CC BY
248
Роль и ответственность элиты в общественных преобразованиях*
В. Г. Федотова (Институтфилософии РАН)**
В статье анализируются сложившиеся в российском обществе представления об элите, рассматриваются характерные определения элиты в западной социальной и политической науках, предлагаются пути изменения формирования элиты, ее нравственного обновления.
Ключевые слова: элита, политическая культура, демократия, модернизация, ответственность, СМИ, социальная роль.
Тема элит сегодня весьма болезненна. Имеется несколько противоречий в деятельности российских элит и их восприятии обществом. Прежде всего, противоречие имеется между пониманием элиты как лучших, формирующих смыслы и цели деятельности общества, и как тех, кто наверху, близок к принимающим решения, функционально участвует в общественных делах. Элиты не тождественны ни с властью, ни и с народом, являются особыми группами, воздействующими на общество, но вместе с тем существуют властвующие элиты, к тому же характерна ориентация и неполитических элит на власть, равно как политических и прочих элит на материальные блага, не всегда законно приобретаемые. Пресса отмечает в качестве недостатка сегодняшних российских элит их неспособность повести за собой народ, поскольку политические элиты разделяют политическую культуру масс и являются частью политической системы общества. Общность взглядов населения и элит искажается эгоистическими интересами элит. Получается, что общая политическая культура производит способ политического и не только политического поведения и власти, и элит всех типов, и населения. Происходит политизация и коммерциализация всех элит. Бизнес-элиты находятся в числе тех, чей способ поведения не отлича-
ется от элит политических. Они ориентированы на власть или на подчинение власти себе. Они с трудом воспринимают свою ответственность как связанную не только с обогащением. Их движение к гражданскому обществу можно представить как государственное и частное партнерство, взаимовыгодное для его сторон и общества в целом. Творческая элита неоднородна.
Масштаб лидеров и элит сегодня иной, чем был прежде. Массовые общества больше погружены в повседневные заботы, и прежняя борьба за признание государств, их величие и роль в мире, рождавшая выдающихся деятелей, сегодня ослабла. От лидеров требуется честность, справедливость, компетентность, способность позитивно влиять на общество. То же ожидается и от элит. Общество особенно озабочено нравственностью элит, их способностью действовать в интересах страны и ее граждан, а не только в личных интересах. При всем разнообразии элит и разнообразии их понимания общество возлагает на элиты большие ожидания — многосторонних улучшений, справедливости и безопасности, формирования ценностей и нравственности, художественного вкуса, адекватных смыслов и задач общества.
Хотя ссылки на элиты стали постоянными, но понятие элиты остается размытым
* Статья публикуется при финансовой поддержке РГНФ (проект «Социально-гуманитарный потенциал модернизации России» № 11-32-03001а).
** Федотова Валентина Гавриловна — доктор философских наук, профессор, заведующая сектором социальной философии Учреждения Российской академии наук — Института философии РАН. Тел.: +7 (495) 697-98-93. Эл. адрес: valentina_fedotova@front.ru
и противоречивым, поскольку в обществе не найден консенсус по поводу не только их должного, но и существующего имиджа. В ежегодных списках российских элит Центра Левады в 2010 г. выделены политическая элита (даны рейтинги активно функционирующих политиков начиная с президента и премьер-министра, включая других активных политиков и некоторых деятелей оппозиции, всего около 40 человек); экономическая элита (называемая нередко деловой или бизнес-элитой) (выделено 10 человек — Р. Абрамович, А. Чубайс, Б. Березовский, С. Потанин, М. Прохоров, Е. Батурина, Г. Греф, О. Дерипаска, А. Миллер, В. Лисин); творческая элита, которая разбита на две подгруппы: артисты театра и кино, писатели, деятели культуры и науки (первое место по рейтингу занимает Н. Михалков, за ним — митрополит Кирилл, за ним И. Крутой, Л. Рошаль, М. Плисецкая, всего 34 человека; из ученых названы четыре — Ж. Алферов, С. Капица, Г. Перельман, С. Королев), эстрадные исполнители, телеведущие, мир моды (40 человек, начиная с А. Пугачевой и заканчивая К. Орбакайте). Масскультур-ная элита занимает в списке рейтингов элит большее место, чем экономическая, научная и художественная. К общим тенденциям развития российских элит социологи Центра Левады относят стабилизацию российской элиты, рост влияния ее силовой и контролирующей части, значение политической принадлежности к ведущей партии или к оппозиции, становление периферийной элиты, малозаметную динамику — только 10 новых имен за год (Отличившиеся представители российской элиты, 2011; Орлов, 2011). Как отмечают критики, «если посмотреть рейтинг поименно, то очевидно, что российское общество сжалось до зрительской аудитории государственных каналов... тех, кого государственные каналы показывают, тех опрошенные и называют» (Яницкий, 2008: Электр. ресурс). Ситуация, отмеченная в предыдущие годы, воспроизводится и в 2010 г. Сам способ исследования элит — на основе опроса населения — обрекает на
это и побуждает к научной постановке вопроса о том, что такое элита.
