосторожно привлек имя г. Мамулова, служат достаточным к тому объяснением. Я просил поэтому г. Будзиловича не настаивать более на этой мысли [...]. Г. Будзилович вполне с этим согласился, но в виду того, что у него нет теперь под рукой лица, которое совмещало бы в себе те знания местных условий и языка и те нравственные обеспечения, которые представляются со стороны личности г. Мамулова, он заявил, что полная организация дела должна быть им отложена на некоторое время. Полковник Будзило-вич предполагает пока назначить для наблюдения за королем Миланом специальных агентов, о результатах же своих наблюдений сообщать королю приезжая лично или припосылая своего агента из Софии (А. М. Вейсмана. - А. Ш.)»29.
Из приведенного текста следует несколько важных выводов. Во-первых, очевидно, что на конец ноября 1900 г. И. Г. Мамулов - все еще внештатный драгоман миссии, то есть человек с куском хлеба. Во-вторых, он снова подтверждает свои нравственные качества и достоинство, которые проявил год назад в критический для себя момент. И, в-третьих, уже одно пожелание полковника Будзилови-ча - вчерашнего «заговорщика»! - иметь «доверительные сношения лишь с самим королем» (причем по инициативе последнего, иначе зачем тогда обращаться к нему с крайне деликатной просьбой, доверив жизнь королевы) наглядно показывает, что все разговоры об участии России в «Иванданском атентате» и обвинения «господина Грабо» в его организации суть не что иное, как, выражаясь народным языком, «липа»!
Однако, не ограничиваясь этим, мы желаем привлечь еще несколько столь же (а может быть и более) убедительных аргументов в пользу данного тезиса - дабы сделать его совсем неуязвимым.
Итак, для организации «дела», по словам Будзиловича, «король приказал министру полиции оказывать мне полное содействие и исполнять все мои требования, а равно открыть мне все карты, могущие иметь для меня интерес»30. Этим человеком оказался начальник Управления полиции Министерства внутренних дел Сербии Таса Миленкович, «первый сербский ученый полицейский»** и, что для нас поистине драгоценно, писатель. Кроме того, он был настоящим профессионалом (принципиально стоя в стороне от всяких партий и камарилий), и это признавалось единогласно; а потому в МВД его приглашали все - и либералы, и напредняки, и радикалы, и сам королевский двор. Что в политической практике Сербии являло собой редчайший случай, ибо партия, пришедшая там к власти, немедленно увольняла с государственной службы всех поголовно чиновников из партии проигравшей и их людей (вплоть до курьеров), считая казенные должности законным трофеем в политической борьбе и сатисфакцией за принесенные в оппозиции «жертвы».
Очевидно, что Миленкович не принадлежал к числу тех «неустойчивых представителей королевского двора или государственного управления», посредничества которых так опасался Будзило -вич. Его редкая в белградском политическом бомонде гражданская независимость и отсутствие партийной (придворной) сервильности
* См. название его книги: МиленковиЬ Т. Дневник Тасе МиленковиЬа.
првог српског ученог полица]ца. Т. 1-11. Београд, 2000.
вполне позволяет, как нам кажется, довериться дневнику «ученого полицейского».
Вводя начальника полиции в курс «дела» и заочно знакомя его с Будзиловичем, король окончательно раскрыл карты: «Генерал Грабо - хороший искренний человек. Пользуется полным доверием своего начальства. Передает себя в мое распоряжение и весь к моим услугам. Я могу на него смело рассчитывать. Папа его ненавидит. Знаете про это? Слышали? Папа его подозревает, будто он был замешан в «Иванданском атентате». Папа тогда очень негодовал и жаловался на Россию». Ответ Миленковича однозначен и говорит сам за себя: «Зря он жаловался, не имея на то оснований. Если б Россия действительно хотела устроить покушение, она подошла бы к этому гораздо серьезнее. И никогда не привлекла бы слабака Кнежевича, у
31
которого не оказалось даже нормального оружия»31.
