CC BY
128
7. Пайпс Р. Русская революция: в 3 кн. Кн. 1. Агония старого режима. 1905-1917. М., 2005. С. 124.
8. К истории Киевского погрома. Всеподданнейший отчет о произведенном по Высочайшему повелению гофмейстером двора Его Императорского Величества сенатором Е.Ф. Турау исследовании причин беспорядков, бывших в г. Киеве в октябре 1905 г. Киев, 1906. С. 29, 31-32.
9. Тамбовские губернские ведомости. 1905. 29 окт.
10. Рассвет. 1911. 10 июля.
11. Русское знамя. 1913. 8 сент.
12. Зырянов П.Н. Православная церковь в борьбе с революцией 1905-1907 гг. М., 1984. С. 87.
13. Рылов В.Ю. Правое движение в Воронежской губернии. 1903-1917. Воронеж, 2002. С. 40.
14. Земщина. 1910. 5 (18) янв., 4 (17) фев.
15. Рассвет. 1909. 1 марта.
16. Земщина. 1912. 6 мая.
17. Рассвет. 1914. 28 марта.
18. Рассвет. 1913. 9 авг.
19. Рассвет. 1914. 4 июля.
20. Волга (Саратов). 1913. 11 сент., 4 окт.
21. Тагер А.С. Царская Россия и дело Бейлиса. Исследование по неопубликованным документам. М., 1934. С. 77-78.
22. Тамбовский листок. 1915. 18 авг.
23. Русское знамя. 1915. 30 окт.
Поступила в редакцию 30.10.2008 г.
Ilyin S.A. Russian Orthodox Church and “Jewish question” in Russian empire. The article considers the problems of the relationships of the Russian Orthodox Church with jewish population in Russian empire. Main principles of religious policy of authorities, position of the Russian Orthodox Church in relation to Jews at various stages of imperial history of Russia are analyzed.
Key words: national religious relationships, the Orthodox Church, Judaism, tolerance.
УДК 947
РОССИЙСКОЕ ОФИЦЕРСТВО И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ РОССИИ В НАЧАЛЕ XX в.
© И.Н. Гребенкин
Статья посвящена исследованию факторов и процессов, определявших участие представителей офицерского корпуса российской императорской армии в политической жизни России в начале XX в. Рассмотрены основные проявления политической активности офицерства в период Первой русской революции 1905-1907 гг. Анализируются важнейшие традиции и условия, влиявшие на политическое поведение российских офицеров и формирование их политических ценностей.
Ключевые слова: русский офицерский корпус, политические взгляды, политические ценности, Первая русская революция.
Исследователи, в разное время обращавшиеся к социальному феномену российского офицерства, несмотря на значительные различия в исходных позициях и оценках его традиций, идеологии и морали, в принципе сходились во мнении о том, что офицерский корпус дореволюционной России в массе своей был чужд политики. Действительно, даже после высочайшего манифеста 17 октября 1905 г. офицерам запрещалось быть членами политических партий и организаций, образованных с политической целью, и присутствовать на любых собраниях и манифестациях, в частности обсуждающих политические вопросы. Эти правила действовали и в отношении отставных офицеров, имею-
щих право ношения мундира. Офицерам запрещались также публичное произнесение речей и высказывание суждений политического содержания. В обществах неполитического характера офицеры могли состоять только с разрешения начальства. Поэтому в политике офицеры, как правило, стремились не участвовать и не могли быть ее самостоятельными субъектами [1]. Факт этот совершенно справедливо аргументируется тем обстоятельством, что до 1917 г. одним из ведущих принципов царизма по отношению к армии была ее всемерная изоляция от политической жизни, что закономерно превращало офицерство в прослойку политически отсталую. В основе такого положения дел, с
одной стороны, лежал естественный для самодержавия порядок, при котором политика как область деятельности считалась прерогативой лишь узкого круга элиты в лице самодержца и его ближайшего окружения. С другой стороны, власти имели все основания для тревоги, т. к. опыт XIX в. являл немало примеров вмешательства представителей офицерства в политическую борьбу: от декабристов до военных кружков и групп народнической и социал-демократической направленности. Неизменную настороженность в правительственных и высших военных кругах в начале XX в. вызывали сведения об участии военных в политических движениях в зарубежных странах: Сербии, Греции, Турции.