Советская элита оставила наследие застоя, недостаточно реформированной страны. Успешный опыт Польши и Венгрии не был усвоен. В силу преобладания охранительных целей советской элиты реформы приобрели революционный характер — общество не принимало уже умеренных вариантов, на что указывал М. С. Горбачев, объясняя, почему идеи социал-демократии, к которым он пришел позже, отвергались обществом в период его правления. Радикализм элит в период президентства Б. Н. Ельцина резко возрос, возобладали не столько мотивы преобразования общества, сколько мотивы конфронтации: социализм ранее мыслился как антикапитализм, теперь капитализм понимался как антисоциализм по всем параметрам. Возросли экономические предпочтения элит и их сервильность. Если молодежь, по данным опросов начала 1990-х годов, хотела идти в бизнесмены, то очень быстро она поняла, что выгоднее идти во власть. Это наследие сервильности — стремления приблизиться к власти в угоду собственным интересам — и жадности продолжает характеризовать наши элиты.
Элиты стали важным показателем состояния общества, но они действуют не в пустоте. Их зависимость от власти, а порой и практическое тождество элит и властных структур в условиях несформировав-шегося гражданского общества переопределило самое понятие элиты. Элитами стали называть не лучшую часть общества, создающую образцы в различных сферах деятельности, а наиболее влиятельные слои людей, участвующие в принятии решений и обладающие высокими функциональными возможностями в обществе, в отличие от других групп и населения в целом. Политические и бизнес-элиты выступают как господствующие группы. Однако влиятельные личности, равно как влиятельные группы и элиты в целом, стали пониматься функционально, т. е. как способные к принятию решений (Гаман-Голутвина, 2011: 12). Они могут быть дале-
ко не лучшими с точки зрения тех качеств, которые в обыденном сознании отвечают понятию элиты. В своем логическом и нравственном пределе элиты, определяемые как влиятельные группы, и элиты как лучшая часть общества должны сойтись. Стремление к этому является стойкой чертой общественного мнения в России и ее общественного сознания и самосознания. Общественное сознание характеризует устойчивые черты общественных взглядов и ценностей. Проблема российского самосознания означает отношение к самой России, к российской идентичности, трактовку смысла российской истории и «смысла себя» (термин
С. Хантингтона, см.: Хантингтон, 2004) отдельным человеком и элитами в российской истории.
Данный тип сознания сегодня претерпевает кризис из-за увеличения глобальной вовлеченности стран и народов, миграции и высокой скорости изменений, экологических проблем. Элиты в ситуации радикальных перемен ответственны за нравственную и смыслополагающую сторону общественной жизни, за формирование привлекательных идей, морально мобилизующих массы, за перспективы нового образа жизни. Такой ответственности современные российские элиты не обнаруживают. Можно констатировать, что российская элита оказалась неспособной понять и тем более ответить на вызовы современной эпохи — эпохи глобализации, макросдвигов в технике, жизнеустройстве, общественном сознании, культуре, международных отношениях. Причины этого — в тяжелом историческом наследии, в обрыве поступательного развития страны Первой мировой войной и революцией 1917 г., уничтожившей старую элиту; в наследстве советского идеологического контроля, отучившего от самостоятельного критического мышления; в продолжающемся культивировании сервильности, в появившемся стремлении к обогащению, в том, что новые элиты вышли во многом из советских элит; в радикализме преобразований, одной из черт которого выступает отрицание россий-
ского и советского опыта, наивное «самодеятельное» убеждение, что страна должна стать «нормальной», т. е. западной, хотя Запад имел свой исторический путь, и большинство мира не принадлежит к Западу. Этому способствует научная безграмотность, незнание теорий и историй модернизации, в частности ошибочная вера в актуальность догоняющей Запад модели развития и сведение модернизации к усовершенствованию техники и к экономическому росту. В действительности к этому росту присоединились многие прежде пассивные страны мира — Индия, Китай, Бразилия, Индонезия, ЮАР и др. Создается большая проблема нагрузки на природу, поколебавшая прежние экологические доктрины, становится невозможным признать обязательным стандартом потребления западный без угрозы планете Земля.
