CC BY
84РОССИЙСКАЯ МОДЕЛЬ РЫНКА ТРУДА: ЧТО ВПЕРЕДИ?
(статья вторая)
Р. Капелюшников
В первой статье [1] была дано описание реального функционирования российского рынка труда, которое характеризовалось относительно небольшими потерями в занятости и умеренной безработицей; гибким рабочим временем и сверхгибкой заработной платой; интенсивным оборотом рабочей силы и повсеместным распространением "нестандартных" форм трудовых отношений; наконец, невысокой забастовочной активностью. В результате он оказался хорошо приспособлен к тому, чтобы амортизировать многочисленные негативные шоки, которыми сопровождался процесс системной трансформации. Приспособление к ним осуществлялось прежде всего за счет изменения цены труда и его продолжительности и лишь в весьма ограниченной степени - за счет изменений в занятости. В свое время это дало основание Ричарду Лэйарду охарактеризовать российскую модель рынка труда как "мечту любого экономиста-неоклассика".1
"Портрет" второй - официальный
А теперь от "фактического" портрета российского рынка труда обратимся к его "официальному" портрету. Проведем небольшой мысленный эксперимент. Представим, что через сто лет некоему будущему специалисту по экономической истории предстоит написать исследование на тему "Российский рынок труда в конце 20 века". Предположим также, что в силу каких-то причин от интересующего его периода не сохранилось никаких статистических данных или научных публикаций. Вся имеющаяся в его распоряжении информация ограничивается "старым" КЗОТом (действовавшим до начала 2002 г.) и другими законодательными актами вроде законов о занятости, профсоюзах, коллективных договорах и т. д. И вот по этим единственно доступным ему "официальным" материалам он должен реконструировать, как же в условиях переходной экономики работал российский рынок труда. Скорее всего, его реконструкция имела бы очень мало общего с той реальной картиной, которая была нарисована выше.
Layard, R., and A. Richter. Labour Market Adjustment - the Russian Way, 1994 (draft).
1
Российский Экономический Барометр, №1, 2003
9
Исходя из того, что ему удалось бы узнать из нормативных актов, регулировавших трудовые отношения в этот период, он пришел бы к выводу, что российский рынок труда представлял собой крайне негибкую и малоподвижную конструкцию:
а) прежде всего наш вымышленный историк предположил бы, что российская экономика должна была страдать от устойчиво высокой безработицы. Действительно, с формальной точки зрения введенная в России в ней система поддержки безработных являлась не менее, а в чем-то более щедрой, чем аналогичные системы, принятые в странах ЦВЕ. Остановимся подробнее на ее ключевых характеристиках.
Если исходить из установленного законодательством процентного отношения пособий к заработной плате по последнему месту работы безработного, то по данному показателю Россия не уступала другим реформируемым экономикам или даже их превосходила. Что касается продолжительности выплат, то в России она была до недавнего времени единой для всех безработных и равнялась 12 месяцам (только в 2000 г. для некоторых групп это срок был сокращен до полугода). В странах ЦВЕ максимальная продолжительность выплат была обычно короче и, кроме того, сильно дифференцировалась для различных категорий безработных. В большинстве стран мира (включая страны с переходной экономикой) такие категории безработных как уволившиеся по собственному желанию, уволенные за нарушения дисциплины, возобновляющие трудовую деятельность и впервые вступающие на рынок труда либо вообще лишены прав на пособие, либо начинают получать его с задержкой в несколько месяцев. Как правило, оно предоставляется только в том случае, если до обращения в службу занятости безработный в течение определенного периода трудился и с его заработка уплачивались страховые взносы. Однако в России ограничения такого рода почти полностью отсутствовали: статус безработного с правом на получение пособий предоставлялся практически всем обращавшимся в государственные службы занятости, если они не имели работы. При столь мощных стимулах к регистрации высокая открытая безработица должна была бы представляться неизбежной, особенно - в условиях глубокого экономического кризиса;
б) будущему исследователю не оставалось бы ничего другого как заключить, что в российских условиях в динамике как реальной, так и номинальной оплаты труда присутствовал сильный элемент инерции. Официально в России действует сложная система переплетающихся коллективных трудовых договоров. Переговорный процесс захватывает не только отдельные предприятия, но также целые отрасли и регионы. Венчает конструкцию Генеральное тарифное соглашение, вырабатываемое и заключаемое в рамках Трехсторонней комиссии. Условия, закладываемые в коллективные соглашения разного уровня, способны резко ограничивать свободу маневра работодателей. Кроме того, законодательство наделяет профсоюзы настолько обширными прерогативами, что у них, казалось бы, есть полная возможность диктовать свою волю и проводить любые требования о повышении заработной платы и улучшении условий труда. В подобных условиях, казалось бы, трудно ожидать от заработной платы сколько-нибудь заметной гибкости;
в) российское законодательство предоставляет различным категориям работников множество льгот и гарантий, финансирование которых возлагается на работодателей. Отчасти они являются наследием предшествующего экономического режима, отчасти -результатом популистского законотворчества первой половины 90-х гг. (Заметим в скобках, что в большинстве стран мира сектор малого предпринимательства живет по облегченным правилам и на него не распространяются многие нормы, связанные с защитой занятости, тогда как в России никаких специальных изъятий для малого бизнеса до последнего времени практически не существовало.) Говоря иначе, российское законодательство предусматривает очень высокую степень защищенности групп со слабыми конкурентными позициями на рынке труда. Отсюда наш историк мог бы сделать вполне логичный вывод, что в переходной экономике России были сильны "солидаристские" установки, что дифференциация в оплате и условиях труда была очень незначительной и что, возможно, в ней существовала даже опасность излишнего сжатия различий в заработной плате;
