CC BY
907
УДК 821.111(73)-312.1.09
М.Л.Купченко
Роман Курта Воннегута «Колыбель для кошки» как философский роман. Часть 2
В статье рассматривается история эволюции философского романа за три века его существования. На этом фоне отдельно анализируются жанровые особенности романа К. Воннегута «Колыбель для кошки» как философского романа ХХ в. Жанр романа-предупреждения рассматривается как частный случай философского романа. Жанровая специфика анализируется сквозь призму традиционных особенностей философского романа и новаторства автора.
Ключевые слова: жанр, философский роман, роман-предупреждение, роман-гротеск, интеллектуальный роман, литературные ассоциации, пародия, карикатура, интертекстуальность
Marina L. Kupchenko
«Cat's Cradle» by Kurt Vonnegut as the philosophical novel. Part 2
The article deals with the history of the evolution of the philosophical novel during the three centuries of its existence. The specific character of genre of the novel by Kurt Vonnegut «Cat's Cradle» is analyzed separately. «Cat's Cradle» is looked upon as a philosophical novel of the XX century for the warning novel is a particular case of the philosophical novel. The specific character of genre is analyzed in the light of traditional features of the genre and innovations of the author.
Keywords: genre, philosophical novel, warning novel, grotesque novel, intellectual novel, literary associations, parody, caricature, cartoon, intertextuality
Окончание (начало в № 2 (23), июнь за 2015 г.)
Вторая мировая война не обошла Курта Воннегута стороной. Немец по происхождению, американец по рождению, он воевал в Европе в составе американских войск, попал в плен, видел уничтожение Дрездена - бессмысленную варварскую англо-американскую бомбардировку открытого города. Воннегут, убежденный антифашист, увидел и варварство собственной страны. Возможно, это был первый толчок, который со временем приведет его к осознанию того, что политика «демократической» Америки далека от проповедуемых ею принципов, а Соединенные Штаты постепенно, но неуклонно превращаются в мирового жандарма. Он ощутил, что именно от США будет исходить угроза третьей мировой войны, на службу которой со времен Хиросимы и даже несколько ранее (то есть еще до конца Второй мировой войны) поставлен весь громадный научный и технический потенциал этой сильнейшей мировой державы. Проблемы войны и мира, ответственности человека за происходящее, свободы воли и детерминизма, гуманизма в дегуманизированном, технократическом мире, роли науки и научного деятеля в современном обществе обсуждаются в большей или меньшей степени во всех романах Воннегута. Однако в каждом из них вы в качестве основной доминанты рассматрива-
ется одна из этих проблем. Такой доминантой в «Колыбели для кошки» являются проблемы дегуманизации мира и ответственности ученого за свои открытия. Но и тема неонацизма волнует здесь писателя не в меньшей степени. Тема ответственности ученого ярче всего звучит в романе в образе доктора Хонникера.
Доктор Хонникер,лауреат Нобелевской премии, ярчайшая пародия на представления о Разуме в ХХ в. Крупный ученый, один из создателей атомной бомбы, он прожил свою жизнь, ни о чем не задумываясь. Образ Феликса Хонникера, так сказать, «внесценического» персонажа романа, ибо он умер за несколько лет до начала повествования, становится, по сути, главным образом романа, потому что именно с ним связана идея гражданской ответственности ученого за свои открытия, проблема выбора: где и с кем быть. Как будто бы та же самая проблема, что была поставлена по тому же поводу в пьесе Б. Брехта «Жизнь Галилея», но сколь различны ответы! Если в «Жизни Галилея» отчаявшийся Андреас Сарти в беседе с Галилеем восклицает: «Несчастна та страна, у которой нет героев!», на что Галилей горько отвечает: «Несчастна та страна, которая нуждается в героях», то у Воннегута ситуация прямо противоположна. Перед нами не просто Америка без героев, хотя она и остро
42
Вестник СПбГУКИ • № 3 (24) сентябрь • 2015
Роман Курта Воннегута «Колыбель для кошки» как философский роман. Часть 2
в них нуждается, перед нами «немыслящая» Америка. Это особенно страшно, когда речь идет об ученом. Хонникер, гениальный ученый, так и остался в детских штанишках. Люди его не интересуют, они для него не существуют. Он открывает новые способы уничтожения цивилизации, сам ни на секунду об этом не задумываясь. Ему просто интересно «играть» в науку, недаром все самые свои знаменитые опыты он поставил с «оборудованием» из лавки детских игрушек, которые не стоили ему и двух долларов. У него были жена, трое детей, но он не замечал их. Вся его жизнь напоминала вечную «игру в веревочку», разгадывание головоломок, не более. Головоломка атомной бомбы, головоломка «льда-9» решены, и можно идти дальше. Не нужно ни над чем задумываться, ничего читать, ни с кем общаться. Этакая жизнь «для себя» в самом своем зловещем варианте, не случайно автор заставляет своего героя произнести на вручении ему Нобелевской премии самую короткую, самую «невинную» по форме и самую страшную в своей эгоистически отстраненной от мира сущности речь: «Леди и джентльмены! Я стою тут, перед вами, потому что всю жизнь я озирался по сторонам, как восьмилетний мальчишка весенним днем по дороге в школу. Я могу остановиться перед чем угодно, посмотреть, подумать, а иногда чему-то научиться. Я очень счастливый человек»4. Пожалуй, единственным героем, который мог бы произнести нечто подобное, если бы был ученым, в классической литературе ХХ в., является Мерсо из «Постороннего» Камю. Действительно, большей отстраненности от мира, большего отсутствия интереса к окружающим, большей сосредоточенности лишь на ближайших собственных потребностях (физических или интеллектуальных, в данном случае, не имеет значения) трудно себе представить! Собственно, единственным отличием доктора Хонникера от Мерсо является сосредоточенность второго лишь на своих насущных естественных физических потребностях, тогда как доктор Хонникер удовлетворяет потребности интеллектуальные, но в том же, почти физиологическом смысле. Отсюда и различие результатов содеянного: Мерсо совершает убийство араба, за что приговаривается к смертной казни, д-р Хонникер находит способ уничтожить цивилизацию, за что канонизируется едва ли не в святые от науки и получает Нобелевскую премию. Воннегут развивает линию Камю в новых условиях, в новом историческом и моральном аспекте, его «посторонний» - интеллектуал, и, тем не менее, его жизнь поистине «экзистенция», т. е. буквально «существование». Воннегут хочет довести мораль и суть экзистенциализма до
его логического конца, до абсолютного эгоцентризма, отрицающего ценность любой жизни, кроме собственной, и любого интереса, кроме сиюминутного.
Сквозь призму этой философии просматривается весь мир. Атомная бомба начала новую точку отсчета времени цивилизации: сумеет ли она спасти себя или погибнет. Под этим углом зрения в романе рассмотрены все герои: сознают ли они свою ответственность перед человечеством. В состоянии ли люди, подобные им, ее осознать и спасти мир. В романе рассматриваются два типа современного государства, наиболее характерные для сегодняшней Америки: «демократические» Соединенные Штаты и отрытая правая диктатура Папы Монзано в республике Сан-Лоренцо. Когда вопрос ставится именно так, когда на первый план выдвигается политико-экономическая структура общества и ее влияние на судьбы и мировоззрение людей, когда их философские взгляды, будь то элементарная буржуазная доктрина Кросби или сложное и неоднозначное учение Боконона выступают как результат тех жизненных условий, где они родились, можно ли говорить, что в этом романе Воннегута ставится лишь «неоднозначная проблематика НТР в ее американском своеобразии»5? Подобная оценка выглядит явным сужением проблематики романа, ибо это в гораздо большей степени роман философских систем, которые подвергаются испытанию на прочность и выявляют свою несостоятельность, нежели роман о научно-технической революции. Роман, где каждый персонаж, рассматривается сквозь призму его философских взглядов и мировоззрения, не может быть никаким иным, кроме как философским.