В ответ на это и господство идей экономического роста появились новые понятия — «социальный капитал», «культурный капитал», «человеческий капитал». Они были введены МВФ, но сыграли роль, противоположную задуманной — выразить не идею капитализации всех сфер общества, а идею социализации самого капитала и непременного требования к модернизации — не ограничиваться усовершенствованием техники и экономики, а включить в себя задачи развития человека, культуры и социума. Крупнейшие западные и отечественные исследователи модернизации показали, что в настоящее время у догоняющей модели развития нет перспектив, указали на возможность нескольких путей развития. Каждое общество само решает, в каком типе модернизации оно нуждается. Многообразие моделей модернизаций связано с различиями в культуре, в задачах, стоящих перед модернизирующимися странами. Наиболее адекватной формой развития обществ многим теоретикам сегодня представляется национальная модель модернизации. Она состоит в том, что процесс вестернизации, равно как заимствование достижений других регионов, продолжается, но формируются собствен-
ные задачи каждой страны и ищутся собственные методы их решения. Однако сервильная и корыстная часть российской элиты, никогда не занимавшаяся проблемами модернизации, не знающая ни истории, ни концепций модернизации, навязала власти проект догоняющей модернизации, с доминантной задачей экономического роста и технических преобразований с помощью Запада. Она не указала на неадекватный статус ученых в России, чьи достижения не применяются; не поняла того, что технологические инновации Запада стали результатом технологического применения фундаментальных наук, а не доморощенного изобретательства; что сегодня существует международное разделение труда, где Запад создает модель продукта на основе применения фундаментальных результатов науки, Азия производит продукт, а Индия осуществляет сервис — бухгалтерские операции для Запада и пр. В этом раскладе сил Россия могла бы занять место производителя интеллектуального продукта. Сколково могло бы стать не анклавом, а пилотным проектом изменений всей страны в технической сфере. Сервильная научная и образовательная элита не видит этих целей и защищает от критики ужасающие проекты упрощения высшей школы в России, которые находятся в прямом противостоянии с задачами даже технической модернизации. Где будут готовить специалистов по естествознанию, математике, физике, когда подчинение высшего образования задачам зарабатывания уже наплодило специалистов по ПР, сервису, туристическому и гостиничному бизнесу, которых могли бы готовить колледжи, таможенному делу и международным отношениям в университетах провинции, где нет адекватного рынка труда? Где же будут готовить необходимых для технико-экономической модернизации ученых и инженеров, а также рабочих? Но сервильная элита говорит о модернизации так, будто впервые ее придумала, тогда как на самом деле модернизационные процессы в России начались с Петра I, а на Западе много раньше. Она потакает убеждению
в превосходстве специалистов с Запада. Почему же туда из России уехали выпускники физтеха, получившие Нобелевскую премию за графен? Только потому, что в России их бы игнорировали.
Убеждение в том, что элита как функционально важная группа должна совпасть с элитой как нравственно и профессионально более совершенной группой, присуще не только российским гражданам. На Западе можно найти немало примеров отставок должностных лиц высокого ранга из-за их несоответствия занимаемой должности, некомпетентности или нарушения закона. Происходят и отставки по моральным соображениям. И все же Россия занимает особое место в ряду стран, чувствительных по отношению целостного — одновременно функционального и морального понимания элит.
Чиновник в России обязан следовать правилам, но в его деятельности есть место своеволию. От честности и моральности чиновника в России зависит больше, чем от честности и моральности бюрократа на Западе. В отличие от последнего, который рационально, согласно правилам решает вопрос, наш чиновник не избегает неформальной оценки, а часто и личной заинтересованности. Элиты капиталистических обществ воспитываются не только моральными требованиями, но и требованиями к структурам их деятельности, которые не дадут им проявить себя аморально, коррупционно или некомпетентно. Это относится не только к политическим, но и к бизнес-элитам, в некоторой мере и к творческим элитам. Начальная и даже дикая фаза российского капитализма таких правил не предоставила, не перевела общество на рельсы правопорядка, а моральные увещевания на эгоистическую элиту не действуют. Для изменения нашей элиты нужны законы и правила деятельности во всех ее сферах. Достаточно посмотреть, как коррупция была побеждена в Швеции, в Сингапуре, чтобы надеяться на модернизацию наших элит.
Преобладающая часть бизнес-элит в России стала формироваться в 1990-е годы, в ус-
ловиях неправовой, а нередко и полукрими-нальной системы обогащения. Творческая элита в лице актеров, эстрадных певцов получила большие возможности заинтересовать власть и бизнес в корпоративных целях, чтобы заработать и получить посредством протекции влиятельных лиц доступ к телевидению, концертной деятельности.
