CC BY
293
Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2018. № 1 (17). С. 118-121.
УДК 321
DOI 10.25513/2312-1300.2018.1.118-121
И. А. Ветренко
«РЕВОЛЮЦИЯ» И «ЦВЕТНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ» КАК ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ КОНСТРУКТЫ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ
Проводится дифференциация между революциями и «цветными революциями», а также дефи-низация данных понятий. Дан политологический анализ революционных событий 2003-2005 гг. в странах постсоветского пространства. Автор провёл классификацию научных теорий революций, выделив этап «псевдореволюций», к которым отнесены «цветные революции».
Ключевые слова: революция; «цветная революция»; политические элиты; политический режим; «оранжевая революция».
I. A. Vetrenko
"REVOLUTION" AND "COLOR REVOLUTION" AS A THEORETICAL CONSTRUCT
IN POLITICAL SCIENCE
In the article the differentiation between the revolution and the "color revolutions" and deffinitaly of these concepts. Given the political analysis of the revolutionary events of 2003-2005 y. in the postSoviet countries. The author conducted a classification of scientific theories of revolutions, highlighting the stage of "pseudo-revolutions", which include "color revolutions".
Keywords: revolution; the "color revolution"; the political elite; the political regime; the "orange revolution".
Нынешний, 2017-й, год является юбилейным для российского революционного движения. Февральская революция, Великая Октябрьская революция, произошедшие в 1917 г., дали очередной толчок для научной рефлексии этого феномена. Споры историков и политологов вокруг самих событий, причин и их последствий не утихнут никогда, но современная политическая наука требует чёткой дефинизации понятия «революция», а также установления его отличий от содержания термина «цветная революция», который сегодня вошёл в категориальный научный аппарат политической науки.
Термин «революция» появился ещё в XIV в. и означал вращательное движение, т. е. хождение по кругу, чаще всего к нему прибегали в экономической науке для описания цикличных кризисов и изменений. Но уже в XVII в. он приобрёл политический
© Ветренко И. А., 2018
оттенок, а именно стал обозначать смену отдельных правителей или всей политической элиты в государствах. А в XVIII в. термин уже используют при описании эпохальных прорывов, «фундаментальных преобразований общества обществом» [1, а 11].
До сих пор в политической науке не существует однозначного подхода к трактовке такого феномена, как революция. Так, западные современные исследователи, говоря о революции, указывают её тождество с коллективным насилием (Т. Р. Гарр) или обязательным развалом государства (Дж. Голстоун).
Особенно на этом фоне выделяются взгляды социолога П. Штомпки, который выделяет несколько подходов в дефинизации революции [Там же, с. 67]. Первый представлен группой определений, где революции выступают как фундаментальные, широко распространённые преобразования обществ,
а второй подход делает упор на насилие, борьбу, а также на стремительную скорость социальных изменений. Следует отметить, что наиболее характерной для первой группы определений является концепция природы социальной революции К. Маркса и Ф. Энгельса [2]. К примеру, Маркс допускал разные формы классовой борьбы. Он не отрицал значимости мирных форм борьбы в рамках профсоюзного движения, но считал, что реформистская борьба, по крайней мере в ранний период развития капитализма, не разрешит проблему антагонизма, не приведёт к преодолению отчуждения трудящихся от средств производства. Кардинальное решение проблемы он усматривал в социальной революции. Вторая группа определений революции представлена теориями Ю. Каменка, Ш. Эйзенштадта, Т. Гарра [3]. Последний, выделяя причины возникновения политического насилия и его движущие силы, назвал революцию самым типичным механизмом протекания политического насилия.