Во время следующего приема монарх вернулся к теме покушения, коснувшись «механизма» расследования: «Знаете ли вы, господин Таса, что папа многие вещи скрывал от меня. Я догадывался, что через Ристу Бадемлича он вмешивается в ход следствия. Уже в первую ночь после покушения радикалы были арестованы по его приказу. А я только назавтра узнал, кто оказался в тюрьме. Мне говорили, что вот-вот вспыхнет восстание. Папа постоянно требовал, видя в том едиственное спасение, введения военно-полевого суда. И я был вынужден согласиться. Вы хорошо знаете, как папа ненавидел ради-калов»32. Почему и «назначил» их главными виновниками! Столь же сильно ненавидя Россию, он «произвел» в оные и ее - напомним, И. Содомский был арестован в тот же вечер, что и радикалы. Все логично: экс-король лично участвовал в «расследовании», не заботясь о доказательствах и откровенно обманывая сына, а тот, «надувая щеки» перед дипломатами, подписывал акты, порожденные в воспаленном мозгу отца*. Такой вот беззаконный «законный порядок» -как же: следствие, очные ставки, процесс, приговор!
И далее еще одно свидетельство Тасы Миленковича, которое, с одной стороны, даже забавно (идея русского участия в покушении дезавуирована окончательно и весьма цинично), но с другой - недостойно короля. Рассорившись с отцом, тот в разговоре с новым
* И это отнюдь не саркастическая метафора автора. Живой свидетель П. Б. Мансуров также писал о «болезненном воображении короля Милана» (см.: Раденик А. Прогони политичких противника у режиму Александра ОбреновиЬа 1893-1903. Београд, 1973. С. 759).
русским фаворитом мстит ему как-то уж очень мелко. Со слов Буд-зиловича (в передаче Миленковича), Александр во время беседы с ним «начал подробно рассказывать о покушении и о том, как король Милан подозревал его (Грабо)» и даже «показывал фотографию его дома в Бухаресте, о котором говорилось, что именно здесь ковался заговор, и т. д.»33.
А что же наш внештатный драгоман? В феврале 1901 г. в сербскую столицу прибыл очередной российский посланник Н. В. Чарыков (данные ему в МИДе инструкции датируются 17 января). Он и уволил Мамулова, как это было запланировано ранее (Мансуров оказался почтенным человеком, додержав «обреченного» на жалованье до приезда нового «хозяина»). И что дальше? Опять же невероятно, но факт, в донесении поверенного в делах В. В. Муравьева-Апостола-Коробьина от 29 июля 1903 г., которое мы еще процитируем, читаем: «Почти одно -временно с приездом действительного статского советника Чарыкова в Белград г. Мамулов был приглашен покойным королем занять должность заведующего придворной конюшенной частью и был представлен в качестве такового его сиятельству графу Ламздорфу в декабре минувшего года*»34. Таким образом, скромный поручик запаса занял-таки должность обер-шталмейстера двора его величества, как бы то звучало по русской «Табели о рангах». Причем, что следует особо отметить, его «приглашение покойным королем» означало одно: данное назначение не было политически ангажированным - как предполагалось ранее Будзиловичем, и он не вошел в число агентов Департамента полиции, определенных для охраны, поскольку, во-первых, все исследователи, изучавшие данный сюжет (Сюзанна Раич, Я. В. Вишняков, В. Б. Каширин), никогда не обнаруживали его имя в списках означенной структуры, а во-вторых, когда охрана русскими сербского монарха была снята, Мамулов оставался на месте - вплоть до Майского переворота 1903 г., покончившего с Обреновичами. Как видим, былая «стеснительность» короля Александра быстро исчезла, а вместе с ней и последние намеки на участие нашего героя в «Иванданском атентате». Тем самым вопрос был исчерпан, вот и мы его закрываем.
* В декабре 1902 г. министр иностранных дел России граф В. Н. Ламздорф посетил Сербию и провел переговоры с королем Александром в Нише. Во время краткой остановки в Белграде ему, кроме всего прочего, был представлен и «управляющий конюшенной частью Иосиф Мамулов», получивший по случаю министерского визита орден Св. Станислава 2-й степени (АВПРИ. Ф. Славянский стол. Д. 9622. Л. 2 об.).