Стремление объединить функциональные и нравственные свойства элит требует разрешить реальное противоречие между идеалом и реальностью, между желаемым и действительностью, между ожиданиями масс и реалиями жизни. Населению приходится считаться с тем, что его жизнь во многом определяется теми, кто обладает влиянием: политическим классом и его лидерами, бизнес-элитой, интеллигенцией, особенно творческой, властителями умов и душ, деятелями массовой культуры. Но общество не оставляет ожидания увидеть в элите лучших людей.
Элиты, как уже было отмечено, связаны не только с властными и принимающими другие решения группами, но и с населением. Многократно подчеркиваемое многими исследователями характерное для России отсутствие «серединной культуры» проявляется в том, что, во-первых, и элиты, и не-элиты не настроены на поиск серединных решений и часто переходят из крайности в крайность. Вчерашние коммунисты объявили себя демократами. Сегодняшние демократы готовы развязать социальный конфликт. Состояние общественного сознания играет решающую роль в обеспечении возможностей деятельности элит. В России оно характеризуется наличием раскола в обществе. Приводимые социологами примеры возрастающего консенсуса не убеждают, так как имеют в качестве предмета исследования преобладающую сферу партикулярного — отношения в семье, оценки собственного достатка, формы досуга. Разумеется, это важные проявления общественного сознания, но камуфлирующие отсутствие консенсуса по большинству вопросов — отношений к российскому капитализму, к социальному партнерству,
к неравенству и к справедливости, к нравственным ценностям, к коррупции. Во-вторых, политика раскола представляется наиболее адекватной многим социальным слоям и представителям политических элит. В этом одна из проблем нашей элиты, неадекватно воспринимающей задачи гражданского общества и демократии.
«Литературная газета» опубликовала статью известного специалиста по Китаю
В. Г. Бурова о причинах, по которым в Китае не происходит «демаоизации», несмотря на новый курс развития и официальные решения о ряде ошибок, совершенных Мао Цзэ-дуном (Буров, 2011: Электр. ресурс). Подоплека этой статьи ясна — автор сравнивает осторожную политику Китая в отношении прежних лидеров со стремлением сделать основой повестки дня России «десталинизацию». Ни у кого, разумеется, нет сомнения, что требования десталинизации — это политический пиар, который предполагает новую угрозу сталинизации, подобно тому как перед выборами Б. Н. Ельцина на новый срок говорили об угрозе гражданской войны, если он не будет избран. Существует ли угроза сталинизации или она исходит из десталинизации, которая соберет своих противников? Нужна ли для победы демократических сил в России и строительства демократии политическая радикализация масс? Поскольку у В. Г. Бурова наверняка найдутся раздраженные противники, уверенные в том, что Китай просто не дорос до тех задач демократизации и модернизации политической системы, которые нам нужны, обращусь к политической культуре США — страны, в демократическом политическом устройстве которой нет сомнения даже при наличии кризиса демократии.
Попытки новой «десталинизации» и постановки этого вопроса на передней план политической жизни в предвыборный период исходят из представлений о гражданском обществе как о полной политической вовлеченности населения и о его расколе в пользу сил, которые говорят о демократии, используя это как идеологию, обеспечивающую
приход к власти. США — это учебник демократии как внутреннего устройства: механизм разделения властей, сдержек и противовесов; признание объективности интересов социальных групп и установление компромисса между ними путем жертвы части интересов в пользу осуществления их базовой части. Оставим период маккартизма и закон о патриотизме Дж. Буша-младшего, не будем обсуждать недостатки или издержки демократии, внешнюю политику США, нередко основанную на высокомерии силы. Уже А. Токвиль дал точную и объективную характеристику этого политического режима. Черчилль говорил, что демократия — это ужасная вещь, но нет ничего лучше демократии.
В 1963 г. была опубликована книга Габриэля Алмонда и Сиднея Вербы «Гражданская культура. Политические отношения и демократия в пяти нациях», ставшая классической. Книга перевернула представления американцев о себе самих и о сущности демократии и гражданского общества. К пяти исследованным авторами государствам относятся Италия, в которой существует отчужденная политическая культура; Мексика с присущим и ей отчуждением; Германия с характерными для нее политической раз-деленностью и компетенцией подданных; Великобритания с дифференцированной гражданской культурой; США, обладающие политической культурой участия. Образ политической культуры приближается к тому, что называют иначе гражданской культурой. До указанной работы этих авторов в США бытовала абсолютизация политического участия, активности всего общества. Хотя давно было понятно, что США — это коммерческая республика, политически защищающая свои интересы, в которой доминировала рационально-активистская модель, вовлекающая население в политику. Алмонд и Верба высказали сомнение в реальной осуществимости такой модели и ее осуществ-ленности в США.
