CC BY
82
С.А.Кибальник
Санкт-Петербург
РОМАН ГАЗДАНОВА «ПОЛЕТ»
КАК ГИПЕРТЕКСТ
В настоящей статье положение, выдвинутое в заглавии, будет доказано посредством детальной проработки тургеневского пласта в романе Гайто Газданова «Полет» (<1939>). На некоторые другие интертекстуальные составляющие этого гипертекста будет лишь бегло указано в заключении.
Т.О.Семенова уже отметила, что в этом романе «...в образе тёти Лизы Газданова <...> проступают черты нравственно безупречной Лизы Калитиной, влюблённой в Фёдора Лаврецкого, приходящегося внучатым племянником её матери и, соответственно, племянником ей самой. Газданов оставляет неизменным не только имя главной героини, но и возрастную разницу возлюбленных: тургеневской Лизе - 19, а Лаврецкому - 35 лет» [Семенова, эл. ресурс].
Действительно, в центре романа Газданова любовный роман между Сережей и его родной тетей Лизой, в характере которой не раз подчеркиваются черты, роднящие ее с Лизой Калитиной. Однако эту сходную сюжетную ситуацию Газданов разрабатывает в основном совершенно противоположным образом. Впрочем, и соотношение героев оказывается схожим лишь на первый взгляд. Родство между Лаврецким и Лизой более отдаленное, чем между Сережей и тетей Лизой. Вдобавок по отношению к родству Сережи с тетей Лизой оно носит, если можно так выразиться, обратно пропорциональный характер. Сам Лаврецкий говорит Лизе: «Ведь я вам, кажется, довожусь дядей» [Тургенев, 1964, VII: 209]. Это родство отнюдь не является препятствием к браку, как в случае с Сережей и тетей Лизой. Возрастная разница между тетей Лизой и Сережей, с одной стороны, и Лаврецким и Лизой Калитиной, с другой, действительно почти точно такая же: газдановская «Лиза была ровно на пятнадцать лет старше Сережи» [Тургенев, 1964, VII: 281]. Однако в полном противоречии с романом Тургенева, во времена которого она была более чем приемлема, эта разница, если и допустима для любовников, то не слишком для супругов: ведь это тетя Лиза старше Сережи, в то время как Лиза Калитина моложе Лаврецкого.
Газдановская Лиза в начале романа «вот уже тринадцать лет» [Тургенев, 1964, VII: 328] любовница Сергея Сергеевича, мужа ее ветреной сестры Ольги Александровны (кстати, характер и отношения с Сергеем Сергеевичем последней выписаны с явными отсылками к Лаврецкому и Варваре Павловне; ср., напр.: «Ольга Александровна, к которой в то время Сергей Сергеевич уже не ощущал того непобедимого влечения, которое заставило его жениться на ней; и теперь ему казался необъяснимым тот легкий и почти прозрачный туман, который был характерен для первых месяцев их близости» [Газданов, 1999: 288]. Лизу начинает тяготить такое положение, она прекращает любовные отношения с Сергеем Сергеевичем и вступает в связь с его сыном, своим родным племянником. Таким образом, положение героев изначально гораздо более сложное, своей запутанностью напоминающее скорее романы Достоевского, и любовный роман тети Лизы и Сережи изначально имеет тупиковый характер.
Характером газдановская Лиза действительно схожа с Лизой Калитиной, но лишь на первый взгляд. С самого начала в героине подчеркиваются черты правильности, неизменности: «. все словно извинялись перед тетей Лизой за собственное несовершенство, особенно неприглядное по сравнению с ее бесспорным нравственным великолепием», «Тетя Лиза отличалась ото всех тем, что в ней ничего не менялось <... > точно мир и вообще был каким-то неизменяющимся понятием» [Газданов, 1999: 279]. Вместе с тем в ней подчеркивается рационализм, который лишь отчасти искупает звучащая в ниже приведенном споре ее с Сергеем Сергеевичем обида на личное несчастье: «- Я не говорю, что не понимаю причины этого, - сказала Лиза. - Причина ясна. Вопрос в другом: в глупой неверности этого предпочтения, в его ничтожности. Она заслуживала счастья больше, чем та, другая. - Счастья вообще не заслуживают, Лиза, - кротко сказал отец, - оно дается или не дается. - Нет, заслуживают, -твердо сказала Лиза» [Газданов, 1999: 280]. Время от времени в образе тети Лизы звучат, казалось бы, еще более прямые аллюзии к Лизе Калитиной. Так, Сергей Сергеевич замечает по поводу проявленной героиней снисходительности к другим: «- Тебя послушать, Лизочка, ты просто святая» [Газданов, 1999: 303] - однако сказано это,
разумеется, с легкой иронией. В то же время очень скоро появляются ноты, резко диссонирующие с обликом тургеневской героини: «Книги Лизы были более интересны, но любимым ее автором был Достоевский, которого Сергей Сергеевич никогда не мог читать без сдержанного раздражения и усмешки» [Газданов, 1999: 313].
