CC BY
22
издания дневника писателя. Реализация данного проекта могла бы стать заметным явлением не только в литературоведении, но и в духовной жизни страны.
Литература
Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике // Вопросы литературы и эстетики. М., 1975.
Виноградов В.В. К теории литературных стилей // Избранные труды. О языке художественной прозы. М., 1980.
Колобов В.В. К вопросу о периодизации творчества Анатолия Жигулина // Коммуникация в современном мире. Воронеж, 2012.
Колобов В.В. Жигулинский век. Документальная повесть. Воронеж, 2011.
Лермонтов М.Ю. Собр. соч.: В 4-х тт. М.-Л., 1962. Т. 4.
Марфин Г.В. Человек и мир в лирике А. Жигулина: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Воронеж, 2003.
Жигулин А.В. Материалы писательского архива // Фонд Воронежского областного литературного музея им. И.С. Никитина.
Жигулина Ирина. «Золотое злое время, я любил тебя всегда.» // Литературная газета. 2000. 31 дек.
РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ АЛЛЮЗИЙ ФОЛЬКЛОРНЫХ ТРАДИЦИЙ В СРЕДНЕВЕКОВОЙ ЛИТЕРАТУРЕ УРАЛО-ПОВОЛЖЬЯ.
Н.А. Хуббитдинова
Ключевые слова: фольклор, сказка, эпос, пословицы и поговорки, фольклорные мотивы, хикайат, дастан, тюркско-башкирская литература, художественное использование, поучительная история, дидактическая идея. Keywords: folklore, fairy tale, epos, proverbs and sayiongs, folk motifs, hikayat, dastan, Turkic-Bashkir literature, artistic use, cautionary tale, didactic idea.
Часто в тексте одного произведения можно явно или неявно наблюдать присутствие ранее известного текста - интертекста, интуитивно ощущать наличие уже знакомых знаков, деталей, общеизвестных сентенций, а также художественного использования какого-либо сюжета и т.д. Интертекстовый смысл аллюзии состоит в установлении связи данного текста с другим текстом. При этом предпочтение отдается наиболее широко и активно бытующим фольклорным жанрам - песне,
пословицам и поговоркам. В отличие от аллюзии реминисценция «вызывает в памяти человека знаковую конструкцию из другого художественного произведения». «Другой контекст» в произведении может использоваться в широком и узком планах. В широком, когда «как заимствование из фольклора вообще, фольклорная реминисценция как бы вносит в оценку происходящего народную точку зрения». В узком - «как указание на конкретный фольклорный жанр с только ему присущими поэтическими средствами», где «она (реминисценция. - Н.Х.) может обрести дополнительное значение в зависимости еще и от того, насколько роль, которую заимствованный текст играет в литературном произведении, расходится с его первоначальным фольклорным назначением, вплоть до полного противопоставления - в травести» [Медриш, 1980, с. 163].
Использование афористических выражений, метких изречений и мудрых слов, репрезентирующих реминисценцию народных пословиц и поговорок или известного факта или события, является одной из широко распространенных традиций в художественной тюркско-башкирской литературе средневековья.
Средневековая литература Урало-Поволжья представляет собой общее духовное достояние тюркских народов, населяющих этот регион, башкир в частности. Она зародилась и развивалась на основе тесных взаимосвязей фольклорных традиций, художественных особенностей восточной литературы («Кисса-и Йусуф» Кул-Гали, «Хосров и Ширин» Кутба, «Мухаббатнаме» Хорезми, «Джумджума-султан» Хисама Катиба, «Гулистан бит-тюрки», «Сухаил и Гульдурсун» Сайфа Сараи и т.д.). Несмотря на то, что в этих произведениях отразилась общность культур и традиций тюркских народов вообще, все же в них можно проследить типологически схожие художественные элементы и башкирского фольклора, выявить их идейно-эстетические особенности, а также аллюзии и реминисцнции. Одним из популярных фольклорных жанров, используемых в средневековой тюркско-башкирской литературе, являются народные пословицы и поговорки, варианты которых можно наблюдать в башкирском народном творчестве. Рассматриваемые в данном разрезе пословицы и поговорки можно обозначить как явление культурной универсалии, так как одни и те же афористические выражения могут существовать у многих народов мира, в устно-поэтическом творчестве тюркских народов в частности.
В пословицах и поговорках «с присущей им лаконичностью и экспрессией выражены острый ум, природная наблюдательность народа, его принципиальность, глубокая мудрость. В них заключены художественно обобщенный социально-исторический опыт народа, его мировоззрение, социально-этические идеалы» [Надршина, 2006, с. 5].