Известный русский военачальник и военный теоретик генерал М.И. Драгомиров, возглавлявший в 1880-х гг. академию Генерального штаба, обращался к слушателям: «Я с вами говорю, как с людьми, обязанными иметь свои собственные убеждения. Вы можете поступать в какие угодно политические партии. Но прежде чем поступить, снимите мундир. Нельзя одновременно служить царю и его врагам» [2]. Итак, «обязанный» иметь убеждения офицер, пожелав реализовать их, должен был перестать быть офицером, но его право на эти убеждения не отрицалось. Активное участие в политических движениях, так или иначе подразумевавшее оппозиционность правящему режиму, для русского офицера являлось несовместимым с дальнейшей службой и означало неминуемую отставку. Однако политическая пассивность и отсталость офицерства не может считаться тождественной отсутствию у него взглядов, самоидентификации, политического поведения и политической культуры, а значит и опосредованного влияния на политику как сферу общественной жизни.
Исходным пунктом характеристики политического облика офицерства для большинства исследователей неизменно являлась взятая из присяги формула «За Веру, Царя и Отечество». Принимаемая в качестве «символа веры» русского офицера, в разные времена она служила либо для обоснования его патриотизма, неразрывно связанного с преданностью престолу, либо для того, чтобы представить офицерство монархической группировкой, послушным орудием на службе самодержавия в силу его сословного
и имущественного положения. Ни та, ни другая модель, на наш взгляд, не позволяет вполне охарактеризовать политический облик офицерства России в начале XX в., т. к. его состав и природа под влиянием социальных процессов пореформенных десятилетий заметно усложнилась и политическая культура уже не исчерпывалась подданническим типом. Все это вело к трансформации системы его взглядов и ценностей. Монархическим офицерство того периода могло считаться в силу того, что в его представлениях образ монарха совершенно естественно символизировал российскую государственность. Это сочетание составляло фундамент офицерской лояльности политическому режиму, которая в массовом варианте существовала как конформистски-пассивная, ибо принцип неучастия в политике, наряду с оппозиционной, ограничивал и промонархическую политическую активность.
Относясь к наиболее образованной части общества, офицерство воспринимало определенные взгляды и ценности, свойственные интеллигенции. Не могли его обойти и критические настроения в отношении современного состояния государства, общества и, конечно, армии. Именно в эти годы проблемы российской армии, царившие в ней порядки и нравы, стали предметом критических оценок на страницах печати. Авторами подобных публикаций очень часто являлись офицеры. Так, молодой А.И. Деникин, печатавший свои заметки под псевдонимом И. Ночин, неоднократно выступал в них убежденным противником произвола, показухи и канцелярщины [3-5]. Примером того, как военные стали участниками широкого общественного обсуждения проблем армии, может считаться дискуссия, развернувшаяся в печати вслед за выходом в свет романа А.И. Куприна «Поединок».
Специфическая этика, характерная для офицерского сообщества, также своеобразно сказывалась на политическом поведении его членов. Важнейшие ее принципы - недоносительство и корпоративная солидарность -ставили офицеров в двусмысленное положение в отношении охранительной деятельности государства. А.И. Деникин вспоминал о том, как в период учебы в академии Генерального штаба (1896-1899 гг.) знакомые курсистки, опасаясь обыска, попросили его
спрятать у себя нелегальную литературу. Будущий вождь Белого движения охотно согласился помочь девушкам в обмен на возможность с ней ознакомиться [2, с. 71]. Политический надзор и сыск в армии неизменно вызывали раздражение даже среди консервативно настроенной части офицерства [2, с. 214-215; 6]. По этой причине своеобразно складывались отношения офицеров армии и гвардии с Корпусом жандармов. Офицерство в значительной мере разделяло расхожее в обществе мнение о деятельности представителей охранных структур как предосудительной и даже недостойной. Представления о политическом сыске как сфере, где господствуют донос и провокация, закономерно обусловили отчужденное и часто неприязненное отношение армейского офицерства к коллегам-жандармам. В то же время пополнение Корпуса жандармов осуществлялось за счет добровольцев из числа армейских офицеров, в которых не было недостатка. Решающее значение здесь приобретали серьезные привилегии, которые имели жандармы при производстве в чины, награждениях и материальном обеспечении [7].