Дальнейшие отличия газдановской Лизы от Лизы Калитиной намечаются задолго до финальной развязки: «Вот, ты решительно ничем не могла бы поступиться для других», - говорит ей Сергей Сергеевич. И когда, наконец, на даче в Ницце Лиза сама соблазняет Сережу, то, хотя она «всегда была для Сережи воплощением всех добродетелей» [Газданов, 1999: 329, 328], но у читателя уже возникает несколько иное впечатление. И это впечатление, разумеется, только укрепляется, когда Лиза начинает встречаться с Сережей на тайной квартире, снимаемой для нее Сергеем Сергеевичем. Когда, наконец, тайное становится явным для всех (причем не только Сергей Сергеевич узнает о связи Сережи с Лизой, но и Сережа с ужасом узнает о ее, пусть и былой связи с Сергеем Сергеевичем), то читатель вряд ли не разделит про себя некоторые суждения Сергея Сергеевича в ее адрес: «Смотри, Лиза, что для тебя важнее всего? Алчность и эгоизм. Что тебе, если несчастный и доверчивый мальчик исковеркает всю свою жизнь из-за тебя? Об этом ты не думаешь» [Газданов, 1999: 448].
Последние слова звучат как будто бы сознательное противопоставление Газдановым тети Лизы Лизе Калитиной. Героиня, внешне напоминающая тургеневский идеал самопожертвования и смирения страстей (вспомним слова Лизы Калитиной: «И я могу так же быть несчастной <...> но тогда надо будет покориться» - [Тургенев, 1964, VII: 288]), напротив, именно собственную любовную страсть и ставит выше всего остального. Таким образом, тетя Лиза, казавшаяся вначале и Сергею Сергеевичу, и Сереже едва ли не воплощением всех добродетелей, оказывается в действительности не только неизмеримо далекой от Лизы Калитиной, но и в известной степени полной ее противоположностью. Если иметь в виду сознательное соотнесение Газдановым этих двух образов через сохранение имени тургеневской героини, близкого родства и воспроизведенной с точностью до наоборот возрастной разницы с ее возлюбленным, то образ тети Лизы может рассматриваться как своего рода полемическая интерпретация тургеневского образа. За внешней правильностью и рациональностью скрываются подчас самые губительные человеческие страсти, и в конце концов тургеневская Лиза Калитина тоже, быть может, в соответствии с полемической логикой Газданова, уходит в монастырь не из самопожертвования, а всего лишь потому что осознает: ее истинное призвание именно в этом.
Однако этим интертекстуальные связи романа с Тургеневым не исчерпываются. Не менее очевидны и даже еще более значительны переклички романа с тургеневской повестью «Первая любовь». Они также касаются как сюжетной ситуации, так и одной из ведущих тем и
некоторых образов. Линия «Сережа - тетя Лиза - Сергей Сергеевич» несколько схожа с центральной сюжетной коллизией «Первой любви»: «Вольдемар - княжна Зина - отец Вольдемара Петр Васильевич». Опять-таки у Газданова она скорее как бы продолжена и доведена до логического завершения: Сережа осуществляет мечты Вольдемара и в самом деле становится любовником тети Лизы, которым еще совсем недавно был его отец Сергей Сергеевич.