В противоположность идеям активизма всех граждан в гражданском обществе, Ал-
монд и Верба пишут: «Гражданская культура является смешанной политической культурой. В ней многие индивиды активны в политике, но есть такие, кто играет в ней пассивную роль подданных. Более важно, что даже среди граждан, имеющих активную политическую роль, качества подданных и прихожан не вытеснены. Роль участника добавляется к подданнической и приходской культурам. Это значит, что активный гражданин сохраняет свои традиционалистские, неполитические связи, так же как и свою более политическую роль подданного» (Almond, Verba, 1989: 339). Другими словами, гражданская политическая культура включает активных граждан, а подданническая и приходская ориентация граждан может модифицироваться в политическую активность, но может и оставаться в сфере неполитических интересов. Политическая деятельность гражданина, по мнению Алмонда и Вербы, представляет собой лишь часть его интересов, причем не самую важную. В подданнической культуре отношение к политической культуре в целом является пассивным. В приходской культуре нет конкретизации политических ролей и нет конкретизации политической ориентации. Культура участия четко ориентирует граждан на политическую систему в целом. Гражданин формируется из всех трех форм — участника, подданного и прихожанина, а гражданская культура выступает как их результирующая. Это сильно отличается от попыток разделить людей.
Алмонд и Верба обращаются к традиционной критике демократами, придерживающимися рационально-активистского похода, слабого политического участия граждан и попыткам его активизировать. В наших условиях — даже антагонизировать. Политическая деятельность — не единственный тип рациональной деятельности. Поэтому «в свете неполитических интересов индивида для него может быть совершенно нерациональным вкладывать то время и те усилия, которые необходимы, чтобы жить в соответствии с рационально-активистской
моделью» (там же: 340). Гражданское общество — это не организация людей, реализующих теоретический или политический план, а общество обычных людей, которым удается реализовать свои нужды и быть услышанными.
Алмонд и Верба отмечают разрыв между обязательностью участия в политической жизни и реальным участием. Проводя социологические опросы, они убеждались, что количество людей, которое хотело бы участвовать даже в делах общины, значительно больше тех, кто участвует. Они заключают, что сравнительная редкость политического участия, неважность такого участия для индивидов, занятых обычными делами, позволяет элите проводить свои решения, но активность других граждан может оказать влияние. Граждане имеют резерв политической активности, могут усилить свое участие в политической жизни, но поскольку «политика относительно неважна для граждан, это обстоятельство составляет важнейшую часть механизма сдерживания системы противоречивых политических позиций политическими элитами, не лишающимися при этом своей эффективности» (там же: 343). Опять же это противоречит позициям наших политических элит, ищущих не умеренности, а конфронтации. Иными словами, политические элиты США ограничивают себя ради сохранения своей эффективности, препятствуя провокации оживления противоречивых позиций в обществе. Но наши элиты не сдерживает и раскол, а между тем «баланс между активностью и пассивностью может поддерживаться только в том случае, если политические вопросы стоят не слишком остро» (там же). Значительная часть влияний общества на принимающие решение элиты, по мнению Алмонда и Вербы, не связана с вовлечением граждан в политику. Элиты могут предвидеть требования и недовольства, могут видеть неадекватность прежде принятых решений.
Критике авторов подвергаются мифы
о компетентности граждан, о значимости их эмоционального подъема. «Во-первых, силь-
ная эмоциональная включенность в политику ставит под угрозу баланс между активностью и пассивностью, ибо сохранение этого баланса связано с невысокой значимостью политики. Во-вторых, политическая включенность такого плана ведет «к росту политических ставок», создавая благоприятную почву мессианским массовым движениям, подрывающим стабильность демократий» (там же).
И далее: «Все вышеизложенное подводит нас к пониманию того, что в демократической системе должен поддерживаться еще один баланс — между согласием и разногласием. В обществе, говоря словами Т. Парсонса, должна быть «ограниченная поляризация». Если нет согласия, мало шансов на разрешение политических споров, ассоциирующихся с демократическим процессом» (там же). Согласно Алмонду и Вербе «гражданская культура — это политическая культура умеренности. Она предполагает знакомство с вопросами со стороны обычного человека...» (там же: 345).
