CC BY
184
Колосовская Т.А.
РОЛЬ РОССИЙСКИХ ВОЕННЫХ ТОПОГРАФОВ В ОСВОЕНИИ И ГЕОГРАФИЧЕСКОМ ИЗУЧЕНИИ КАВКАЗА ПЕРИОДА КАВКАЗСКОЙ ВОЙНЫ*
Юбилей завершения Кавказской войны (1817 - 1864 гг.), отмечаемый в этом году, позволяет и профессиональным исследователям и просто любителям отечественной истории еще раз вспомнить о событиях более чем полутора вековой давности. Сегодня, когда в отечественном кавказоведении наметился переход к изучению Кавказской войны «не как поля классического вооруженного столкновения, а как пространства сложного, и во многом плодотворного взаимодействия людей» [7, с. 285] особого внимания заслуживает исследование роли русской армии в тех событиях. В научных статьях и монографиях, опубликованных в последние годы, историки обращают внимание на участие военных в изучении Кавказа, разработку ими проектов мирной и взаимоприемлемой интеграции новой окраины России в единое пространство страны [9; 10]. Весьма показательна в этом отношении деятельность такого подразделения русской армии как военные топографы. Рассмотрению их роли в освоении и географическом изучении Кавказа посвящается настоящее исследование.
Корпус военных топографов был создан в 1822 г. при Генеральном штабе для централизованного проведения картографических съемок на территории Российской империи. Источником его комплектования служили воспитанники учреждений военных кантонистов, в которых получали образование сыновья нижних воинских чинов. Лучшие и способные из солдатских детей поступали в Корпус топографов. Такая организация корпуса позволяла не сильно обременять государственную казну, а тесная связь его с Г енеральным штабом, в котором находилось много офицеров с хорошим математическим образованием и вполне опытных в производстве съемок, давала топографам отличных руководителей [6, с.85].
Особенно актуально проблема сбора географических и топографических сведений была для Кавказа, представлявшего собой пока еще новую и малоизученную окраину России. Военное противостояние в крае, то затухавшее, то
Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках проекта проведения научных исследований «Российские военные в социокультурном пространстве Северного Кавказа XVIII - XIX вв.», проект № 14-0100251
вспыхивающее с новой силой, заставляло российское правительство искать пути решения кавказской проблемы. Отсутствие же достоверной информации, отмечалось в официальном документе, «затрудняло здешнее начальство не только в военных предприятиях, но и в распоряжениях по управлению краем» [1, с. 379].
До 30-х гг. XIX в. топографическими исследованиями были охвачены преимущественно территории, расположенные по южную сторону Главного Кавказского хребта, т.е. мирные провинции Закавказья. На Северном Кавказе, в условиях перманентных военных столкновений, топографических работ на значительных пространствах не проводилось. Командующий Отдельным Кавказским корпусом генерал А.П. Ермолов, писал в своих воспоминаниях: «В делах предместников моих ничего не нашел я, кроме нелепо составленной карты из произведенных частных экспедиций, для связи коих надобно было прибегать к разным вымыслам...» [4, с.64].
Из-за необходимости расширения топографических работ на Кавказе, было решено увеличить количество находившихся там топографов как офицерского звания, так и нижних чинов. В 1832 г. при Отдельном Кавказском корпусе была сформирована рота топографов № 3, в составе 48-ми человек [6, с. 354]. С этого времени сбор военно-топографического материала приобрел систематический характер.
В условиях военного времени особое внимание топографов было обращено на местности, непосредственно прилегавшие к территориям «немирных» горцев, через которые «хищнические партии» прорывались в пределы Кавказской области и Черномории. Съемки в этих районах обязательно проводились под прикрытием военного конвоя.
Одним из участников таких съемок был Г.И. Филипсон, который после завершения Военной академии, с чином капитана и причислением к Генеральному штабу, был командирован на Кавказ. Пространство, на котором проводились топографические работы Филипсона, располагалось к югу от Кисловодска до р. Малки и ее притока р. Хасаута. В помощниках у него было 4 топографа. «Места, где производилась съемка, считались не безопасными, а потому при каждом топографе было от 15 до 20 линейных казаков, и кроме того у меня, - отмечает офицер, - в конвое было человек 12, в числе которых были и из мирных горцев» [12, с.167]. Сам Филипсон все время проводил в разъездах для осмотра работ топографов, «которые были размещены верст на полтораста» [12, с. 167].