У Тургенева подобное развитие действия также слегка намечено: Петр Васильевич уже несколько лет как в могиле, Зинаида замужем, и один из ее бывших поклонников, советуя Вольдемару посетить ее, прибавляет: «Ступайте к ней: она вам будет очень рада. Она еще похорошела». Реакция героя-рассказчика лишь усиливает возможность подобного развития сюжета: «Старые воспоминания во мне
расшевелились. я дал себе слово на другой же день посетить бывшую мою “пассию”». Однако здесь Тургенев подошел к черте, которую писатели XIX века обыкновенно не переступали, и потому у Вольдемара «встретились какие-то дела», и когда он, наконец «отправился в гостиницу Демут и спросил госпожу Дольскую», то узнал, что «она четыре дня тому назад умерла почти внезапно от родов» [Тургенев, 1965, IX: 74].
Предположения о тесной связи газдановского «Полета» с тургеневской «Первой любовью» и о полемическом характере этой связи подтверждаются также и рядом конкретных интертекстуальных связей, проявляющихся, в самой теме «первой любви», которая звучит и в газдановском романе, и в сходстве центральных образов: Сережи с Вольдемаром, Сергея Сергеевича с отцом Вольдемара и, наконец, Лизы с Зинаидой.
Между Сергеем Сергеевичем с Ольгой Александровной, а также между ним и Лизой такие же неблагополучные отношения, как и между отцом и матерью Вольдемара. Юноша в обоих произведениях предоставлен сам себе, и, говоря об этом, Газданов едва ли не буквально воспроизводит фразу Тургенева. Ср. в «Первой любви»: «Никто не стеснял моей свободы. Я делал, что хотел <...> Отец обходился со мной равнодушно-ласково; матушка почти не обращала на меня внимания, хотя у ней, кроме меня, не было детей: другие заботы ее поглощали» [Тургенев, 1965, IX: 8] - и в «Полете»: «Потом, когда он стал старше, его свободы никто не стеснял, и тогда он начал понимать, что родителям не было до него, в сущности, никакого дела» ([Газданов, 1999: 281]; курсив мой - С.К.).
Сережу роднит с Вольдемаром его поглощенность предчувствием первой любви. У Вольдемара оно вначале носит достаточно
отвлеченный характер: «Помнится, в то время образ женщины, призрак женской любви почти никогда не возникал определенными очертаниями в моем уме; но во всем, что я думал, во всем, что я ощущал, таилось полуосознанное, стыдливое предчувствие чего-то нового, несказанно сладкого, женского. Это предчувствие, это ожидание проникло весь мой состав: я дышал им, оно катилось по моим жилам в каждой капле крови. ему было суждено скоро сбыться» [Тургенев, 1965, IX: 9]. У Сережи с самого начала оно связано с тетей Лизой, бывшей ему ближе всех в семье: «вдруг <...> вошла Лиза, в очень открытом черном платье, с голой спиной, обнаженными -прохладными, подумал Сережа, - руками и низким вырезом на груди» [Газданов, 1999: 281]. Это описание Газданова ровно настолько же откровенней, насколько писатели XX века почти всегда отличаются в этом отношении от авторов века XIX-го.
Уехав на учебу в Лондон, Сережа, поглощенный своей любовью к тете Лизе, не слишком занят учебой: «“Все как во сне, - писал он, - все ненастоящее, потому что нет тебя. Я знаю, что надо учиться, но не чувствую никакого желания заниматься и изучать разные бесполезные вещи, которые, может быть, имели бы смысл, если бы мы были с тобой вдвоем”» [Газданов, 1999: 441]. Это звучит как прямая отсылка к одному из исходных мотивов «Первой любви». Ср.: «Я готовился в университет, но работал крайне мало и не торопясь» [Тургенев, 1965, IX: 8].
Если у Тургенева тема «первой любви» задана уже в заглавии, то у Газданова она, напротив, в соответствии с тем местом, которое она занимает в его романе, открыто звучит уже ближе к его концу: «- Но ему семнадцать лет, ты первая женщина в его жизни. Вспомни твой первый роман, что от него осталось?» [Газданов, 1999: 446]. Попутно отметим снова появляющийся здесь момент полемической интерпретации. Ср. финальную ремарку героя-рассказчика «Первой любви»: «И теперь, когда уже на жизнь мою начинают набегать вечерние тени, что у меня осталось более свежего, более дорогого, чем воспоминания о той быстро пролетевшей, утренней, весенней грозе?» [Тургенев, 1965, IX: 75]. Тургеневский романтический мотив особой значимости в жизни человека первой любви вызывает в романе Газданова ответную ироническую ремарку о ее мимолетности и незначительности. И в контексте всего выше сказанного эта взаимосвязь, хотя у Газданова, разумеется, не идет речь о повести Тургенева, кажется бесспорной.