А теперь бросим взгляд на дальнейшее пребывание И. Г. Маму-лова в Сербии. Как мы уже упомянули, с начала 1901 и по май 1903 г. он являлся начальником конюшенной части двора сербского короля. Свершился Майский переворот, и Муравьев-Апостол-Коробьин пишет товарищу министра иностранных дел князю В.С. Оболенскому-Нелединскому-Мелецкому: «Между разными лицами, невинно пострадавшими от недавней насильственной перемены династии Обреновичей, находится, между прочим, и один русскоподданный, а именно - некто И. Г. Мамулов, русской армии поручик в отставке (неверно, пока в запасе. - А. Ш). Судьба забросила его в Сербию десять лет назад. Скоро оцененный здесь по достоинству, и в особенности за свои познания и опыт в деле коневодства, г. Мамулов до самого последнего времени пользовался расположением как русской миссии, так и двора. Приглашенный в смутное милановское время сначала тайным советником Жадовским, а за сим статским советником Мансуровым выполнять обязанности драгомана при нашей миссии, г. Мамулов заслужил полное доверие и одобрение этих лиц, не раз имевших случай высказываться в этом смысле и позднее (выделено нами. - А. Ш.) [...]. Однако события 29 мая принесли ему самые горькие плоды. Весь личный состав двора был немедленно смещен (а как же, новые хозяева пришли! - А. Ш.), и такая же участь постигла г. Мамулова. Лишившись своего насущного хлеба, уже немолодой, женатый на бедной сербке, и имея двух детей, наш единственный соотечественник очутился почти в отчаянном положении. Как не сербский подданный, он не имеет права на пенсию и принужден в настоящее время жить со всей семьей на 200 динар в месяц.
В таком-то состоянии г. Мамулов обратился ко мне за помощью, предлагая вновь свои услуги для служебных дел миссии. Не считая себя вправе оставить единственного русскоподданного, бывшего здесь на королевской службе, без помощи, я позволил себе на время отсутствия г. посланника и второго секретаря миссии, т. е. на два месяца, пригласить г. Мамулова, за ежемесячную плату в 200 динар, помогать мне по особо секретным делам и справкам. Его опыт и обширные знакомства в военных и гражданских кругах Сербии являются, в настоящее трудное время в Белграде, особенно ценными для императорской миссии»35. Разрешение задействовать Мамулова на два месяца из российской столицы было получено.
Ну, а затем как Тасу Миленковича при всех режимах звали на службу в сербское МВД, так и Мамулова, после переворота и временной подработки в русской миссии, вновь пригласили на пост
шталмейстера (уже при новом монархе Петре Карагеоргиевиче). Варшавский обер-полицмейстер в отношении от 15 апреля 1904 г. с просьбой к Мамулову «сообщить место своего проживания» (речь шла о воинском учете) так и означил его «состоящим в должности заведывающего конюшенной частью двора его величества короля сербского»36.
Служба Иосифа Гавриловича в «конюшенной части» короля Петра длилась, однако, недолго. Уже 4 апреля 1905 г. сменивший Н. В. Чарыкова на посту посланника К. А. Губастов доносил в МИД: «Четыре года назад [...] г. Чарыков, уволив г. Мамулова от должности драгомана, не заменил его другим лицом. Отпускаемая же сумма на этот предмет (ставка внештатного драгомана. - А. Ш.) была предоставлена командированным в Белград для усиления личного состава миссии чиновникам министерства. Ныне [.] я признаю необходимым для пользы службы восстановить должность драгомана миссии, как она была прежде, и желаю пригласить для этого г. Ма-мулова, известного мне с самой хорошей стороны (выделено нами. -А. Ш.), прекрасно владеющего сербским языком и знакомого со всеми местными условиями. Одновременно с драгоманскими обязанностями он будет, без особого вознаграждения, заведовать хозяйственной частью миссии и смотреть за исправным состоянием дома»37.
