CC BY
167
ФИЛОЛОГИЯ
Вестн. Ом. ун-та. 2010. №4. С. 205-211.
УДК 801
Институт русского языка РАН
РС
в
В XX в.
Рассматривается роль государства в изменении русской орфографии в XX - начале XXI в. Описан механизм подготовки и проведения реформы 1917-1918 гг., участие государства в подготовке свода и словаря 1956 г. и отстранение от результатов работы орфографов в 1964 г. и в начале 2000 гг. Показано постепенное смещение интереса от общих вопросов орфографического регулирования к частным административным мерам.
Ключевые слова: русская орфография, языковые нормы, правописание, социолингвистика, языковая политика.
Вопрос об орфографии в современных обществах выходит за рамки прикладной лингвистической или образовательной проблемы, поскольку орфография, наряду с флагом и гимном, является символом государственного единства: недаром самые яркие реформы правописания связаны с изменениями политического строя (в истории России это и Петровские преобразования, и реформа 1917-1918 гг., обязанная своим проведением сразу двум революциям). В Новое время необходимость унификации письма в образовании и делопроизводстве связана с общей регламентацией деятельности социальных и государственных институтов. Наука (лингвистика) выполняет при этом экспертную и легитимирующую роль в упорядочивающих начинаниях государства («развитие национального языка»); так, уже с XVII в. появляются специальные органы кодификации языка - Академии или отделения национальных Академий наук, которые отвечают за подготовку и издание словарей и т. д. Россия в XX в. пережила несколько волн изменений правописания, где самой значимой была, безусловно, реформа 1917-1918 гг., совпавшая с коренной ломкой прежнего государственного порядка.
Чаще всего работы по истории орфографии [1; 2; 3; 4] более или менее подробно описывают проекты изменений русского правописания, степень и характер их реализации. Задача данной статьи - соединить результаты этих исследований по истории орфографии с разработками по языковой политике (см. особенно [5]) и проблематике лингвистического нормирования и стандартизации ([6] и другие). Это позволит более четко и многопланово представлять факторы, динамику и общий характер изменений правописания XX в. Главным из этих факторов было, по общему мнению, влияние государства.
© О.В. Карпова, 2010
Государство заинтересовано в целостности общества, что в Новое время подразумевает также и единство языковых норм. Орфография обеспечивает единство письма, которое репрезентирует единство языка. Но оно обеспечивается не только стабильностью письма (которой изменения мешают), но и его эффективностью - недаром одним из инициаторов ускорения орфографических реформ до революции было руководство военнопедагогических заведений [6]. Кроме того, государство не только законодательно утверждает инновации и сами своды правил, но и поддерживает в своих интересах предлагаемые изменения.
Политика царского правительства в начале XX в. была двойственной. С одной стороны, учителя, большая часть которых были государственными служащими, инициировали обсуждение реформы и в своих педагогических обществах составляли проекты изменений ещё в XIX в. В 1907 г. учителя - депутаты Государственной думы официально обращались с письмом в Академию наук с просьбой заняться упрощением русской орфографии. С другой - уже готовые проекты реформы встречали сопротивление со стороны правительственных органов. Министерство просвещения издало в 1913 г. специальные циркуляры о защите букв «ер» и «ять».
Очевиден немалый временной разрыв между решением о выработке нового правописания (1904) и принятием проекта. Возвращение к проекту было, на наш взгляд, увязано с реализацией плана всеобщего народного образования. Закон о всеобщем начальном образовании обсуждался на протяжении 1906-1913 гг., главным образом Третьей думой, и предусматривал распространение образования на все слои населения [8]. Вовлечение в процесс преподавания словесности громадного числа неграмотных требовало упрощения обучения; это делало весьма насущными предложения по обновлению русского правописания. Однако отчасти по политическим причинам, отчасти из-за продолжающихся оживленных дискуссий о необходимости или вредности реформы её принятие постоянно откладывалось.
Этот проект был в конечном счёте реализован в три этапа - вскоре после Февральской революции 1917 г. в Академии наук состоялось совещание по вопро-
су об упрощении правописания, итоговое постановление которого было основано на проекте 1912 г., и 11 мая 1917 г. Министерство просвещения приняло циркуляр, согласно которому школы с нового учебного года должны были начать переход к новому правописанию. Затем, уже при новой власти, 23 декабря 1917 г. декрет Народного комиссариата просвещения подтвердил это распоряжение, а 10 октября 1918 г. особый декрет Совета народных комиссаров обязал всю печать соблюдать новые правила, несколько сокращённые [3, с. 111-112].
