CC BY
83ОБЩЕНИЕ
Российское государство и «внутренние» мигранты-мусульмане: тенденции взаимодействия и стратегии адаптации *
Абдулгамид Булатов
Ключевые слова: исламское возрождение, миграции, внутренние мигранты, этнические мусульмане, религиозный радикализм, традиционализм.
Конец XX и начало XXI века ознаменовались активизацией ислама в идеологическом, политическом и общественном плане. Процесс этот носит стремительный и глобальный характер. Два аспекта исламского возрождения в значительной мере определяют политическую ситуацию как на уровне отдельных стран, так и в международном масштабе. С одной стороны, растет влияние радикального ислама (на постсоветском пространстве получившего название ваххабизма). С другой — среди мигрантов из мусульманских стран Северной Африки, Ближнего и Среднего Востока в западноевропейских странах формируется самосознание мусульманского сообщества (уммы) в диаспоре. При этом этническая и религиозная (мусульманская) идентичность у них нередко сложно переплетаются.
Меняется вся система отношений мигрантов с титульными народами в диаспоре. Если раньше первые стремились поскорее слиться с населением принимающей страны для получения скорейшего и беспрепятственного доступа ко всем достижениям западной цивилизации, то теперь ситуация резко изменилась. Высокий уровень
Абдулгамид Османович Булатов, доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института этнологии и антропологии Российской академии наук, Москва.
* Статья подготовлена при поддержке программы фундаментальных исследований Президиума РАН: «Адаптация народов и культур к изменениям природной среды, социальным и техногенным трансформациям» (проект «Российские мусульмане: современные вызовы, адаптационные механизмы и практики»).
жизни и материальные блага по-прежнему привлекает в Западную Европу выходцев из стран Третьего мира. Вместе с тем живущие анклавами иммигранты пытаются по возможности сохранить свою этническую и конфессиональную идентичность. Главным орудием самоидентификации для них стал ислам. Обращение мигрантов к своей традиционной религии получает не столько защитный, сколько наступательный характер, подтверждением чему стали беспорядки 2005 года во Франции. Подобная перспектива реальна и для многих других стран со значительной долей мигрантов-мусульман, например Германии.
Россия тоже столкнулась с похожими проблемами. В районах традиционного распространения ислама, прежде всего на Северном Кавказе и в Поволжье, органы государственной власти нередко ведут по отношению к нему репрессивную политику. С одной стороны, это вполне оправданно в условиях продолжающейся террористической деятельности ваххабитского подполья. Однако под карательные акции правоохранительных органов нередко попадают мусульмане, разделяющие только теоретические взгляды идеологов ваххабитов, однако не имеющие никакого отношения к террористическим действиям. В некоторых республиках Северного Кавказа обвинения в ваххабизме служат средством борьбы верхушки местного так называемого традиционалистского духовенства с теми из мусульман, кто не согласен с его кадровой политикой или другими аспектами деятельности. Традиционалисты нередко используют органы государственной власти для устранения конкурентов из идеологической и общественно-политической сфер.
В борьбе с радикальным исламом мало полагаться только на грубую силу. Подавление террористических и прочих экстремистских выступлений отнюдь не решает проблему пополнения кадров ваххабитских организаций. Последняя имеет в первую очередь социальный характер. Лишить ваххабитов социальной опоры в лице маргинализирующейся молодежи можно, лишь изменив социальноэкономическую ситуацию в республиках Северного Кавказа и Поволжья в сторону повышения уровня жизни большинства населения.
Исламский экстремизм нельзя однозначно привязывать только к ваххабизму. Враждебный ваххабизму традиционный для СевероВосточного Кавказа суфийский ислам также склонен к радикализации и политизации в ходе борьбы за власть на республиканском уровне. Даже если действия исламских радикалов разных ориента-
ций не будут сопровождаться требованием самоопределения и отделения от России мусульман окраин (а после двух чеченских войн неприкрытый сепаратизм вряд ли возможен), то de facto все равно будут означать выход того или иного субъекта Российской Федерации, на территории которого они базируются, из общероссийского правового, а затем и политического пространства.