Несмотря на принимаемые российским командованием меры предосторожности, военные столкновения во время съемок были не редки. Например, топограф Разуваев, производя исследования в верховьях р. Большого Зеленчука, подвергся нападению со стороны горской партии. Он был ранен пулей в грудь на вылет, планшет с инструментами рассечен шашкой, а несколько казаков его конвоя убито [6, с. 356].
В еще более сложной обстановке приходилось действовать топографам при изучении территорий неподконтрольных российской администрации. Сбор сведений в таких случаях осуществлялся во время военных экспедиций. При отрядах войск, действовавших в Чечне, Дагестане и за Кубанью обязательно находились военные топографы. Несмотря на все лишения и трудности (во время зимних экспедиций проводить съемку приходилось в 10-ти градусные морозы) ими снимались маршруты, производилась по возможности полуинструментальная, а где и глазомерная съемка, составлялись планы позиций, укреплений и станиц.
К середине 40-х гг. XIX в. закончился первый этап так называемой «полу-инструментальной» съемки территорий Северного Кавказа. Дальнейшие топографические работы были связаны с исправлением прежних съемок и нанесением новых населенных пунктов, не обозначенных еще на вновь составлявшейся тогда 10-ти верстной карте Кавказского края [6, с. 358].
Топографические съемки офицерами и чинами Корпуса топографов выполнялись не только в интересах военного ведомства. Важным направлением их деятельности было проведение топографических исследований для хозяйственного освоения и обустройства новой окраины России. С этой целью топографы командировались в ведомство Путей сообщения, для производства съемок тех местностей, по которым вновь прокладывались дороги и устраивались мосты [6, с. 360]. Так например, военные топографы принимали участие в выборе места для постройки моста на р. Белой, который по замыслам российского правительства должен был способствовать налаживанию торгово-экономических связей с населением Закубанья.
На военных топографов возлагались работы с чисто сельскохозяйственной целью. Под руководством инженеров они производили съемки и составляли чертежи по проекту укрепления берегов реки Терека [6, с. 362], периодические летние разливы которого негативно сказывались на хозяйственной деятельности казачьего населения Терского левобережья. Кроме того, на Апшеронском полуострове чинами Корпуса военных топографов была проведена съемка участков, за-
нятых сыпучими, переносными песками. Эти топографические исследования были необходимы для решения вопроса об укреплении песков посадкой камыша и других укрепляющих почву растений [6, с. 361].
Нередко военные топографы командировались в межевые комиссии или отдельно выполняли поручения по отмежеванию участков земель. Они принимали непосредственное участие в размежевании земель, выделяемых правительством для казачьих воинских подразделений и вновь создаваемых гражданских поселений на Кавказе.
Руководство съемками казенных земель также перекладывалось на плечи военных. Так начальниками межевания казенных земель Кавказской области (с 1847 г. Ставропольской губернии) были последовательно сменявшие друг друга офицеры Генерального штаба. Документы из фондов Государственного архива Ставропольского края хранят в себе сведения о проведении в 1840-х гг. межевых работ под руководством полковника А.Р. Бергенстроле, подполковника П.В. Немировича-Данченко, подполковника И.Е. Гангардта [2]. В это время межевание земель в Кавказской области проводилось, как указывалось в официальной переписке «... для водворения переселяющихся из малоземельных губерний государственных поселян и отделения особых пространств к отводу в частное владение по Всемилостивейшим пожалованиям» [3, л. 2 - 2об.].
В своей работе по размежеванию земель офицеры опирались на гражданских топографов, однако подготовленность к съемкам последних оставляла желать лучшего. Вот, например, какую оценку полевых работ, подчиненных себе чинов межевого ведомства давал полковник Немирович-Данченко в рапорте от 21 октября 1842 г.: «.Осмотрев вчерашнего числа съемочные занятия нынешнего лета 5-й межевой партии возвратившейся 19 сего месяца с полевых работ в г. Ставрополь долгом считаю донести, что представленные мне начальником этой партии брульоны (первые наброски чертежей - Т.К.) съемки я нашел в неприличном виде и в беспорядочном состоянии. О верности и удовлетворительности съемки означенной партии до составления настоящих черновых планов и до поверки оных на самой местности, я ничего утвердительного сказать не могу, но судя по совершенной пустоте многих планшетных листов, съемка эта может оказаться весьма неполною и потому признаю необходимым обозреть оную лично.» [3, л. 39-39об.]
