Научная статья на тему 'Рецензия: восприятие и толкование смысла произведения. Вячеслав Сухнев. «Мгла». Роман // Журнал русской культуры: Москва. 2006. № 10 С. 7-97'

Рецензия: восприятие и толкование смысла произведения. Вячеслав Сухнев. «Мгла». Роман // Журнал русской культуры: Москва. 2006. № 10 С. 7-97 Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
187
48
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Шаховский Виктор Иванович, Каменская Лира Викторовна

Рецензия: восприятие и толкование смысла произведения. Вячеслав Сухнев. «Мгла». Роман // Журнал русской культуры: Москва. 2006. № 10 С. 7-97

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Review points to detailed plot analysis, range of problems, composition and the language of the novel are analyzed too, stylistic skill of the author is showed.

Текст научной работы на тему «Рецензия: восприятие и толкование смысла произведения. Вячеслав Сухнев. «Мгла». Роман // Журнал русской культуры: Москва. 2006. № 10 С. 7-97»

УДК 821. 161. 1

В.И. Шаховский, Л.Р. Каменская

СТИЛИСТИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ И СМЫСЛ РОМАНА ВЯЧЕСЛАВА СУХНЕВА «МГЛА»

В. Сухнев является одним из интересных современных писателей. Он пишет не только романы, но и очерки, статьи и публикуется как в центральных изданиях, так и в г. Николаевске Волгоградской области, который является прототипом описанного в романе «Мгла» г. Амельяновска. Здесь писатель особенно известен и популярен, так как во время своих приездов сюда он часто встречается со своими читателями и ветеранами города.

Уже с первых страниц романа становится понятно, что Амельяновск - это и наш родной город Николаевск, который долгое время был слободой, а потом рабочим посёлком. Этот эпизод тоже нашел отражение в романе В. Сухнева. Для читателя Николаевска в романе Сухнева много узнаваемых мест, имен, событий. Места и их расположение не переименуешь: школа, районный клуб, рынок, баня, птицефабрика, здания администраций, промзона, микрорайон хрущёвских пятиэтажек, кладбище, знаменитая для каждого жителя этого городка осенне-весенняя распутица и глинистая грязь на улицах. Конечно, это де жа вю как стилистический прием автора создает прецедентность и узнаваемость, которая усиливает удовольствие от процесса чтения романа В. Сухнева.

С таким же чувством встречаешь в романе фамилии легко узнаваемых людей: хирурга Николаевской районной больницы Федотова (Филатов), директора средней школы № 2 Бровченко, Тупикова и др. (прототипов персонажа Бровеносца). Легко узнается первый николаевский олигарх Струк, директор птицефабрики (Ткаченко) и другие реальные бывшие и теперешние функционеры и обыватели описываемого заволжского городка.

Роман охватывает значительный период событий, происходящих в городе Амельяновске. Они отражают разные социальные сферы жизни: работу школы и взаимоотношения в педколлективе, с родителями, с районным начальством; работу больницы и жизнь знаменитого в Николаевске хирурга Филатова. Естественно, что писатель использовал свое авторское право на вымысел и домыслы: у реального Федотова никогда не было компьютера, нынешний глава района - не танкист, а подводник. Натурально выписаны все детали похорон школьной учительницы Полины Васильевны, все перипетии получения главным героем романа собственного жилья.

Роман начинается от первого лица: «Во сне я летаю... Я понимаю, продрав глаза, что никогда и никуда не взлечу...». Но уже со второй главы автор называет имя главного героя - Сергей Михайлович. Такой переход тоже является стилистическим приемом автора, прозрачно указывающим в большей степени на автобиографичность рецензируемого романа. Об этом говорят и детали разных сюжетных линий романа, которые могли быть известны только самому автору и лично пережиты им.

Поскольку В. Сухнев долгое время сам работал в этих местах, он очень тонко чувствует, многое видит, когда описывает заволжскую степь. И в этом он близок николаевскому поэту Николаю Белянскому, который в своём творчестве с огромной любовью изображает другую сторону заволжской степи - красивую, поэтическую степь, разукрашенную ранней весной морем разноцветных тюльпанов, а летом - с волнующимся белым серебром ковыля и с горьковато-дурманящим запахом полыни. Поэт Николай Белянский называет этот край страной «Тюльпанией» и посвящает николаевским степным тюльпанам многие свои стихи.