Средневековые писатели обращались к ним с определенной идейно-эстетической целью, использовали их как художественное изобразительное средство.
Так, Юсуф Баласагуни в своем известном произведении «Благодатные знания» (1068-1069) («Кутадгу билиг») наряду с народной мудростью, традициями устного поэтического творчества тюркских народов также широко использовал в дидактических целях пословицы и поговорки, варианты версий которых можно встретить и среди башкирских паремий. Они органично вплетены в процесс повествования и в различных житейских ситуациях были призваны выражать глубину мысли и мудрость познаний. Автор по-разному вводит их в сюжетную канву: либо напрямую, либо художественно опосредованно. Так, в начале повествования, рассуждая о величии и достоинствах Богры-хана, которому он посвятил это произведение, автор так и говорит:
110. В народе пословица древняя есть: «Дар сыну - отцовское имя и честь». Сын имя и честь получая в награду, В наследстве стократ обретает отраду... [Баласагуни, 1990, с. 74].
Называя вещи своими именами, а именно пословицами, Юсуф Баласагуни указывает, что он обращался именно к народной мудрости, фольклорному жанру в данном случае.
Ведя речь о достоинстве и пользе языка, Баласагуни среди прочего изрекает:
170. Разумной считается мудрая речь, А глупая снимет и голову с плеч. [Баласагуни, 1990, с. 79].
Каждый раздел «Благодатных знаний» посвящен тем или иным житейским явлениям. Так, раздел, посвященный пользе и вреду языка, впрочем, как и другие поучительные главы поэмы, изобилует мудрыми изречениями афористического характера, во многом эксплицитно репрезентирующими пословицы, общие и для башкирского фольклора: «Неосторожно изрекший речь - скончался не от болезни», «Меньше слова смысл обретает, От большего слова беда придет», «За язык ответит голова» и т.д.
Следовательно, Юсуф Баласагуни в своей поэме «Благодатное знание» показал, как он свободно применяет в своем творчестве тюркские народные пословицы и поговорки, параллели которых широко распространены у башкир. Автор как использует их напрямую, называя своими именами, так и художественно вплетает их в саму ткань
повествования, что придает его языку и изобразительным средствам образность, аллегоричность, метафоричность. Это во многом способствовало усилению дидактики и назидательности произведения, что было характерно для идейно-эстетического содержания тюркской литературы того времени.
Эта традиция продолжает использоваться и обрастает нововведениями в сборнике хикайатов «Гулистан би-тюрки» 1 золотоордынского поэта XIV века Сайфа Сараи. Надо сказать, что жанр хикайат - это рассказы, «содержащие фантастические сказки о всевозможных приключениях, к которым присовокуплены забавные истории, вдохновленные реальной жизнью, легенды и исторические анкдоты» (например, известные сборники «Калила и Димна», «Синдбад-наме» и др.) [Бомбачи, 1986, с. 192]. Сборник хикайатов С. Сараи состоит из жизненных и поучительных историй, пронизанных пословицами, поговорками и стихами, в которых приветствуются тяга к знаниям, праведным поступкам, к овладеванию различными ремеслами. Здесь прослеживается традиционное для сказочного творчества явление, когда народная пословица служит сюжетообразующим мотивом. Подобное явление, к примеру, можно проследить в башкирских народных сказках типа АТ 654В («Аминбек», «Карбуз», «Шакир»), где в виде мотива выступает известная башкирская народная пословица «Для егета (юноши) и семи ремесел мало». В сказке егет усваивает различные виды ремесел, которые впоследствии помогли ему в трудную минуту. Здесь пословицы тюркских народов, которые имеют в произведении важное идейно-художественное значение, выступают как сюжетообразующий мотив.
В сборнике у С. Сараи эта пословица в виде одноименного мотива лежит в основе сюжета хикайата «О преимуществах довольствования тем, что есть» (другими словами, довольствоваться малым). Когда сын изъявил желание приобрести навыки какого-нибудь ремесла с тем, чтобы поправить свое материальное положение, отец ему ответил: «Одного желания для того, чтобы разбогатеть, мало» и добавил, мол, для этого необходимо владеть различными ремеслами и знаниями, которыми являются торговля, наука, мелодичный голос, владение каким-нибудь искусством. По его мнению, если не постичь всех этих навыков, то человек так и будет жить бесплодными мечтами - таков основной тезис хикайата. Используя народную мудрость «Егету (юноши. - Н.Х.) и семи ремесел мало», автор проводит в своем произведении идею о важности владения несколькими видами дел, ремесел.