Интересно, что общественное предубеждение в отношении жандармов не было безразлично офицерам, переходившим на службу в Корпус. Принявший над ним командование в 1913 г. генерал В.Ф. Джунковский вспоминал: «Наблюдая далее различные явления в жизни чинов Корпуса жандармов, я обратил внимание на неправильное ношение формы некоторыми генералами, числящимися в рядах Корпуса жандармов, и также и на слишком распространительное толкование о ношении розыскными офицерами статского платья. Некоторые генералы, не занимавшие должности начальников управлений и числившиеся в Корпусе жандармов, вопреки правилам о форме одежды носили не жандармский мундир, а общегенеральский, в котором всюду и появлялись, из чего можно было вывести заключение, что они стыдятся носить присвоенный им мундир части, в которой они служат... Я им дал некоторый срок для изготовления формы, после какового срока им всем, к большому неудовольствию многих из них, пришлось облечься в жандармский мундир. Меня всегда поражал в людях этот ложный стыд, и я не мог понять, как люди, которых никто ведь не за-
ставлял идти на службу в Корпус жандармов, в то же время как бы стыдились этого...» [8].
Первая русская революция 1905-1907 гг., способствовавшая небывалой политизации всего российского общества, не могла не отразиться на настроениях армии и офицерского корпуса. Наиболее заметным компонентом их роли в событиях революции закономерно являлось участие в охранительных и репрессивных мероприятиях царских властей. Использование армии в этих целях не было уникальным явлением в практике государства и наблюдалось в течение всей его истории. В период нарастания революционных волнений в 1903 г. правительство использовало в их подавлении 259 батальонов, 241 эскадрон и сотню, 9 охотничьих, 2 учебных и 1 местную команды и 3417 солдат, что составляло около четверти всей пехоты и двух третей кавалерии, расположенных в Европейской России [9]. Массовым и повсеместным стало привлечение войск для выполнения полицейских функций с началом революции в 1905 г. Наиболее известными, благодаря масштабам и жестокости расправ, стали командировки в 1905-1906 гг. войсковых отрядов генерала Д.Г. Щербачева в Кронштадт, генерала С.Г. Орлова в Лифляндскую губернию, полковника Г. А. Мина в Москву, генерала А.Н. Меллер-Закомельского по Са-маро-Златоустовской и Сибирской железным дорогам. Действия этих отрядов приняли характер карательных экспедиций, т. к. целью их являлось не столько подавление восстаний, которые фактически были уже сломлены, сколько месть их участникам и всему населению соответствующих регионов.
Решающее значение в подавлении выступлений населения во многих городах и населенных пунктах имела энергичная позиция командования расквартированных в них войсковых частей и военных учреждений. В воспоминаниях генерала А.С. Лукомского, в 1905 г. офицера штаба Киевского военного округа, весьма детально представлена роль военных властей в подавлении рабочих и солдатских волнений в Киеве 18 ноября 1905 г. Давая ей оценку Лукомский писал: «Если революция 1905 г. не удалась руководителям революционного движения, то заслуга в этом не твердого курса правительства, которое совершенно растерялось, выпустило управление страной из рук и своей не-
устойчивостью скорее способствовало развитию революционного движения, а заслуга в ликвидации революционного движения относится к решительности отдельных военачальников, которым поручалась ликвидация революционных вспышек и которые были совершенно предоставлены самим себе, а также тому, что армия в своей массе и корпус офицеров остались лояльными и верными присяге» [6, № 6, с. 74]. Рвение, проявленное офицерами в охранительных мероприятиях, неизменно получало высочайшее одобрение, положительно влияло на продвижение по службе [10, 11]. Подобным примером А.С. Лукомский считал карьеру генерала Щербачева, к заслугам которого, кроме подавления восстания в Кронштадте, относилось командование отрядом гвардии на Дворцовой площади Санкт-Петербурга 9 января 1905 г.: «Решительные действия Щер-бачева, по существу человека далеко не талантливого, способствовали и его выдвижению сначала на пост начальника Академии Генерального штаба, а затем способствовали его дальнейшей блестящей строевой карьере» [6, № 6, с. 85].
