CC BY
184
УДК 323.22, 323.27
Вестник СПбГУ. Сер. 6. 2012. Вып. 2
А. А. Никифоров
РИСКИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НЕСТАБИЛЬНОСТИ В ПЕРСПЕКТИВЕ РОССИЙСКОЙ МОДЕРНИЗАЦИИ
Рассмотрение взаимосвязи проблем модернизации и политической нестабильности в современной академической политологии проходила в основном на излете большой теории модернизации. Наиболее характерной в этом вопросе стала работа С. Хантингтона «Политический порядок в меняющихся обществах» (1968).
Рассматривая проблему нестабильности с позиции максимы общественной трансформации — революции, Хантингтон определяет ключевое условие: «Это не может произойти в глубоко традиционных обществах с очень низкими уровнями социальной и экономической сложности. Также не случится это в высоко современных обществах. Подобно другим формам насилия и нестабильности, это имеет большую вероятность произойти в обществах <...>, в которых процесс политической модернизации и политического развития запоздал за процессом социального и экономического изменения» [1, с. 278].
Современные исследователи революций уделяют все больше внимания изучению проблемы политической нестабильности, которую можно описать как ситуацию, когда органы государственной власти неспособны осуществлять свои полномочия на собственной территории или являются объектами неконвенциональных действий с целью изменения способов их формирования и деятельности.
Анализ базовых условий возникновения революций в странах «третьего мира» [2-3], результаты комплексных сравнительных исследований различных видов политической нестабильности в странах мира за послевоенный период [4, p. 13-14; 5, p. 192-197] показывают достаточно неожиданный на первый взгляд итог: статистически более высока вероятность возникновения нестабильности в неинституциона-лизированных режимах практически безотносительно к степени их авторитарности или демократичности.
Такие исследователи политической нестабильности, как Т. Р. Гарр, Д. Голдсто-ун, М. Маршалл и др., часто называют политический режим подобных государств «анократией»1 (частичные демократии или открытые диктатуры со значением индекса POLITY IV2 от -5 до +5) [7, p. 9-13]. Указанная выше статистическая закономерность графически отображена на рис. 1.
Поскольку именно в условиях частичного авторитаризма или частичной демократии риск дестабилизации государства увеличивается, одно из ключевых значений имеет уровень институционализации политических взаимодействий, который определяется,
1 Это политические режимы, находящиеся в стадии транзита, чьи политические элиты и институты в значительной степени неспособны выполнять базовые задачи по поддержанию себя в долгосрочной перспективе.
2 Polity IV — база данных институциональных характеристик политических режимов, созданная изначально на основе методики Т. Р. Гарра в начале 1970-х годов, а в настоящее время разрабатываемая М. Маршаллом (Центр по изучению устойчивого мира) [6].
© А. А. Никифоров, 2012
96
авторитаризм
демократия
►
А высокий уровень институционализации
низкий уровень Т институционализации
Рис. 1. Связь политического режима и степени его институализации с политической нестабильностью
если следовать принципам неоинституционализма, степенью эффективности (использования) соответствующих существующих публичных правил. Ключевым фактором нестабильности в данном случае становится параллельное существование нескольких конкурирующих центров и моделей принятия решений с распадом единой системы взаимодействия и разграничения полномочий. Обычно эти процессы связаны с усилением значения неформальных (теневых) институтов, расколом внутри правящего класса, отчуждения его от широких общественных групп [5, р. 197-198; 8].
Как правило, фракционность представляет собой наличие отдельных организованных групп с политической и/или социальной идентичностью, чьи политические требования могут выходить за рамки конвенциональных, ставя целью реализацию узкогрупповых интересов, что формирует конфликтную ситуацию с низким потенциалом разрешения противоречий путем переговоров.