Одним из проявлений «первой любви» в обоих произведениях предстает постепенное осознание героями своего взросления. Ср. в
«Первой любви»: «я уже перестал быть молодым мальчиком; я был влюбленный. Я сказал, что с того дня началась моя страсть; я мог бы прибавить, что и страдания мои начались с того же самого дня» [Тургенев, 1965, IX: 32] - и в «Полете»: «Но я же нормальный мужчина, как другие. Теперь улыбнулась Лиза. - Ты не мужчина, Сереженька, ты мальчик еще. - Я им был недавно, - сказал Сережа, покраснев, - но теперь я не мальчик, ты это отлично знаешь и видишь» [Газданов, 1999: 375].
В характере и в отношении Петра Васильевича к своему сыну все время подчеркивается равнодушие: «Отец обходился со мной
равнодушно-ласково; матушка почти не обращала на меня внимания», «Мой отец, человек еще молодой и очень красивый, женился на ней по расчету; она была старше его десятью годами» [Тургенев, 1965, IX: 8], «.и лицо его приняло обычное равнодушно-ласковое выражение» [Газданов, 1999: 264], «Сам бери, что можешь, а в руки не давайся; самому себе принадлежать - в этом вся штука жизни», - сказал он мне однажды» [Тургенев, 1965, IX: 30]. Эти же черты все время подчеркиваются и в газдановском Сергее Сергеевиче: «Я знаю, -сказала Лиза с презрением, - ты машина, но идеально сделанная машина, совсем как человек» [Газданов, 1999: 448], «Лиза знала, что его доброта происходит скорее от равнодушия, чем от чего-либо другого; он не испытывал никогда сильных страстей» [Газданов, 1999: 385]. Однако отцовское равнодушие, у Тургенева декларированное героем-рассказчиком, до самого конца не подвергается в его повести какому-либо сомнению. У Газданова в конце концов сам Сергей Сергеевич отвергает эту характеристику: «Меня ты и Леля всегда считаете машиной, потому что вы не понимаете, что меня заставляет так жить. Ты не думала об этом? Мне жаль людей, ты понимаешь?» [Газданов, 1999: 448]. И плачущий после получения известия о гибели Сергея Сергеевича Слётов в финале романа убеждает читателя в том, что его сочувствие людям не осталось безответным.
Отношения Вольдемара с отцом несколько напоминают отношения Ольги Александровны и Лизы к Сергею Сергеевичу. Герой «Первой любви» приписывает отцовскому равнодушию свои недостаточно близкие отношения с ним: «Я любил его, я любовался им, он казался мне образцом мужчины, - и боже мой, как бы я страстно к нему привязался, если б я постоянно не чувствовал его отклоняющей руки!» [Тургенев, 1965, IX: 30]. Обе газдановские героини также не раз адресуют Сергею Сергеевичу упрек в его неспособности к настоящей любви.
В семье героев как «Полета», так и «Первой любви», неблагополучные отношения, царит атмосфера раздражительности и непонимания. И причины этого сходны: Ольга Александровна так же постоянно едва ли не открыто изменяет Сергею Сергеевичу, как отец Вольдемара его матери: снова ветреность тургеневского героя, Петра Васильевича, как будто бы по закону какого-то ассиметричного подобия, передалась в романе Газданова матери Сережи, Ольге Александровне,
Что касается соотношения между Лизой и Зиной, то, не говоря уже о звуковом сходстве имен, в характере тети Лизы развита та противоречивость, которая намечена уже в героине «Первой любви»: «Во всем ее существе, живучем и красивом, была какая-то особенно обаятельная смесь хитрости и беспечности, искусственности и простоты, тишины и резвости» [Газданов, 1999: 266].