1 Речь идет о «Бустане» в переводе С. Сараи на тюрки (1391). - Н.Х.
156
В некоторых башкирских бытовых сказках на пословицы возлагается значимая художественная функция, а в жизни героя они играют судьбоносную роль. В сказках типа АТ 910В («Царская дочь и попрошайка», «Три слова», «Хорошее слово - бальзам на душу» и т.д.) герой в решающий момент произносит сокровенное афористическое выражение, чем спасает свою жизнь. Так, в сказке «Три слова» на вопрос старика, кто из представленных двух его дочек красивее (одна из которых была дурнушка, а другая - красавица. - Н.Х.), юноша-егет отвечает иносказательно: «Кого душа полюбит, та и красавица». Надо отметить, при неверном ответе его казнят. Поэтому ему приходится проявить находчивость, благодаря чему он и остался цел и невредим. Ответ же юноши созвучен с такими известными народными пословицами и поговорками, как «Душа зорче глаз», «Красота - для глаз, характер - для любви», «Красота человека в душе, а не в теле» и т.д. В сказках этого типа раскрывается практическая сторона пословиц и поговорок, представленных в виде их (сказок) расшифровки и раскрытия морали, сути повествования.
В народном творчестве традиционной является цепочка сюжетообразующих мотивов «запрет - нарушение запрета - наказание». В башкирском народном архаическом эпосе «Урал-батыр» брат героя нарушает запрет отца, что стало причиной последуещего наказания: испитая им кровь «ведет» его по неверной дороге.
Герои башкирских сказок «Дева вод», «Кутлубика и Кутлуяр», «Йылан-батыр» упускают свое счастье именно по причине нарушения наложенного ранее запрета.
Цепь мотивов «запрет - нарушение запрета - наказание» способствует динамичному развитию сказочного или эпического сюжета, придает повествованию приключенческо-авантюрный характер, усиливает интерес и пробуждает любопытство у слушателей, которые сопереживают судьбе героя. Как известно из сказки типа АТ 402 «девушка-лягушка», широко распространенной у многих народов мира, герой, желая видеть свою суженую только в человеческом обличье, несмотря на строжайший запрет, сжигает ее лягушачью шкурку. За это он получает наказание: жена исчезает навсегда, а ему приходится пуститься на ее поиски, преодолевая всевозможные препятствия. Согласно сказочной эстетике, герой не может обрести счастье просто так. Ему необходимо пройти некие испытания, исправить свою оплошность, победить злую силу и только после этого он либо находит исчезнувшую жену, либо женится на своей невесте (чаще она происходит из мифического рода).
В средневековой литературе Урало-Поволжья также можно обнаружить интертекстовую связь в использовании цепи фольклорных мотивов «запрет - нарушение запрета - наказание». Это в особенности ярко и своеобразно представлено в дастане1 еще одного поэта периода Золотой Орды Хисама Кятиба «Жумжума Султан». В произведении традиционный мотив репрезентируется с позиции исламских учений и заповедей. Стоит султану нарушить коранический запрет о неоставлении без помощи просящего, как на него обрушивается тяжесть его последствий. Султан, будучи очень богатым и всесильным правителем, допускает в своей жизни лишь одну ошибку - он, предаваясь любовным утехам, не подает просящему нищему милостыню. В результате своей оплошности султан тут же заболевает неизлечимой хворью, умирает в муках:
...Позабыв, кто я такой и что со мной, Государство позабыв с его казной, Так лежал я в забытьи, убог и сыр. Вдруг пустыней обернулся вольный мир, И, в глазах являя пламень неземной, Шестиликий ангел встал перед мной и т.д. [Поэзия Золотой Орды, 2005, с. 119-120].
Цепочка известных мотивов художественно использована автором для решения важной идейно-эстетической задачи - в образной форме выразить идею не обижать обездоленных, быть человечным по отношению к ним при любых обстоятельствах, даже когда на твоем пороге не вовремя появился нищий с просьбой о подаянии. Тем самым автор предостерегает нерадивых правителей от опрометчивых поступков. Так произведение приобретает нравоучительно-назидательный характер, хотя назиданий как таковых в тексте нет. В этом и кроется мастерство поэта.