Уместным будет вспомнить, что начало возрождения ислама совпало с ростом внутренних миграций, вызванных частично вооруженными конфликтами на окраинах России, а главным образом социально-экономическими проблемами — высокой безработицей, низким уровнем жизни, отсутствием возможности карьерного роста и т. д. При этом число так называемых карьерных мигрантов было невелико. Большинство переселенцев относится к трудовым (а также торговым) мигрантам. Процесс этот неоднозначен по своим последствиям, но как бы к нему ни относиться, его не остановить до тех пор, пока условия жизни на территории различных регионов России и сопредельных с ней стран СНГ хотя бы относительно не выровняются. Большее значение в последнее время приобрели вопросы, связанные с адаптацией мигрантов-мусульман. Сегодня как в центре, так и на мусульманских окраинах России необходима целенаправленная работа по предупреждению и разрешению связанных с миграцией конфликтных ситуаций, а также выработке стратегий адаптации мигрантов.
К концу 1990 — началу 2000-х годов во многих российских городах, как крупных, так и небольших, сложились довольно крупные, экономически активные и устойчивые диаспоры выходцев из регионов традиционного распространения ислама — азербайджанцев, дагестанцев, чеченцев и др. Когда наиболее острые моменты, связанные с возрождением ислама, казалось бы, были пройдены (разгром в 1999 году мятежа ваххабитов в Дагестане, ликвидация ряда связанных с ваххабизмом полевых командиров в Чечне), появились социальные проблемы, связанные с адаптацией мигрантов-мусуль-ман и их сосуществованием с местным населением.
В отличие от ситуации, сложившейся в последние годы в странах Европейского сообщества, в России представители большинства наиболее значимых мусульманских диаспор являются не «чужими» для коренного населения эмигрантами (и к тому же выходцами из бывших колоний), а «своими» внутренними мигрантами. Это граждане нашей страны, которые имеют свои исконные этнические территории с разным, но достаточно значимым по историческим мер-
кам стажем существования в рамках российского государства и под воздействием русской культуры. Их перемещения внутри страны не нарушают никаких законов (за исключением искусственно создаваемых препон в виде регистрации в Москве), более того, они гарантируются конституционными демократическими свободами.
Как уже отмечалось, одной из особенностей современных миг-рантов-мусульман является накладывание друг на друга разных типов идентичности — этнической и религиозной. Один и тот же человек может являться носителем разных типов сознания, соотношение которых составляет особенность понимания им своего места в обществе и окружающем мире. Эта «игра идентичностей» определяется многими факторами, обусловливающими большую или меньшую значимость и активность различных их типов. Хотя религиозная идентичность, как правило, шире этнической (это справедливо в первую очередь для мировых религий, имеющих наднациональный характер), в прошлом их совмещение как для носителей идентичностей, так и для их соседей было распространенным явлением (к примеру, если русский, то православный, если татарин, то мусульманин, если еврей, то иудей, хотя еще в дореволюционной России были крещеные евреи и татары).
После длительного периода секуляризации в Европе (с конца XVIII века), менее продолжительного, но не менее значимого периода государственной атеистической пропаганды в России такое совмещение идентичностей наиболее характерно для ислама, и в первую очередь в среде мигрантов. Получившее широкое хождение в последние годы понятие «этнический мусульманин»1 также является подтверждением этой тенденции. С теоретической точки зрения это определение весьма спорное, но в настоящих условиях имеет практическое значение и применимость, отражая современные реалии соотношения различных типов самоидентификации.