Возникновение данной ситуации в определенной степени связано с характером политического режима, поскольку фракционность внутри правящего класса (на уровне государства или региона) являет собой процесс, в котором возникновение «конфликтного плюрализма» при принятии решений и расширение политической конкуренции не обязательно связано с повышением роли таких политических субъектов, как группы граждан, общественные движения и организации. Наоборот, данный процесс может идти с сохранением и даже усилением угнетения и эксплуатации широких общественных групп3, что не раз демонстрировалось в ходе политических трансформаций в странах Южной Африки, Ближнего Востока, Латинской Америки и даже на постсоветском пространстве.
Подобное развитие процессов может приводить к состоянию, описываемому как несостоявшееся государство: когда разрушается механизм унифицированной инфра-
3 Это может быть связано с обострением или возникновением конфликтов между этническими, религиозными сообществами, политическими группами, сформировавшимися на основе групповой и межличностной солидарности в период авторитарного режима или его разложения.
97
структурной власти4, а на смену ему приходят территориальные квазигосударственные образования под контролем мафиозных структур, военизированных политических движений и пр.
В силу ограниченных возможностей данной статьи далее будут указаны лишь основные риски политической нестабильности в России.
Три поколения исследователей революций разработали различные модели политических кризисов, определив факторы, играющие важную роль в их возникновении и развитии. В одном из последних крупных сравнительных исследований таких факторов Д. Форан выделил пять общих элементов: 1) зависимое развитие; 2) исключающее персоналистское правление; 3) развитая политическая культура сопротивления у населения; 4) экономический спад; 5) открытость и уязвимость в капиталистической миро-системе [10, р. 18-24]. Эти факторы мы сейчас и проанализируем.
Уровень зависимого развития и экономические риски
Согласно приведенным в таблице 1 данным, для современной России характерным итогом трансформаций 1990-2000 гг. является изменение структуры экономического производства в пользу развития экспортоориентированных отраслей с продукцией невысокой степени переработки: металлургия, углеводороды, лес и др.
Таблица 1
Показатели уровня экономической зависимости России на 2010 г.
Показатель Значение Тенденция по отношению к предыдущим периодам
Доля промышленных товаров в общем объеме экспорта Россия — 15% уменьшение
Доля экспорта в ВВП Россия — 30% уменьшение
Доля внешнего долга в ВВП (включая долги негосударственных организаций) Россия — 31,6% увеличение
Источники: [11, 12].
При этом тенденция к снижению доли промышленного компонента в экспорте дополняется весьма значительным ростом внешней задолжности крупных компаний и частных банков, которая в соответствии с практикой разрешения финансовых проблем в 2008-2009 гг. может быть вновь обеспечена ресурсами государства и налогоплательщиков. Высокая волатильность на товарно-сырьевых рынках в последние несколько лет создает в отношении государственных ресурсов России значительные риски, поскольку негативное изменение их конъюнктуры может достаточно существенно снизить доходы федерального бюджета, объемы которых сократились по сравнению
4 Данный термин, введенный социологом М. Манном, обозначает «организационную и технологическую способность органов государственной власти взаимодействовать с обществом: способность исполнять принятые решений на определенной официальными границами территории» [9, р. 113].
98
с докризисными. Сформировавшиеся за последнее десятилетие международные резервы5 способны лишь временно (учитывая объем совокупного внешнего долга и высокие потери бюджета в случае снижения цен на экспортные товары) обеспечить финансовую стабилизацию.
Это позволяет говорить в значительной степени о зависимом развитии России и росте уязвимости государства в миросистеме в случае кризисных процессов, которые будут продолжаться более одного года. Интенсификация данных рисков связана с ускорением международной интеграции после 2011 г. в связи с вступлением во Всемирную торговую организацию и усилением влияния международной конкуренции на машиностроение, сельское хозяйство и пищевую индустрию.
При этом в силу региональной специфики (в отраслевом и ресурсном отношении) усиление финансово-экономических рисков может вызвать экономический спад на уровне региона или отдельных территорий. Это в большей степени относится к монопрофильным городам, которых, согласно исследованиям, в России 4686 (не считая поселков городского типа, которых около 2000) из общего числа городов, равного 1096 [15, с. 8].