Безразличие к миру и человечеству Хонникера, заинтересовавшегося проблемой «осушения болот для морской пехоты» как проблемой чисто теоретической, «чисто научной» и создавшего «лед-9», способный уничтожить весь мир, есть лишь своего рода прелюдия к роману. В конце концов, самые опасные открытия находятся не только в руках ученых. Как к этому отнесется человечество, насколько серьезно посмотрит оно на то, что наука сделала его достоянием, отдаст ли оно себе отчет в необходимости внимательно анализировать возможные последствия новых научных разработок или окажется столь же детски наивно и слепо, как «вечно восьмилетний» Хонникер и ему подобные? Этот вопрос ставит перед читателем Воннегут и дает на него весьма своеобразный ответ.
Воннегут делает представителями человечества, т. е. наследниками научных открытий, троих детей Хонникера, наследников букваль-
43
М.Л.Купченко
ных, но представляющих собою человечество. Разнообразие типов их личностей несет в себе тоже несомненный отпечаток его размышлений о современной Америке, стране «демократического рая». Характерно, что все дети Хоннике-ра неполноценны в том или ином отношении. Они и не могут быть полноценны, дети лживой и немыслящей Америки. Им с детства внушают превратные представления о мире, заставляя воспринимать их не размышляя, а затем проникнуться ими до такой степени, что эти сведения и идеи начинают представляться им единственной и святой реальностью. А подлинную убогость своего бытия их научат скрывать под солнечно улыбающейся маской счастья, поддерживая убывающие силы каким-нибудь видом наркотика. Именно это и происходит с Анжелой (кстати, ее великанский рост, по-видимому, тоже дополнительный штрих: Анжела - немыслящая «счастливая» Америка, пресловутое «молчаливое» большинство). С детства ее приучили смотреть на отца как на седьмое чудо света, поклоняться ему и ухаживать за ним, как за малым ребенком, и твердо верить в то, что «папа хороший, он и мухи не обидит», что его лишь недостаточно ценят, слишком мало платят, мало прославляют. Совсем как у рядового американца воспитывается уверенность в непогрешимости своей страны и «неблагодарности» всего остального мира за их «цивилизующую» и «направляющую» роль. И личная судьба Анжелы лишь развернутая метафора: ее муж соблазнится не ею, а ее положением, ее состоянием. Обманывая и обкрадывая Анжелу, оставляя ее во все более трагическом одиночестве, он в символическом плане играет роль ее безжалостной родины, беззастенчиво обкрадывающей своих доверчивых детей под маской всеобщей любви и всеобщего братства. Но Анжела, верное дитя Америки, упорно продолжает твердить, что в ее жизни все хорошо, у нее замечательный муж и она ему всем обязана, ибо он поддержал ее в самый трудный момент ее жизни. Она ведет себя как рядовой американец, приученный гордиться «великой процветающей Америкой» и видеть в ней носительницу истины, света и прогресса, и продолжающий упорно повторять эти затверженные штампы, что бы его страна ни делала на международной арене и как бы жестоко она ни относилась к нему самому. Есть у Анжелы и своеобразный наркотик: это кларнет, единственная отдушина ее жизни. Игра под пластинки, транс, в который впадает Анжела во время игры, неслучайно названной рассказчиком «шизофренической», - это тот суррогат и жизни, и искусства, который призван заменить ей подлинную жизнь. Это допинг, без которого
она не может существовать. Отсюда и весьма характерная смерть Анжелы: едва выбравшись на свет после длительного пребывания в подземелье из-за вихрей, вызванных превращением вод морей и океанов в «лед-9», Анжела, заметив свой кларнет, почти маниакально хватает его и сует мундштук в рот, не подумав даже его обработать. Она слишком много пережила, ей надо разрядиться, перестать думать, страдать, бояться, а иного средства у нее нет. Ей срочно необходим ее допинг, и превращение Анжелы в ледяную статую становится в романе трагическим символом: такова судьба недумающих в этом мире. Недумающий обречен, он самоубийца, причем самоубийца бессознательный. Бездумно верящий своим духовным или физическим отцам, он погибает от их рук (Анжела погибает от кристалликов «льда-9», изобретенного ее отцом), и подобная судьба закономерна.
Иную роль призван сыграть в романе образ брата Анжелы - Фрэнклина Хонникера. Нужно сказать, что выбор имен в семье Хонникера явно не случаен: доктора Хонникера звали Феликсом, т. е. счастливым, и он поистине был счастлив, среди творимых им катастроф и несчастий для всего мира, ибо, как уже говорилось, никогда ни о чем не задумывался. Анжела - Ангела, Евангелика несет в себе и в самом деле нечто мученическое, но мученичество и подвижничество ее, в сущности, бессмысленны. Каждое имя в романе обладает двойным смыслом, отражая некоторые аспекты сущности героев. Оно дается им как бы в насмешку. Это целиком относится к Фрэнклину. Фрэнклин для Америки имя прославленное великим борцом за независимость, первым президентом Соединенных Штатов Бен-жаменом Франклином и именем другого президента Франклина Рузвельта, который вывел США из кризиса 1929 г. и руководил ими во время Второй мировой войны. Фрэнк тоже мог бы стать президентом, вернее диктатором Сан-Лоренцо, но его возможное диктаторство, как и вся его жизнь острая и злая пародия на жизнь Б. Франклина. Во Франклине Хонникере, определенно, есть черты, напоминающие его отца, но этими чертами являются не его склонность к науке или теоретизированию, Фрэнк Хонни-кер тоже взрослый ребенок или, как характеризует его автор, «очень невзрослый юноша». И внешность Фрэнка (узкоплечий, остролицый, с близко поставленными глазами, под которыми большие синие круги, огромный жесткий кок на голове, «вроде невероятно высокого волосяного куба с перманентом»), и его занятия до прибытия в Сан-Лоренцо (работа по изготовлению игрушек и игрушечных макетов - по своей любви к игрушкам он напоминает отца) - все
44
Вестник СПбГУКИ • № 3 (24) сентябрь • 2015
Роман Курта Воннегута «Колыбель для кошки» как философский роман. Часть 2
должно было говорить о том, что Фрэнк ни на что серьезное не способен, не самостоятелен, не может ни принимать решений, ни действовать, ни отвечать за свои поступки. Всю жизнь он прятался за чью-то спину, и она ему необходима. Он прятался за спину Анжелы в детстве, он прятался за спину владельца игрушечной лавки, в которой делал макеты, и его жены, с которой обманывал хозяина, он прятался за спину «Папы» Монзано, когда пришлось покинуть Америку, он пытался спрятаться за спину рассказчика, когда нужно было занимать пост диктатора. Фрэнклин по природе своей не может не только брать на себя ответственность, но и просто смотреть правде в глаза. То, что именно он становится министром науки и прогресса Сан-Лоренцо, возведен в ранг генерал-майора и облечен властью, не только выглядит пародией на правительственные кабинеты современных правых диктатур. В этом скрыт более глубокий смысл: Бенджамен Франклин добывал во Франции оружие для восставшей в борьбе за свободу и независимость Америки, Фрэнклин Хонникер обладает самым разрушительным и опасным оружием, которое подарила миру Америка, некогда Бенджамином Франклином освобожденная. Перед нами снова карикатура, выворачивающая историческую аллюзию наизнанку. Образ Фрэнка символичен. Даже своей ущербностью он символизирует современную американскую политическую систему, поддерживающую все реакционные режимы. Сегодняшняя Америка не просто подмяла весь остальной мир под себя, но и поднесла к нему спичку с целью его уничтожить. За два столетия Америка выродилась морально и физически, у нее нет ни высокой цели, ни возможности претворить ее в жизнь, если бы она и появилась. Вся сила в этом устрашающем куске «льда-9», который олицетворяет мощь бездушной военной машины США. А сам Фрэнк - символ основной политической линии США на поддержку своею военной мощью всех реакционных режимов. Эта поддержка осуществляется независимо от формального осуждения некоторых наиболее одиозных из них, что продемонстрировано в романе тем, что Фрэнк, став министром «Папы» Монзано, не мог уже более считаться гражданином США. Однако даже в своей трусости, в вечном страхе взвалить всю тяжесть чего бы то ни было на собственные, а не на чужие плечи, Фрэнк остается типичным американцем современного образца, выродившимся потомком Франклина.