В. Сухнев описывает заволжскую степь не менее поэтично, но мрачно. Так осенняя степь (с. 1011) у него печальная, зябкая, грязная, холодная, степь с необъятной глухой пустотой, с умирающей травой, продуваемая мощным холодеющим ветром, степь, впадающая в оцепенение и связанная с серой мглой, в которой тонет последняя надежда героя. Такие эпитеты вызывают у читателя эмоции, противоположные тем, которые вызывает поэзия Белянского. «Провода одинокой электролинии увешаны неподвижными воронами», которые «тяжело и бесцельно взмывают в спустившийся до видимости воздух», и это «осеннее кружение металлических крыл» пробуждает как у читателя-абориге-на, так и у остальных читателей образ тоскливой осенней степи. Красоты весенней амельяновской степи В. Сухнев не описывает вообще.

Эпиграфом к своему роману автор избрал высказывание Кэнко-хоси из его «Записок от скуки». «Когда весь день праздно сидишь против тушеч-ницы и для чего-то записываешь всякую всячину, что приходит на ум, такое напишешь - с ума можно сойти». В романе В. Сухнева действительно описывается ежедневная жизнь рядового российского городка со всеми его проблемами,

брошенного на произвол властями. Но не похоже, что Сухнев делает это от скуки. Роман полон не скуки, а горечи, ироничности, подтрунивания главного персонажа над самим собой и над своим окружением, местами ёрничания и сарказма (например, при описании курсов мордоделов-имиджмей-керов). И жизнь у Сергея Михайловича совсем не скучная ни в личном, ни в общественном плане: был и у него романтический эпизод с пионервожатой, и тайная любовь к Полине Васильевне, и участие в политической кампании (кстати, за деньги), и поездка к сыну в студенческое общежитие, где он увидел картину свободных нравов сексуальной революции. Описывается в романе и бесконечно-тревожное ожидание квартиры учителем литературы, которое в условиях современной российской действительности скучным не назовешь.

Завершение романа гибелью Сергея Михайловича тоже не является результатом его скучной жизни, которая была неустроенной, нищенской (ведь он учитель). Это особенно подтверждает описание его коллег, пришедших на демонстрацию: «Под неярким, но беспощадным солнцем было видно, какие же мои коллеги обшарпанные, обношенные, я бы даже сказал, бомжеватые. Большинство обрядилось в руины гардероба - обновки нам не по карману. Честная бедность, вспомнил я, и передернулся от отвращения. Остальные господа-товарищи из разных управлений администрации, из сбербанка, автохозяйства и строительных организаций выглядели значительно лучше. Несмотря на зверства бандитского режима, они подошли к физической пропасти в норковых шапках, кожаных эсэсовских пальто и шубах...».

Уже в этом описании представлено социальное расслоение населения современной России: чиновничья сверхсытость и нищенство учительства.

Жизнь Сергея Михайловича и других персонажей романа Сухнева не назовешь счастливой и радостной, но и скучной тоже. Эта жизнь безрадостна, как и у других рядовых россиян, за исключением «бояр» (так Сухнев называет чиновников всех уровней власти и олигархов). Для жителей Амель-яновска это по сути дела «жизнь во мгле». Не зря и сам роман называется «Мгла». Для романа В. Сух-нева это Имя является ключевым, Именем значительно большим, чем обычная семантика этого слова. Слово более конкретно, а смысл Имени более ёмок. В. Сухнев употребляет Имя мгла 10 раз. Это слово писатель связывает с множеством «тяжёлых» эпитетов, которые свидетельствуют о негативных эмоциях автора в контексте конкретных эпизодов. Текст всего романа Сухнева можно правильно прочитать только через эти контексты.

Слово мгла во всех дискурсивных событиях романа как двадцать пятый кадр регулярно повторя-

ется и воздействует на подсознание читателя психоэнергетически, вскрывая и демонстрируя специфические эмоциональные реакции писателя: огорчение, сожаление, разочарование, тревогу и грусть, безысходность и отчаяние.