Исключающее персоналистское правление
С одной стороны, подобная ситуация описывает процесс политического исключения классов с низким и средним уровнем дохода, использование репрессий против политических оппонентов, ограниченное или регулируемое «сверху» политическое участие. С другой — в подобном правлении власть часто осуществляется посредством системы персонального патронажа через теневые политико-экономические институты. Данная система патронажно-клиентарных отношений часто реализуется как капитализм «родственников и друзей», где политический процесс и взаимодействие основных групп участников опосредуются политическим лидером или принципами личной преданности, создавая потенциал конфликтной конкуренции внутри правящего класса. Исходя из указанного ранее, а также особенностей кризисов режимов и революции в странах «третьего мира» и на постсоветском пространстве, можно говорить о двух моделях подобного правления: неопатримониальной диктатуре и неопатримониальной демократии.
Трансформация советской плановой экономики с конца 1980-х годов в рыночную создала условия не для успеха реализации принципов теории демократизации, а для формирования на территории новых суверенных республик разнообразных конфигураций неопатримониальных режимов, в основу которых были положены клиентарно-патронажные сети из представителей бывшей реформистски настроенной советской номенклатуры и директорского корпуса, новых лидеров и назначенцев, зародившегося частного капитала, криминальных и военизированных структур [16-18].
Ко второму президентскому сроку В. Путина произошла значительная трансформация плюралистического неопатриманиального режима периода Б. Ельцина и конфигурации лежавших в основе правящего класса клиентарно-патронажных сетей из близкого первому президенту личного окружения и представителей крупного российского частного капитала. Новый политический правящий класс, сформировавшийся из представителей силовых структур, сослуживцев Президента [19, с. 257-274], а также
5 Золотовалютные резервы на начало 2012 г. составили 498 649 млн долл. [13].
6 В таких городах создается порядка 40% ВРП и проживает порядка 25 млн чел. [14, с. 18].
99
выдвиженцев из проправительственной парламентской партии «Единая Россия», оказался оформлен в политическую и идеологическую концепцию «вертикали власти», которая на тот момент консолидировала новых назначенцев, в значительной степени региональных руководителей субъектов федерации и даже частный капитал.
Однако в настоящее время можно констатировать, что начатая таким путем в 2000-х годах «силовая рационализации» хоть и способствовала общей централизации клиен-тарно-патронажных сетей в рамках представителей государственной бюрократии, но в целом не сформировала эффективных институтов принятия и реализации решений. В результате усилий по увеличению доли государственного сектора в экономике после экономической консолидации сформировалась тенденция к теневому сращиванию власти и бизнеса.
Вследствие чего первичная консолидация капитала в руках представителей государства привела к процессам его политического присвоения с системным размыванием «вертикальной» модели политического управления коррупционными практиками, показателями которых являются как официальная проблематизация данного явления, так и значительное количество громких уголовных дел, высокий уровень восприятия и оценки коррупции7 [20; 21, с. 5, 164-165].
В настоящее время можно констатировать актуализацию двух ключевых для возникновения политической нестабильности рисков.
Во-первых, существуют основания говорить о начале фрагментации правящего класса на потенциально конфликтные группы, что связано, с одной стороны, с тем, что за время президентского срока Д. Медведева конфигурация участников выработки политических решений естественным образом изменилась и высока вероятность отсутствия консенсуса по поводу выдвижения на новый президентский срок В. Путина.
С другой стороны, политическая и экономическая стабилизация 2000-х годов обеспечила условия для роста частного российского капитала (появления новых сфер производства товаров и услуг), консолидации ряда отраслей, выхода на международные рынки. В этих условиях для новых групп российского капитала возвращение В. Путина с его публично более консервативным курсом имеет потенциал экономических и личных рисков, что увеличивает возможность конфликта внутри групп правящего класса и групп российского капитала на фоне президентской кампании.
Во-вторых, в последнее время отставками мэра Москвы Ю. Лужкова, главы Рособо-ронпоставки В. Черкесова, спикера Совета Федерации С. Миронова, министра финансов А. Кудрина были решены некоторые конфликты внутри правящего класса, часть представителей которого накануне президентских выборов вполне может обладать потенциалом формирования негативного политического консенсуса.