Третьим потомком Хонникера был крошка Ньют. Снова характерное имя - Ньютон, и снова насмешка. Пожалуй, только в Ньюте и есть по-настоящему симпатичные черты. Ньют - гума-
нист, думающая личность, хотя именно он и исключен из колледжа. И это в высшей степени характерно. Думающий человек в США не в почете. Он не может занять солидное положение, ибо может иметь собственное мнение и собственную линию поведения. Он слишком много думает, видит мир не так, как его привыкли видеть окружающие, поскольку они видят мир таким, каким их научили его видеть: как Анжела видит отца добрым, мягким, наивным, погруженным в высокие научные проблемы. Ньют видит мир таким, каков он есть. Отец для него далекий, холодный, страшный человек, играющий в веревочку от рукописи романа, которого никогда не читал. Но роман этот описывал оргию накануне конца света, того самого конца света, который Феликс Хонникер так сильно приблизил своими открытиями. Ньют живет в страшном, враждебном ему мире. И неслучайно он карлик. Красивый, удивительно пропорционально сложенный, но карлик. Он прекрасен, как прекрасен гуманизм вообще, но он слаб и бессилен, как всякий бездеятельный гуманизм. Он смотрит на мир другими глазами, чем его брат или сестра. Он глубже и тоньше чувствует, вернее, разбирается в том, что происходит вокруг него, его позиция ближе к позиции рассказчика, но он пессимист. Его знаменитая картина: колыбель для кошки, выполненная черной сажей, в состоянии лишь символизировать его безграничное отчаяние перед черной, мрачной, неведомой силой, от которой он не знает спасения. Она кажется ему почти мистической и неуправляемой. Она представляется ему той самой силой разрушения, которую символизировал для него его отец. Неслучайно и то, что Ньют остается для Анжелы, благодаря своему росту и разнице в возрасте, вечно маленьким. Она не слушает его рассуждений, постоянно обращаясь с ним, как с глупым малышом, ибо то, что он говорит, часто кажется ей едва ли не ребячьей болтовней ничего не понимающего в жизни человека, поскольку слова Ньюта не похожи на то, что Анжела привыкла считать в своей жизни истиной, на то, что ей в течение стольких лет внушали. Взаимоотношения Анжелы и Ньюта - тоже аллегория. Это прообраз взаимоотношений мыслящей и немыслящей Америки. Гораздо проще отбросить все новое и непривычное, не вникать, высмеять его, нежели посмотреть на мир с другой стороны, а тем более попытаться его изменить. Характерно, что Ньютон действительно оказывается «маленьким». Высказывать здравые, даже глубокие мысли он может, но изменить свою линию поведения, бороться за отстаивание своих идей он в принципе не способен. Он не Ньютон, не первооткрыватель, добивающийся признания
45
М.Л.Купченко
своих истин. Сказать он может, но не больше. И если Анжела просит его замолчать или даже лечь спать, он ей не перечит. Он «послушный» гуманист, легальная оппозиция современной Америки. Неслучайно со «льдом-9» он поступает точно по образцу своих старших брата и сестры: послушно берет один из кусочков смертоносного льда и носит его с собою. Он не думает ни о предосторожностях, ни о возможных последствиях, не пытается ни обнародовать это открытие, ни бороться с ним. Так пассивный гуманист становится, фактически, соучастником преступления, ответственным за все, содеянное всеми членами семьи, т. е. всей страной в равной мере. Обвиняя Ньюта в произошедшей исторической трагедии, Воннегут обвиняет в его лице бездеятельный гуманизм, сознающий опасность происходящего, но чувствующий свое бессилие помешать ему, а потому предпочитающий занять позицию стороннего наблюдателя. Став им, Ньют предает человечество, предает те идеи, которые, казалось бы, исповедовал, доказав этим свое родство с семьей, со своим отцом.
Интересна и еще одна деталь. Уже говорилось о том, что все дети д-ра Хонникера физически неполноценны. Эта физическая неполноценность, ставшая отражением неполноценности внутренней, и ведет их, в конечном счете, к преступлению. Ведь скрыть от человечества тот факт, что исследования их отца были доведены до конца и он успел изобрести смертоносное оружие, оставив его в наследство своим детям и всей цивилизации, заставило их именно наличие у каждого из них по кусочку сосульки «льда-9», делавшего их, бессильных, всесильными в собственных глазах. Благодаря «льду-9» они ощущали свою власть над миром, без которой они вновь превращались в жалкие, никому не нужные и незаметные существа. Конфликт, таким образом, приобретал социальное звучание: мир, где человек, чтобы ощутить себя полноценным, должен идти на преступление, на убийство, порочен. А дети Хонникера идут на преступление. Вернее, на подлинное преступление идет только Фрэнклин Хонникер, но все остальные - его молчаливые соучастники. Чтобы спасти себя от тюрьмы, Фрэнклин открывает секрет «льда-9» «Папе» Монзано, становясь благодаря этому его правой рукой. Купив себе, таким образом, пост при диктаторе, Фрэнклин не задумывается над тем, к каким последствиям это может привести. Думать о серьезных вещах он вообще старается как можно меньше - так спокойнее. И вот результат: Бенжамен Франклин привез оружие для Америки в ее борьбе за свободу, Фрэнклин Хонникер привез из Америки самое смертоносное оружие диктатору Сан-Лоренцо,
дав ему возможность распорядиться им по своему усмотрению. Неслучайно смерть Монзано от «льда-9» и стала причиной глобальной катастрофы - уходящие режимы перед своей кончиной не останавливаются ни перед чем, даже перед подобным безумием. А потому нет большего преступления, чем давать им в руки смертоносное оружие. В лице Фрэнклина Хонникера, как бы играющего в «настоящую» жизнь, заклеймена вся политика современной Америки, идущей по пути наращивания военного потенциала, создания военного психоза, по пути социального безрассудства и безответственности. Эта тема в романе, безусловно, является важнейшей, не теряющей актуальности и сегодня. Но это далеко не единственная проблема, поднятая К. Воннегутом в романе «Колыбель для кошки». Он обращается здесь к некоторым проблемам, ставшим уже классическими в литературе, и дает на них свой оригинальный ответ человека ХХ в.