Зинаида старше Вольдемара только на пять лет, но она педалирует эту разницу: «Вам, я слышала, шестнадцать лет, а мне двадцать один: вы видите, я гораздо старше вас» [Тургенев, 1965, IX: 16]. В другой раз она подчеркивает ее еще больше: «Послушайте, ведь я гораздо старше вас - я могла бы быть вашей тетушкой, право; ну, не тетушкой, старшей сестрой» [Тургенев, 1965, IX: 51]. Эти слова, вероятно, одна из направляющих, по которым трансформация тургеневской повести складывалась в творческом сознании Газданова.
И роман Газданова, и повесть Тургенева кончаются внезапной гибелью, с одной стороны, Петра Васильевича и Зины, а с другой, Сергея Сергеевича и Лизы. Разница в том, что герои Тургенева умирают по очереди, от внезапной болезни и родов, а герои Газданова оказываются вместе в падающем в Ламанш аэроплане. И если герой-расказчик «Первой любви» еще успевает дожить до того, чтобы не испытать при известии о смерти Зинаиды ничего, кроме равнодушия («Прошло года четыре.» - [Тургенев, 1965, IX: 72], то юному герою Газданова, совершившему попытку самоубийства и оставшемуся в живых, еще только предстоит услышать - за пределами романного текста - сразу о гибели и отца, и его возлюбленной - тети Лизы.
В целом в романе Газданова проводится экзистенциальная тема иллюзорности всяких представлений человека о смысле, случайности или закономерности тех или иных событий [Кибальник, 2006: 169-176]. Заданная в основном уже литературой и философией XX века, она одновременно полемически направлена против Тургенева. Ведь человеческие иллюзии, представленные в «Первой любви» как приятная сторона молодости: «О молодость! молодость! <.> И, может быть, вся тайна твоей прелести состоит не в возможности все сделать, а
в возможности думать, что ты все сделаешь» [Тургенев, 1965, IX: 75] -у Газданова выглядят своего рода обреченностью людей на смену одних иллюзий другими. Все выше сказанное позволяет видеть в романе Газданова «Полет» своего рода римейк сразу двух тургеневских произведений - романа «Дворянское гнездо» и повести «Первая любовь».
Как могло случиться, что Газданов создал римейк сразу двух произведений Тургенева? Как известно, повесть «Первая любовь» и роман «Дворянское гнездо» в творчестве писателя тесно взаимосвязаны между собой: они автобиографичны (в особенности, разумеется, «Первая любовь») и создавались приблизительно в одно то же время (во второй половине 1850-х годов). Ощущая это, Газданов выделяет в творчестве Тургенева своего рода метароман, образуемый двумя этими и некоторыми другими произведениями писателя, и именно его кладет в основу основной сюжетной коллизии своего романа. Поскольку он не просто воспроизводит сюжетную схему этого метаромана, но переносит ее в иные этнокультурные условия и в свою собственную современность, то происходит своего рода этнокультурная переакцентуация и «модернизация» сюжета, аналогичная той, которая имеет место в кинематографических «римейках». Так что употребление этого термина, взятого из теории кино, в данном случае более чем уместно.
Впрочем, в какой-то степени роман Газданова соотнесен со всем творчеством Тургенева: в «Полете» подвергнуто полемической
интерпретации то «понимание любви как неизбежного подчинения и добровольной зависимости, как стихийной силы, господствующей над человеком» [Бялый, 1962: 100], которое вообще характерно для произведений Тургенева. В романе Газданова эта стихийная сила подчиняет себе Сергея Сергеевича (в его увлечении Ольгой Александровной), она периодически овладевает самой Ольгой Александровной и Слётовым; любовная страсть поочередно приходит к Макфаллену, Лизе и Сереже, и ничего хорошего не приносит ни одному из них, как и вообще никому, кто отдается ей искренне, без самообмана или обмана другого человека. Есть в «Полете» даже герой, в котором можно видеть пародийное изображение самого И.С.Тургенева. Последний любовник Ольги Александровны писатель Аркадий Александрович местами очень сильно смахивает на новую версию Кармазинова, однако в высшей степени показательно, что, отрицая ценность литературного творчества Аркадия Александровича в споре с Лизой Сергей Сергеевич делает это, едва ли не цитируя тургеневского Базарова [Кибальник, 2009].