В условиях силового подавления революционного движения в стране активность высшего командного состава в охранительном направлении и демонстрация лояльности принимали формы, плохо сочетавшиеся с традиционной офицерской этикой. А.С. Лу-комский вспоминал: «В Киеве при моем участии образовался кружок офицеров Генерального штаба, который поставил себе целью собирать все данные о попустительстве начальства или проявляемой им слабости при пресечении проявлений революционного движения» [6, № 6, с. 71]. Уже в начале 1906 г. военным министерством был предпринят пересмотр лиц командного состава с учетом их поведения в условиях выступлений в войсках [12]. Наиболее высокопоставленным военачальником, уволенным в связи с обвинениями в бездействии и непринятии мер для подавления революционных волнений, оказался главнокомандующий сухопутными и морскими силами на Дальнем Востоке генерал от инфантерии Н.П. Линевич. В ходе расследования, проведенного частным присутствием Военного совета военного министерства в отношение Линевича, генералы
А.А. Бильдерлинг, А.Н. Меллер-Закомель-
ский, Н.М. Чичагов поспешили обратиться с обвинениями в его адрес, в т. ч. и на высочайшее имя [13]. Следует отметить, что в результате расследования обвинение в бездействии было с Линевича снято.
Квалифицируя массированное применение царизмом войск в период революционных событий 1905 г. как акт гражданской войны власти против широких народных масс, отечественный историк В.Д. Поликарпов указывал, что оно было бы невозможно без активной поддержки политики властей военным командованием, которая не исчерпывалась только формальным исполнением приказов, а предполагала и вполне сознательную проправительственную позицию [14]. Являясь основным агентом царизма в армии, офицерство обеспечило исполнение ею своих функций во внутренней войне. В схожей степени в ней участвовали на стороне властей представители обеих групп военной элиты: карательные экспедиции были укомплектованы в основном за счет гвардейских частей и возглавляемы гвардейскими офицерами, офицеры Генерального штаба имели отношение к организации репрессивных акций, находясь в составе штабов соединений и военных округов. Повлияло на позицию офицерства в целом и то, что мощной составляющей революционных событий по всей стране являлись солдатские и матросские восстания, сопровождавшиеся неповиновением и насилием над офицерами. Таким образом, революция представала для офицерства не только угрозой конкретным правителям или образу правления, но самим устоям государственности и, в частности, их профессиональной сфере - армии и военной мощи державы.
В свете этих обстоятельств крайне соблазнительно представить офицерский корпус русской армии как социальную группу, спаянную единством взглядов государственно-охранительного направления, чей общественно-политический облик определялся принадлежностью к профессии, содержание которой состояло в служении государству и правящему режиму. Интересно, что в данной точке зрения фактически предельно сближаются взгляды на российское офицерство как исследователей советского периода (П.А. Зайончковский, В.Д. Поликарпов,
Д.А. Гаркавенко), подчеркивавших его бур-
жуазно-монархическую сущность и из нее выводивших его контрреволюционный потенциал, так и ряда эмигрантских и постсоветских авторов (А.А. Керсновский, С.В. Волков), склонных видеть офицеров патриотически и государственно настроенным сообществом и поэтому являвшихся наиболее последовательными защитниками монархии. Подобная постановка вопроса неизбежно ведет к попытке рассматривать офицерство в качестве самостоятельной общественно-
политической силы и отнести его целиком к той или иной стороне гражданского конфликта. Тем не менее и в период Первой русской революции, и в последующие годы в среде офицерства отмечены проявления политической активности различных направлений, соответствовавших существовавшим тогда в обществе.
Современники-мемуаристы, характеризуя офицерский корпус как в массе своей лояльный властям и верноподданный, единодушны также и в том, что отдельные случаи участия офицеров в революционных группах и кружках имели место [2, с. 179; 6, № 6, с. 67]. Акцент при этом делается на их единичном характере, однако и для всего российского общества членство в рядах революционных партий и организаций вплоть до 1917 г. не было явлением массовым. В ходе революционных событий 1905-1907 гг. офицеры неоднократно становились участниками и даже организаторами солдатских выступлений. Так, группа офицеров, среди которых особенно выделялся подпоручик Б.П. Жадановский, руководила выступлением солдат 3-й саперной бригады в ноябре 1905 г. в Киеве [15]. Восстание гарнизона крепости Свеаборг в июле 1906 г. возглавили артиллерийские офицеры, подпоручики А.П. Емельянов и Е.Л. Коханский, расстрелянные по приговору военного суда. Имели место случаи уклонения офицеров от исполнения приказов, связанных с применением насилия в отношении населения. Известность приобрело дело капитана 222-го пехотного Шацкого полка С.В. Шаманского, отказавшегося от исполнения такого приказа и заявившего начальству, что содействие гражданским властям противоречит его понятию о долге, присяге и совести, за что он был исключен со службы и заключен в крепость [14, с. 119].