Одной из таких проблем является проблема воскресения личности, так остро волновавшая европейскую литературу XIX в. В романе она иронически представлена в образе нацистского преступника, бывшего врача Освенцима доктора фон Кенигсвальда. Джулиан Касл и Шлих-тер фон Кенигсвальд - пародийная параллель епископу Мириэлю и Жану Вальжану из «Отверженных» Гюго. Между Каслом и Мириэлем есть явное сходство: их биографии напоминают друг друга. Выходцы из состоятельных семей, ведшие в молодости рассеянный образ жизни, они превращаются после некоего внутреннего обращения в святых подвижников, которым удается обратить других. У епископа таким обращенным является Жан Вальжан, у Касла - доктор фон Кенигсвальд. Но при всем первоначальном сходстве различие между ними неизмеримо больше. То, что у Гюго выполняет своеобразную функцию некоей социальной утопии и социального идеала, в образе «святого» Касла превращается в карикатуру. Касл ни во что не верит. Если он заявляет при первой встрече с рассказчиком, что Швейцер хоть и не его герой, но помог стать Иисусу Христу его героем, то через несколько минут заявляет, что все на свете бессмыслица и что он говорил об Иисусе лишь потому, что нужно «упражнять голосовые связки, чтобы они хорошо работали, когда придется сказать что-нибудь действительно важное»6. Но ему так и не придется сказать что-либо важное. Его жизнь, казалось бы полная смысла и гуманизма, на самом деле - полная бессмыслица. Как сообщает автор, «двадцать лет он вел абсолютно бескорыстную жизнь, тогда как до этого он был известен читателям иллюстрированных
46
Вестник СПбГУКИ • № 3 (24) сентябрь • 2015
Роман Курта Воннегута «Колыбель для кошки» как философский роман. Часть 2
журнальчиков не меньше, чем Томми Манвиль, Адольф Гитлер, Бенито Муссолини и Барбара Хаттон»7. Характерно уже само перечисление имен, с которыми сравнивается популярность Касла периода его «корыстной» жизни. Воннегут подчеркивает, что для среднего американца Томми Манвиль, Адольф Гитлер, Барбара Хаттон и Джулиан Касл, миллионер, пьяница и развратник, - существа одного порядка. Это просто знаменитые личности, на которых нужно глазеть, раскрыв рот, и чьею жизнью стоит подробно интересоваться в разных видах хроники. Более того, этим сопоставлением подчеркивается не только аполитичность среднего обывателя, но и выявляются методы оглупления масс американскими средствами массовой информации, сознательно ставящими на одну доску спортсменов, крупных дельцов, кинозвезд и опасных политических преступников с целью запутать и отвлечь общественное мнение от истинно важных и острых политических и социальных проблем.
Пытаясь изменить свою жизнь и создав «Обитель надежды и милосердия в джунглях», Джулиан Касл и в роли святого так же далек от истины, как и в роли миллионера-сахарозавод-чика, поскольку ни надежды, ни милосердия его «Обитель» дать жителям Сан-Лоренцо не может. Именно эту мысль должен был подчеркнуть и его «Жан Вальжан» - доктор фон Кенигсвальд.
Доктор Шлихтер фон Кенигсвальд, так преданно служащий спасению несчастных в «Обители Надежды и Милосердия в джунглях», в прошлом убил в Освенциме столько людей, что, как говорит Джулиан Касл, «если он будет продолжать такими темпами спасать жизни направо и налево, то число спасенных им людей сравняется с числом убитых им же примерно к три тысячи десятому году»8. Это удивительное превращение нацистского преступника в гуманиста такая же карикатура, как и все остальное. Воннегут отнюдь не романтик. Он не верит в подобные идиллии. Он вообще не верит в могущую силу добра, столь характерную для писателей предшествующего столетия. Он разуверился и в самом понятии «добра», и в возможности его реализации в современном мире. Что есть «добро»? Жизнь? Но она представляет собою сплошные страдания, особенно при диктатуре «Папы» Монзано, и доктор фон Кенигсвальд, спасая больных для этого мира, вряд ли оказывает им подлинную услугу. В сущности, он остается все тем же нацистским палачом, растягивающим мучения своей жертвы, ибо в данном случае пациенты превращаются в жертвы во времени. Совершая «обращение» Кенигсвальда, Воннегут вовсе не хочет, чтобы читатель в это искренне поверил. Он хочет лишь провести страшную
в своей философской сущности параллель: «рай», созданный «демократической» Америкой на подвластных ей территориях, мало чем отличается от нацистского ада. Более того, бывшие нацистские преступники прекрасно в нем себя чувствуют. Понятие «добра» в современном мире размывается, его больше нет. Страшный ответ века ХХ веку XIX, закрепленный в эволюции рассказчика, превращающегося в конце романа из гуманиста в преемника Папы Монзано.
В романе, как и во всем творчестве Воннегута, есть и иной вид преемственности литературных традиций: создание собственного географического мира, отражающего мир реальный, и переходящие из романа в роман персонажи. Традиция, идущая от Бальзака (переходящий персонаж), через Золя (члены одной семьи и городок Плассан, в котором легко угадывается Экс) вплоть до Фолкнера с его округом Йокнапатофа, в котором каждый узнавал Лафайет. У Воннегута тоже есть свой городок - Илиум, в который превратился под его пером хорошо ему известный Шекенди. Илиум тоже населен персонажами, проходящими через серию романов, но «Колыбель для кошки» стоит в этом плане особняком: общих героев с другими романами нет, есть только общая территория - Илиум - становящаяся микромоделью США. И в этой микромодели детально анализируются наиболее характерные для Америки ХХ в. психосоциальные типы. Именно характер их анализа и создает неповторимую специфику романа.
Ирония, гротеск, сатира были характерны для философского романа еще в XVIII столетии. Но Свифта и Вольтера волновали воплощенные в их образах идеи, а не психология персонажей. Исключением, как всегда, был Дидро. Его психологический анализ ближе по глубине к психологическому анализу писателей XIX или даже ХХ в., но среди них в жанре философского романа почти нет сатириков, кроме А. Франса и частично Флобера. Именно эту нишу и занимает К. Воннегут. Ему удается весьма удачно и оригинально использовать рамки философского романа, создавая, с одной стороны, типичный сатирический роман идей в духе XVIII столетия, а с другой стороны, глубоко проникнуть в те социальнопсихологические типы, которые создает современное общество. Даже бегло обрисованные второстепенные в сюжетном строении романа персонажи (Кребс - председатель комитета поэтов и художников в защиту немедленной ядерной войны) - в идейном замысле таких персонажей быть не может - глубоко разработанные и весьма характерные для современной Америки психосоциальные типы. От того, что анализ их выполнен зачастую в гротескных тонах, они
47
М.Л.Купченко
не становятся менее жизненными и типичными, но зато становятся в гораздо большей степени символичными, а иногда и эмблематичными. Таковы, например, дети Хонникера.
Близок семье Хонникеров и доктор Брид, некогда заведовавший лабораторией, где работал Хонникер, а ныне вице-президент Всеобщей сталелитейной компании. Доктор Брид - явление важнейшее и необходимейшее во всей идейной системе романа. С точки зрения сюжета, он мог бы и вообще не существовать. Но с точки зрения идейного замысла романа, он один из центральных персонажей. Доктор Брид первым знакомит нас не только с личностью Хонникера, как он ее понимает, и с теоретическими основами возможного получения «льда-9», но и со своим взглядом на мир, на «чистую» науку, что, в сущности, и является в романе главным. Бизнесмен от науки, создавший себе громадное состояние на выполнении военных заказов. Брид считает себя, д-ра Хонникера и им подобных истинными учеными. Такими, как они, управлять невозможно, считает он, ведь изобретают они не новую щетку для стекла автомобиля, т. е. не нечто действительно полезное для человека, а «расширяют познание мира» и работают «только для этой цели». Всеобщая сталелитейная компания - единственное место в мире, где «нанимают людей для чисто исследовательской работы», как заявляет Брид. Однако сразу же поясняет он, «никакой щедрости тут нет. Новое знание - самое ценное на свете. Чем больше истин мы открываем, тем мы становимся богаче»9. Демагогические речи Брида звучат по видимости справедливо. Но автор сразу же развенчивает его цели. Развенчание начинается уже с того, что у Всеобщей сталелитейной компании, которая, в принципе, может заниматься весьма мирными делами, чисто военные интересы. Она действительно становится тем богаче, чем больше научных истин заставляет служить военным целям. Ее заказчики - генералы, которые постоянно осаждают ученых, занимающихся «чистой» наукой, просьбами открыть очередную «истину», чтобы решить очередную военную «проблему». Так появляется атомная бомба, так появляется «лед-9». А люди «чистой» науки, богатеющие на том, что называют «концом света», никогда не задумываются над тем, что они несут миру, как не задумывался об этом Хонникер-старший. Когда ему сказали после взрыва атомной бомбы в Хиросиме: «Теперь наука познала грех», он в ответ спросил: «А что такое грех?». Не задумывается над возможными последствиями исследований своей фирмы и доктор Брид, точнее не хочет идти в этих размышлениях слишком далеко. Он понимает, что «лед-9» - это «конец
света», но тешит себя мыслью о том, что «лед-9» не существует. А если бы существовал или мог бы появиться на свет, лаборатория Брида никогда не приостановила бы работу над ним. То, что нужно генералам, несет деньги, а что несет деньги, для людей, подобных Бриду, свято. Тех, кто всего лишь пытается разобраться в возможных последствиях «льда-9», д-р Брид называет «молодчиками из желтой прессы», именно этот термин он обращает к рассказчику, старающемуся вникнуть в возможные последствия открытии «льда-9».