Однако роман Газданова представляет собой римейк не только тургеневского метаромана, образуемого такими произведениями, как «Дворянское гнездо» и «Первая любовь». Т.О.Семенова справедливо усматривает в газдановском «Полете» «критическое переосмысление» целого ряда «избранных произведений русской классики», «блестящий и трагический пастиш, первый в русской литературе». В частности, она не без основания отмечает, что в образы газдановских «героев-эмигрантов, фантастически обеспеченных (если вспомнить о реальном социальном положении российских эмигрантов 20-х - 50-х годов) и "разъезжающих по заграницам", как помещики XIX века - по имениям, инкорпорированы черты легко узнаваемых образов Тургенева, Л.Толстого, Гончарова, А.Островского» [Семенова, эл. ресурс].
Впрочем, если говорить о конкретных сопоставлениях исследовательницы с произведениями этих писателей, то интертекстуальные связи, которые она отмечает в газдановском «Полете», напр., с «Грозой» А.Н.Островского, имеют характер лишь отдельных, разрозненных реминисценций. Совсем другое дело - «ещё один литературный "треугольник", к которому отсылает текст Газданова, - Пётр Иванович Адуев, его жена Лизавета Александровна (таково и полное имя героини Газданова) и его племянник Александр из "Обыкновенной истории" Гончарова. Так, в отношениях Лизы и Серёжи повторяется пылкая доверительность взаимоотношений Лизаветы Александровны и Александра, "искренние излияния" и эмоциональность которых поначалу противопоставлены у Гончарова холодной разумности и рассудительности Петра Ивановича. Знаменитые споры Петра Ивановича с Александром о необходимости именно рационального подхода к жизни повторяются в беседах Сергея Сергеевича с влюбчивым и наивным Фёдором Слётовым. "Разбросанные" же по всему роману описания Сергея Сергеевича составлены, главным образом, из скрытых цитат, взятых у Гончарова из описаний Петра Ивановича» [Семенова, эл. ресурс].
Как можно видеть из характеристики исследовательницы, роман Гончарова, также как и пьеса Островского, послужил источником отдельных черт характера героев газдановского «Полета». Однако помимо этого, сама по себе схема взаимоотношений основных героев «Обыкновенной истории»: дядюшка - его жена - и имеющий больший душевный контакт с ней племянник - также отчасти входит в тот описанный выше тургеневский метароман русской классики XIX века, полемическое переосмысление которого Газданов создал в своем «Полете».
При этом на страницах романа звучат отзвуки и многих других произведений русской классики XIX века. Т.О.Семенова полагает, что примеров «задействования "чужого слова" в тексте "Полёта" можно привести много, комментируя каждую страницу романа. Назовём только основные "совпадения" отношений героев друг к другу: Сергей Сергеевич и Ольга Александровна в первый период их отношений -Андрей Болконский/Пьер Безухов и Наташа Ростова, после рождения Серёжи - А.А.Каренин, Анна и Серёжа; Ольга Александровна и Аркадий Александрович - Анна Каренина и Алексей Вронский; Аркадий Александрович, его жена Людмила и Макфален - Илья Обломов, Ольга и Штольц, и т.д.» [Семенова, эл. ресурс].
Исследовательница права, причем то, что она отмечает, выявляется не с помощью тщательнейшего филологического анализа, а само по себе более или менее явно бросается в глаза в тексте романа. Так, напр., первые несколько страниц его представляют собой аналогичную выше обозначенным соотношениям с Тургеневым полемическую интерпретацию, римейк-модернизацию отдельных эпизодов «Анны Карениной». На них рассказывается о том, как Ольга Александровна, покинувшая своего мужа Сергея Сергеевича ради любовника, тайно увозит от него их сына Сережу. Как и в выше описанных случаях прямых реминисценций из Тургенева, Газданов намеренно сохраняет своему маленькому герою имя сына Анны и Алексея Александровича Карениных, чтобы придать отсылкам к роману Толстого демонстративный характер.
Действительно, почти о каждом из обозначенных исследовательницей соотношений героев можно было бы написать этюд, аналогичный настоящему сопоставлению Газданова с Тургеневым. Однако большинство из этих соответствий относятся к эпизодическим героям «Полета» или лишь к отдельным эпизодам из жизни его главных героев. Между тем тот пастиш на произведения Тургенева, который мы выявили и проанализировали выше, затрагивает самую основу сюжетной структуры газдановского романа.