Точное размежевание земель на Кавказе требовало наличие точных карт. Последние можно было составить только по итогам проведения геодезических
исследований. С этой целью, в 1840 г., по ходатайству командующего Отдельным Кавказским корпусом генерала Е.А. Г оловина в Тифлис был вызван подполковник Иосиф (Осип) Иванович Ходзько, впоследствии генерал-лейтенант Генерального штаба и один из известнейших российских геодезистов.
Ходзько являлся выпускником физико-математического факультета Виленского университета, затем поступил на военную службу. До своего прибытия на Кавказ он принимал участие в геодезических и астрономических наблюдениях, проводившихся по заданиям военного ведомства в северо-западных губерниях Российской империи. На новом месте службы ему поручалось сделать первый опыт триангуляции Кавказа. Конечно, в горной местности, да еще и в условиях перманентных военных действий ее осуществление было весьма проблематично. Тем не менее, «объезжая потом Закавказье и участвуя в военных действиях против непокорных горцев, - писал Ходзько, - я пришел к убеждению, что правильная триангуляция всего Кавказского края есть дело трудное, но не невозможное» [15, с. 235].
В 1842 г. Ходзько приступил к выполнению поставленной перед ним сложной задачи, но вскоре работы пришлось приостановить. Новый командующий Отдельным Кавказским корпусом, генерал А.И. Нейдгардт счел их преждевременными и Ходзько отправили в Пулковскую обсерваторию для ознакомления с новейшими достижениями в области геодезии. С назначением главнокомандующим на Кавказе М.С. Воронцова геодезические работы были продолжены. На этот раз план триангуляции Кавказа был одобрен Николаем I, а проведение полевых исследований предполагали осуществить в течение шести лет, начиная с 1847 г.
Для производства триангуляции был утвержден следующий штатный состав: начальник, его помощник, 8 обер-офицеров, 12 топографов, 3 переводчика, 2 писаря и один мастеровой Военно-топографического депо. Разрешалось также составить нестроевую команду, из мастеровых и чернорабочих, до 75 человек, и конвойную казачью команду в 100 человек [5, с. 30 - 31]. Кроме помощника Ходзько - капитана Оберга и присланного из С-Петербурга для производства астрономических наблюдений Корпуса топографов штабс-капитана Александрова, остальные участники полевых работ на триангуляции ранее никогда не находились. Их нужно было научить обращаться с инструментами, выбирать триангуляционные пункты, строить сигналы и производить наблюдения.
Полевые наблюдения производились с 1847 г. до осени 1853 г. безостановочно, начинаясь в апреле и оканчиваясь в ноябре или декабре. На протяжении 700 верст от горы Оштека, в верховьях р. Белой (впоследствии территория Кубанской области) до Базар-дюза на границе Кубинского уезда Бакинской губернии, военные топографы разместили 12 тригонометрических станций. Еще 18 станций было оборудовано в южной части Закавказья. Все они находились или на снеговых вершинах или на горах, не более 2-3-х летних месяцев свободных от снега. Даже в июле месяце температура воздуха днем на этих горах не превышала 2-3 градусов тепла, опускаясь ночью до 13 градусов мороза. Одновременно в знойных долинах р. Куры и р. Аракса жара достигала 35 градусной отметки. Такие климатические особенности заставляли топографов отступать от имеющихся правил и работать весной в долинах, переходя в июне месяце в горы и возвращаясь в октябре вновь на низменные места [15, с. 237]. При этом до своего ухода на зимние квартиры топографы вынуждены были непременно завершать измерения, поскольку в обратном случае, возвращающиеся с летних пастбищ местные жители нередко разрушали тригонометрические сигналы.
Характеризуя трудности, с которыми сталкивались военные топографы на Кавказе, Ходзько приводит следующий пример. Уже в первый год проведения тригонометрических работ, выпавший в октябре глубокий снег завалил тропу, ведущую на гору Аглаган. Для того чтобы достигнуть ее вершины топографам приходилось на подъеме, на протяжении более 200 м, прорубать в мерзлом снегу узкую тропу, по которой они пробирались нагруженные вьюками с инструментами для геодезических наблюдений [15, с. 237].