Итак, эта умеренность достигается балансом между пассивностью и активностью, компетентностью и доверием, между эмоциональностью и прагматизмом, между согласием и разногласием, между спокойным и продолжительным формированием гражданской культуры и ее торопливым внедрением. Подобной озабоченности строительством демократической культуры мы не видим со стороны отечественных элит. Книга Алмонда и Вербы полезна сегодня как старым, так и новым демократиям, одни из которых пережили кризисные процессы, а другие находятся в стадии ее становления. Их цель — предотвратить возможные восстания масс, лишающие общество рациональности как целей, так и средств. Постепенность, умеренность, компромисс — азбука деятельности элит формирующихся гражданских обществ. Подобной озабоченности строительством демократической культуры мы не видим со стороны отечественных элит.
Приведем касающуюся нас прямо мысль Алмонда и Вербы: «Постепенный рост граж-
данской культуры путем слияния (разных культур. — В. Ф.) обычно происходит в условиях, когда решение проблем, стоящих перед политической системой, растянуто во времени. Проблема, с которой сталкиваются новые страны, заключается в том, что для них такая постепенность невозможна. Эти страны стремятся завершить за короткий промежуток времени то, что на Западе создавалось в течение столетий. Если из нашего исследования что-то и следует, то это то, что нет простой формулы развития политической культуры. Тем не менее нами было сделано несколько выводов, которые имеют отношение к рассматриваемой сейчас проблеме» (там же: 369-370).
Проблема элит сегодня является междисциплинарной. В России ею занимаются политологи, социологи, философы, экономисты. Поиск адекватных элит пронизывает историческую науку. Одна из концепций — «Русская система» была предложена известными учеными Ю. С. Пивоваровым и А. И. Фурсовым в середине 1990-х (Пивоваров, Фурсов, 2001). В ней утверждалось, что между властью и народом в России нет посредствующих звеньев (гражданского общества), что только власть — единственный субъект российской истории. Сегодня Ю. С. Пивоваров менее категоричен.
Русская жизнь постоянно воспроизводится как застрявшая в колее. Это метафора еще одно ученого — Н. С. Розова из Новосибирска (Розов, 2011). Он считает, что русская власть сама по себе — основание и цель, самоцель. Реально конкурирует тот, кто может стать властителем. Блага и вольности даруются, но могут быть отняты. Колею образуют повторяющиеся циклы российской истории. Выход — в гражданском обществе и активности населения, в мирных институциональных изменениях через перестройку отношений «свой — чужой», символов и ритуалов.
Другая точка зрения представлена историками Г. Елисеевым и О. Елисеевой (Елисеев, Елисеева, 2007: 57-74). Они утверждают, что между властью и народом в России рас-
полагался ответственный класс, который был проводником между интересами власти и народа, в конечном итоге действовал в интересах страны. В допетровский период таким классом был служилый класс, в котором люди, получая привилегии и вознаграждения от государя, становились ответственными перед ним и переходили к пониманию своей ответственности перед страной. Представители служилого класса выполняли важные функции. Купцы осваивали новые земли, монастыри развивали хозяйство и проповедовали, казаки защищали границы. Смута и Раскол уменьшили ответственный класс. В имперский период, начиная с Петра Первого, ответственный класс сузился практически до дворянского и оставался в этой роли весь имперский период. Дворянские дети становились военными. Петр Первый установил табель о рангах, которая позволяла карьерно расти людям более низких сословий. Как отмечают авторы, только Великая Французская революция предоставила больше возможностей. Они пишут также, что архаическое устройство Польши, несмотря на ее сеймы, не позволило ей стать великой державой из-за отсутствия лестницы карьерного роста и возможности перехода в более высокое сословие. Дворянство готово даже было потерять привилегии ради стабильности в стране. Участие его представителей в заговорах против правителей служит аргументом в пользу их ответственности. Дворянство училось отвечать не только перед Богом, государем, но и перед подданными. Но Александр II отпустил крестьян вместе с землей, из-за чего дворянство как ответственный класс ослабло, будучи недовольно потерей собственности. Разночинцы не сыграли такой же роли. Революции уничтожили этот класс. И он возник в СССР, как считают авторы, в 1960-1980 гг. из «бывших сталинских меченосцев». Конец XX в. у Елисеевых стал обрывом ответственного класса.
Преобладают концепции политического класса, на деле включающие не только политическую, но и бизнес-элиту и творческую
элиту, т. е. людей, влияющих на политический процесс практически и теоретически. Под этим именем часто прячутся все виды элит, принимающие ключевые решения. Отодвинуто понимание элиты как лучших, способных оказать моральное, духовное или теоретическое влияние.