Только после Февральской революции Министерство народного просвещения возглавили администраторы, согласные с идеей упрощения правописания. Новое правописание было введено «безотлагательно, с начала будущего учебного года». События почти столетней давности выглядят для нас такими безмятежными ещё и потому, что это решение министерства встретило довольно мало критики, а процесс постепенного вживания общества в реформу благодаря Октябрьской революции и последовавшим за ней декретам советского правительства сменился радикальным и жёстким её утверждением.
Поскольку реформа получила государственную поддержку, уже грамотным пришлось переучиваться, а неграмотные получили возможность выучиться писать скорее, чем они бы это сделали по старой орфографии. Однако в 1920-е гг. появились идеи более радикальных реформ. Это было время обширного языкового строительства, в котором участвовали многие талантливые лингвисты [5, с. 51-60], в том числе основатели зарождающейся Московской фонологической школы. Например, для удобства обучения малограмотных и неграмотных основой орфографии предполагалось сделать фонетический принцип. В 1929 г. для разработки этого радикального проекта была создана новая орфографическая комиссия при Главнауке Наркомпроса, но после опубликования проекта в 1930 г. он был отвергнут как непоследовательный и нерациональный, хотя из 20 пунктов 6 были затем включены в Свод 1956 г. [9; 3, с. 218].
В 1930-е наступает время кодификации. Девиз этого времени - «Не менять, а закреплять» - реализовался во многих ас-
пектах жизни страны. В это время начинает выходить словарь под редакцией Д.Н. Ушакова - первый нормативный толковый словарь русского языка. Для орфографии это тоже время упорядочения. В 1931 г. был созван Всероссийский орфографический съезд, а в 1932 г. вышло Постановление ЦК ВКП(б) «Об учебной программе и режиме в начальных и средних школах», которое требовало соблюдения строгой нормы.
В 1933 г. были образованы Московская и Ленинградская орфографические комиссии, которые были объединены в
1935 г. с целью создания сводов правил русской орфографии и пунктуации. Под грифом Наркомпроса они выпустили в
1936 г. две редакции Свода орфографических правил. 10 июля 1939 г. постановлением Совета народных комиссаров учреждена Правительственная комиссия под председательством народного комиссара просвещения РСФСР П.А. Тюркина по разработке единой орфографии и пунктуации русского языка с рабочей подкомиссией, которая опубликовала своды в 1939 и 1940 гг. После войны Орфографическая комиссия, дополнив и уточнив правила и иллюстративный материал, выпустила в 1947 и 1948 г. под грифом АН СССР и Министерства просвещения РСФСР проекты Правил русской орфографии и пунктуации. Проект 1951 г., как и окончательная редакция Свода 1956 г., публикуется под грифом Министерства просвещения РСФСР и Академии наук - Института языкознания.
Роль государства в лице Министерства просвещения во всей этой подготовительной работе была заметной, действенной, закреплённой в наименовании Государственной орфографической комиссии. Позднее (1964 и 2001 гг.) государство, с одной стороны, делегировало полномочия уже академически-«общественной» Орфографической комиссии (проект 1964 г. публиковался под грифом Института русского языка и Орфографической комиссии), а с другой - отстранилось от конечного результата её работы.
После упорядочения 1956 г. стало заметнее, какие ещё улучшения могут быть внесены в русскую орфографию. С 1962 г. обсуждение нового проекта велось главным образом в профессиональной перио-
дике - в первую очередь в журнале «Русский язык в школе», который отвел для публикаций по этой теме специальную рубрику, в журнале «Вопросы культуры речи», в «Учительской газете». Проект получил множество откликов как позитивных, так и критических.
В 1962 г. по решению Президиума АН была организована новая Орфографическая комиссия для ликвидации «противоречий, неоправданных исключений, трудно объяснимых правил» правописания. Её председателем стал директор Института русского языка АН СССР В.В. Виноградов, а заместителями - фактический автор реформы М.В. Панов и заместитель директора И.Ф. Протченко, который, помимо прочего, непосредственно проводил «партийную линию» в Институте. К концу 1964 г. дискуссия в печати прекратилась, проведение проекта в жизнь закончилось на специальном заседании Отделения литературы и языка Президиума АН СССР [10]. После 1964 г. комиссия не собиралась и прекратила своё существование в 1969 г., после смерти академика Виноградова.