На полях донесения Губастова директор Азиатского департамента и будущий начальник Иосифа Гавриловича Н. Г. Гартвиг начертал: «Препятствий не встречается»38. Таким образом, состоялось второе вхождение нашего героя в дипломатическую службу (по технической ее части). Отныне и до конца 1915 г. он без лишних стрессов трудился в российской миссии на привычной должности внештатного драгомана, одновременно исполняя обязанности ее коменданта.
Как протекала его служба до Великой войны, мы не знаем. Но, когда загремели «августовские пушки», имя Мамулова вновь всплывает в источниках, в частности, в мемуарах секретаря миссии и поверенного в делах В. Н. Штрандтмана и сменившего на посту посланника внезапно умершего в июле 1914 г. Гартвига князя Г. Н. Трубецкого. Оценки его личности и деятельности - все те же, в суперлативе.
Так, Штрандтман, переправив в том же июле 1914 г. российскую миссию из Белграда в Ниш - временную столицу Сербии в 1914-1915 гг., пребывал в страшной запарке (что диктовалось внешнеполитическими обстоятельствами). Мамулов же, отпущенный покойным Гартвигом на отдых, находился в России. Его возвращения в Ниш ждали как манны небесной. И, наконец, дождались! Штран-
дтман пишет: «В четверг, 9 августа, из отпуска приехал дельный и работящий драгоман Иосиф Гаврилович Мамулов. При количестве нашей работы, его появление было очень отрадным событием, которое приподняло дух моих сотрудников, изнемогавших под тяжестью бесконечного количества шифрованных телеграмм, получаемых из разных концов Европы и отправляемых мною, главным образом, в Петербург»39.
25 ноября 1914 г. в Ниш на должность посланника прибыл князь Г. Н. Трубецкой. А в сентябре 1915-го бывший поверенный в делах В. Н. Штрандтман выехал в Рим, где занял пост первого секретаря российского посольства. Знакомясь с личным составом миссии, новый шеф писал позднее в мемуарах (в части, нас касающейся): «Очень ценным для меня человеком был драгоман миссии Мамулов, кавказец, бывший кавалерийский офицер, уже двадцать лет пробывший в Сербии и знавший всю ее подноготную. Он говорил по-сербски как серб, знал всех, и все его знали, и был прекрасный знаток лошадей, что впоследствии сослужило мне немалую службу при нашем отступлении из Сербии»40.
Само же это отступление осенью-зимой 1915-1916 гг. («Сербская Голгофа») было крайне тяжелым. Для всех - остатков сербской армии, беженцев, русской миссии. Ее глава, кстати говоря, получил из Петербурга предписание «разделить участь сербского правительства» и «не покидать последнего, оставаясь все время при нем»41. Что означало, по словам историка, «готовность пожертвовать собственной жизнью»42. Однако приказы не обсуждаются, и князя Трубецкого в переходе через албанские горы под непрестанными обстрелами сопровождали двое - экс-консул в Белграде Емельянов и драгоман миссии Мамулов, который держал себя геройски. Всего один пример. Как вспоминал Трубецкой, на пути по Албании «нам был оставлен грузовой автомобиль, но никто не решился ехать в нем ночью, и все заночевали в хане, кроме Мамулова, который, забрав все наши вещи, храбро пустился в путь на грузовике, у которого не было даже фонаря. Когда он мне рассказывал про свое путешествие, то мне казалось, что это один из самых жутких эпизодов нашей дороги.. ,»43
16 января 1916 г. министр иностранных дел России С. Д. Сазонов, явно с подачи князя Г. Н. Трубецкого, обращался к военному министру А. А. Поливанову: «Военные действия, происходившие на Балканском полуострове, создали особенно тяжелые условия деятельности для чинов учреждений Министерства иностранных дел в пределах Сербского королевства [...]. К числу таковых чинов отно-
сятся консул в Белграде, надворный советник Емельянов, нештатный драгоман императорской миссии в Сербии, штабс-ротмистр в отставке, переименованный в чин коллежского секретаря*, Мамулов».
И далее: «Во время наступления австрийцев на сербскую армию им приходилось при эвакуации сербского правительства и дипломатического корпуса, сопровождая главную квартиру, пробираться по узким тропинкам, проходившим по склонам гор, через расположение находившихся в восстании албанских племен, постоянно подвергаясь, наряду с отступавшей сербской армией, действию неприятельского огня [...]».