Гражданское общество в России не может возникнуть без участия власти. А власть устремится к нему тогда, когда захочет разделить с обществом ответственность за происходящее. Так, Общественная палата возникла после Беслана, но многие ее члены рассматривают пребывание там как трамплин для прыжка во власть. Есть ответственные журналисты, есть люди, способные на полезные инициативы, ученые, готовые предложить проекты. Но они не входят в элиту. И многое решается, когда кто-то отважится поставить вопрос, указать на факт. Это — элементы гражданского общества. В особенности это относится к творческой элите, чьей целью является производство смыслов. Коммерциализация и массовиза-ция творческих элит создает разрывы в русской культуре, делает ее признанные в мире достижения мало известными или интересными для нашего общества. Взлет русской классической культуры и литературы породил большие ожидания от русского общества. Н. В. Гоголь писал: «Пушкин. это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет». В 1993 г.
B. Непомнящий сказал, что Пушкин сделал нас всех размышляющими о будущем России, о том, есть ли у нее будущее. Во время двухсотлетнего юбилея Пушкина в июне 1999 г. «Независимая газета» провела опрос деятелей культуры о том, кто же такой русский человек через двести лет после Пушкина. Известный филолог Л. Сараскина назвала Солженицына. Литературовед И. Виноградов сказал, что не знает, кто. Философ
C. Земляной заявил с сарказмом, что это Ельцин. Так кто же такой русский через двести лет после Пушкина? Увы, это только сам Пушкин. Не родился тот человек, о котором мечтал Гоголь. И это требует больших уси-
лий от творческой элиты для сохранения русского, русско-европейского, всемирного имиджа России и ее мира. Сегодня в России гораздо меньше людей, дорожащих классическим наследием, созданным в России и ставшим достоянием всего. И это потеря, связанная с неадекватными действиями творческих и образовательных элит. Отсюда во многом проистекает духовно-нравственная деградация российского общества, извращенные экономические и социальные отношения, разрушившие производственный, научный и культурный потенциал страны. Политическая, бизнес- и творческая элиты слишком слабы как в отношении смысло-и целеполагания в обществе, так и в своей функциональной деятельности. Не являют они и нравственного примера. Материальный аспект занял в их формировании ведущее место. Российская элита в значительной своей части является примером расхождения между ее положением и влиянием во власти и обществе и нравственными качествами.
Кто, если не элиты, может разрешить те проблемы, которые оказались нерешенными? Специалист по элитам В. Парето указывал в начале XX в., что есть два типа элит — «лисы», применяющие ум и хитрость, и «львы», склонные к насилию. Р. Арон выделял в 1950-х годах три типа элит: сплоченные (монолитная структура с высоким уровнем централизации, примером которой была для него советская элита), дисциплинированные (олицетворяющие доминирование одной группы в управленческом слое, примером чего является нацистская Германия), разделенные (утверждающие плюралистическое соревновательное взаимодействие между различными элитными группами, примером чего являются западные демократии). В 1985 г. Г. Филдом и Дж. Хигли была выдвинута новая типология элит: 1) идеологически сплоченные (высокий уровень интеграции и проведение в жизнь ценностей одной идеологии, это коммунистические режимы и нацистская Германия); 2) разобщенные (минимально структурированные и жестко
конкурирующие между элитными группами, это элиты большинства развивающихся стран); 3) частично сплоченные (имеют наиболее влиятельные фракции в элитной группе, внутри которой устанавливаются нормы элиты первого типа, это элиты послевоенных Италии и Японии, во Франции 1960-1970-х годов); 4) согласованно сплоченные (имеющие внутреннюю интеграцию и процедурное согласие между всеми элитными группами, демонстрирующими идеологические и политические различия, это большинство европейских стран конца XX в.).
Сказанное позволяет сделать некоторые выводы о путях формирования российской элиты, способной соединить моральные и профессиональные качества: 1) надо изучать историю элит, сравнивать себя с другими, чтобы понимать соответствие уровня элит ситуации и потенциал их изменения; 2) не судить об элитах только по опросам граждан, которые зацикливаются на имеющихся телевизионных «образцах»; 3) изменять политическую культуру, формируя в ней не раскол и крайности, а «серединные» решения, способствующие созданию согласованно сплоченных элит путем процедурных изменений; 4) создавать обновляемость элит и ступени для их карьерного роста и влияния; 5) через СМИ знакомить граждан с выдающимися деятелями политики, экономики и культуры, не входящими в замкнутый круг телевизионно признанных персон; 6) при подготовке управленцев учитывать цивилизационные особенности России и готовить патриотически-демократическую элиту, способную стать согласованно сплоченной элитарной группой в интересах страны и подготавливающей в своей управленческой деятельности таких же людей.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Буров, В. (2011) Почему невозможна «демао-изация» [Электр. ресурс] // Литературная газета. №20 (6322). 18 мая. URL: http://www.lgz. ги/аг^с1е/16128 (дата обращения: 21.09.2011).