В то же время работа над этими проектом велась отнюдь не в автономном режиме, поскольку вопрос о введении изменений является государственной прерогативой. В 1960-е гг. вся общественная жизнь была или связана с государством (или партийными структурами), или опосредована его присутствием, поэтому механизмы формальные и неформальные (кураторство ЦК КПСС и соответствующих отделов) играли весьма важную роль в вопросе об уместности форм правописания. Можно наверняка утверждать, что и позиция таких «официальных» языковедов, как И.Ф. Протченко, и решение Президиума АН об отклонении проекта изменений в конце 1964 г. было предрешено консультациями в Министерстве просвещения и отделах ЦК КПСС. Но это предположение требует документального подтверждения. Пока мы располагаем лишь «заключительными» материалами, опубликованными в специальной подборке журнала «Русский язык в школе» в конце 1964 г. Уже в редакционном предисловии к ней отмечалось: «По мнению большинства выступивших в печати, в настоящее время нет серьёзных объективных оснований для внесения существенных ис-
правлении в сложившуюся систему русского правописания» (номер подписан к печати 15 декабря) [11, с. 3]. На уровне устной истории и в свидетельствах членов тогдашней Орфографической комиссии отмену реформы правописания связывают со снятием «волюнтариста Хрущёва» в середине октября 1964 г. [12].
Хотя свод 1956 г. стал орфографическим эталоном, со временем, уже в 1970-е гг., благодаря исследованиям Б.З. Букчи-ной, Л.П. Калакуцкой и В.Ф. Ивановой (например [13]) выяснилось, что орфографическая практика не во всём следует его рекомендациям. Поэтому в 1973 г. была организована новая комиссия под председательством директора Института русского языка АН СССР В.И. Борковского. До 1974 г. в переиздания Орфографического словаря вносились некоторые изменения, прежде всего касавшиеся правописания новых слов. Комиссия Борковского в 1975 г. составила новый проект изменений, наследовавший проекту 1964 г., но значительно урезанный по сравнению с ним.
Однако этот проект не был опубликован и практически не обсуждался. В.В. Лопатин, глава нынешней Орфографической комиссии, впоследствии рассказал о судьбе этого проекта: «В годы застоя также существовала Орфографическая комиссия, которая предложила свои, значительно более скромные изменения в русской орфографии. Но как только эти изменения были предложены, они были переданы в Президиум Академии наук и там просто-напросто... пропали. О них не было ни слуху ни духу!» [14]. Не сохранились даже официальные материалы самой комиссии. Общая картина её деятельности была восстановлена Е.И. Бреусовой по личному архиву В.И. Борковского [15, с. 66].
В 1990-2000-е гг. роли и функции государства уже были закреплены законодательно: вначале появился Закон Российской Федерации от 25 октября 1991 г. № 1807-1 «О языках народов Российской Федерации», позже Федеральный закон Российской Федерации от 1 июня 2005 г. № 53-Ф3 «О государственном языке Российской Федерации», который гласит: «Порядок утверждения норм современно-
го русского литературного языка при его использовании в качестве государственного языка Российской Федерации, правил русской орфографии и пунктуации определяется Правительством Российской Федерации» (ст. 1 п. 3.). Последний закон был принят позже проекта-2000, который, таким образом, оказался вне чётко очерченного законодательного поля. В некоторых случаях, касающихся внешнеполитических обстоятельств, нормотворческую роль берет на себя и Администрация Президента РФ: в 1995 г. она выпустила Распоряжение № 1495 «О написании названий государств - бывших республик СССР и их столиц», в котором были упорядочены соответствующие написания Таллин/ Таллинн и Ашхабад/Ашгабад. Правительство разрешило соответствующим ведомствам «учитывать при необходимости пожелания контрагентов по написанию упомянутых названий».
Предложенная в 2000 г. новая редакция свода правил была опубликована под грифом Института русского языка РАН и Орфографической комиссии, без указания правительственных органов или Академии в целом.