Сами топографы, горные тропы, по которым проходили, разделяли на три группы: 1) достаточно удобные, т.е. по которым была возможность ехать верхом и лишь на наиболее опасных участках идти пешком, ведя лошадей на поводу; 2) менее удобные - люди шли пешком, поддерживая руками навьюченных катеров, и наконец 3) такие тропы, на которых разобрав тяжелое снаряжение, поднимали его на руках по частям, а на отвесные скалы - с помощью веревок. К трудностям переходов по горам добавлялось и то, что иногда они проходили под обстрелом «немирных» горцев, а порой топографы сами участвовать в перестрелке.
Большие проблемы топографам, в условиях высокогорья, создавали бури с дождем, громом и молниями. Так, в 1849-м году на горе Годореби (на территории Кутаисской губернии) Ходзько со своими спутниками был застигнут бурей с проливным дождем и градом. Ударом молнии убило одну лошадь и сшибло с ног
двух солдат, которые благодаря счастливому стечению обстоятельств отделались лишь легким испугом. В 1850 г. взбираясь на вершину крутой горы Гадис (недалеко от города Эривани) из внезапно набежавшей тучи сверкнула молния. Она «прошла так близко от моих глаз, - вспоминал Ходзько, - что очень сильно обогрела лицо, а через 40 секунд последовал громовой удар, повернувший на моей голове фуражку и опрокинувший шедшего впереди переводчика.» [15, с. 239]
Одним из самых ярких событий триангуляции Кавказа середины XIX в. стало восхождение военных топографов на вершину горы Арарат. Поводом для этой экспедиции, стало по словам Ходзько, «желание определить сколько можно точнее высоту его над уровнем моря» [14, с. 157]. В восхождении участвовали известный ученый, востоковед, в дальнейшем активный деятель Кавказского отдела Русского географического общества Н.В. Ханыков, директор метеорологической обсерватории в Тифлисе А.Ф. Мориц, Генерального штаба полковник П.К. Услар, астроном триангуляции штабс-капитан П.Н. Александров, переводчик П.И. Шароян, а также топограф Сидоров и команда из 60-ти казаков и солдат [14, с. 159 - 160].
Восхождение началось 1 августа 1850 г. «Вначале вьючный скот двигался довольно удобно по снегу, - вспоминал один из очевидцев, - но скоро покатости сделались так круты, что лошади стали скользить и опрокидывались с вьюками, так что надобно было отказываться везти их далее, все вещи были переложены на четверо саней, предварительно устроенных для этой цели и их весело потянули вперед солдаты, поощряя себя разными шутками и прибаутками и надсмехаясь над теми, которые скользили и падали» [13, с. 41 - 42].
2 августа погода ухудшилась, к 12 часам дня подул сильный ветер с ледяной крупой. Ночью со 2 на 3-е августа, в течение трех часов, отряду пришлось находится в середине грозовой тучи. Тогда единственным гарантом безопасности участников восхождения служили острые пики скал, под которыми было расположено место для ночлега. «В 11 часов ночи последний громовой удар отбил одну из вершин пиков, - отмечал Ходзько, - буря немного затихла, но вьюга не переставала и дул сильный ветер. 3-го числа в 2 часа по полудни солдаты разбили палатки на 300 сажень выше места нашего ночлега, на очень крутой покатости (до 30°), покрытой тонким слоем льда. Там мы прожили два дня и три ночи и только 6-го числа, поднявшись на возвышенную (западную) вершину библейско-
го великана, водрузили на ней знамя христианства - черный деревянный крест» [15, с. 240].
Геодезические и метеорологические наблюдения на западной вершине продолжались пять дней. В течение этого времени Ходзько с одним из солдат бессменно находился в верхнем лагере, другие участники отряда ежедневно сменялись. Наблюдения приходилось проводить при непрекращающихся морозах (столбик термометра опускался от 3 до 13 градусов). Об особенностях организации наблюдений в условиях высокогорья Ходзько пишет следующее: «Разрыв глубокую яму в снегу, погрузили в нее мою алжирскую палатку, оставив лишь небольшое отверстие для входа; посередине ее разостланные ковры заменяли постель. Таким-же порядком поставлена была возле другая солдатская палатка. Пищу приготовляли следующим образом: наполнив два медных таза древесным углем, с большим усилием разводили огонь; тогда импровизированный кашевар стремился приготовлять обед; замершее вино осталось нетронутым; чай, водка, портер, разбавленный кипятком, и снег, таявший во рту, составляли наши напитки. Устроившись таким образом мы могли жить и наблюдать» [14, с. 166].