Таким же, как д-р Брид, был и его сын, талантливый ученый, не задумывавшийся об этической стороне научных открытий, но взрыв атомной бомбы открыл ему глаза на вещи. Хоть и поздно, но он порвал с концерном, уехал в Европу и стал в Риме скульптором. Поступок сына достойнее поступка отца, но и это не выход. Только уйти, перестать быть соучастником, мало, утверждает роман. Подобный уход есть тоже своего рода невмешательство. Переживать, пить виски с горя и даже ваять прекрасные статуи - это еще не путь спасения цивилизации. Сын Брида остается сыном Брида. Существенной деталью романа является и тот факт, что дети Хонникера многими считаются детьми Брида. Для автора этот вариант вполне возможен, ведь Хонникер и Брид почти одно и то же. Различие лишь в больших теоретических способностях Хонникера и большей житейской хватке и деловой приспособленности Брида. Там, где они находятся, проходит не «передний край науки», как о том гласит лживая мемориальная доска, посвященная Хонникеру, а передний край битвы обезумевших магнатов военно-промышленного комплекса за уничтожение человечества. Задумается ли об этом человечество, над которым заносится меч, сумеет ли спасти себя? В этом главный вопрос романа. И ответ на него в романе довольно пессимистичен. Те представители цивилизации, которых мы встречаем в романе, никак не могут быть отнесены к ее спасителям.
В первую очередь, это супруги Кросби. Пара весьма характерная для сегодняшней деловой Америки. Лоу Кросби относится к тем деловым людям, которые готовы ехать куда угодно, приветствовать какие угодно идеи, делать что угодно, лишь бы это приносило ощутимый доход. Он едет в Сан-Лоренцо именно потому, что там «твердая» власть. Как истинный бизнесмен, он всегда готов приветствовать любую диктатуру, если она обещает ему заключить выгодную сделку. Более того, именно диктатура ему и нужна, ибо, чем более жестокая власть в стране и нищий и невежественный народ, тем дешевле рабочая сила и больше доходы.
48
Вестник СПбГУКИ • № 3 (24) сентябрь • 2015
Роман Курта Воннегута «Колыбель для кошки» как философский роман. Часть 2
Сан-Лоренцо для Кросби и ему подобных - истинный рай на земле, ибо здесь, среди забитого, измученного и голодного народа они смогут стать настоящими промышленными королями, которым не нужно думать даже и о таких мелочах, как профсоюзы, забастовки и другие формы борьбы трудящихся. Люди, подобные супругам Кросби, прославляющие «дисциплину» «Папы» Монзано, основанную на страхе перед «крюком», никогда не выступят против «льда-9», ибо подобные изобретения укрепляют их власть и, следовательно, делают их богаче. Эти люди коммуникабельны и любвеобильны, когда речь идет об общении с «им подобными». Они постоянно собирают вокруг себя компании «хужеров» или «корнельцев» и образуют другие «гранфалло-ны», пользуясь терминологией Боконона, но они никогда не будут бороться с тем, что может быть использовано в качестве устрашения вместо «крюка». Атомная бомба, «лед-9» или что-либо другое, не все ли равно, если при помощи этих вещей можно держать в страхе целый мир, который превратится в безропотных жителей Сан-Лоренцо и будет работать на тебя. Они всегда будут жить так, будто их эта опасность лично не касается, будто сами они будут жить вечно и лишь пожинать плоды чужого труда. Именно о пессимизме автора в его социальных прогнозах говорит тот факт, что супруги Кросби выжили после всемирной катастрофы, тогда как супруги Минтоны погибли.
Минтоны - любопытный тип, характерный для идейно-философской и психосоциальной образной системы романа, без анализа которого невозможно до конца раскрыть взгляд на мир самого автора. Минтоны - именно тип, потому что супруги Минтоны, образующие по терминологии Боконона «дюпрасс», т. е. идеальную супружескую пару, настолько слились друг с другом, что о них можно говорить как об одном человеке, как о типе личности. Кроме того, они в романе единственные, если не считать рассказчика, самостоятельно мыслящие американцы, пытающиеся к тому же что-то сделать для реализации своих взглядов и улучшения мира. Именно им доверено автором внести в роман тему, роднящую его с «Бойней № 5», тему Второй мировой войны, которая не переставала волновать Воннегута, и связать эту тему с проблемами современности.
Минтоны - дипломаты, точнее, посол и его супруга, пострадавшие во времена маккартизма за то, что Клэр Минтон позволила себе в корреспонденции из Пакистана для «Нью-Йорк Таймс» написать, что американцев отнюдь не везде и не всегда любят. Скорее наоборот, их большей частью ненавидят, и нужно исходить во взаимоот-
ношениях с другими нациями из этой реально существующей ненависти, а не из несуществующей любви. Эта статья Клэр стоила карьеры ее мужу. В «демократической» Америке, всегда внимающей голосу «истины и справедливости», слова Клэр воспринимаются как наглая ложь. Однако сама идея статьи Клэр не только разделяется автором, но является одной из главных, побудивших его взяться за перо. Он, конечно, пытается смягчить звучание фразы о ненависти к Америке в остальном мире словами о том, что во многих местах разных людей не любят. Однако смысл романа в том, чтобы вскрыть реальные и обоснованные причины всеобщей нелюбви к Америке, стране Бридов, Кросби и Хоннике-ров, без зазрения совести эксплуатирующей весь мир и готовящей ему гибель.
Существенно, что именно Хорлину Минтону, потерявшему на войне сына, Воннегут вкладывает в уста речь на дне поминовения «Ста мучеников за демократию». В образе «ста мучеников» Воннегут выразил многие аспекты своего отношения к войне и роли в ней Америки. Снова звучат мотивы, хорошо известные по «Бойне № 5»: бессмысленность гибели людей на войне, гибели «детей», ибо все люди чьи-нибудь дети. Однако здесь поднимается и другая тема, которая в «Бойне» не затрагивалась: Америка пыталась вывезти «туземцев» на убой. Минтон, как и Воннегут, воспринимает здесь Вторую мировую войну как войну империалистическую, как возвращение ко всеобщему варварству, как позор человечества, совершаемый под благовидным лозунгом борьбы за родину, когда в память погибшим приносятся не братская любовь, мудрость новых поколений и свет истины, которые сменили глупость и жестокость, приводящие к войнам, и которые могли бы хоть частично оправдать понесенные человечеством жертвы,а проволочные венки с атласными лентами, призванные лишь подтолкнуть к разжиганию новых войн, новых распрей, новых варварских убийств. Неслучайно по такому поводу, как «День ста мучеников за Демократию» даже жалкая Сан-Лоренцо с ее шестью устаревшими военными американскими самолетами устраивает свой военный парад.