До недавнего времени все теории о революции вмещались в контекст четырёх поколений, которые выделил Дж. Голдстоун:
- естественная теория революций Л. Эд-вардса, Дж. Петти, К. Бринтона, которая включает в себя и философско-историческую интерпретацию Х. Арендта и Дж. Данна;
- модернизационные теории 50-60-х гг. ХХ в., сформировавшиеся в рамках бихевиористской революции (Дж. Дэвис, Н. Смелзер, Ч. Джонсон, Т. Гарр, С. Хантингтон);
- государствоцентричные модели второй половины 1970-1980-х гг. (Т. Скочпол, Ч. Тилли, Дж. Пэйдж, К. Тримбергер);
- в 90-х гг. ХХ в. сформировалась четвёртая модель революционных изменений, которая учитывает сложную роль экономических, политических и идеологических факторов. Она в качестве альтернативы любым формам структурного детерминизма или волюнтаризма предлагает контингентную модель революции, суть которой состоит в том, что конъюнктурное соединение фискального кризиса, межэлитных конфликтов, подъём народных выступлений и развитие критических идеологий вместе вызывают революционное падение существующего режима [4].
Таким образом, на основе теоретико-методологического анализа понятия «рево-
люция» можно констатировать, что международное давление, кризис государственности, внутриэлитный конфликт, а также массовая мобилизация выступают ключевыми моментами развёртывания революционных ситуаций и действий в современных политических режимах.
Гораздо позже, а именно с конца 2004 г., в российскую политическую науку прочно вошло другое понятие - «оранжевая революция»; связано это было с событиями на Украине и приходом к власти Виктора Ющенко во главе украинской оппозиции. Термин «революция» в данном случае использовался сугубо для описания совокупности событий, включавших в себя набор таких социальных явлений, как недовольство значительной части граждан результатами выборов, в ходе которых правительство предположительно прибегало к административному ресурсу либо к прямым подтасовкам; способность проигравшей стороны мобилизовать в свою поддержку неудовлетворённых характером и итогами выборов избирателей; одобрение претензий оппозиции руководителями и общественным мнением западных стран, лишавшее тем самым правящую элиту возможности задействовать против манифестантов вооружённые силы; наконец, приход оппозиции к власти после серии уличных акций.
Однако события, именуемые как «цветные революции», 2003-2005 гг. в Грузии, Украине и Киргизии заставили политологов и дипломатов говорить о неизбежном переформатировании всей системы международных отношений на пространстве бывшего Советского Союза и о начале нового этапа посткоммунистической трансформации в государствах СНГ. Раскрашенные в разные цвета «революции» расширили содержание ранее применяемого в политологии понятия «оранжевая революция» до более общего -«цветная революция».
События, относящиеся к «цветным революциям», связаны с насильственным характером бескровных инверсивных изменений, объектом которых являлись не только представители власти, но и массы. «Цветные революции» связаны с информационным насилием манипулятивного воздействия на сознание и управляющих, и управляемых. Кроме того, «цветная революция» не ограни-
И. А. Ветренко
чивается бескровными действиями, а предполагает насилие внутренних сил по отношению к властным структурам: уличные бои, погромы, беспорядки и т. п.
«Цветные революции» представляют собой совокупность политических событий, причины которых кроются в утрате контроля действующей власти над политическими переходными процессами; в «гуманитарной интервенции», осуществляемой при помощи информационно-коммуникативных технологий; во вмешательстве иностранных участников в конституционные процессы внутри стран.
В основу технологий «цветных революций» положена идея использования стихийных процессов самоорганизации для достижения предполагаемых целей.
Так, по мнению П. Штомпки, революции «от других форм социальных изменений революции отличаются пятью особенностями» (т. е. от «цветных революций»):
1. Они затрагивают все уровни и сферы общества: экономику, политику, культуру, социальную организацию, повседневную жизнь индивидов.
2. Во всех этих сферах революционные изменения имеют радикальный, фундаментальный характер, пронизывают основы социального устройства и функционирования общества.
3. Изменения, вызываемые революциями, исключительно быстры, они подобны неожиданным взрывам в медленном потоке исторического процесса.
4. По всем этим причинам революции представляют собой наиболее характерные проявления изменений; время их свершений исключительно и, следовательно, особенно памятно.