В данной ситуации инициированная Д. Медведевым политическая реформа электорального процесса имеет достаточную институциональную неопределенность на фоне несколько противоположной риторики В. Путина, что увеличивает для групп и представителей правящего класса неопределенность и персональные/узкогрупповые риски и, соответственно, создает основы для формирования в правящем классе либеральной контрэлиты, готовой в перспективе к поддержке протестных общественных движений.
7 Согласно данным Общественной палаты РФ, основное количество жалоб и заявлений по фактам коррупции относится к правоохранительным органам — 63%, к судебной системе — 30% [20, с. 6].
100
В-третьих, итоги прошедших парламентских выборов и современные тенденции развития политического процесса в ряде регионах указывают на формирующийся потенциал ослабления региональной компоненты инфраструктурной власти государства.
С одной стороны, индикатором данного процесса служат итоги парламентских выборов в пересчете на результат партии «Единая Россия»8 в субъектах федерации. Практика использования административного ресурса в электоральном процессе за последние 10 лет [22; 23, с. 56-64] приобрела отчетливые черты механизма лояльности региональных правящих классов федеральному центру, что позволяет по итогам выборов определить относительную слабость региональных органов власти в способности реа-лизовывать общефедеральные политические решения и задачи.
Хотя снижение доли голосов за партию «Единая Россия» наблюдалось в подавляющем большинстве регионов, падение общефедерального уровня поддержки партии (на 15% по сравнению с результатом на парламентских выборах 2007 г.) продемонстрировали более половины субъектов федерации [24].
При этом необходимо отметить, что из общего количества регионов, продемонстрировавших высокий относительный показатель снижения поддержки партии, только несколько на предыдущих выборах показали превышение границы общефедеральных результатов голосования9. Иными словами, электоральный спад поддержки получил максимальные значения в тех регионах, где поддержка партии и на предыдущих выборах была ниже (Центральная Россия, Северо-Запад, Урал)10.
Вместе с тем с 2008 г. в республиках Северного Кавказа (Ингушетия, Кабардино-Балкария) наблюдается рост нестабильности из-за высокого уровня политического насилия (террористические акты, нападения на органы правопорядка и др.) как следствия активности негосударственных вооруженных формирований. Высокий уровень влияния теневых политических институтов в регионе, значительная вероятность активного включения в региональные клиентарно-патронажные отношения негосударственных вооруженных формирований значительно ослабляют инфраструктурную власть государства в регионе [25, с. 174; 26] на фоне конкуренции этноклассовых и бизнес-сообществ за ресурсы при очевидном социальном кризисе, выражающемся в форме высокого уровня безработицы11 и угроз безопасности. Учитывая значительное снижение электоральной поддержки в названных выше республиках, можно говорить о предпосылках нарушения консенсуса внутри правящего класса и, возможно, об усилении его фрагментации.
Данная ситуация способствует возникновению предпосылок региональных политических кризисов в виде вооруженных действий локальных групп, массовых выступлений против органов государственной власти, этнополитических по форме и этно-класовых по своей сути восстаний.
8 На протяжении последних электоральных циклов развитие партии было прочно связано с поддержкой политики Президента и Правительства, а также с высокой долей представительства членов партии в федеральных и региональных органах власти.
9 37,56% в 2003 г.; 64,3% в 2007 г.; 49,32% в 2011 г. [24].
10 При этом можно говорить лишь об относительной локализации негативной электоральной динамики.
11 На осень 2011 г. по Северо-Кавказскому федеральному округу безработица составила 14,7%, тогда как в Ингушетии и Чечне ее уровень достиг 49,1% и 37,2% [27].
101
Политическая культура сопротивления у общественных групп
Данное условие развития масштабного политического конфликта включает: 1) популярность протестной идеологии (идей национального, социального, политического освобождения и справедливости); 2) общественную значимость протеста (сохранение историй сопротивления и восстания в коллективной памяти широких групп общества); 3) опыт коллективных протестных действий; 4) наличие механизмов сохранения и расширения протестной солидарности.