Согласно эстетике народного творчества, суеверным верованиям и обрядам, подземелье воспринималось как потусторонний мир - среда обитания демонических сил и духов. В сказках и эпосе в подземном мире дэвы обитают в таких же дворцах и домах, как и люди на поверхности земли, там текут такие же реки, в которых водятся рыбки, растут деревья, цветут цветы и т.д. (башкирские народные эпосы «Акбузат», «Заятуляк и Хыу-хылу» и др.).
1 Дастан - эпическое, романтическое произведение, как правило, в стихотворной форме, жанр средневековой тюркской литературы.
В упомянутом дастане «Жумжума Султан» изображается семь ступеней ада, в каждом из которых грешная душа очищается, подвергается пыткам, страданиям и мукам. Видимо, сказочно -эпическая радужная картина другого измерения - подземного царства претерпела изменения под влиянием ислама, избавивишись от романтической атмосферы волшебного потустороннего мира. Подземный мифический демонический мир в дастане репрезентируется по-новому под влиянием новой религиозной культуры: прежний сказочный мир духов принимает таинственно-зловещий вид, пугающий и настораживающий читателя и заставляющий его задуматься о душе и загробном мире. В этом заключалась дидактическая идея произведения. Автор тем самым предостерегает правителей от необдуманного шага по отношению к своим подданным, а именно не отмахиваться от их проблем, быть более милосердным и внимательным к ним. Кятиб, не пускаясь в нудные нравоучения и чтение морали, при помощи художественного приема иносказательности с привлечением традиционных мотивов в их исламизированной трактовке добивается своей идейно-эстетической цели.
В рассматриваемом дастане «Жумжума Султан» также можно проследить художественную демонстрацию сказочного образа «живого трупа». В своей дискурсивной семантической основе этот образ напоминает башкирскую сказку, основанную на образе «живого трупа» типа АТ 508 (сказки «Смелый мальчик», «Живой труп» и т.д). В подобных сказках герою помогает либо голова мертвеца, либо оживший труп. В одном из вариантов башкирского эпоса «Кузыйкурпес и Маян-хылыу» герой спасает от надругательств труп человека, который впоследствии в знак благодарности помогает своему спасителю.
В литературной трансформации «действует» лишь голова умершего Султана и никак не помогает своему спасителю. Однако принцип использования этого образа типологически схож со сказочными традициями башкирского народа, образует интертекстовую связь с фольклором. На эту голову, валяющуюся в пустыне, наталкивается пророк Гайса - Иса. С помощью Аллаха он возвращает голове речь. После красочного описания всех испытаний, выпавших на долю, вернее сказать, упавших на голову султана, пророк оживляет его целиком. Так автор проводит идею о том, что согрешивший правитель, нарушивший запрет (в данном случае заповедь уважать ближнего, быть милосердным в любом случае, чем бы ты не был занят), несет жестокое наказание, покаявшись, очищается в чистилище и перерождается. Фольклорный образ «живого трупа» использован в произведении для
решения главной идейно-эстетической задачи, на него теперь возлагаются иные художественные функции.
Таким образом, фольклорные традиции нашли свое художественное применение в средневековой тюркско-башкирской литературе Урало-Поволжья, чем вызывают интертекстовую отсылку на башкирскую сказку. Ю. Баласагуни, С. Сараи, преследуя нравственно-этические художественные цели и решая важные идейно -художественные задачи, строят сюжеты своих поучительных произведений на известных народных пословицах и поговорках нравствено-дидактического характера, применяют их в качестве сюжетообразующего мотива. В дастане «Жумжума Султан» Х. Кятиба цепочка мотивов «запрет - нарушение запрета - наказание» служит проведению дидактической идеи исламского толка «не обижать обездоленных», «быть милосердным и справедливым» и т.д. Образ «живого трупа» в дастане является следствием вышерассмотренной цепочки мотивов «запрет - нарушение запрета - наказание», которая репрезентируется в литературном произведени с точки зрения мусульманских учений, выполняет значимые художественно-эстетические, идейно-тематические функции.
Литература
Баласагуни Ю. Благодатное знание. Л., 1990.
Надршина Ф.А. Введение // Башкирское народное творчество: Пословицы и поговорки. Уфа, 2006.
Бомбачи А. Тюркские литературы. Введение в историю и стиль // Зарубежная тюркология. М., 1986.
Габен фон А. Древнетюркская литература // Зарубежная тюркология. М., 1986.
Медриш Д.Н. Литература и фольклорная традиция. Вопросы поэтики. Саратов, 1980.
Поэзия Золотой Орды. М., 2005.