Следует отметить, что в оценке Второй мировой войны в данном романе как будто бы выпадает из поля зрения автора важнейший аспект этой войны - ее антифашистское содержание. Однако необходимо учесть специфический подход Воннегута к данной теме: он смотрит на прошлую войну глазами человека современной Америки. Эта Америка все более напоминает не демократию, за насильственное насаждение которой по всему миру она якобы борется, а тоталитарное
49
М.Л.Купченко
государство с явно агрессивными намерениями, близкое уже по духу к фашизму. Страна, варварски разрушившая Дрезден и Хиросиму, не имеет права говорить о мучениках за демократию, она давно ее предала. Но самое печальное то, что те, кто все понимает, те, кто по выражению Гюго «мыслит и страдает», сами обречены в этом жестоком мире. Это должна подтвердить в романе и судьба Минтонов. Если Кросби выживают при любой ситуации, то Минтоны погибают при первом «ударе грома». Гибнут достойно, благородно, героически, высказав, даже не подозревая того, что говорят перед смертью, то, что составляло главную вынесенную ими из жизни истину, но гибнут неизбежно. Их смерть должна была подчеркнуть горькую мысль автора о том, что все лучшее в современной Америке обречено на гибель.
Заслуживает внимания в романе и образ рассказчика. Перед нами не сторонний наблюдатель, фиксирующий события, а один из немногих героев романа, кто действительно пытается активно вмешиваться в жизнь, действовать. Именно он задумал книгу о Хонникере как об одном из создателей атомной бомбы, причем, отнюдь не с целью прославить Хонникера, а для того, чтобы продемонстрировать уровень современного варварства и ту гибельную пропасть, на краю которой оказалось современное человечество. Именно рассказчик первым задумывается о той опасности, которой грозит миру «лед-9», упрямо не желая воспринимать гипотетическое открытие этого вещества лишь как чисто научно-теоретический шаг. В своей жизни рассказчик пытается совершать благородные поступки, поддерживая тех, кто, как ему кажется, несправедливо страдает от холодности окружающих. И здесь проявляется первый иронический штрих автора в портрете своего героя: его не понимают и им возмущаются не только люди, подобные Бриду, естественно являющиеся его антиподами, ему платит черной неблагодарностью, изуродовав его квартиру и убив его любимого кота, и поэт Шерман Кребс, которого рассказчик пожалел как неимущего. И виноват в этом сам рассказчик - он не понял всей серьезности слов Кребса, когда тот многозначительно представился ему: председатель национального комитета поэтов и художников в защиту немедленной ядерной войны. То, что могло показаться при первой встрече на коктейле у знакомых шуткой, вовсе не оказалось таковой при ближайшем рассмотрении. И хотя рассказчик говорит нам, что Кребс отвадил его от нигилизма, ранее свойственного в некоторой степени и ему самому, смысл образа Кребса, лишь эпизодически появляющегося на
страницах романа, гораздо шире: перед нами не просто нигилист, это новый тип носителя современной фашистской идеологии, постепенно захватывающей Америку. Неслучайно Кребс -«поэт», т. е. представитель культуры. В его лице автор представил крайнюю степень возможной деградации современной буржуазной культуры, которая приобретает социальную опасность.
Шерман Кребс на многое раскрывает глаза герою, но сам рассказчик по ходу повествования, как это поначалу, ни кажется странным, становится не более, а менее активным. Для автора эволюция рассказчика - естественная закономерность. Человек, обладающий активной, самостоятельной жизненный позицией, столь редкой для современной Америки, способный увлекаться и вдохновляться красотой (оба эти понятия сливаются в образе Моны Эймонс, несущий в романе важный философский смысл), далекий по видимости от Лоу Кросби и близкий по духу Минтонам, в конце романа сам оказывается сторонним наблюдателем, выжившим в результате катастрофы и даже по-своему счастливым. Связано это с усвоением рассказчиком философии Боконона, которой в романе уделяется большое место. Под влиянием этой философии рассказчик начинает смотреть на мир более иронически и отстраненно. Его собственная былая активность в конце романа кажется ему несколько смешной, неслучайно повествование ведется слегка иронично по отношению к тому человеку, каким он был в описываемые времена. Более того, пессимизм - главное качество, которое характеризует не только рассказчика (недаром уходящая от него вторая жена говорит ему, что с таким пессимистом оптимисту жить невозможно), но и самого автора, ибо он считает человека существом слабым, неспособным подняться над среднеобывательским уровнем мышления. Это подчеркивается в романе дважды: реакцией Минтонов, людей, бесспорно, мыслящих, на свою отставку за честность, их грустью об испорченной карьере, и реакцией рассказчика на известие о том, что он станет на острове преемником «Папы» Монзано. В одно мгновение рассказчик буквально перерождается. Он, только что возмущавшийся диктатурой, едва услышав, что должен будет занять место диктатора, не только начинает относиться к себе с большим уважением и ведет себя с большей важностью, хотя быть президентом Сан-Лоренцо не столь уж завидная и почетная должность, но и мгновенно усваивает все замашки диктатора. Более того, его мысли становятся точной копией мыслей Монзано. Так Воннегут проводит свою мысль о том, что не человек избирает свою судьбу, а она его, как бы буквально истолковы-
50
Вестник СПбГУКИ • № 3 (24) сентябрь • 2015
Роман Курта Воннегута «Колыбель для кошки» как философский роман. Часть 2
вая старую французскую поговорку: «noblesse oblige» (положение обязывает). Человек слаб, амбициозен, жаден, склонен к компромиссам. Но не это самое главное. Подобное превращение ставит под сомнение самую идею возможности обладания человеком свободы воли в современном обществе, что отнюдь не противоречит общей концепции романа. Противоречие здесь лишь кажущееся. Оно-то и выражает сущность авторского пессимизма, его подлинные причины и наиболее полно воплотилось в концепциях и теориях Боконона.
Собственно, пессимизм такого рода не нов в философском романе ХХ в. Он ярко проявился в творчестве А. Франса, причем не только в «Острове пингвинов», где история пингвинов (человечества) вечно движется по замкнутому кругу, но и в знаменитом «Сне Сатаны» из «Восстания ангелов», где Сатана отказывается от восстания, поняв бесперспективность попыток что-либо изменить в мире. Пессимизм Воннегута близок пессимизму Франса, но еще более безнадежен. Надежду на возможность разумного изменения мира Франсу дала Октябрьская революция в России. У Воннегута такой надежды нет. Судя не только по контексту данного романа, но и в масштабах всего творчества, реального выхода из исторического тупика, в котором оказалось современное общество, он не видит. Для него в истории меняются лишь формы и личности, т. е. костюмы и маски, сущность же остается неизменной. Она бездушна, бесчеловечна, но бесполезно пытаться в ней что-либо менять.
Возникает вопрос о том, что в таком случае может оказаться целительным для этого порочного мира, что есть для него «добро», что здесь всемогуще и всесильно. Быть может это ложь, «ложь во спасение», «святая ложь»? Такого рода постановка вопроса не является для Воннегута парадоксальной. Там, где бессильна истина, где ее преследуют, ложь становится всесильной. Общество, основанное на лжи и все пронизанное ложью, действительно сделало ложь всемогущей. В своем весьма пессимистическом взгляде на мир и перспективы развития общества Воннегут пытается решить вопрос о том, справедлива ли и имеет ли смысл борьба за истину, не находится ли мир в том положении, когда единственным, что ему может помочь, является ложь. И снова у Воннегута есть предшественники в европейской литературе.