С другой стороны, конечно же, Вячеслав Сух-нев прав, что жизнь во мгле безрадостна и может навевать скуку, но российская скука - это не английский сплин, описанный Пушкиным в романе «Евгений Онегин». Английский сплин ассоциируется с пресыщением от жизненных развлечений, бездельем, утомленностью от него. Российскому же учителю скучать не приходится, а роман В. Сух-нева про учителя, учительство, погруженное в современное российское социокультурное пространство. Не заметили мы, чтобы кому-то из персонажей Сухнева было скучно, и вовсе не от скуки и даже не скучно Сергей Михайлович повествует об этом бытии. Да и завершение романа совершенно нескучное: Сергей Михайлович погибает неожиданно и неестественно с точки зрения общей логики романа. Однако в соответствии с его названием «Мгла» смерть Сергея Михайловича стала последней в его жизни «блаженной» мглой, в которую он ушел навсегда. Эта смерть ретроспективно возвращает читателя к многократному повторению ключевого слова: герой жил в российской глубинке, и последняя её «мгла» - лишь одно звено его жизни во мгле бытовых, профессиональных, социальных, физических проблем.

В описании степи и многократном повторении ключевого слова мгла предсказывается мрачный исход судьбы Сергея Михайловича. В описании похорон Полины Васильевны, с которой героя связывала тайная симпатия, ключевое слово используется автором дважды. Улица, по которой шла похоронная процессия, была придавлена « серой мглой». После того как процессия передохнула, снова «поплыл в серой мгле красный ящик» (с. 48). Следующее упоминание слова мгла вновь связано с амель-яновской степью, описываемой Сухневым в эпизоде возвращения с областных курсов политтехноло-гов: «Уже под Амельяновском степь заволокло мглой» (с. 67).

В главе «Ночные бдения», название которой повторяется семь раз, автор пускается в философско-лирические рассуждения о российских гигантах мысли и отцах демократии и сравнивает себя и свое лицо с ними. Сергей Михайлович находит, что он совсем не похож на них, так как за его «тупым лицом стоят поколения крепостных сначала помещичьих, потом советских», которые сформировали то, что он назвал «мглой невежества» (с. 72). Герой смог увидеть и осознать позади себя эту «чавкающую мглу». Словосочетание «туманная мгла» В. Сухнев вновь связывает с амельяновской

степью, над которой низко висела луна и с тревогой пыталась высмотреть сквозь «туманную мглу, что делается там, на земле». В этой фразе читателю посылается еще один авторский импульс тревоги, туманности жизни в стране и надвигающейся на героя романа какой-то опасности, которая оказалась очень близкой. Пришла она ночью в мерзкую январскую погоду почти сразу же после новоселья, долгожданного и не очень радовавшего Сергея Михайловича: «Одна тоскливая мыслишка тихо царапала: все бы это — квартиру и радугу в небе, да лет десять назад» (с. 92).

Мгла, сопровождавшая героя всю его жизнь, превратилась в январскую ночь, когда ветер крутил со снегом и столкнулся «опель» с «КамАЗом», ночь погрузила Сергея Михайловича в последнюю в его жизни мглу, но на этот раз «блаженную», потому что у него не оставалось больше никаких забот -ни вчерашних, ни завтрашних. «Блаженная мгла» мягко подхватила учителя и понесла — выше, выше и выше, подальше от грязной бедной земли, скованной долгим холодом» (с. 92). Мгла, в которой жил герой, имеет для него разные оттенки в различных жизненных ситуациях: чаще всего он видит ее серой, туманной, как и всю жизнь российских обывателей; чавкающей, мглой невежества и, наконец, блаженной - так как она избавляет его от тягостной жизни.

Для читателя - современника писателя слово «мгла» является символом безрадостной, нищенской и бесперспективной жизни. Отсюда и общая тональность романа В. Сухнева «Мгла» - довольно грустная и тяжелая, потому что правдивая. Как в капле воды отражается океан, так и в жизни маленького российского заволжского городка В. Сух-нев в деталях отразил современную российскую жизнь простых людей: с предвыборными обманными технологиями, с олигархическими серыми кардиналами, дергающими за ниточки администрато-ров-управленцев и папарацци из желтой прессы, с заброшенными школами и с забытым учительством, с бесконечными обязаловками, поборами и унизительными задержками нищенских зарплат.