Кто же такой «этнический мусульманин». Как правило, это человек, довольно индифферентный к религии, поверхностно знающий ее обрядность и догматику. Он может соблюдать отдельные религиозные предписания, знать наиболее известные молитвы, отмечать основные религиозные праздники, а может ограничиваться лишь общим представлением о некой высшей силе, управляющей мирозданием, и восприятием религии как части традиционной культуры своего народа или мировой культуры в целом. Среди мигрантов, попавших в иноэтничную и инокультурную среду, усиливается значение религиозной обрядности, что далеко не всегда сопровождается
ростом религиозности. При этом на первое место выходят те стороны религиозного культа, которые носят общественный, публичный характер и предполагают либо коллективное их отправление, либо наличие зрителей или хотя бы какой-то огласки. Посещение мечети и участие в общей пятничной молитве, соблюдение поста, отмеча-ние его окончания — Уразы-Байрама, праздника жертвоприношения — Курбан-Байрама, похороны по мусульманскому погребальному обряду — все это становится не только показателем религиозной принадлежности, но и маркерами этнической и культурной иден-тичности2.
Наиболее значимые религиозные праздники переходят из собственно религиозной сферы в более широкое культурное поле. У мусульман таким праздником стал Ураза-Байрам. Пример обратной диффузии — праздник Навруз Байрам, отмечаемый 21—22 марта. Этот праздник, знаменующий наступление весны, начало нового сельскохозяйственного года не имеет отношения к исламу. Но поскольку он распространен только в тех регионах традиционного распространения ислама (Иран, Средняя Азия, Азербайджан, частично Северный Кавказ), то в обиходе его часто называют мусульманским Новым годом.
Что касается отмечания окончания поста Уразы-Байрама, то уже в советское время оно приобрело характер праздника пожилых людей. В атеистический период обрядовая религиозность, проявлявшаяся в том числе и в соблюдении поста, была уделом в основном людей старшего и преклонного возраста. При этом поздравить с этим праздником стало принято не только тех, кто действительно постился, но и всех пожилых родственников. Я сам хорошо помню эту традицию по 1970—1980-м годам. Позже, в конце XX — начале XXI века, в среде мигрантов этот праздник приобрел еще более отчетливую культурную специфику, став одним из символов их этнокультурной общности и способов ее проявления.
В области воздействия религии на мигрантов и переселенцев следует отметить две противоположных тенденции. Первая — объединительная. Общая религиозная принадлежность может быть фактором, способствующим сохранению этнической идентичности. Наиболее показательный пример здесь представляют вайнахи, у которых ислам в форме суфизма (в основном ответвлений братства Ка-дирия) привел к формированию во второй половине XIX — начале XX века вирдовых общностей, по значимости не уступавших кровнородственным тейповым. В годы ссылки вирдовая структура была серь-
езным объединяющим фактором, помогавшим чеченцам и ингушам выжить и сохранить свою этническую и религиозную идентичность. Вторая тенденция наиболее четко проявляется у дагестанских народов, у которых возрождение ислама способствовало не консолидации, а этносоциальному сепаратизму, превращению религии в средство борьбы за власть между различными группировками.
Обе тенденции могут действовать не только параллельно в одно и то же время у разных этносов, но и сосуществовать в рамках одного этноса. Например, высшие иерархи Русской Православной Церкви оказывают поддержку действиям руководства страны, всячески демонстрируя свою лояльность власти и солидарность с проводимой ею политикой. Вместе с тем не секрет, что радикальные националистические организации и группировки тоже находят идеологическое обоснование своей деятельности в православной религии, привлекая на сторону отдельных православных иерархов и часть верующих.
Политика государства времен перестройки в отношении религии строилась на безусловном признании ее культурообразующего начала и предоставлении традиционным религиям России неограниченного свободного развития. Но уже при позднем Ельцине и особенно при Путине, в конце 90-х годов ХХ века, государственная политика резко меняется в сторону ужесточения контроля властей за религией и религиозными организациями. Учитывая перемены последнего десятилетия, сегодня можно сделать некоторые прогнозы на будущее. Если принять во внимание глубокую дифференциацию общества и маргинализацию его низов после падения советской власти, следует ожидать роста влияния второй из указанных ранее тенденций и, как следствие, ответных мер со стороны государства. С нашей точки зрения, они должны быть упреждающими. От их своевременности, разумности и эффективности зависит не только конфессиональное согласие, но и этнический мир в стране.