Российский Экономический Барометр, №1, 2003
10
г) он решил бы также, что продолжительность рабочего времени в российской экономике была строго унифицированной. Согласно российскому законодательству, стандартная рабочая неделя не может превышать 40 часов, а работать сверхурочно разрешено лишь отдельным категориям работников, но и они имеют право не более чем на 120 дополнительных рабочих часов в год. К этому добавляются жесткие ограничения на заключение трудовых контрактов с неполным рабочим временем;
д) у него не возникло бы ни малейших сомнений, что российская переходная экономика отличалась низким оборотом рабочей силы из-за весьма серьезных издержек, связанных с регулированием численности персонала предприятий. Так, в случае увольнения работника по сокращению штатов работодатель обязан выплачивать выходное пособие, размеры которого варьируют от одного до трех месячных заработков. Для работающих в условиях Крайнего Севера и приравненных территорий (около 10% всех занятых) выходное пособие доходит до шести месячных заработков. Неденежные издержки, сопутствующие вынужденным увольнениям, также достаточно весомы. О предстоящем увольнении работодатель должен сообщить работнику не менее чем за два месяца. Затем не менее чем за два месяца он обязан направить информацию о намечаемом высвобождении в государственные органы занятости, а если оно предполагается массовым, то не менее чем за три месяца поставить в известность профсоюзную организацию. Но самое главное, что до недавнего времени сокращения штатов не могли производиться без согласия профсоюзов. Действовавший закон наделял их фактически правом вето: они могли отказывать работодателю в возможности сокращения численности персонала без объяснения причин и без каких-либо ограничений по срокам (в новой редакции Трудового кодекса это требование смягчено). Снижению интенсивности движения рабочей силы также должны были бы способствовать заложенные в российском законодательстве жесткие ограничения на возможность заключения срочных трудовых контрактов;
е) и, наконец, приняв во внимание те разнообразные права и привилегии, которыми законодательно наделены профсоюзы, будущий историк пребывал бы в полной уверенности, что российской экономике был присущ достаточно высокий уровень забастовочной активности.
В итоге проанализировав все доступные ему свидетельства, он пришел бы к заключению, что российский рынок труда мало отличался от рынков труда других постсоциалистических экономик, а если и отличался, то, скорее всего, в сторону большей неповоротливости и инерционности.
Сравнение этих картин - реальной и нормативной - приводит к достаточно очевидному выводу: подвижность российского рынка труда достигалась не благодаря гибкости существующего трудового законодательства и заключавшихся контрактов, а вопреки им. Пожалуй, самый наглядный пример - задержки заработной платы. Феномен невыплат наглядно показывает, что пластичность, присущая российскому рынку труда, обеспечивалась не содержанием норм трудового права (которые в действительности были и остаются жесткими и чрезвычайно обременительными), а слабостью контроля за их соблюдением.
С институциональной точки зрения своеобразие российского рынка труда (и шире -российской переходной экономики в целом) заключается именно в том, как работают механизмы enforcements - то есть разнообразные механизмы, призванные обеспечивать исполнение законов и контрактов. Каналы, по которым осуществляется enforcement на рынке труда, многообразны. Помимо судебной системы это могут быть надзорные органы исполнительной власти (наподобие Рострудинспекции); профсоюзы, заключающие коллективные договоры и следящие за их выполнением; привлечение работников или их представителей к участию в руководящих органах компаний (таков германский опыт); протестная активность (как организованная, так и неорганизованная); репутационные механизмы (когда предпринимателям с "плохой" репутацией становится трудно находить работников и партнеров по сделкам). Важная роль принадлежит также средствам массовой
Российский Экономический Барометр, №1, 2003
11
информации, которые могут способствовать формированию в обществе негативного отношения к использованию неправовых трудовых практик. Наконец, еще одно, последнее средство, имеющееся в распоряжении работников, - это "голосование ногами", когда ответом на систематические нарушения законов и контрактов оказывается уход с предприятия.
В пореформенной России все эти механизмы действовали поразительно неэффективно. Законодательные предписания и контрактные обязательства успешно обходились или вообще открыто игнорировались без опасений, что за этим могут последовать серьезные санкции. И дело не только в том, что государство не справлялось с функциями гаранта установленных правил и норм. Очень часто оно само выступало их активным нарушителем (не выплачивало заработную плату работникам бюджетного сектора, задерживало выплату пособий по безработице и т. д.). Это резко меняло всю систему стимулов, направляющих поведение участников рынка труда.
Попробуем взглянуть на сложившуюся ситуацию через призму относительных выгод и издержек. В российских условиях их баланс резко смещен в пользу того, чтобы действовать поверх формальных "правил игры": а) издержки, связанные с соблюдением существующего законодательства и действующих контрактов, чрезвычайно обременительны (а в некоторых случаях находятся на запретительно высоком уровне); б) издержки, связанные с нарушением существующего законодательства и действующих контрактов, сравнительно невелики. Не удивительно, что при такой конфигурации издержек и выгод подавляющее большинство участников трудовых отношений предпочитали неформальные способы взаимодействия. И в результате оказывается, что действительный институциональный фундамент российского рынка труда составляли не столько законы и контракты, сколько различные неформальные связи и практики.