Автор удручающе живописует сельскую глубинку Амельяновска, куда главный герой отправился со своими учениками на экскурсию и для выступления в клубе с агитконцертом. Они увидели пьяное сельское руководство и их подчиненных, услышали запах фермы, «который шибанул в нос издалека». Из-за двери доносился громкий рев голодных тощих коров. А позже в районной газете этот поход был расписан как интересная шефская инициатива. «Сергей Михайлович потом этой поездки почему-то стыдился».

С юмором и иронией, граничащей с сарказмом, описывает Сухнев областной семинар политтехно-

логов-мордоделов, представленный как новая реалия постсоветского периода в виде консалтингового агентства «Макиавелли». Очень колоритно выписан руководитель семинара - грузный мужик в потертом джинсовом костюме, похожий по набору волос на основателя марксизма, который «встал, выпятив пузо, и выкатил глаза. Его многочисленные волосы встали дыбом. Не хватало только бубна и шаманского посоха».

Из 19 глав романа каждую вторую или третью (всего семь глав) автор озаглавливает «Ночные бдения». Этим рефреном В. Сухнев усиливает атмосферу мглы. Бдения всегда сопровождаются размышлениями, воспоминаниями прожитых ситуаций и самих переживаний. Это - раздумья Сергея Михайловича о себе, о семье, о работе, о стране и о жизни в целом. Уже первая глава романа посвящена его ночным бдениям. Он вспоминает слова, «выведенные огнем на стене дворца Валтасара: взвешено, измерено, сосчитано. То есть надоело Господу нашему зрить бардак в Валтасаровых хоромах». На страницах романа словосочетание «физическая пропасть» будет часто повторяться в мыслях Сергея Михайловича. Этих двух метафор достаточно, чтобы критически мыслящий читатель (по А. Меняйлову, неугодник) мог ожидать не лубочные картинки российской жизни, а реальную ее голограмму (или «голодраму»). Ночные бдения героя насыщены тяжелыми мыслями, словно пудовые гири. Так, размышляя о давно ожидаемой учительской квартире, герой сравнивает мысли о ней с гирями, которые отливаются «не только из металла, но и из квадратных метров». В этих же бдениях главный персонаж романа озабочен судьбой своих учеников, своими отношениями с родственниками и своей беспокойной судьбой («Я устал бороздить бесплодное поле и думать о том, как вытащить свою семью из выгребной ямы, в которой мы оказались»). Вспоминает он ночью и историю Амельяновска, и события давно минувших дней, известные ему из разных источников, о войне белых и красных, о смене власти и прочей чехарде, которая долго не прекращается в Амелья-новске. Герой вспоминает, как он оказался здесь «на закатной заре советской власти», как тоскливо и пьяно проходил первый год его работы в школе, как женился от испуга, запил со страха. Описание его ночных бдений очень образны и ироничны («женился на Светочке — тоненькой и беленькой, как свечечка, а теперь она напоминает свечку стопудовую»).

Словосочетание «физическая пропасть», как и слово «мгла», и название семи глав из 19 «Ночные бдения» являются ключевыми, отражая эмоциональное отношения автора к российской жизни его времени. Это особенно чувствуется в заключитель-

ных строках первой главы, в которых используются одновременно две аллюзии: гоголевская «Шинель» и дежурный докладчик «товарищ Огурцов».

Вторые «Ночные бдения» ещё более критичны и саркастичны: Сергей Михайлович называет Аме-льяновск «красным буревестником», «красным островом народа власти», здание администрации -«логовом». Не обошёл вниманием Сергей Михайлович в своих ночных бдениях и депутатов райсовета: «... депутаты лезли на трибуну, звеня значками и медалями, как на штурм рейхстага или на побитие собственного трудового рекорда».

В очередных ночных бдениях Сергей Михайлович вспоминает про недавнюю демонстрацию, посвящённую годовщине Великой Октябрьской, и с иронией описывает ритуальные поклонения районной боярской думы памятнику Ильичу, ритуальные речи главы районной администрации танкиста Кошкина и каких-то безликих личностей. Народ на площади безмолвствовал (почти как во времена Бориса Годунова - В.Ш., Л.К.). Ритуальная демонстрация города Амельяновска экспрессивно описана в деталях.