В 2001 г. специальное заседание Ко-
было целиком посвящено обсуждению реформы правописания, и большинство его членов отрицательно восприняли предложения учёных. Группа депутатов Госдумы подготовила даже проект постановления нижней палаты «О недопустимости реформы русского языка». Но никакого документа дума в итоге так и не приняла, и вопрос был переадресован правительственному Совету по русскому языку [16]. Действительно, в самом конце 1997 г. был создан Совет по русскому языку при Правительстве РФ [17]; на одном из его заседаний в 2001 г. руководитель совета и тогдашний вице-премьер В. Матвиенко разъясняла, что предлагаемые учёными усовершенствования правописания не означают «реформы языка». Однако в целом этот совет занимался поддержкой, сохранением и пропагандой русского языка за рубежом, поэтому вопросы русского правописания не были для него приоритетны.
В результате механизм принятия масштабных изменений - от разработки проекта учёными-экспертами до утвер-
ждения его на государственном уровне -закреплён не был. В 2002 г. Орфографическая комиссия приняла решение об изменении характера нового свода правил. Отвергнутая как единая совокупность предложений по изменению правописания, эта последняя по времени «неудавшаяся реформа» показала и степень общественного консерватизма, и необходимость медленной, малозаметной работы по уточнению словарных норм, которая не прекратилась и после 2001 г. Так, после вынужденного отказа от наиболее «радикальных» предложений в 2006 г. увидел свет академический справочник «Правила русской орфографии и пунктуации», одобренный Орфографической комиссией РАН.
Годом раньше вышло новое, исправленное и дополненное, издание «Русского орфографического словаря» объемом около 180 тысяч слов. Традиционно этот нормативный словарь утверждается только Академией наук (в отличие от Правил, которые должны утверждаться Правительством РФ) и является обязательным.
Итак, наряду с прежними главными инстанциями орфографических изменений: сообществом лингвистов (а также обучающих языку) и государством в лице образовательного ведомства (которое санкционирует разработанные учёными перемены), к концу XX в. всё более важным становится голос самого общества - точнее, «культурной общественности»: журналистов, писателей и иных публичных фигур
[18]. На первый взгляд кажется, что идеальный способ осуществления изменений таков: «Принимать новшества в орфографии должно грамотное общество, как пользователь орфографии. Причем такие новшества должны получить общественное обсуждение и признание и только после этого вводиться в жизнь» [19].
Но более профессиональным и реалистичным нам представляется подход М.А. Кронгауза, который считает, что «нельзя обойтись без серьёзного общественного обсуждения, на котором естественному для образованной общественности орфографическому консерватизму должны противостоять лингвистические доводы, сформулированные абсолютно понятным для неспециалиста языком» [20, с. 188]. В то же время опыт обсуждения проекта-2000 показал, что одними только
научными доводами консервативный настрой просвещенной публики не переломить. Недаром некоторые учёные, рассуждая сегодня о перспективах орфографических реформ, говорят о практике просвещенного абсолютизма, когда разумное и полезное правило «декретируется» без обсуждений и оговорок. Неудача проектов 1964 и 2000 г. ставит вопрос о необходимости тщательно продуманной пропаганды и организационного обеспечения реформы. Из плоскости лингвистики эта проблема переходит в область языковой политики.
Причины «поражения» проектов реформ не сводятся ни к слабостям их лингвистической подготовки, ни к прямому противодействию государственных структур. Несмотря на общее происхождение из идей реформаторов начала XX в., эти реформы развивали две разные логики упорядочивания правописания: ради-
кальная 1964 г. более последовательно воплощала фонематический принцип, а компромиссная 2000 г. ориентировалась на уже устоявшиеся написания и «под-правления» столь же компромиссного свода 1956 г.
На наш взгляд, отсутствие изменений в переизданиях орфографического словаря между 1974 и 1991 гг. создало, с одной стороны, ощущение стабильности, что явилось невыгодным фоном для проекта-2000, а с другой стороны, вызвало то напряжение, которое этот проект и должен был разрешить: за эти годы появилось много новых слов (в том числе слов со спорным написанием), которые нужно было отразить в словаре. И всё же критической массой для успешной реализации проекта это не стало.
Отсюда возникает вопрос: когда текущих изменений окажется недостаточно? Когда нарастет потенциал перемен, если учесть, что повсеместная грамотность замедляет некоторые языковые процессы? Примером может служить английский язык, где радикальные реформы не проводились несколько веков и не планируются. С другой стороны, едва ли уместно просто перекладывать эти проблемы на плечи следующих поколений [21]. Этот вопрос не новый, он возникал и при разработке проекта-1964: «...Если трудности, о которых идет речь, нас смущают, то возникает вопрос: а через 10-20-30 лет не
будет ли этих трудностей ещё больше? Ведь чем дальше, тем ещё больше будет книг, напечатанных по нынешней орфографии, ещё больше будет людей, усвоивших нынешнюю орфографию, следовательно, ещё более увеличится количество затраченных на усвоение несовершенной орфографии времени и человеческих усилий. Если признать, что «современная русская орфография безусловно нуждается в упрощении, что этого мероприятия избежать нельзя, то, конечно, чем раньше оно будет осуществлено, тем лучше» [22].