Гаман-Голутвина, О. В. (2011) Введение: Элиты в фокусе исследовательского внима-
ния // Элиты и общество в сравнительном измерении / под ред. О. В. Гаман-Голутвиной. М. : РОССПЭН.
Елисеев, Г., Елисеева, О. (2007) Ответственный класс в России // Социальная реальность. №8. С. 57-74.
Орлов, Д. (2011) Состав отечественной элиты стабилизировался. 100 ведущих политиков России в 2010 году // Независимая газета. 12 января.
Отличившиеся представители российской элиты (2011) [Электр. ресурс] // Левада-Центр. 24 января. URL: http://old.levada.ru/press/ 2011012400.html (дата обращения: 04.10.2011).
Пивоваров, Ю. С., Фурсов, А. И. (2001) «Русская система» как попытка понимания русской истории // Политические исследования. № 4. С. 37-48.
Розов, Н. С. (2011) Колея и перевал: макро-социологические основания стратегии России в XXI веке. М. : РОССПЭН.
Хантингтон, С. (2004) Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности. М. : АСТ.
Яницкий, О. Н. (2008) Российская элита эпохи кризиса [Электр. ресурс] // Учреждение Российской академии наук — Институт социологии РАН. 29 декабря. URL: http://www.isras. ru/blog_yadov_yanitsky_5.html (дата обращения: 21.09.2011).
Almond, G. A., Verba, S. (1989) The Civic Culture. Political Attitudees and Democracy in Five Nations. L. : Newbury Park ; New Delhi : Sage Publications.
THE ROLE AND RESPONSIBILITY OF ELITE IN SOCIAL TRANSFORMATIONS V. G. Fedotova (The Institute of Philosophy of the Russian Academy of Sciences)
The article examines the conceptualizations of elite existing in the Russian society. The author considers indicative definitions of elite in Western social and political sciences and proposes ways to change the elite’s formation and to renovate its morality.
Keywords: elite, political culture, democracy, modernization, responsibility, mass media, social role.
BIBLIOGRAPHY (TRANSLITERATION)
Burov, V. (2011) Pochemu nevozmozhna «demaoizatsiia» [Elektr. resurs] // Literaturnaia gazeta. №20 (6322). 18 maia. URL: http:// www.lgz.ru/article/16128 (data obrashcheniia: 21.09.2011).
Gaman-Golutvina, O. V. (2011) Vvedenie: Elity v fokuse issledovatel’skogo vnimaniia // Elity
i obshchestvo v sravnitel’nom izmerenii / pod red. O. V. Gaman-Golutvinoi. M. : ROSSPEN.
Eliseev, G., Eliseeva, O. (2007) Otvetstven-nyi klass v Rossii // Sotsial’naia real’nost’. № 8. S. 57-74.
Orlov, D. (2011) Sostav otechestvennoi elity stabilizirovalsia. 100 vedushchikh politikov Rossii v 2010 godu // Nezavisimaia gazeta. 12 ian-varia.
Otlichivshiesia predstaviteli rossiiskoi elity (2011) [Elektr. resurs] // Levada-Tsentr. 24 ianva-
ria. URL: http://old.levada.ru/press/2011012400. html (data obrashcheniia: 04.10.2011).
Pivovarov, Iu. S., Fursov, A. I. (2001) «Russkaia sistema» kak popytka ponimaniia russkoi istorii // Politicheskie issledovaniia. №4. S. 37-48.
Rozov, N. S. (2011) Koleia i pereval: makrosot-siologicheskie osnovaniia strategii Rossii v XXI ve-ke. M. : ROSSPEN.
Khantington, S. (2004) Kto my? Vyzovy ameri-kanskoi natsional’noi identichnosti. M. : AST.
Ianitskii, O. N. (2008) Rossiiskaia elita epokhi krizisa [Elektr. resurs] // Uchrezhdenie Rossiiskoi akademii nauk — Institut sotsiologii RAN. 29 de-kabria. URL: http://www.isras.ru/blog_yadov_ yanitsky_5.html (data obrashcheniia: 21.09.2011).
Almond, G. A., Verba, S. (1989) The Civic Culture. Political Attitudees and Democracy in Five Nations. L. : Newbury Park ; New Delhi : Sage Publications.