Регулярные социологические исследования показывают постепенную делегитима-цию персонифицированных институтов политической власти (премьер и Президент), с которыми россияне чаще всего связывали возможность позитивных трансформаций [28]. В этих условиях повышенную общественную тревогу вызывают: сложное материальное положение; высокий уровень коррупции и низкая эффективность государственной бюрократии; высокие тарифы в ЖКХ; снижение качества и доступности медицины и образования; преступность и социально-культурная деградация населения; частично — национальный вопрос [29, с. 77-86].
Вместе с тем на фоне существования конформного большинства и снижения интереса к политической жизни в значимой части «аполитичных» групп накапливается протестный потенциал. В условиях восприятия политической сферы как закрытой для конвенциональной защиты своих интересов в группах российского общества растет агрессивное побуждение12 (до 34% на 2011 г.), существующий уровень которого не был характерен даже в условиях кризисных трансформаций начала—середины 1990-х годов [29, с. 74-77].
В рамках существующего общественного недовольства и его дискурсов (либерально-рыночного, националистического и левопатриотического) общим объектом критики становится персонифицированный российский политический режим и ограниченные политические права и свободы, объективно усиливается влияние либерально-рыночного дискурса.
Рост массовых акций протеста в 2010-2011 гг.13 и их содержание позволяют выделить характерные черты культуры политического протеста на новом этапе.
Во-первых, преимущественное влияние на протестный процесс оказывает его стихийность, что определяет значительную слабость интеграции протеста в развитие общественных движений, зависимость динамики выступлений от конъюнктуры политических событий, их слабую координацию и значительную импульсивность.
Во-вторых, современный протест формируется в условиях фактического отсутствия классовых организаций наемных работников в форме массовых общественных движений, партий или профсоюзов, что локализует социально-экономические требования14
12 Складывание агрессивных моделей поведения происходит преимущественно в крупных городах (например, Москва), характерно для групп до 35 лет и имеет статистическую связь с националистическими установками.
13 Можно отметить акции националистических групп и движений на Манежной площади в декабре 2011 г., увеличение массовости и уровня организаций «Русских маршей», многотысячные (до 45 тыс. чел.) акции протеста в Москве, Санкт-Петербурге и других городах России против фальсификаций парламентских выборов.
14 По данным Центра социально-трудовых прав, число трудовых протестов за последние годы значительно сократилось по сравнению со значениями 2004-2005 гг., но при этом осталось относительно стабильным 96 (2008), 272 (2009), 205 (2010) [30, с. 32].
102
и может способствовать их трансформации и искажению в националистическом дискурсе. Гражданский протест в условиях организационной слабости соответствующих общественных движений и парламентских политических партий, утерявших в своем большинстве возможности для создания массовых политических партий, формирует условия для политической мобилизации и последующего развития выступлений преимущественно в рамках модели цикла протеста15.
В рамках данной тенденции необходимо отметить, что база для протестной мобилизации формируется преимущественно в центральных российских мегаполисах (Москва, Санкт-Петербург), пространство которых конфликтогенно во многом из-за эффектов неолиберального развития последних 20 лет16, а высокий уровень доступа и использования телекоммуникационных сетей создает особое пространство развития протестного политического дискурса17. Как показывают исследования, большинство участников массовых акций протеста после парламентских выборов — люди до 42 лет с высшим образованием и достаточно стабильным уровнем дохода, узнавшие о мероприятии через сетевые ресурсы [33]. В этом отношении политически активная интернет-аудитория, которая в значительной степени стала базой для протестной мобилизации, в социальном измерении представляет собой «средний класс» из специалистов коммерческого сектора.
Тенденции развития политического дискурса в современном интернет-пространстве России, формируемом преимущественно аудиторией Москвы и Санкт-Петербурга, указывают на его гораздо более высокую степень радикальности и антисистемности по отношению к существующему политическому режиму18.