В пятом ночном бдении Сергею Михайловичу приснился вещий сон: «Я засыпан землёй. Мимо идут люди, и я различаю разговоры и шаги и кричу, а они не слышат». В другом сне Сергею Михайловичу является змея; если вспомнить, что вещий Олег умер от укуса змеи, то этот повторяющийся у героя сон является для него дурным предзнаменованием, а у читателя появляется предчувствие, что у этого романа не будет хэппи энда.

Это предчувствие читателя не совпадает с творческими планами героя - написать большую книгу о пережитом. Как выяснится в конце романа, читатель не обманулся в своём предчувствии. В этой главе автор «серпом прошёл» по новой литературе и по новой поросли писателей, молодой и незнакомой. «Ничего нового или хотя бы любопытного не нахожу в нынешней литературе,... судя по журналам, что попадают в нашу глушь, писатели вообще разучились писать».

Мучается Сергей Михайлович ночью вопросами, почему он, учитель литературы, не может выписать себе десяток-другой литературных новинок, почему он не может поехать на Соломоновы острова, почему жизнь в Амельяновске становится всё тревожнее и почему считают неизбежным и для Амельяновска взрывы и расстрелы, похищение детей и проституцию. От всех этих мыслей у героя «сбоит пульс» и не получается из его сердца «пламенный мотор».

Ночные бдения героя становятся всё короче. Вспоминается Сергею Михайловичу получение квартиры, переезд, перевоз нажитого «добра - дерьма» и первые радости от просторной кухни, туалета и ванной в новой квартире. Но настоящей ра-

дости от своей первой собственной квартиры герой всё-таки не испытывает, потому что слишком поздно всё приходит.

Ночные бдения Сергея Михайловича являются не чистым философствованием, они связаны с бесчисленными острыми социальными проблемами «не человека вообще, а гомоинтеллигентиса». (И как в этом месте романа читателю не вспомнить о мощном потоке Brain Drain?)

В своих предпоследних бдениях герой заявляет, что он не боится смерти. Это слово, наконец, названо после ряда предчувствий и предзнаменований. И читатель уже психологически готов к концовке романа, тем более что далее Сергей Михайлович размышляет о своём другом существовании через реинкарнацию. В этом месте, по нашему мнению, автор наиболее пристрастно, образно и эмоционально формулирует по-своему проклятый вопрос смысла жизни вообще и интеллигента в частности. Он не верит ни в какую реинкарнацию и твёрдо знает, что после смерти каждый из нас превратится в «полтора-два килограмма извёстки неважного качества». Острой болью автора романа через эмоции и мысли своего героя звучат слова о судьбе старой интеллигенции и о тех условиях, при которых возможно появление новой интеллигенции, которая «сможет создавать новую культуру».

В своих последних бдениях рассуждения Сергея Михайловича построены на антитезе: компьютер VS, его детские игрушки: обод от бочки, чура-ки и обрезки от досок, первые цветные карандаши «Спартак». Появление компьютера в доме при его седой голове возбуждало естественные для россиянина вопросы: «Где Вы были, наши замечательные учёные, строящие лучшие в мире ракеты и истребители? Где Вы были, наши замечательные руководители, помогающие всему миру? Почему Вы, руководители, мать Вашу за ногу, не дали учёным денег, чтобы они наделали отечественных компьютеров? Опять же, мать Вашу вприсядку, почему я, дожив до седых волос и перечитав тысячи книг, должен чувствовать себя за компьютером дикарём? <...>».

Роман В. Сухнева не назовёшь злым. Это грустный роман с горечью авторских описаний действительной истории страны Советов, а не той, о которой пишут в школьных и вузовских учебниках, академических изданиях и мемуарах.

В. Сухнев - блестящий стилист, эрудированный колоквиалист: автор широко использует красочные эпитеты, метафоры и сравнения, аллюзии, фразеологизмы, свидетельствующие о его эмоциональном состоянии. Так, мгла у него серая, чавкающая, туманная, мгла невежества, блаженна. Автор использует неожиданные эмоционально-оценочноэкспрессивные словосочетания: боярская дума, вы-

сокопоставленная пьянка, господа-товарищи; заморозки выпили лужи; давно жизнь тому назад, «Буриданов осёл» и др.