Утром 12 августа, с западной вершины Арарата Ходзько перешел на его восточную вершину, где к часу дня завершил намеченные работы. «Потом, -вспоминает Ходзько, - я сел в сани и помчался стремительно вниз, но крутизна спуска заставила продолжать путь на бурке.» [14, с. 167]. Только в нижнем лагере Ходзько обнаружил, что ноги у него сильно распухли и в дальнейшем потребовали шестинедельного лечения.
Трудности и лишения, которые приходилось переносить военным топографам во время полевых наблюдений пагубно отразились на состоянии здоровья многих из них. Резкие перепады температур приводили к горячкам и лихорадкам, которые нередко заканчивались летальным исходом. Весьма показательна в этом отношении судьба одного из участников восхождения на Арарат топографа Павла Николаевича Александрова.
Родился он в 1813 г. в солдатской семье. Службу начал в С-Петербургском батальоне военных кантонистов, из которого, в 1827 г., был переведен в Корпус военных топографов. В течение 13 лет, в числе прочих топографов, Александров сначала находился на съемках С-Петербургской и Псковской губерний, затем г. Москвы и его окрестностей. В 1840 г., по итогом успешно сданных экзаменов, был произведен в первый офицерский чин и командирован в Пулковскую обсерваторию, для изучения астрономии под руководством профессора В.Я. Струве.
Три года, проведенные в школе знаменитого астронома, сделали из него прекрасного специалиста по астрономическим наблюдениям. В 1846 г. он был назначен в Отдельный Кавказский корпус для астрономических наблюдений при триангуляции Кавказа.
Весной 1847 г. по итогам астрономических наблюдений Александрову удалось определить широты и долготы ряда городов и укреплений Дагестана. Летом этого же года он принимал участие в качестве топографа в военной экспедиции в Южном Дагестане, закончившейся взятием укрепленного аула Салты. Часто, во время военных маневров и переходов в горной местности, ящики с инструментами приходилось нести на руках. При этом хронометры, не доверяя никому Александров всегда нес сам, поскольку от их исправности зависела точность произведенных вычислений. «Днем на походе отряд сражался, когда же войска останавливались на ночлег, то посреди военного лагеря устанавливался универсальный инструмент Александрова и ночью делались им наблюдения, -пишет современник, - а с рассветом надлежало поспешить уложением всего в ящики и следовать далее» [11, с. 243].
Резкий климат Кавказа (зимой 1848 г. Александрову пришлось в течение месяца проводить наблюдения в Шамхорской степи при сильном ветре и морозе) подорвали его здоровье. Два раза Александров перенес лихорадку, но каждый раз немного поправив свое здоровье немедленно возвращался к работе. Однако трудности восхождения на Арарат к тому времени уже ослабленный организм Александрова перенести не смог. Во время сильной грозы, в которую попала экспедиция в ночь со 2 на 3 августа, он отморозил пальцы на правой ноге. Три дня вместе с Ходзько ему еще удалось пробыть на вершине горы, но затем, из-за обострившейся болезни, он вынужден был покинуть экспедицию.
Отмороженные пальцы доставляли Александрову сильные страдания. Лечение сначала в Эриванском, а затем в Тифлисском военных госпиталях приносило лишь временное облегчение. Летом 1851 г. Александрова не стало. Перед смертью, он передал своему знакомому офицеру самую дорогую для него вещь -камень с Арарата [11, с. 246].
В конце сентября 1853 г. полевые тригонометрические работы были остановлены в связи с началом военных действий с Турцией. В этом же году Ходзько был назначен начальником образованного при штабе Отдельного Кавказского корпуса Военно-топографического отдела. Как и другие военные топографы он
принимал участие в сражениях и походах на Кавказском театре военных действий.