Откликом на общественный подъем периода Первой русской революции могут считаться первые попытки общественно-политической самоорганизации офицерства. Наиболее масштабным проектом такого рода следует рассматривать образование весной 1905 г. в Петербурге «Всероссийского офицерского союза», у истоков которого стояла группа слушателей столичных военных академий. Энергичное участие в его создании с самого начала приняла военная организация партии эсеров, благодаря свидетельствам активного функционера которой С.Д. Масловского (впоследствии известного литератора С. Мстиславского), стали известны многие подробности истории Союза [16, 17]. По существу, работу с Союзом можно расценивать как попытку партии эсеров приобрести влияние на армию через ее командный состав, при том, что работе с солдатами эсеровское руководство особого значения не придавало, полагая, что, заполучив офицеров, оно заполучит армию. Идея внепартийности армии и офицерства прочно владела создателями Союза: «он был как бы полностью рассчитан на будущее - на "следующий" после изменения государственного строя день, когда станет на очередь вопрос о том, как дальше быть с армией. По отношению же к самому перевороту союз занимал нейтральную, по существу, позицию, не придавая своим программным симпатиям к революции сколько-нибудь активных форм. В силу этого союз был чрезвычайно пестр по составу» [17, с. 23]. Обычным явлением было участие членов Союза в подавлении беспорядков и работе военно-полевых судов.
Организационный период существования «Всероссийского офицерского союза» продолжался более полутора лет. В это время возникли местные отделения Союза в Варшаве, Киеве, Ярославле, Астрахани и ряде других городов. Практическим делом его членов являлась помощь революционным и общественным организациям: сбор средств на революционные нужды, выяснение списков военно-полевых судов и т. п. Учредительный съезд союза состоялся только в конце 1906 г. в Петербурге с участием делегатов от местных офицерских групп. По воспоминаниям Масловского, важнейшей проблемой, которую необходимо было учитывать при выработке тактики Союза и программных
документов, было привлечение в его ряды максимально широкого спектра оппозиционно настроенного офицерства. «Элементов оппозиционных было, конечно, несоизмеримо больше, чем революционных, и со стороны конституционно-демократической партии уже принимались меры к "объединению их" под своим водительством» [17, с. 18-19]. Это обстоятельство, а также требования «внепар-тийности» своеобразно повлияли на программные установки Союза. В проекте его программы признавалось, что уже в течение двух лет страна находится в состоянии гражданской войны, которую государственная власть ведет против широких народных масс, выступая как антинародная политическая партия. В этих условиях офицерский союз должен был устранить влияние армии на исход борьбы правительства с народом и тем дать возможность свободно-выборному народному правительству установить в стране власть, которая пользовалась бы авторитетом в глазах населения. Таким образом, целью Союза признавалось обеспечение нейтралитета армии в период противостояния власти и общества, что, по мысли его руководителей, должно было послужить победе революционных сил. Проанализировав по документам Департамента полиции сведения о наиболее заметных офицерских организациях того периода («Всероссийский союз военнослужащих», «Союз кавказских офицеров», «Союз офицеров русской армии»), В.Д. Поликарпов отмечает, что все они стояли на аналогичных позициях нейтралитета, понимаемого как проявление оппозиционности и, более того, исполнением долга перед борющимся народом [14, с. 122-124]. С.Д. Масловский обращал внимание на то, что даже в оппозиционной и революционной активности сказалась отчужденность офицерства в первую очередь от солдатской массы. «Значительной части революционного даже офицерства психологически было легче... произвести государственный переворот, чем побрататься в обыденности, в быту, в повседневном общении с солдатами, ибо здесь им приходилось переступать классовую грань, в чем-то отрекаться от себя... и солдатские организации, со своей стороны, не выражали ни малейшего стремления к объединению с офицерством. Напротив, мне лично не раз приходилось слышать от солдат, что офице-
ры "стесняют" их, что без офицеров лучше» [17, с. 29-30]. На фоне общего затухания революционного движения в стране деятельность этих организаций, в т. ч. и «Всероссийского офицерского союза», постепенно сворачивалась и к концу 1907 г. была прекращена.
Характеризуя политический облик кадрового российского офицерства в начале XX в. в целом, следует констатировать, что, несмотря на групповую специфику и определенную изолированность, в нем отразились все основные тенденции политической жизни общества. Подавляющее большинство офицерского корпуса было конформно по отношению к существовавшему социально-экономическому и политическому порядку. Общим и типичным фоном и основой офицерского конформизма являлись низкая осведомленность и отсутствие интереса к социально-политическим доктринам и партийным направлениям. Однако и в рамках офицерского конформизма наблюдались определенные разновидности.