Господа! Если к правде святой
Мир дорогу найти не умеет -
Честь безумцу, который навеет
Человечеству сон золотой!10 -
восклицал еще Беранже. Воннегут уже не верит в «золотые сны», но истоки современных лжеучений, пытающихся хоть как-то облегчить современному человечеству его существование в этом отнюдь не лучшем из миров, он исследует. С этой целью и введен в роман главный в его философском замысле образ философа-само-учки Боконона.
Характерна биография Боконона. Он родился в 1891 г. в состоятельной негритянской семье на острове Тобаго. Огромное количество приключений, выпавших на его долю, связанных с морскими путешествиями, Первой мировой войной и восстаниями за независимость можно сравнить разве только с приключениями вольтеровского Кандида и его мудрого наставника философа Панглоса. Но в отличие от Панглоса, которого никакие несчастия не могли отучить от приверженности оптимистической философской формуле, являющейся отголоском философии Лейбница, о том, что «все к лучшему в этом лучшем из миров», Лайонел Бойд Джонсон, он же Боконон на наречии жителей Сан-Лоренцо, пришел к выводам более реалистичным, напоминая в этом отношении скорее Кандида. Однако вывод Кандида о том, что «каждый должен возделывать свой сад», Боконон истолковывает весьма своеобразно. Он приходит к выводу о том, что человек, живущий на земле в неисчислимых страданиях, не может рассчитывать в жизни ни на какую иную реальную помощь, кроме лжи. Творить эту ложь и становится смыслом его жизни.
Следует отметить, что сравнение Боконона с вольтеровскими героями отнюдь не является натяжкой. Роман построен по принципу широких литературных ассоциаций и реминисценций. Они должны помочь читателю расширить горизонты книги, показать новые исторические условия и провести новые параллели к старым ситуациям, а потому и продемонстрировать новые варианты решения старых задач. Подобная интертекстуальность вообще, как уже было продемонстрировано, характерная черта «Колыбели для кошки», поскольку в романе анализируются ответы на одни и те же вопросы разных эпох, и выявляется специфика их постановки и разрешения в ХХ в. Неслучайно тройке героев Вольтера - Кандиду, Панглосу и Кунигунде - противопоставлена современная параллель - Боконон, Маккейб и Мона Эймонс. В плане подобных литературных ассоциаций Сан-Лоренцо вполне воспринимается как карикатурная модель современного Эльдорадо. Особенно тот момент, когда мыслящие и добрые энтузиасты Боконон и капрал Маккейб решили осуществить на острове социальную утопию:
51
М.Л.Купченко
разделить весь национальный доход между всем взрослым населением Сан-Лоренцо поровну, изгнав предварительно с острова всесильную сахарную компанию Касла, что должно было, по-видимому, вызвать у читателя ассоциацию с национально-освободительными революциями. Однако ничего стоящего из этой затеи не получилось: единственный раз, когда доход действительно делился, он составил в пересчете на каждого жителя 6,5 доллара.
Нищая страна так и осталась нищей, что вполне закономерно, поскольку «спасители» страны ничего не сделали для того, чтобы она стала богаче. Утопические методы, волюнтаристские подходы к современной экономике должны продемонстрировать свою несостоятельность. Другое дело, что и сам автор смотрит на всевозможные национально-освободительные движения аналогично. Они бессильны изменить реальную картину мира, считает он. Неслучайно народ на Сан-Лоренцо остается пассивным и безучастным ко всему, что происходит на острове, кроме боконизма. Он безучастно смотрел на бесконечную цепь сменяющихся колонизаторов, поочередно присваивавших себе остров. Столь же безучастно смотрел он на действия сахарной компании, подлинного владельца острова, которая не платила ни гроша, так как сама едва сводила концы с концами, что, однако, не помешало Каслу, держателю контрольного пакета акций, стать мультимиллионером. Безучастно смотрел он и на новые идеи, которые нес ему Боконон в виде утопии всеобщего равенства и братства. И тогда Боконон пришел к новому выводу: человеку нужны не истина и справедливость, а убаюкивающая ложь и игра в напряженную жизнь. Человека нужно отвлечь от убогости его реального бытия и разыграть на его глазах драматический фарс, в котором он будет играть роль стороннего наблюдателя или статиста, но ему самому будет казаться, что он активно действующая личность. Жизнь превращается в спектакль, в пьесу, где заранее распределены роли и где может участвовать любой желающий.
Боконон развивает теорию динамического равновесия, высказывая мысль о том, что здоровое общество можно построить, только если «противопоставить добро злу и поддерживая высокое напряжение между тем и другим»11. Так рождается разделение ролей: Боконон будет играть роль преследуемого святого, воплощающего добро, Маккейб - тирана, воплощающего зло. По великому закону масок, согласно которому, по мнению Воннегута, человек, в конце концов, входит до конца в ту роль, которую играет, Маккейб незаметно для себя становится подлинным тираном и злодеем, по-настоящему воз-
ненавидев Боконона, заставившего его играть подобную роль. Такого рода превращение, с точки зрения автора, закономерно, поэтому он демонстративно дублирует ситуацию, едва не превратив рассказчика в тирана Сан-Лоренцо. Он заставляет его понять, что «Золотой век должен подарить людям нечто более существенное, чем святого у власти, что всем надо дать много хорошей еды, уютное жилье, хорошие школы, хорошее здоровье, хорошие развлечения и, конечно, работу всем, кто хочет работать, а всего этого ни я, ни Боконон дать не могли»12. А потому зло следует и дальше держать во дворце, а добро - в джунглях. Воннегут как бы пародийно истолковывает знаменитый лозунг якобинцев: «Мир хижинам, война дворцам!», демонстрируя при этом полную бессмысленность победы какой-либо из сторон. В динамическом напряжении его философской системы победы быть не должно, ибо она неизбежно обратится в поражение. Неслучайно четырнадцатый том сочинений Боконона озаглавлен почти в духе трактатов Руссо: «Может ли разумный человек, учитывая опыт прошедших веков, питать хоть малейшую надежду на светлое будущее человечества?». Ответ тоже вполне в руссоистском стиле: «Нет». Так Боконон, сделав человека, подобно Фейербаху, главным объектом поклонения своей религии, закрывает ему всякий выход и даже лишает его всякой надежды на будущее в социальном плане. И хотя позиция автора несколько шире позиции Боконона, как видно в конце романа, его общая пессимистическая концепция несомненна, что связано с общей историко-философской позицией Воннегута. Не признавая современного общества, отрицая его право на существование, ярко изображая его пороки и преступления, Воннегут не видит, однако, выхода из создавшегося исторического тупика ни для метрополий, ни для слаборазвитых стран. Отсюда попытка создания образа хитрого, но умного и доброго лжеца, пытающегося своею ложью облегчить жизнь человеческую, этакого варианта горьковского Луки конца века.
Но автор сам ощущает слабость такого варианта решения проблемы. Отсюда и конец романа, где Боконон, фактически, совершает преступление. Поскольку золоченая лодка поплыла, и, как и было предсказано в его книгах, настал конец света, выжившие после бурь жители Сан-Лоренцо обратились к своему пророку с просьбой разъяснить им, что теперь делать. Боконон заявил, что, по-видимому, богу они надоели, что он хочет их убить и им из вежливости надо умереть самим. В результате сотни людей тут же убили себя «льдом-9». Сам Боконон, конечно же, убивать себя не собирался, он остал-
52
Вестник СПбГУКИ • № 3 (24) сентябрь • 2015
Роман Курта Воннегута «Колыбель для кошки» как философский роман. Часть 2
ся жив и даже написал об этом записку. Цинизм такого поведения возмутил даже рассказчика, однако Мона Эймонс тут же возразила ему, заявив, что вряд ли он бы стал воскрешать хоть одного мертвеца, если бы мог, и что для многих такая смерть - выход и, притом, единственный. Характерно, что после этих слов Мона и сама тут же кончает с собой. После этого заключительного аккорда боконизма возникает и последняя цитата из книг Боконона в романе. Это заключение всех его книг, в котором говорится, что если бы автор был помоложе, он тоже лег бы на горе со своею рукописью под головой и принял бы отраву, показывая длинный нос богу. В этих словах чувствуется не только трагизм воннегутовского восприятия мира, но и внутреннее несогласие с подобным решением. Автор сам осознает порочность боконизма, но его герои не могут выйти из мрачного тупика авторского мировосприятия. «Показать длинный нос богу», несправедливо устроившему мир и уйти из него в знак протеста, не выход, но идейные лабиринты современного мира заводят лишь в новые тупики.