После заключения мира с Турцией трианагуляция Кавказа была продолжена. Завершение Кавказской войны (1864 г.) позволило основные работы сосредоточить в его северной части: «от пунктов, определенных возле Владикавказа и Дербента, до связи на окраинах Северного Кавказа с тригонометрическими измерениями возле Керчи, Новочеркасска и Кизляра» [15, с. 245].
Полевые наблюдения военных топографов, создававшие основу для картографии и в целом географии Кавказа были по достоинству оценены научной общественностью России. В 1868 г., по окончании триангуляции Кавказа, И.И. Ходзько была присуждена высшая награда Русского географического общества - Константиновская медаль [8, с. 175]. Комиссия, созданная для анализа результатов проведенных на Кавказе работ, пришла к следующему заключению: «Триангуляция генерала Ходзько по точности своей удовлетворяет не только всем прямым ее картографическим целям, но и строжайшим требованиям самой геодезии... Она заключает в себе богатый материал, которого окончательная обработка обещает для науки много любопытных и важных выводов... По трудности выполнения, по самоотвержению производителей, легко может соперничать со всеми подобными работами, произведенными где-либо на земном шаре, не исключая индийской триангуляции, прославившей 25 лет тому назад имя Эвереста» [8, с. 175].
Таким образом, результаты деятельности военных топографов на Кавказе не только положительным образом отразились на его хозяйственном освоении, но и стали важным приобретением для науки. Накопленные в ходе топографических съемок и геодезических наблюдений данные положили начало становлению научных основ кавказоведения.
* * *
1. Акты, собранные Кавказской археографической комиссией. Тифлис, 1881. Т. УШ. 1009 с.
2. Государственный архив Ставропольского края (ГАСК). Ф. 340. Оп. 1. Д. 46, Д. 47, Д. 114, Д. 134, Д. 160.
3. ГАСК. Ф. 340. Оп. 1. Д. 160.
4. Ермолов А.П. Записки, 1818 - 1825 // Осада Кавказа. Воспоминания участников Кавказской войны XIX в. - СПб.: Изд-во журнала «Звезда», 2000. С. 13 - 75.
5. Извлечение из отчета о производстве триангуляции Закавказского края // Записки Военно-топографического депо. Часть XVII. СПб., 1855. С. 29 - 38.
6. Исторический очерк деятельности Корпуса военных топографов, 1822 - 1872. СПб., 1872. 787 с.
7. Матвеев О.В. К преодолению историографического тупика в изучении Кавказской войны: концепции взаимопонимания // Теория и практика общественного развития. 2013. № 11. С. 285 - 289.
8. Пятидесятилетний юбилей И.И. Ходзько // Известия Кавказского отдела императорского Русского географического общества. Т. I. 2-е изд. Под ред. Д.И. Коваленского. Тифлис, 1894. С. 174 - 179.
9. Ткаченко Д.С. «Там, в горах Дагестана, на урочище Дешлагар». Повседневная жизнь в 83-м пехотном Самурском полку // Военно-исторический журнал. 2013. № 9. С. 68 - 73.
10. Ткаченко Д.С., Колосовская Т.А. «Мы на Кавказе воевали не для того, чтобы разбить неприятеля и уйти.» Социокультурная деятельность Кавказ-ской армии (по воспоминаниям и исследованиям современников). Ставрополь: Изд-во СГУ, 2011. 304 с.
11. Уманец А. Павел Николаевич Александров. Некролог // Записки Кавказ-ского отдела императорского Русского географического общества. Кн. I. Под. ред. В.А. Соллогуба. Тифлис, 1852. С. 241 - 246.
12. Филипсон Г.И. Воспоминания // Русский архив. Вып. 5. 1883. С. 73 - 200.
13. Ханыков Н.В. Описание восхождения на Арарат // Записки Военнотопографического депо. Часть XVI. СПб., 1854. С. 41 - 45.
14. Ходзько И.И. Воспоминания о восхождении на вершину Большого Арарата в 1850 году // Известия Кавказского отдела императорского Русского географического общества. Т. IV. Под. ред. Н.И. Воронова. Тифлис, 1875-1877. С. 159 - 169.
15. Ходзько И.И. Общий взгляд на орографию Кавказа // Записки Кавказского отдела императорского Русского географического общества. Кн. VI. Под. ред. Д.И. Коваленского. Тифлис, 1864. С. 233 - 267.