Необходимо помнить, что гвардейская элита самым непосредственным образом была связана с высшими государственными сферами империи. По сложившейся с петровских времен традиции гвардия являлась главным резервом для подбора кадров на высокие административные посты. Как описывал этот порядок бывший военный министр, генерал В.А. Сухомлинов: «В общем цеплялись за старые и частью устарелые формы и брали на должности людей не там, где их можно было найти, а исключительно только таких, которые, казалось, удовлетворяли следующим условиям: преданность царю, безусловное повиновение и отсутствие какого-либо собственного политического убеждения. Это приводило к тому, что гвардейские офицеры по своему соответствию для назначения на должности по управлению оказывались в первых рядах. Этим объясняется, что гвардейская кавалерия очутилась в роли академии по поставке членов управления: губернаторов, полицеймейстеров и генерал-губернаторов, - задача для нее непосильная и вовсе ей не соответствующая» [18]. В силу такой практики с началом мировой войны многие штаб-офицеры и генералы возвращались из других ведомств в строй, претендуя на высокие должности, но не имея серьезного командного и тактического опыта.
Позицию радикально консервативной части офицерства, отчасти связанную с высоким социальным и государственным статусом, высказал А.С. Лукомский: «Большая часть русской интеллигенции объединилась в конституционно-демократическую партию, которая, проводя принцип конституционной монархии, просто подтачивала все монархические (и государственные) устои и, конечно, вела к республике. По одному пути с консти-туционно-демократами. шли многие представители русского дворянско-земского круга, которые, говоря, что они борются не против Царя, а против «системы». не понимали, что они ведут борьбу именно против монархической идеи, против Царя и разрушают созданное многими веками здание русской государственности. Офицерство, в своей
массе совершенно лояльное и верноподдан-ное, не умело бороться и не понимало (не видело) надвигавшейся опасности. С постепенным же проникновением в новые молодые кадры офицерства различных либеральных тенденций сопротивляемость армии революционной пропаганде постепенно ослабевала» [6, № 6, с. 66]. Лукомский, занимавший в 1909-1914 гг. посты в Главном управлении Генерального штаба и военном министерстве и неоднократно соприкасавшийся с деятельностью Государственной думы при подготовке военных законопроектов, с этой точки зрения обозначил партийные предпочтения высших военных кругов. «Правое крыло Думы, возглавляемое Марковым II, Пу-ришкевичем и др., было всегда на стороне правительства. "Октябристы", возглавляв-
шиеся сначала Н.А. Хомяковым, а затем А.И. Гучковым и М.В. Родзянко... были, так сказать, "оппозицией Его Величества". Это была вполне разумная и вполне государственная партия» [6, № 8, с. 89]. Кадетская либеральная оппозиция не вызывала симпатий Лукомского: «Большим облегчением для военного ведомства было то, что в Комиссию обороны Государственной думы кадеты не входили... По талантливости и образованности эта партия имела в своем составе довольно много заметных лиц, но. все это по духу было враждебно нам, и к ним не было никакого доверия» [6, № 8, с. 89-92].
Однако идеи либерального реформирования встречали отклик и в офицерской среде. Иную модель офицерского конформизма,
в основе которой также лежали весьма приватные представления, изложил уже на склоне жизни А.И. Деникин: «В академические годы сложилось мое политическое мировоззрение. Я никогда не сочувствовал ни «народничеству» (преемники его социал-рево-люционеры) - с его террором и ставкой на крестьянский бунт, ни марксизму, с его превалированием материалистических ценностей над духовными и уничтожением человеческой личности. Я приял российский либерализм в его идеологической сущности, без какого-либо партийного догматизма. В широком обобщении это приятие приводило меня к трем положениям: 1) Конституционная монархия, 2) Радикальные реформы и 3) Мирные пути обновления страны. Это мировоззрение я донес нерушимо до революции 1917 г., не принимая активного участия в политике и отдавая все свои силы и труд армии» [2, с. 72].