И здесь снова возникает вопрос о механизме принятия реформы и о роли государства. Наиболее радикальные предложения после 1917 г. выдвигались в 1930 и 1964 гг., в моменты значительных общественных переломов. Напротив, в годы стагнации сильнее предубеждение против каких бы то ни было реформ [4]. Эту связь реформ и общественных перемен замечали как лингвисты, так и их оппоненты-публицисты: «Примечательно, что все реформы языка проводились в России во времена смутные, тяжёлые, переломные и тягостные для состояния народного сознания. И это не случайно. В такие времена естественное, здоровое сопротивление этим реформам оказывается не столь значительным, как в пору спокойствия и благоденствия» [23].
В отличие от начала XX в., перед государством больше не стоит задача увеличить количество грамотных, поэтому нынешнее облегчение (педагогический компонент орфографических реформ) уже не кажется принципиальным. Ещё при обсуждении проекта-2000 В.М. Живов проницательно заметил: «У нас нет никаких социальных предпосылок для того, чтобы что-то существенным образом менять. Мы не живем в тех условиях, как мы жили в начале двадцатого века, когда большинство населения было неграмотным, стоял вопрос о борьбе с неграмотностью и так далее. У нас грамотное общество, не слишком грамотное, но кое-как оно справляется с употреблением письменного языка» [24].
Автор самой подробной работы о истории орфографии в России Т.М. Григорьева пришла к выводу, что преобразовывать орфографию особенно удобно, когда в стране идут общие реформы, когда в ней мало грамотных людей и - от себя
добавим - высоким остается авторитет науки.
Возможно, это значит, что уже имея после 1917 г. хорошую орфографию, общество считает, что не нуждается в лучшей. Ситуация патовая: при том что языковые процессы не останавливаются и учёные готовы предложить несколько вариантов улучшения правописания, грамотное общество, по сути, не желает никаких перемен.
Разрешением этого противоречия, возможно, является не только перспектива неизбежной реформы в эпоху неминуемых будущих перемен, но и своеобразный шаг в сторону - смягчение «орфографического режима» и допущение некоторых вариативных написаний [25]. Кроме привычного специалистам постепенного нарастания глубинных языковых изменений (прежде всего в устной речи), сейчас мы наблюдаем процессы своеобразного орфографического «самоупорядочивания». Они особенно заметны благодаря, во-первых, интенсивному росту текстового пространства Интернета и, во-вторых, активному заимствованию в последние десятилетия иностранных слов, написание которых ещё не утверждено в словарях. Как частный, но яркий пример этого упорядочения можно привести и стихийное употребление «необязательной» буквы Ё с конца 1990-х гг. (сейчас Орфографическая комиссия закрепила более широкое употребление Ё в новых «Правилах русской орфографии и пунктуации» [26]).
В конечном счёте процессы общего регулирования правописания - и место государства в нем - становятся всё более дробными и локальными. В этом ключе может также быть рассмотрена инициатива Министерства образования и науки РФ, утвердившего 8 июня 2009 г. своим распоряжением список нормативных словарей. В начале сентября обсуждение этого списка вызвало много споров в СМИ. Причиной их стали явная недостаточность этого списка, хотя гораздо громче звучали голоса тех, кто за многие годы впервые открыл словари и обнаружил, что нормы изменились. На этом примере можно видеть, как меняется место государства в современных процессах упорядочения орфографии. Если первая половина XX в. была временем своеобразного господства государства над орфографией
(как одной из областей государственного порядка), то постепенно верховная политическая власть - при всех явных сменах режимов и идеологического курса - отходит от установки на крупные перемены и помещает правописание в область частной административной «оптимизации» и бюрократического манипулирования.
ЛИТЕРАТУРА
[1] Обзор предложений по усовершенствованию русской орфографии (XVI11—XX вв.) / под ред. М. В. Панова. М., 1965.