Пора вернуть государству регулирующую роль в функционировании религиозных организаций. Речь при этом не идет о полном повторении опыта советских времен. Подобная практика сейчас присутствует в некоторых республиках Северного Кавказа, где местные власти, борясь с ваххабизмом, осуществляют жесткий контроль над мусульманскими общинами в целом. Но, как уже отмечалось, одни лишь запретительные, репрессивные меры помочь не смогут. Необходима постановка работы исламских центров, где целенаправленно будет осуществляться подготовка мусульманских служителей в духе лояльности светской российской государственности. Наиболее под-
ходящим объектом для этого могут быть так называемые «этнические мусульмане» в силу отсутствия у них жестко структурированного догматического мышления.
В религиозных диспутах представители традиционного ислама часто проигрывают ваххабитским идеологам из-за слабости знаний об исламе и пробелов полученного ими религиозного образования. Подготовка грамотных служителей культа поможет решить эту проблему. Работа эта может вестись на основе уже имеющихся учебных заведений, созданных за счет мусульманских общин, путем выборочного субсидирования тех из них, чья образовательная и воспитательная политика отвечает реалиям и интересам поликонфессионально-го полиэтнического государства, либо путем создания новых центров за счет государства. Вся эта деятельность должна осуществляться централизованно в рамках единой государственной программы, а не отдаваться на откуп местным чиновникам.
Отсутствие у правительства осмысленной и долгосрочной политики по отношению к развитию ислама в пределах собственной страны не гарантирует его от вмешательства в этот процесс со стороны зарубежных исламских центров, благотворительных фондов и организаций. Они распространяют свое влияние путем финансовых вливаний, поставки учебной литературы фундаменталистского толка и т. д. Государство должно сделать шаг навстречу своим гражда-нам-мусульманам, к гибкому регулирующему влиянию на их жизнь. Необходимо помнить: что бы ни происходило в мире с исламом, российские мусульмане со времени создания российского государства всегда были его опорой. И сейчас они союзники власти, а не противники, если только само государство своей политикой или, точнее, ее отсутствием не отвратит их от себя.
В свою очередь, сами российские мусульмане должны сделать такой же шаг в интересах своих и своей страны. Для этого необходима большая воспитательная работа в первую очередь в диаспоре. За последние годы в различных населенных пунктах страны, в том числе в Москве и городах ближнего и дальнего Подмосковья, не раз возникали конфликтные ситуации, вызванные попытками живущих в них представителей мусульманских общин построить себе мечеть3. При этом конфликт нередко возникал не столько из-за принципиальной невозможности строительства, сколько из-за того, что местные мусульмане — спонсоры и организаторы этой акции непременно желали возвести мечеть либо в самом центре города или на
наиболее видном месте, либо сделать ее намного выше имеющихся в городе православных церквей.
Негативная реакция местных жителей и служителей православной церкви понятна. Хотя во всех субъектах Российской Федерации, где ислам является доминирующей религией, существуют и православные храмы для русского населения, нигде — ни в Татарстане, ни в Дагестане или Чечне никто из местных христианских лидеров не позволит подобного строительства, хотя существующим православным церквям помощь со стороны местных властей, как правило, оказывается. Кроме того, если уж позволяют средства, то намного полезнее для самих мусульманских общин с точки зрения формирования положительного имиджа ислама была бы постройка бесплатной столовой для бедных или больницы, оснащенной современным медицинским оборудованием для всех нуждающихся без различия конфессиональной и этнической принадлежности. Создание нескольких таких заведений принесло бы куда больше пользы исламу, чем любые другие действия его последователей.