Несмотря на традиционное недоверие военных к гражданским институтам и различные оттенки в отношениях к легальным политическим партиям, в предвоенные годы начали осуществляться, хотя и полуофициальные, но относительно устойчивые контакты представителей высшего военного командования и ведущих фракций Государственной думы. В 1908-1910 гг. по инициативе А.И. Гучкова и генерала В.И. Гурко, знакомых по совместному пребыванию в Трансваале во время Англо-бурской войны, группа видных генералов и штаб-офицеров Генерального штаба вела обсуждение проектов военных реформ с членами думской комиссии по Государственной обороне. В разное время в ее работе принимали участие
А.З. Мышлаевский, Ю.Н. Данилов, А.С. Лукомский, А. А. Поливанов, Д.Ф. Филатьев,
Н.Н. Янушкевич, М.В. Алексеев, Н И. Иванов, А.М. Крымов, Н.Н. Головин, Н.Н. Стогов. С думской стороны работу вели ближайшие сотрудники Гучкова А.И. Звегинцев, П.Н. Крупенский, Б.А. Бобринский, Н.В. Саввич. Подобное взаимодействие высокопоставленных офицеров с представителями даже самой умеренной политической оппозиции, происходившее с ведома военного министра А.Ф. Редигера и начальника Генерального штаба Ф.Ф. Палицына, не могло, однако, быть положительно воспринято в правительственных и военных кругах. Инте-
ресно, что рядом авторов участники группы по аналогии с академической оппозицией профессора Н.Н. Головина именуются общим прозвищем «младотурки», которое, по всей вероятности, должно было намекать на политические претензии военных. Деятельность группы «младотурок» была прекращена после вступления В.А. Сухомлинова на пост военного министра [2, с. 192-194; 8, т. 1, с. 382; 10, с. 40; 19; 20]. Значение ее для предстоящих событий нельзя недооценивать. Современный отечественный исследователь
О.Р. Айрапетов указывает, что именно к этому моменту относилось знакомство Алексеева и Гучкова [21]. Одновременно можно отметить, что в рамках деятельности группы складывались контакты высших военных чинов с деловыми кругами через посредство Гучкова. Заметнейшую роль в событиях 1917 г., наряду с Алексеевым, предстояло сыграть бывшим «младотуркам», генералам Крымову и Лукомскому.
Сравнительно немногочисленные прецеденты нонконформного самопозиционирова-ния и поведения закономерно были более свойственны офицерской молодежи и приходились на годы революционного подъема. Участие в революционных организациях и деятельности в течение короткого времени влекли удаление со службы и полицейское преследование. Примерами тому судьбы молодых офицеров социал-демократов
В. А. Антонова-Овсеенко, А.П. Емельянова, Е.Л. Коханского, социалиста-революционера А.А. Краковецкого.
В период, последовавший за Первой русской революцией и предшествовавший Первой мировой войне, отмеченный снижением накала общественного и политического противостояния в России, офицерский корпус стремился максимально дистанцироваться от политической жизни, сосредоточившись на своей профессиональной сфере. Критические настроения, которые в той или иной степени возникали в среде кадрового офицерства, касались профессиональных вопросов - характера и качества военных приготовлений, оснащения и обучения войск, собственно положения армии и офицерства в обществе - и ни в коем случае не принимали форм протеста.
Интересным проявлением профессиональной и социальной активности российского офицерства в начале XX в. следует
считать участие наиболее энергичных его представителей в войнах и военных конфликтах, происходивших за рубежом. Десятки молодых офицеров отправлялись на театры военных действий и участвовали в Англобурской войне 1899-1902 гг. на стороне буров, в первой Балканской войне 1912-1913 гг. в армиях стран антитурецкой коалиции. Командование, как правило, благосклонно относилось к подобным инициативам подчиненных, разрешая увольнение в запас с последующим восстановлением на службе. В некоторых случаях время пребывания в отпуске засчитывалось как проведенное на службе с выплатой причитавшегося содержания [22, 23]. Офицеры-участники вооруженных конфликтов за рубежом приобретали бесценный боевой опыт в условиях современной войны, однако этот опыт и участие в военных действиях как таковое не являлись для них единственной целью. Выбор стороны конфликта добровольцами в этих случаях был обусловлен традиционными симпатиями российского общества и интересами государственной внешней политики.