Современный мир кажется Воннегуту в значительной степени миром каннибалов, что ярко воплощено в муравьином питомнике Фрэнка, где между жизнью муравьев после мировой катастрофы и миром людей проведена конкретная и весьма страшная параллель, воплощающаяся в классические формулы социал-дарвинизма. Воннегут не согласен с этим, но жизнь сталкивает его с подобными явлениями постоянно. Мир, где люди убивают и себе подобных, и истину, и красоту для того, чтобы кто-то мог существовать с полным для себя удовольствием, порочен, но мира, построенного по иным принципам, автор «Колыбели для кошки» предложить человечеству не может.
Однако в романе есть один образ, который имеет, не столько социально-философский, сколько символический смысл. Это Мона Эймонс. Образ прекрасной Моны, рекламы Сан-Лоренцо, должен был воплотить идеал красоты, добра и истины, слитых воедино, простой, как все великое, открытый и доступный всему миру. Мона, действительно, как бы приподнята над обыденной жизнью, она по-своему даже равнодушна к ней, не замечая ни поклонения окружающих, ни «Папы» Монзано, ни бросаемых на нее взглядов. Душа ее, ее боконистская любовь к человеку открыты всем. Мону нелегко понять, ее невозможно «присвоить», она сама по себе, она независима и самостоятельна. Но при всей этой самостоятельности и она оказывается связанной цепью условностей, и она в плену своего времени. Добровольная смерть Моны должна была знаменовать собою кульминацию романа:
мир, из которого уходят красота и истина, погиб окончательно.
Философские размышления К. Воннегута о судьбах современной цивилизации приводят его к весьма неутешительным выводам. Вся философская ткань романа, наполненная саркастическим обличением, звучит грозным предупреждением миру, поставившему себя на грань катастрофы. Не будучи в состоянии разрешить те острейшие проблемы, которые он в романе затрагивает, Воннегут обращается к коллективному разуму человечества, преодолевая, таким образом, собственный пессимизм. В целом, не следует, однако, и безгранично преувеличивать этот пессимизм: тот, кто обращается к жанру философского романа, верит в разум, ибо этот жанр по природе рационалистичен, обращаясь непосредственно к разуму читателя, а тот, кто верит в разум, не может быть законченным пессимистом. Именно об этом говорит и последующее творчество К. Воннегута.
«Колыбель для кошки» оказался важным этапом не только в творчестве К. Воннегута, но и интересным образцом жанра философского романа ХХ в. Некоторые жанровые особенности уже рассматривались, но подводя итог анализу романа К. Воннегута «Колыбели для кошки» и его жанровых особенностей, хочется выделить главную из них. Ею стало не широкое использование литературных ассоциаций и исторических аллюзий, что достаточно характерно для литературы XIX-XX вв., так называемая интертекстуальность, но выворачивание каждой цитаты, каждой ассоциации и аллюзии наизнанку, внутренняя насмешка над ними, которая неизбежно должна вызвать у читателя ощущение того, что старый гуманизм XIX в. потерпел крах. Но не автор разочарован в нем, а человечество все еще не готово его принять, ибо оно, подобно д-ру Хонникеру, все еще не поняло, «что есть грех». Как и всякий философский роман, «Колыбель для кошки» обсуждает острые социальные и идейные проблемы, но обсуждает их на материале обширной культурной традиции, что становится характерной чертой этого жанра в творчестве классиков ХХ в. (А. Франс, Т. Манн, Г. Гессе, Г. Маркес). В этом смысле «Колыбель для кошки» оказывается гораздо ближе к произведениям данных авторов, чем к произведениям авторов классических антиутопий (Оруэллу, Хаксли, Бредберри и др.).
Еще одним характерным литературным приемом, любимым и часто применяемым Воннегутом, является неправдоподобное правдоподобие. Если литература вообще -это зеркало, отражающее эпоху, то роман Воннегута - это зеркало, выпукло и ярко от-
53
М.Л.Купченко
разившее все пороки и проблемы современной Америки. Он смотрит на свою родину сквозь увеличительное стекло, направляя яркий солнечный свет в самые потаенные уголки индивидуального и общественного сознания, которые не принято замечать в «успешной и благопристойной» Америке, но которые грозят как ее собственной жизни, так и жизни всего человечества. Гипербола и гротеск, доведенные до абсолютного внешнего неправдоподобия, творят, однако, в романе картину вполне реального мира. И это гиперболизированное и гротескное, но хорошо узнаваемое отражение становится характерным признаком жанра. Не менее характерной особенностью романа становится наличие перекрещивающейся системы зеркал индивидуальных сознаний, постоянно подвергающихся трансформации. Трансформация Ньюта под влиянием сестры и обстоятельств, трансформация Боконона в результате осознания бесплодности прежних теорий, трансформация Маккэйба под влиянием Боконона, трансформация рассказчика под влиянием новых перспектив и т. д. Эти индивидуальные трансформации ведут к трансформациям не только тысяч других сознаний, но и жизни общества. Люди, не отвечающие, как им кажется, ни за что, становятся ответственными за все. Этот момент постепенно становится характерной чертой жанра современного философского романа, поднимающего вопрос об индивидуальной ответственности человека за то, что
происходит в мире, вопрос, который становится сегодня особенно актуальным.
Примечания
1 Подробнее об этом см.: Купченко М. Л. Проблема личности и общества в романе Э. Бульвера-Литтона «Юджин Арам» // Вопросы филологии: сб. ст. / Ленингр. гос. ун-т им. А. А. Жданова, филол. фак. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1976. Т. 5. С. 168-173.
2 Подробнее об этом см.: Купченко М. Л. К вопросу о типологии романов Чарльза Диккенса и эволюции жанра романа в его творчестве // Вестн. СПбГУКИ. 2013. № 2 (15), июнь. С. 82-84.
3 Зверев А. Сигнал предостережения // Воннегут К. Бойня № 5, или Крестовый поход детей. Колыбель для кошки. Завтрак для чемпионов, или Прощай, черный понедельник. Дай вам бог здоровья, мистер Роузуотер, или Не мечите бисер перед свиньями. М., 1978. С. 7.
4 Воннегут К. Бойня № 5, или Крестовый поход детей. Колыбель для кошки. Завтрак для чемпионов, или Прощай, черный понедельник. Дай вам бог здоровья, мистер Роузуотер, или Не мечите бисер перед свиньями. М., 1978. С. 185.
5 Зверев А. Указ. соч. С. 7.
6 Воннегут К. Указ. соч. С. 279.
7 Там же. С. 229.
8 Там же. С. 290.
9 Там же. С. 202-203.
10 Беранже Ж.-П. Избранное / пер. В. Курочкина. М., 1979. С. 295.
11 Воннегут К. Указ. соч. С. 240.
12 Там же. С. 314.
54
Вестник СПбГУКИ • № 3 (24) сентябрь • 2015