Это роман-диалог со взрослым читателем. Молодым читателям этого романа не понять, потому что у них нет общего с автором культурного кода, нет общей памяти и общих ценностей. Их межпо-коленная связь прервана перестройками, реформами, развалом страны, проектами.

Когда-нибудь роман В. Сухнева «Мгла» назовут историческим, ибо в нём упомянуты все истори-

УДК 81.37; 81.22.001.4

ческие события, даже ГКЧП. Автора вспомнят и помянут добрым словом за подробную, развёрнутую картину мира маленького посёлка Амельянов-ска - не фрагмента, а отражения обобщённой картины мира всего государства его времени. Это действительно макрограмма жизни героя, типичного интеллигента, предрасположенная к малому, но возбуждающая великое. И написано всё это не от скуки, а со слезами от печального осмысления им российской жизни.

Поступила в редакцию 16.05.2008

Т.Ю. Казанцева

ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ УЧЕНИЙ О ГРАММАТИЧЕСКОМ РОДЕ В РАМКАХ ИНДОЕВРОПЕИСТИКИ

Северская государственная технологическая академия

Степень освещения истории индоевропейского грамматического рода несопоставима с количеством и объемом источников, находящихся в активном научном обороте. Большинство из имеющихся исторических и проблемных обзоров концепций рода представлено в форме традиционной «истории вопроса». Это такие обзоры, как: [1, с. 402-406; 2, с. 304-308; 3, с. 296-316; 4, с. 8, 30-31, 35; 5, с. 179186; 6, с. 1-30; 7, с. 4-67; 8; 9, с. 122-128; 10, с. 1423, 30-50; 11, с. 4-20; 12, с. 21-27; 13; 14, с. 5-26; 15, с. 173-184; 16] и др. Из указанных работ можно выделить ряд довольно обширных и систематических обзоров, авторы которых не претендуют на исчерпывающую полноту и подчеркивают фрагментарность своих исторических экскурсов. К их числу относятся Фодор, Уинольд, Корбетт, Клауди, Ибрагим [6, с. 1-30; 8; 16; 13, с. 19-81; 10, с. 14-23, 3050].

Одним из первых исследований, где предлагается систематическая периодизация истории учений о категории рода, является исследование Ройена [17]. Автор дифференцирует два принципа изложения - хронологический и проблемный, что находит отражение в композиции работы. Ройен не проводит категориального различия между родом индоевропейских языков и классом афразийских и других языков, тем не менее, многие пункты его хронологической периодизации отражают развитие учений именно в индоевропейском языкознании.

В установлении границ трех основных периодов решающим критерием являются наиболее общие особенности, отражающие способ разработки концепций рода. Конкретные временные рамки определяются работами, с одной стороны, оказавшими значительное влияние на интенсивность и характер

развития учений, с другой - наиболее отчетливо демонстрирующими смену парадигм в сфере изучения категории рода.

Античный период в истории развития учений о грамматическом роде не имеет четких хронологических рамок. В качестве его границ обозначим столетия, на которые приходится деятельность Протагора (V в. до Р. Х.) и Присциана (VI в. по Р. Х.). Первый традиционно считается «первооткрывателем» категории рода, второму принадлежит компилятивный «Курс грамматики», являющийся последним значительным лингвистическим произведением Древнего Рима (ср. [18, с. 255-256]).

Внутри античного периода принято отдельно рассматривать греческое и латинское языкознание, что, однако, вовсе не предполагает их четкой хронологической дифференциации. Так, например, деятельность Дискола, Порфирия, Секста-Эмпирика и ряда других греческих филологов приходится на более поздний период, нежели творчество такого известного римского ученого, как Варрона. Труды Аммония - александрийского комментатора Аристотеля - относятся к V в. по Р. Х., отмеченному деятельностью римских грамматиков Юлиана, Помпея, Консентия. Также учение стоиков развивалось как древнегреческими, так и римскими мыслителями. Учитывая данные обстоятельства, мы рассматриваем языкознание Древней Греции и Древнего Рима в части учений о роде не как сменяющие друг друга периоды, а как отдельные ветви единой античной традиции, взаимосвязанные и развивающиеся с определенного времени (со II в. до Р. Х.) параллельно.

Как известно, самостоятельной отраслью античной науки грамматика становится в период рас-

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.