Завершая очерк политического облика российского офицерства в начале XX столе -тия, отметим, что формирование его политических ценностей в этот период в наибольшей степени проходило под влиянием профессиональных стереотипов и интересов. Гарантом незыблемости воинской традиции, содержания и востребованности военной профессии могло выступить только мощное в военно-политическом смысле государство и твердая государственная власть. Царизм являлся политическим ориентиром военных лишь постольку, поскольку отвечал подобным ожиданиям. В свою очередь, слабая и непоследовательная власть, неспособная к проведению жесткого политического курса и ведению войны в организационном и техническом плане не могла устраивать военных. Данное положение фактически закладывало важнейший потенциальный пункт для политической оппозиционности офицерства. Его политическим идеалом являлась не монархия как таковая, а олицетворяемая ею сильная власть, готовая обеспечить обороноспособность страны, устойчивый внутренний порядок, уверенный внешнеполитический курс и, что непременно, высокий социальный статус офицерского корпуса. Утрата царизмом этих
черт и, как следствие, общественного авторитета, естественно, должна была отразиться на состоянии офицерства, чья политическая пассивность не могла являться гарантией от постепенного дрейфа настроений, в которых граница между пассивной лояльностью и пассивной оппозицией представляется весьма условной.
1. Волков С.В. Русский офицерский корпус. М., 1993. С. 288.
2. Деникин А.И. Путь русского офицера. М., 1991. С. 70.
3. Деникин А. Солдатский быт // Разведчик. 1903. № 661. С. 562-563.
4. Ночин И. Командиры // Разведчик. 1906. № 840. С. 884-886.
5. Ночин И. Старый генерал // Разведчик. 1898. № 420. С. 943-945.
6. Лукомский А.С. Очерки из моей жизни // Вопр. истории. 2001. № 5. С. 119.
7. Лурье Ф.М. Полицейские и провокаторы: политический сыск в России. 1649-1917. М., 1998. С. 81-82.
8. Джунковский В.Ф. Воспоминания. М., 1997. Т. 2. С. 218-219.
9. Зайончковский П.А. Русский офицерский корпус на рубеже двух столетий (1881-1903 гг.) // Военно-исторический журнал. 1972. № 3. С. 41.
10. Поливанов А.А. Из дневников и воспоминаний по должности военного министра и его помощника, 1907-1916 гг. М., 1924. С. 96.
11. Полянский Н.Н. Царские военные суды в борьбе с революцией 1905-1907 годов. М.,
1958. С. 194.
12. Рахманова Т. Чистка комсостава царской армии в 1906 г. // Красный архив. 1932. Т. 1/2 (50/51). С. 211.
13. Высший подъем революции 1905-1907 гг.
Вооруженные восстания: ноябрь-декабрь
1905 г. М., 1955. Ч. 2. С. 1100, 1106, 1109.
14. Поликарпов В.Д. Военная контрреволюция в России. 1905-1917 гг. М., 1990. С. 18.
15. Борьба большевиков за армию в трех революциях. М., 1969. С. 46.
16. Мстиславский С. Отрывки о пятом годе // Каторга и ссылка. 1928. № 2 (39). С. 7-36.
17. Мстиславский С. Из истории военного движения: (По личным воспоминаниям): «Офицерский» и «Боевой» союзы 1906-1908 гг. // Каторга и ссылка. 1929. № 6 (55). С. 7-31.
18. Сухомлинов В. Воспоминания. Берлин, 1924.
С. 127.
19. «Александр Иванович Гучков рассказывает.». Воспоминания Председателя Государственной Думы и военного министра Временного правительства. М., 1993. С. 54-56.
20. Верховский А.И. На трудном перевале. М.,
1959. С. 58.
21. Айрапетов О.Р. Генералы, либералы и предприниматели: работа на фронт и революцию. 1907-1917. М., 2003. С. 12-17.
22. Окороков А.В. Русские добровольцы. М., 2004. С. 47-58.
23. Шубин Г.В. «Желаю отправиться в Южную Африку.» Участие русских офицеров-доб-ровольцев в Англо-бурской войне 18991902 гг. // Военно-исторический журнал. 2001. № 1. С. 65-75.
Поступила в редакцию 24.10.2008 г.
Grebenkin I.N. Russian officers and Russia’s political life in the early 20th century. The article is devoted to the study of the factors and processes and facts that determined the participation of the Russian imperial army’ officer corps representatives in Russia’s political life in the early 20th century. The manifestation of the officer corps’s political activities during the First Russian Revolution of 1905— 1907 is discussed. The pivotal traditions and conditions that influenced the Russian officers’ political behavior and the formation of their political values are analyzed.
Key words: Russian officer corps, political views, political values, the First Russian Revolution.
