CC BY
618
Дворниченко Андрей Юрьевич,
д. и. н., директор Музейного комплекса Санкт-Петербургского государственного университета,
заместитель проректора по научной работе (Санкт-Петербург)
РУСЛАН ГРИГОРЬЕВИЧ СКРЫННИКОВ —
ИССЛЕДОВАТЕЛЬ СМУТНОГО ВРЕМЕНИ
Роль Руслана Григорьевича Скрынникова — доктора исторических наук, профессора исторического факультета Ленинградского (Санкт-Петербургского) университета в изучении Смуты, одного из ключевых периодов отечественной истории — естественным образом связана с общей историографической ситуацией в российской науке.
Концепция Смуты вызревала в «дореволюционной» историографии на протяжении всего длинного XIX в. Почву для нее готовили общие и специальные труды Н. М. Карамзина, С. М. Соловьева, К. Н. Бестужева-Рюмина, И. Е. Забелина, Н. И. Костомарова и др. Окончательно оформилась она в работах В. О. Ключевского и С. Ф. Платонова, представ перед читателем в виде достаточно стройной схемы, в которой нашлось место и экономическим, и политическим, и социальным факторам. Однако доживала свой век эта схема уже в эмигрантской историографии, в работах Е. Ф. Шмурло, Г. В. Вернадского и др.
В условиях «феномена советской историографии» эта концепция не получила дальнейшего развития. Смуту постарались разделить на некие составные части и рассмотреть сквозь призму классовой борьбы. В результате на свет божий появилась «Первая крестьянская война под руководством И. И. Болотникова», которая фактически заслонила собой Смуту и извратила ход исторических событий. Как известно, прообразом нашей «первой крестьянской войны» стала описанная Ф. Энгельсом крестьянская война в Германии, реалии которой безответственно примеривались к родной истории.
Лишь в 1970-е - 1980-е гг. советские историки стали постепенно осознавать необходимость корректировки подходов к трагической истории начала XVII в. Эту интенцию находим в трудах А. А. Зимина,
А. Л. Станиславского и некоторых других историков. Среди них был и Р. Г. Скрынников.
Обращение его к событиям и людям Смуты было вполне закономерным. До этого он долго и тщательно изучал историю России середины и второй половины XVI в., издав ставшую уже классической «опричную» трилогию и ряд других трудов. Эпоха Ивана Грозного сама по себе подводила к изучению Смуты, заставляя искать в ней истоки трагедии.
К тому же у исследователя был свой социально-экономический ключ к пониманию загадок смутной истории. И я думаю, что не надо быть правоверным марксистом, чтобы понимать значимость социальной и экономической основы развития общества. Р. Г. Скрынников начал свою научную карьеру в конце 50-х гг. с кандидатской диссертации, посвященной экономическому новгородскому поместью конца XV- первых трех четвертей
XVI в. Внимательное изучение социально-экономических реалий позволило ему не только поставить по-новому вопрос о развитии барщины, но и не менее по-новому взглянуть на извечную проблему «установления крепостного права в России» (Скрынников Р. Г. Россия после Опричнины. Очерки политической и социальной истории. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1975. С. 109-216).
На новом этапе исторической науки ученый вернулся к идеям, высказанным в свое время М. А. Дьяконовым и некоторыми другими «безу-казниками» о связи между закрепощением крестьян и их прикреплением к тяглу. Принципиально важным был его вывод о том, что «заповедь» затрагивала не только сельское, крестьянское, но и городское, посадское население. Другими словами, «общей целью введения режима заповедных лет было, по-видимому, возвращение тяглого населения в тягло» (Скрынников Р. Г. Россия накануне «смутного времени». 2-е изд., доп. М.: Мысль, 1985. С. 165). Указ о пятилетних урочных годах покончил со старой системой заповедных лет. Таким образом, не злополучный Иван Грозный, а правительство царя Федора принимало самое непосредственное участие в отмене Юрьева дня, что, конечно же, свидетельствует о степени участия государства в закрепощении населения.
Это — с одной стороны. С другой стороны, страна, где такой эксперимент был произведен, вполне уже созрела для Смуты. То, что Борис Годунов временно восстановил Юрьев день, ситуацию не улучшило, тем более что вскоре он снова запретил переходы. Эта политика вызвала глубокое разочарование у крестьян и одновременно внесла раздор в ряды
господствующих классов (Скрынников Р. Г. Социально-политическая борьба в Русском государстве в начале XVII века. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1985. С. 54). Хотя, если речь зашла о политике Годунова, то отметим, что анализ ее историком очень интересен. Судя по всему, Борис был первый популист в нашей истории, который выдвинул концепцию общего благоденствия. Сия концепция подверглась серьезнейшему испытанию в период страшного голода, и, судя по всему, испытания не выдержала...
Ситуацией в стране были недовольны не только крестьяне, но и боевые холопы, которым историк уделяет серьезное внимание. Он считает, что этот слой рос, а в его руках было оружие и, соответственно, это была очень серьезная сила, которая таила угрозу для крепостнического государства.