И наконец: «Ввиду таковых исключительных обстоятельств, при коих названные гражданские чины, верные служебному долгу, проявили подвиги мужества, я полагал бы справедливым всеподданнейше ходатайствовать перед его императорским величеством о пожаловании» им «ордена Св. Владимира 4-й степени с мечами, но без банта**»44. Высочайшее пожалование состоялось, и гражданин Мамулов стал кавалером боевой награды. Случай в истории дипломатии уникальный!
Почти весь 1916 год он провел в Петрограде, служа канцелярскими чиновником Второго политического (Ближневосточного) отдела МИД. Наконец, 16 ноября состоялось решение министерства об откомандировании его «в российскую императорскую миссию при сербском правительстве». Но высшее начальство мыслило иначе - на тексте решения красным карандашом начертано: «А. А. Нератов (товарищ министра иностранных дел. - А. Ш) на это не согласился»45. Не желая лишаться столь ценного сотрудника.
И это последнее упоминание об Иосифе Гавриловиче. Что с ним было дальше и как сложилась его судьба после октября 1917 г., нам пока неизвестно.
Когда-то, описывая убийство во время Майского переворота сербского военного министра и георгиевского кавалера, генерала
* Судя по всему, достигнув предельного для пребывания в запасе возраста, Мамулов был уволен в отставку, причем с повышением в чине, что являлось поощрением. Воинское же звание штабс-ротмистра (эквивалентное штабс-капитану в пехоте и артиллерии) соответствовало гражданскому чину X класса - коллежский секретарь.
** С 1857 г. офицеры за боевые подвиги получали знаки ордена Св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом, в отличие от находившихся на театре военных действий гражданских чиновников, награждавшихся означенными знаками только с мечами (без банта).
Милована Павловича, оболганного затем новой властью и лояльной Карагеоргиевичам историографией, мы констатировали, что русские источники позволили «восстановить подлинную картину трагедии, и из-под наслоений клеветы "победителей", будто водяной знак на бумаге, проявился лик храброго боевого генерала, уже смертью своей доказавшего, что отнюдь не зря в свое время он был удостоен высшей военной награды России»46. Вот и сейчас мы старались подтвердить доброе имя И. Г. Мамулова - «русского потомственного дворянина и офицера», кавалера высокого боевого отличия! Уже одни эти «анкетные данные» говорят о многом, что, думается, следует учитывать и нашим сербским коллегам.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Приведем только два примера. Из классики: JoeaHoeuh С. Влада Александра ОбреновиЙа. Ка. 2 // Сабрана дела Слободана Jовановиhа. Т. VII. Београд, 1990 (1-е изд. - Београд, 1931). С. 106-107. И из новейшей литературы: Pajuh С. Александар ОбреновиЙ: владар на прелазу векова. Сукобшени светови. Београд, 2011. С. 262-263.
2 Шевцова Г. И. Русский гуманный поход на Балканы (1912-1913). М., 2012. С. 225.
3 Архив внешней политики Российской империи (далее - АВПРИ). Ф. Славянский стол. Д. 8811. Л. 13 об.
4 Там же. Л. 15 об.
5 Миленковик Т. Дневник Тасе МиленковиЙа, првог српског уче-ног полица]ца. Т. I. Београд, 2000. С. 326, 327.
6 См.: Шемякин А. Л. «Что за подлец и мерзавец этот Милан». Александр III и политическая элита независимой Сербии // Родина. 2015. № 2. Специальный выпуск. С. 65-68.
7 Подробнее о российско-сербских отношениях в конце XIX в. см.: Jовановиh С. Влада Александра ОбреновиЙа. Ка. 2; Воjводиh М. Србща у ме^ународним односима кра]ем XIX - почетком XX века. Београд, 1988; Раjиh С. Александар ОбреновиЙ: владар на прелазу векова...; Данченко С. И. Развитие сербской государственности и Россия (18781903 гг.). М., 1996; и т. д.