[2] Панов М. В. А всё-таки она хорошая! М., 1964.
[3] Григорьева Т. М. Три века русской орфографии. М., 2004.
[4] Бреусова Е. И. Работа над усовершенствованием русского правописания в послеоктябрьский период и вопросы общей теории орфографических реформ : автореф. ... канд. фи-лол. наук. Красноярск, 2000.
[5] Алпатов В. М. 150 языков и политика. 1917— 2000. Социолингвистические проблемы СССР и постсоветского пространства. М., 2000.
[6] Гухман М. М. Литературный язык // Общее языкознание. Формы существования, функции, история языка. М., 1970. С. 502-548.
[7] Чернышёв В. И. Ф.Ф. Фортунатов и A.A. Шахматов - реформаторы русского правописания // А. А. Шахматов. Сборник статей и материалов. М. ; Л.: Изд-во АН СССР, 1947. С. 230.
[8] Константинов Н. А., Струминский В. Я. Очерки по истории начального образования в России. М., 1953. С. 220-229.
[9] Аванесов Р. И., Сидоров В. Н. Реформа орфографии в связи с проблемой письменного языка // Русский язык в школе. 1930. № 4. С. ПО-118.
[10] Беседы с М.В. Пановым //Жизнь языка : сб. ст. к 80-летию М.В. Панова. М., 2001. С. 516-518.
[11] Русский язык в школе. 1964. № 6.
[12] Вукчина Б. 3., Чельцова Л. К. Орфографическая комиссия 1963-1964 годов // Жизнь языка : сб. ст. к 80-летию М.В. Панова; Сафонова Е. «Вышел заЕц погулять...» // Огонек. 1999. 31 мая.
[13] Букчина Б. 3. Проблемы русской орфографии (Орфографические словари. «Правила русской орфографии и пунктуации» 1956 года и орфографическая практика) : автореф. канд. дис. М., 1974; Букчина Б. 3., Калакуцкая Л. П. Лингвистические основания орфографического
оформления сложных слов // Нерешённые вопросы русского правописания. М., 1974; Иванова В. Ф. Трудные вопросы орфографии. М., 1975.
[14] Щуплов А. Чтобы язык поспевал за временем. О новом Своде правил русского правописания // Независимая газета. 2000. 1 апреля.
[15] Бреусова Е. И. Работа над усовершенствованием русской орфографии в 70-е годы (по материалам архива Российской Академии наук) // Вестник Омского университета. 1997. Вып. 4.
[16] Жуков Б. Пропадающая грамота // Итоги. 2001. 5 июля.
[17] Постановление Правительства Российской Федерации от 31 декабря 1997 г. № 1674 «О Совете по русскому языку при Правительстве Российской Федерации» (Собрание законодательства Российской Федерации, 1998, №2, ст. 261). Положение о его работе и новый состав были предложены постановлением Правительства РФ № 41 от 17 января 2000 г.
[18] Карпова О. История с орфографией (неудав-шиеся реформы русского правописания второй половины XX века) // Неприкосновенный запас. 2010. № 3.
[19] Добродомов И. Чем грозила и грозит «реформа» орфографии // Русский вестник. 2003. 25 июля.
[20] Кронгауз М. Русский язык на грани нервного срыва. М., 2007. Впервые опубликовано в 2001 году (Кронгауз М.А. Жить по «правилам», или Право на старописание // Новый мир. 2001. № 8).
[21] Пожарицкая С. К. Орфография и возможности её реформирования // Отечественные записки. 2002. № 2. С. 221.
[22] Шапиро А. Б. Немаловажный вопрос // Известия АН СССР. 1962. Т. XXI. Вып. 6. Ноябрь-декабрь. С. 479.
[23] Оставьте в покое русский язык! // Правда-КПРФ. 2002. 19 марта.
[24] Реплика В.М. Живова, прозвучавшая в передаче «Русский язык» цикла «Россия как цивилизация». Радио «Свобода». Эфир 10 декабря 2000 г. Ш1_: www.speakrus.ru/articles/strel1.htm.
[25] Кузьмина С. М. Об умягчении нравов русской орфографии (к проблеме вариативности написаний) // Жизнь языка. М., 2001. С. 406-411.
[26] См.: Правила русской орфографии и пунктуации. Полный академический справочник / под ред. В.В. Лопатина. М., 2007. Также доступно по адресу: http://www.ruslang.ru/doc/bukvaJo.pdf.