В-третьих, в современной России политическая культура сопротивления территориально фрагментирована. С одной стороны, это создает потенциал массовой протест-ной политической мобилизации со значимым потенциалом антисистемности в крупнейших городах в рамках модели цикла политического протеста, формируемого политической конъюнктурой и, частично, городской проблематикой. При этом в крупных мегаполисах массовое протестное участие в большей степени способно оказывать
15 В отличие от модели профессионального движения (movement career), где развитие идет по линии консолидации протеста в организацию и последующую ее специализацию, данная модель предполагает мультикоалиционность, широкое вовлечение общественных групп, отсутствие четкого организационного ядра на фоне высокого уровня неопределенности и влияния обстоятельств, которые расширяют или ограничивают протест на всем протяжении цикла [31, p. 65-66].
16 Необходимо отметить тесную связь причин протеста с городской проблематикой: формирование емкого рынка низкоквалифицированного и часто нелегального труда приезжих из республик постсоветского пространства и национальных регионов со сложной экономической обстановкой (националистические и антииммигрантские движения); высокая плотность пассажиропотока и низкая пропускная способность существующих магистралей на фоне нерегулируемого сегмента автотранспорта со спецрежимом проезда (движения автомобилистов); уплотнительная застройка дворов, избирательность оценки объектов культурного наследия и рекреационных зон (организации жильцов, охраны памятников и природохраны).
17 Повышение доходов населения в крупных городах и развитие рынка услуг телекоммуникации резко увеличили долю пользователей сети Интернет — с 39% (2010) до 53% (2011) [32], большинство из которых является ежедневной аудиторией Интернета.
18 Статистика ключевых слов в поисковых запросов крупнейшей русскоязычной поисковой системы «Яндекс» демонстрирует рост употребления лексем конфликтного политического дискурса с осени 2010 г.: «партия жуликов и воров», «фальсификация выборов», «Россия без Путина», «Россия для русских», «власть народу» [34].
давление на органы власти, что может быть использовано и возглавлено в значительной степени политически отчужденными от протестующих группами из правящего класса. С другой стороны, региональные возможности протестной мобилизации в большей степени связаны с территориями со сложной политической и социальной обстановкой (Ингушетия, Дагестан, Кабардино-Балкария, монопрофильные города) и имеют потенциал прямой низовой мобилизации с выдвижением социальных и этнополитических лозунгов.
Открытость и уязвимость в капиталистической миросистеме
Кроме уже указанных внешнеэкономических факторов, необходимо отметить внешние риски, связанные с активизацией международной практики наложения санкций на представителей государственной власти стран (включая Россию) в связи с их предполагаемой международной ответственностью за совершенные действия, что уже было сделано в отношении представителей органов государственной власти Республики Беларусь. Введение (в случае наличия политической мотивировки, например, нарушение прав и свобод человека) подобных санкций в отношении современной России, где сформировались теневые политические институты, способно значительно усилить негативный политический консенсус в рамках групп правящего класса, поскольку может подорвать финансовую и личную безопасность их представителей.
Оценка рисков политической нестабильности
Оценка существующих факторов позволяет говорить о том, что в кратко-среднесрочной перспективе возможно возникновение относительной политической нестабильности на фоне начавшегося цикла политического протеста.
В условиях существующего в России в значительной степени персонализированного политического режима19, находящегося в транзитном положении между авторитарным правлением и демократией, политическая модернизация несет в себе определенные политические риски. С одной стороны, либерализация трансформирует консенсусный способ принятия и реализации политических решений, основанный на относительной централизации клиентарно-патронажных сетей, ведя к большему плюрализму внутри правящего класса и увеличивая потенциал отдельных групп к протестной мобилизации.
С другой стороны, повторная попытка «силовой рационализации» существующих государственных институтов с целью повышения их эффективности несет риски острого политического конфликта внутри системы клиентарно-патронажных отношений: разрушение теневых политических институтов президентской властью приведет к резкому росту личных и групповых рисков, что вызовет формирование негативного консенсуса частью правящего класса на фоне возрастания отчуждения режима от общественных групп и их недовольства.