5. Революции вызывают необычные реакции у тех, кто в них участвовал или был их свидетелем. Это взрыв массовой активности, это энтузиазм, возбуждение, подъём настроения, радость, оптимизм, надежда; ощущение силы и могущества, сбывшихся надежд; обретение смысла жизни и утопические видения ближайшего будущего [1, ^ 366].
Опыт прошедших «цветных революций» свидетельствует нам о том, что в целом они больше напоминают симбиотический тип переворота и элитной революции, но без
изменений в базисных формах экономической организации и собственности, культуре и образовании. Становится понятным, что данные события, получившие название «цветных революций», собственно революциями не являются. Скорее это попытки государственного переворота с целью смены правящего режима, имитирующие политическую революцию.
Технологический алгоритм «цветных революций» всегда таков: выявление энергетического потенциала общественных групп, способных участвовать в революции; определение политических объединений, способных стать двигателем политического протеста; подготовка в специализированных лагерях молодёжных лидеров (достаточно вспомнить такие однотипные молодёжные организации, как «Пора», «Опора», «Оплот»); выстраивание цепочки практических целей, максимально приближенных к реальным требованиям масс, но которые в итоге будут способствовать делегитимации существующей власти; экспансия оппозиции в электронных СМИ; использование зрелищных массовых действий для побуждения недовольных к активности; инициирование массовых беспорядков, управление которыми осуществляется специально подготовленными специалистами [5, ^ 15].
Таким образом, как показывает опыт «цветных революций» в разных странах, смена политических режимов основывается (кстати, чаще всего она и не происходит вовсе как таковая) на специфических комплексах факторов и каждая новая «цветная революция», на деле являющаяся государственным переворотом, строится на универсальных политических технологиях и отличается только комбинациями. Горячие же революции всегда индивидуальны и неповторимы, они имеют естественные объективные причины для возникновения и ведут к смене не только правящей элиты, но и власти целиком.
ЛИТЕРАТУРА
1. Штомпка П. Социология социальных изменений. - М., 1996.
2. Маркс К. Буржуазия и контрреволюция // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. - 2-е изд. -Т. 6. - М. : Политиздат, 1957. - С. 109-134.
3. Гарр Т. Р. Почему люди бунтуют. - СПб. : Питер, 2005. - 461 с.
Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2018. № 1 (17). С. 118-121.
4. Голдстоун Дж. А. Революции. Очень краткое 5. Галич А. Э., Лушников Д. А. Технологии «цвет-введение / пер. с англ. - М. : Изд-во Институ- ных революций». - М. : РИОР, 2010.
та Гайдара, 2015. - 310 с.
Информация о статье
Дата поступления 24 октября 2017 г.
Article info
Received
October 24, 2017
Дата принятия в печать 1 февраля 2018 г.
Сведения об авторе
Ветренко Инна Александровна - д-р полит. наук, доцент, профессор кафедры политологии, заведующий кафедрой политологии Омского государственного университета им. Ф. М. Достоевского (Омск, Россия) Адрес для корреспонденции: 644077, Россия, Омск, пр. Мира, 55а
E-mail: Inna-Vetrenko@yandex.ru
Accepted February 1, 2018
About the author
Vetrenko Inna Aleksandrovna - Doctor of Political sciences, Associate Professor, Professor of the Department of Political Science, Head of the Department of Political Science of Dostoevsky Omsk State University (Omsk, Russia) Postal address: 55a, Mira pr., Omsk, 644077, Russia
E-mail: Inna-Vetrenko@yandex.ru
Для цитирования
Ветренко И. А. «Революция» и «цветная революция» как теоретические конструкты политической науки // Вестник Омского университета. Серия «Исторические науки». 2018. № 1 (17). С. 118-121. й01: 10.25513/2312-1300.2018.1. 118-121.
For citations
Vetrenko I. A. "Revolution" and "Color Revolution" as a Theoretical Construct in Political Science. Herald of Omsk University. Series "Historical Studies", 2018, no. 1 (17), pp. 118-121. DOI: 10.25513/2312-1300.2018.1.118-121 (in Russian).