Как верно отмечает Т.О.Семенова, «горечь иронии, с которой Газданов актуализировал в «Полёте» тексты и сюжеты русских классиков, происходит, во-первых, из ощутимого контраста восприятия мира писателя ХХ века и цитируемой им картины мира, которая при всей своей внутренней проблематичности не выдерживает "испытания" современным фоном и выглядит идиллической и сентиментальной. "Ты опоздала родиться почти на полтора столетия, Лиза. Тебе бы с Байроном тогда познакомиться", - замечает Сергей Сергеевич на одну из выходок героини. И далее: "Как героиня в мелодраме. Лиза, ты не
знаешь, до чего ты восхитительна и классична! C'est de la Comedie Francaise le jour des abonnes [прямо Комеди франсез. - Т.С]» [Семенова, эл. ресурс].
Газданов не только не стесняется столь явной литературности своего творчества, но, напротив, придает ей демонстративный характер, потому что, во-первых, как мы показали выше, он во всех случаях не столько воспроизводит, сколько полемически трансформирует - как правило, с точностью до наоборот - сюжетные ситуации и характеры героев произведений русской классики XIX века. Во-вторых, при этом он преследует цель показать неудовлетворительность для современности, несмотря на все богатство изображенных в них характеров и обстоятельств, тех художественных решений, к которым приходили ее авторы. «.в некотором смысле, - пишет Т.О.Семенова, -роман "Полёт" - это роман-самопародия, так как здесь пародируется не тот или иной образ мировосприятия, но сама идея, лежащая в основе любого традиционного авторского эпического произведения, - идея возможности полноценного отображения бытия при "единоязыковом", цементированном одной точкой зрения, авторитарно центрированном способе повествования. Персонажи "Полёта" представлены как тексты, а правильнее сказать, как уникальные дискурсы, большинство из которых стремится занимать описывающее, метанарративное положение по отношению к другим <.>за исключением поведения Серёжи "метанарративно" поведение всех героев в отношении друг друга» [Семенова, эл. ресурс].
В этих словах исследовательницы все верно, за исключением одного: «Полет» - не самопародия, и даже не пародия, а своего рода гипертекст и полемическая интерпретация русского классического романа XIX века - вот почему в нем, конечно же, никак нельзя было обойтись без Тургенева. Говоря о нарративной структуре романа Газданова, Т.О.Семенова справедливо отмечает сопротивление этой структуры тому, чтобы какая-либо из представленных в романе позиций героев получила бы в глазах читателя абсолютное значение: «Любая метанаррация, по Газданову <.> являет собою ложное знание: субъект метаповествования вольно-невольно противопоставляет и пытается подчинить себе мир или другого человека. Подлинное знание метанаррацию исключает, поскольку возможно только в любви, когда пропадает субъект-объектное разделение и рождается ещё один мир, вступающий в бытие как единый текст, единый дискурс, субъектами которого и становятся оба любящих» [Семенова, эл. ресурс].
Однако это утверждение исследовательницы, на наш взгляд, также нуждается в корректировке. Как в «полифоническом романе»
Достоевского не все голоса в действительности равноправны [Ветловская, 2007: 401-406], так и в романе Газданова «Полет» это не совсем так, хотя, разумеется, романы Газданова могли бы быть названы «полифоническими» с большим основанием. И хотя на протяжении всего романа абсолютного значения не обретает ни один из звучащих в нем голосов, но разрешение сюжетной коллизии вскрывает большую или меньшую приближенность позиций тех или иных героев к авторской позиции. По сравнению с Достоевским эта приближенность делается еще менее ощутимой, и в этом смысле Т.О. Семенова с полным основанием говорит о «децентрации». Однако полной «децентрации», которая имеет место лишь в постмодернистском романе, у Газданова все же не происходит. И отношение к жизни Сергея Сергеевича, сдобренное напоминающим авторский скептицизмом в адрес остальных, в гораздо большей степени односторонних героев романа, и авторская знаменитая декларация финала романа: «за внешними фактами любого человеческого
существования скрывается глубочайшая сложность вещей, совокупность которых необъятна для нашей памяти и непостижима для нашего понимания. Мы обречены, таким образом, на роль бессильных созерцателей» [Газданов, 1999: 458], безусловно, вопреки мнению исследовательницы, представляют собой своего рода метанарративы, если говорить об этом в терминах самой Т.О.Семеновой.