Иными словами, инфраструктурная слабость политической власти, с одной стороны, создает условия для реконфигурации правящего класса на основе усиления конкуренции со стороны групп с либеральной ориентацией, с другой — ограничивает доступные ресурсы для выстраивания эффективных политических институтов «сверху».
19 За точку политического отчета принят факт переизбрания В. Путина на должность Президента РФ.
104
Подобная потенциально предкризисная ситуация дополняется высоким уровнем неопределенности в президентской электоральной кампании.
В этом отношении ключевым фактором возрастания рисков политической нестабильности (неопределенным на настоящий момент) становится углубление фракционности внутри правящего класса в силу одностороннего нарушения внутреннего консенсуса со стороны следующего президента (в случае избрания на пост В. Путина) или значительное ухудшение внешнеторговой конъюнктуры со снижением ресурсного обеспечения консенсуса внутри правящего класса.
В первом случае основной формой политической нестабильности может стать расширение политического протеста в крупнейших городах с формированием представителями части политического класса негативного консенсуса с вероятностью затяжного кризиса президентской власти.
Во втором случае подобная ситуация может развиваться в условиях роста социальной и этнополитической напряженности в субъектах федерации, выражающегося в попытках региональных выступлений и акций протеста (Северный Кавказ, Калининград, Дальний Восток), которые сформируют локальную карту острых конфликтов.
Литература
1. Хантингтон С. Политический порядок в меняющихся обществах. М.: Прогресс-Традиция, 2004. 480 с.
2. Goodwin J., Skocpol T. Explaining revolutions in the contemporary Third World // Politics and Society. 1989. Vol. 17, N 4. P. 489-509.
3. Goodwin J. No other way out. States and Revolutions, 1945-1991. Cambridge: Cambridge University Press, 2001. 407 p. (Cambridge Studies in Comparatve Politics).
4. Goldstone J., Ulfilder J. How to Construct Stable Democracies // The Washington Quarterly. 2004. Vol. 28, N 1. P. 9-20.
5. Goldstone J. A., Bates R. H., Epstein D. L. and other. A Global Model for Forecasting Political Instability // American Journal of Political Science, 2010. Vol. 54, N 1. P. 190-208.
6. Polity IV Project: Political Regime Characteristics and Transitions, 1800-2010. URL: http://www. systemicpeace.org/polity/polity4.htm (дата обращения: 11.01.2012).
7. Marshal M. G., Cole B. R. Global Report: conflict, governance, and state fragility. Center for Systemic Peace, 2009. URL: http://www.systemicpeace.org/Global%20Report%202009.pdf (дата обращения: 11.01.2012).
8. Голдстоун Д. К теории революции четвертого поколения // Логос. 2006. № 5. С. 58-103.
9. Mann M. The Autonomous Power of the State: Its Origins, Mechanisms and Results // States in history / ed. by J. A. Hall. London: Basil Blackwell, 1986. P. 109-136.
10. Foran J. Taking Power: On the Origin of Third World Revolutions. Cambridge: Cambridge University Press, 2005. 407 p.
11. World Bank. World Development Indicators, 2010 (Manufactures exports, Exports of goods and services). URL: http://data.worldbank.org/indicator (дата обращения: 11.01.2012).
12. Оценка внешнего долга Российской Федерации на 1 октября 2011 г. URL: http://cbr.ru/sta-tistics/print.aspx?file=credit_statistics/debt_est.htm (дата обращения: 11.01.2012).
13. Международные резервы Российской Федерации: сентябрь 2011 — январь 2012 URL: http:// www.cbr.ru/hd_base/mrrf/D_print.asp?C_year=2011&To_year=2012&mode=&C_mes=09&To_ mes=01 (дата обращения: 11.01.2012).
14. Моногорода России: как пережить кризис? Анализ социально-экономических проблем моногородов в контексте мирового финансового кризиса, влияющего на состояние
градообразующих корпораций. М.: Институт региональной политики, 2008. 80 с. URL: http:// www.regionalistica.ru/files/2009/monogoroda_crysis.doc (дата обращения: 11.01.2012).