Рост числа мигрантов с национальных окраин и стран СНГ формирует у части общества опасения за судьбу русского народа. Эти настроения отражены в выступлениях некоторых общественных и политических деятелей. Выразители подобных настроений неадекватно оценивают современную ситуацию, а также исторический опыт и адаптационный потенциал русского народа. Как свидетельствует опыт прошлого, при взаимодействии различных народов более крупный неизбежно со временем ассимилирует более мелкие этносы и этнические группы. И в этом отношении определенная опасность растворения скорее угрожает тем этносам, чьи представители (как правило, мужчины молодого и среднего возраста) едут из республик Северного Кавказа, государств Закавказья и Средней Азии в поисках лучшей доли в Москву, Санкт-Петербург и другие большие и малые российские города. Живя и работая там более или менее продолжительное время, они не могут не вступать в контакты с местным населением. Независимо от того, под какой фамилией они записаны и какое имя носят, уже не будут теми азербайджанцами, армянами, таджиками и т. д., какими бы стали, если бы родились и воспитывались на родине. Вырастая в русской этнической среде в небольших провинциальных городах или в нивелирующей национальные различия атмосфере мегаполиса, они по своему менталитету ничем не будут отличаться от местного населения. Поэтому результатом будет не грядущее растворение и исчезновение рус-
ского народа под натиском мигрантов, а, скорее, пополнение его путем реализации продуцирующих способностей последних. Толкнуть мигрантов или их детей на путь этнической, конфессиональной, культурной замкнутости может лишь неприкрытая ксенофобия, отбрасывающая человека по признаку национальной и/или конфессиональной принадлежности на обочину жизни.
Задача руководителей диаспор мигрантов-мусульман не в том, чтобы противопоставлять себя местным жителям и отвоевывать какие-то особые права. Да, мы находимся в своей стране и можем жить (по крайней мере, теоретически) там, где нам нравится. Но при этом мы не должны приходить на новое место жительства как завоеватели. Приезжий всегда на виду, с него больше спрашивается и, чтобы добиться успеха, он должен работать больше и лучше, чем местные жители. Если их нравы, обычаи, порядки совершенно неприемлемы для мигранта, то лучше просто уехать на родину или отправиться туда, где культурная среда больше соответствует привычным для него условиям. Некоторые характерные для жизни в мегаполисе черты трудно принять человеку, получившему традиционное воспитание: равнодушие и холодность в отношениях между людьми, разрушение или ослабление родственных связей, отсутствие уважения к старшим и т. д. Но в этом случае никто не мешает сохранять традиционные устои в своей семье.
Об успешной адаптации мигрантов можно будет говорить только тогда, когда чеченца будут воспринимать в первую очередь не как бандита или потенциального террориста, а как хорошего специалиста, дагестанца — как доброго соседа, надежного друга или товарища. Но до достижения такого уровня взаимоотношений предстоит нелегкая каждодневная работа, которая должна вестись обеими сторонами, как принимающей, так и прибывающей. Как и любое явление, полиэтничность и связанное с ней культурное многообразие могут являться фактором, укрепляющим государство, либо, при неравноправии их составляющих, наоборот, быть залогом его нестабильности. Россия с момента своего возникновения всегда была многонациональной державой, и никогда этническое и культурное многообразие не было фактором ее слабости. В самые трудные, решающие для судьбы государства моменты плечом к плечу его защищали представители всех населяющих Россию этносов. Задача настоящего момента состоит в сохранении и приумножении этого потенциала, являющегося залогом будущей стабильности и духовного возрождения Российской Федерации.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 О термине «этнический мусульманин» см., например: Игнатенко А. Выбор мусульман России // Независимая газета, 1999, 3 сентября.
2 Трудно сказать об определенном процентном соотношении среди мигрантов «этнических мусульман» и мусульман по убеждению, но во всяком случае можно утверждать, что первые составляют значительную часть мусульманской диаспоры. Насколько известно автору, подобные исследования пока не проводились.
3 В Подмосковье назревает конфликт между верующими и властью // Независимая газета, 2003, 4 июня; Что стоит за избиением лидера сергиево-посадских мусульман // Московские новости, 2005, 21 октября; http://www.portal-credo.ru. Общероссийская исламская газета обращает внимание губернатора Московской области на дискриминацию мусульман в Сергиевом Посаде. 26.05.2003 г.; Заявление Общероссийского общественного движения Мусульмане России «О дискриминации мусульман в Московской области»; http://www.patriarchia.ru, 29.05.2003 г. См. также: Красноярская епархия разъясняет свою позицию по поводу строительства мечети в г. Ачинске // Там же. 31.07.2007 г. и др.