Было еще и вольное казачество, в развитии которого обозначились новые черты. Отдельные станицы стали объединяться в более крупные отряды, которыми управляли круг и выборные атаманы. Правда, процесс консолидации казачьего войска, проходивший особенно активно на Дону, даже и там к началу Смуты не завершился. Поэтому без учета факта известной разобщенности вольных казаков невозможно правильно оценить их роль в гражданской войне (Скрынников Р. Г. Россия в начале
XVII в. «Смута». М.: Мысль, 1988. С. 104).
Этим категориям населения был близок новый социальный персонаж — мелкий помещик, выбывший из конного дворянского ополчения и служивший «с пищалью». Он больше всего расплодился на южной «украйне», где поместное землевладение развивалось в очень сложных условиях. Впрочем, сказывался и кризис поместной системы в целом.
Все эти люди были питательной средой для «смутных настроений». Но историк в духе старой традиции не забывает и о «боярской крамоле» (см. у С. Ф. Платонова — «боярская смута»: Платонов С. Ф. Очерки по истории смуты в Московском государстве ХУ1-ХУП вв. М.:ГСЭИ, 1937. С. 144). Правда, судя по всему, он не склонен придавать этой «крамоле» серьезное значение: Борису удалось потушить конфликт и стабилизировать обстановку. Так же, как не хочет преувеличивать роль «восстания Хлопка» и других разбоев 1602-1604 гг.: они были лишь предвестниками надвигавшихся потрясений (Скрынников Р. Г. Социально-политическая борьба в Русском государстве... С. 88).
«Мирная система», которая была воздвигнута Годуновым в виде установления мира на всех границах, тоже, казалось бы, должна обеспечить России хотя бы мирную передышку.
Но тем временем зрела самозванческая интрига... Идентификация первого самозванца очень интересна, хотя, конечно, и не бесспорна. Ему историк посвятил и отдельную книжку (Скрынников Р. Г. Самозванцы в России в начале XVII века. Григорий Отрепьев. Новосибирск: «Наука», Сибирское отделение, 1987).
Сам ход событий, связанных с действиями первого самозванца, дается ученым очень подробно (можно сравнивать с тем же С. Ф. Платоновым), с мобилизацией огромного материала источников, которые подвергнуты тонкому источниковедческому анализу. Интересно, что в ходе этого этапа впервые наблюдалось выступление крестьянства (собственно, речь идет о целой волости). Это была знаменитая Комарицкая волость, которая подверглась страшному разгрому со стороны правительственных войск после временной победы бездарных боярских воевод над воинством Гришки Отрепьева. Важен вывод о том, что этот этап Смуты нет оснований считать этапом крестьянской войны.
Историк не остановился на изучении только первого периода Смуты (по схеме С. Ф. Платонова), хотя именно этот период изучен наиболее подробно. Былиитруды, посвященные следующим периодам. Принципиально важен вывод о том, что движущей силой восстания Болотникова были те же самые повстанческие отряды, которые участвовали в московском походе Лжедмитрия I (Скрынников Р. Г. Смута в России в начале XVII в. Иван Болотников. Л.: «Наука», Ленинградское отделение, 1988. С. 250). С «первой крестьянской войной» было покончено навсегда...
По степени подробности изложения событий Р. Г. Скрынников не имеет себе равных (Скрынников Р. Г. Смутное время. Историческая хроника. Крушение царства. М.: Армада, 1995). Всегда внимателен к личностям, их роли в истории (Скрынников Р. Г. 1) Василий Шуйский. М.: ООО «Издательство АСТ», 2002; 2) Минин и Пожарский: Хроника Смутного времени. М., 1981 и др.). Сквозь призму личности и события выглядят более понятными и логически выстроенными. И обилие книг с повторами тут, видимо, к месту — период в советской историографии, освещавшийся однобоко. Иногда, правда, хочется большей глубины, более полного объяснения некоторых процессов. Например, земской традиции или причин самой Смуты. Но это сделают ученики: И. О. Тюменцев, В. И. Ульяновский и др. успешно трудятся на этой ниве.
Но как же все-таки назвать сам этот период? Внимательное прочтение работ Р. Г. Скрынникова показывает, что до конца он тут не определился.
не смог разорвать путы советской историографии. Временами, особенно в ранних работах, он сбивается на понятие «крестьянская война». Смуту употребляет в кавычках и не всегда. Чаще фигурирует термин «гражданская война», которым историк начал оперировать одновременно с A. JI. Станиславским (Станиславский A. JI. Гражданская война в России XVII в.: Казачество на переломе истории. М., 1990).
Представляется, что понятие «Смута» для истории России более приемлемо, чем «гражданская война». Оно больше отражает российскую специфику, оно более многогранно и полисемантично. Проявившись первый раз в начале XVII в., смута постоянно сопровождает наш уникальный российский государственно-крепостнический строй...
Ключевые слова: Скрынников Руслан Григорьевич, Смутное время, историография
Information about the article:
Author: Dvomichenko, Andrey Yuryevich, Doctor in History, vice-provost of St.-Petersburg state University, St.-Petersburg, Russia, museumspbu@vandex.ru
Title: Ruslan G. Skrynnikov - researcher the Time of Troubles
Summary: The report is devoted to the description of the place in historiography Ruslan Skrynnikov, well-known reseacher of the Time of Troubles
Key words: Skrynnikov Ruslan, Time of Troubles, historiography