15. Любовный В. Я. Монопрофильные города в условиях кризиса: состояние, проблемы, возможности реабилитации. М.: ЗАО «Дортранспечать», 2009. 110 с.
16. Дерлургьян Г. Крушение советской системы и его потенциальные следствия: банкротство, сегментация, вырождение // Полис. 2000. № 3. С. 18-30.
17. Фисун А. Постсоветские неопатримониальные режимы: генезис, особенности, типология // Отечественные записки. 2007. № 6 (ноябрь-декабрь). С. 8-28.
18. Волков В. Силовое предпринимательство, XXI век: экономико-социологический анализ. 3-е изд., испр. и доп. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2012. 352 с.
19. Крыштановская О. Анатомия российской элиты. М.: Захаров, 2005. 384 с.
20. Доклад Общественной палаты об эффективности проводимых в Российской Федерации антикоррупционных мероприятий и участии институтов гражданского общества в реализации антикоррупционной политики. М.: Общественная палата Российской Федерации, 2011 г. URL: http://www.oprf.ru/files/dokument2011/dokladantikorrupciya.pdf (дата обращения: 11.01.2012).
21. Предпринимательский климат в России: индекс ОПОРЫ 2010-2011 URL: http://opora.ru/ upload/Reserch/Index_2011_corr_040711_sec.pdf (дата обращения: 11.01.2012).
22. Выборы в России 11 октября 2009 года. Аналитический доклад. М.: ГОЛОС, 2009.
23. Бузин А. Ю. Административные избирательные технологии и борьба с ними. М.: Центр «Панорама». 2007. 271 с.
24. Сведения о проводящихся выборах и референдумах ЦИК РФ. URL: http://www.izbirkom. ru/region/izbirkom (дата обращения: 11.01.2012).
25. Казенин К. Тихие» конфликты на Северном Кавказе: Адыгея, Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкесия. М.: REGNUM, 2009. 180 с.
26. Кавказская ловушка // Эксперт-ТВ. 2011. 28 фев. URL: http://expert.ru/2011/02/28/280211-kavkazskaya-lovushka/ (дата обращения: 11.01.2012).
27. Занятость и безработица в Российской Федерации в ноябре 2011 года (по итогам обследований населения по проблемам занятости) URL: http://www.gks.ru/bgd/free/b04_03/IssWWW. exe/Stg/d02/276.htm (дата обращения: 11.01.2012).
28. Одобрение деятельности государственных институтов // ВЦИОМ. URL: http://wciom.ru/ index.php?id=172 (дата обращения: 11.01.2012).
29. Двадцать лет реформ глазами россиян: опыт многолетних социологических замеров. М.: Институт социологии РАН, 2010. 304 с. (Аналитический доклад). URL: http://www.isras.ru/files/ File/Doklad/20_years_reform.pdf (дата обращения: 11.01.2012).
30. Бизюков П. В. Как защищают трудовые права в России: коллективные трудовые протесты и их роль в регулировании трудовых отношений. М.: Центр социально-трудовых прав, 2011. 128 с.
31. Dynamics of Contention / eds D. McAdam, J. D. McCarthy, M. N. Zald. Cambridge: Cambridge University Press, 2001. 387 p.
32. Всемирная барахолка: что продают и покупают россияне в сети интернет? // ВЦИОМ. Пресс-выпуск №1852. URL: wciom.ru/index.php&uid=112027 (дата обращения: 11.01.2012).
33. Митингующие в Москве: кто, зачем и как вышел на проспект Сахарова в субботу? // ВЦИОМ. Пресс-выпуск №1917. URL: http://wciom.ru/index.php?id=459&uid=112274 (дата обращения: 11.01.2012).
34. Статистика ключевых слов // Яндекс. URL: http://wordstat.yandex.ru (дата обращения: 11.01.2012).
Статья поступила в редакцию 19 января 2012 г.
106