8 Jовановиh С. Влада Александра ОбреновиЙа. Ка. 2. С. 102, 107.
9 Цит. по: Вишняков Я. В. Военный фактор и государственное развитие Сербии начала XX века. М., 2012. С. 145.
10 АВПРИ. Ф. Канцелярия (1899 г.). Д. 17. Л. 93 (П. Б. Мансуров -
графу М. Н. Муравьеву. Белград, 22 июля 1899 г.); Данченко С. И. Развитие сербской государственности и Россия... С. 362-363.
11 Ристик Л. Србща у британсщ политици 1889-1903. Београд, 2014. С. 308.
12 Jовановиh С. Влада Александра ОбреновиЬа. Ка. 2. С. 107.
13 Ъор^евик В. Кра] ]едне династще. Београд, 1905. Ка. 2. С. 357.
14 Данченко С.И. Развитие сербской государственности и Россия. С. 363.
15 Ъор^евик В. Кра] ]едне династще. Београд, 1906. Ка. 3. С. 94.
16 Раденик А. Прогони политичких противника у режиму Александра ОбреновиЬа (1893-1903). Београд, 1973. С. 751.
17 Там же. С. 768; Вишняков Я. В. Военный фактор. С. 142.
18 Раденик А. Прогони политичких противника. С. 753.
19 Там же. С. 335.
20 Архив Србще. Заоставштина Николе ПашиЬа (несре^ена гра^а). Фасц. 8.
21 Раденик А. Прогони политичких противника. С. 830-831.
22 Там же. С. 773.
23 Там же. С. 829.
24 Там же.
25 Там же.
26 АВПРИ. Ф. Славянский стол. Д. 8811. Л. 6-11 об.
27 Там же. Л. 21.
28 Там же. Л. 26-27.
29 Там же. Ф. Политархив. 1900 г. Д. 489. Л. 334-336 об.
30 Цит. по: Вишняков Я .В. Военный фактор. С. 154.
31 Миленковик Т. Дневник Тасе МиленковиЬа... Т. I. С. 325.
32 Там же. С. 338.
33 Там же. С. 326.
34 АВПРИ. Ф. Славянский стол. Д. 8811. Л. 29 об.
35 Там же. Л. 29-30.
36 Там же. Л. 59.
37 Там же. Л. 32.
38 Там же.
39 Штрандтман В. Н. Балканские воспоминания / Подгот. текста А. Л. Шемякина. М., 2014. С. 342.
40 Трубецкой Г. Н. Русская дипломатия 1914-1917 гг. и война на Балканах. Монреаль, 1983. С. 80.
41 Цит. по: Кузнецов А. И. Предисловие редактора // Министерство иностранных дел России в годы Первой мировой войны. Сборник доку-
ментов / Председ. ред. колл. С. В. Лавров. Тула, 2014. С. 13; Трубецкой Г. Н. Русская дипломатия 1914-1917 гг. и война на Балканах. С. 238.
42 Кузнецов А. И. Предисловие редактора... С. 13.
43 Трубецкой Г. Н. Русская дипломатия. С. 208.
44 Министерство иностранных дел России в годы Первой мировой войны. С. 752-753.
45 АВПРИ. Ф. Славянский стол. Д. 57. Л. 1.
46 Шемякин А. Л. Убиение генерала Павловича. Как расстреливали в Белграде георгиевского кавалера // Родина. 2007. № 9. С. 68.
A. L. Semjakin
A Russian in the Balkans: the Serbian odyssey of leutenant Mamulov
(1893-1915)
The article attempts at reconstruction the biography of Iosif Gavrilovic Mamulov - cavalry leutenant in the reserve, who lived in Serbia 22 years (1893-1915), 13 of which he worked in the Russian diplomatic mission as supernumerary dragoman. The author opposes the idea of some Serbian historians about Mamulov's taking part in «Ivandanski atentat», an attempted assasination of ex-king of Serbia Milan Obrenovic in 1899 and tries to restore his reputation. Key words: I. G. Mamulov, «Ivandanski atentat», Milan Obrenovic, Aleksandar Obrenovic, colonel A. I. Budzilovic (Grabo), P. B. Man-surov, Russian Diplomatic Mission