Другое дело, что Газданов как художник, хорошо усвоивший, в том числе и заветы русской классики XIX века, сознавал, что никакая правота еще никого не сделала счастливым, и эта логика, озвученная на страницах романа в том числе и устами самого Сергея Сергеевича, сохраняет свою власть над его главным героем. И саркастический финал романа, в котором все наиболее искушенные в жизни герои романа спешат навстречу своей гибели, а в живых остаются лишь самые непоседливые, в котором причудливо отозвалась - снова в перевернутом виде - пушкинская философия случайности и закономерности [Кибальник, 2006 I: 169-176], все же отнюдь не случайно становится своего рода иллюстрацией этой авторской мысли. Таким образом, вся поэтика романа «Полет» направлена на то, что Газданов доказывал в нем и на содержательном уровне: мнимую, кажущуюся, иллюзорную удовлетворительность любых идеологем [Кибальник, 2006 II: 218-226] и право каждого человека на участие и сочувствие.
Последнюю мысль Газданов проводит через изображение необыкновенного, пусть и кратковременного счастья в любви и взаимопонимании Сережи и тети Лизы, а также через линию «Лола -
Дюпон», которая также выявляет особую и отличную от тургеневского трактовку Газдановым любви как трансцедентного чувства [Газданов, 1999: 392-393, 413-414]. Именно скрытый антиидеологизм романа лежит в основе приписанной Лоле в его финале убежденности автора в том, что «нужно прежде всего прощать людям их невольные дурные поступки, не нужно никого ненавидеть, нужно знать, что все непрочно и неверно, кроме этого тихого и приятного примирения, этой нетребовательной любви и нежности к ближним, независимо даже от того, заслуживают ли они их или не заслуживают» [Газданов, 1999: 415]. В контексте всего романа трудно не почувствовать в этих словах еще один «метанарратив».
В целом полемическая интерпретация Тургенева реализуется в романе «Полет» через его метатекстуальность по отношению не только к «Дворянскому гнезду» и «Первой любви» Тургенева, но также и по отношению к «Анне Карениной» и «Войне и миру» Толстого, «Обыкновенной истории» и «Обломову» Гончарова и др. Таким образом, газдановский «Полет» представляет собой гипертекст русской классики XIX века, а вся поэтика этого романа-гипертекста нацелена на то, что Газданов показывал в нем и на содержательном уровне: лишь мнимую, иллюзорную удовлетворительность любых идеологем [Кибальник, 2006 I: 218-226; Кибальник, 2006 II: 169-176].
Библиографический список
1. Бялый, Г.А. Тургенев и русский реализм / Г.А. Бялый. - М.; Л.: Советский писатель, 1962. - 246 с.
2. Ветловская В.Е. Роман Ф.М.Достоевского «Братья Карамазовы» / В.Е. Ветловская. - СПб.: Наука, 2007. - 640 с.
3. Гайто Газданов. Полет // Собр. соч.: в 3 т. - М., 1999. - Т. 1. - С. 155-272.
4. Кибальник С.А. Газданов и Шестов / С.А.Кибальник // Русская литература. - 2006. - 1. - С. 218-226.
5. Кибальник С.А. "Jai de la chance+", или «Счастливый случай» в мире русского экзистенциализма / С.А.Кибальник // Случай и случайность в литературе и в жизни. - СПб.: Пушкинский проект, 2006. - С. 169-176.
6. Кибальник С.А. Газдановский вариант Кармазинова (о пародийном изображении Тургенева в романе Газданова «Полет») С.А.Кибальник // Тургеневский текст русской литературы. - Орел, 2009 (в печати).
7. Семенова Т.О. «... Мир, который населён другими». Идея децентрации в творчестве Г.И.Газданова 1920-30-х годов Т.О. Семенова // [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://aseminar.narod.ru/semenova.htm. - Загл. с экрана.
8. Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: в 28 т. Соч. / И.С.Тургенев. - Т. VII. - М.; Л.: Наука, 1964. - Т. IX. - М.; Л.: Наука, 1965. - 558 с.
9. Фатеева Н.А. Контрапункт интертекстуальности, или интертекст в мире текстов / Н.А.Фатеева. - М.: АГАР, 2000. - 280 с.
