CC BY
90
УДК 94(47).084.6. ББК63.3(2)614-3
И.В. Петров
РЕПРЕССИИ ПРОТИВ БАЛТИЙСКОГО ПРАВОСЛАВНОГО ДУХОВЕНСТВА В 1940 - НАЧАЛЕ 1941 ГОДА
Рассматривается проблема репрессий советской власти против православных священников Балтии в 1940-1941 гг. Основные этапы репрессий против духовенства рассматриваются на примере конкретных судеб пастырей и активных мирян. Для написания статьи использовались материалы литовских архивных хранилищ, таких как Литовский особый архив и Литовский государственный центральный архив, и эстонских архивных хранилищ, таких как Эстонский государственный архив.
Ключевые слова:
Православная церковь, православие в Балтии, советские репрессии.
Период 1940-го - первой половины 1941 г., вплоть до времени полного оставления Красной Армией стран Балтии в связи с разразившейся Великой Отечественной войной и нацистской оккупацией региона, отмечен непрерывным процессом «советизации» данной территории, составной частью чего была широкомасштабная кампания борьбы с религией. И, несмотря на то, что главный удар в балтийских государствах был направлен на представителей основных местных конфессий - представителей Католической и Лютеранской церквей, особое место занимали гонения против православных. Важным аспектом этого процесса стала широкая атеистическая пропаганда, выдавливание религиозных организаций из школ и высших учебных заведений, введение больших налогов на землю, полное запрещение миссионерской и благотворительной деятельности православных церквей, закрытие религиозных средств массовой информации. Однако главный удар был нанесен по самим пастырям и активным мирянам. Важно отметить, что в каждой балтийской стране этот удар имел свои собственные особенности.
Так, в Латвии репрессии были направлены как против сторонников максимальной независимости от Московской патриархии, так и против тех, кто считал, что следует традициям Русской православной церкви. В Эстонии сторонниками автокефалии (то есть полной независимости от канонической принадлежности Русской православной церкви) были преимущественно этнические эстонцы во главе с митрополитом Таллиннским Александром (Паулюсом), и они добились в межвоенный период больших успехов. А основной удар, как ни странно, пришелся на тех, кто резко критиковал политику руководителей Эстонской апостольской православной церк-
ви. Для доказательства этого тезиса можно привести данные из исследования протоиерея Эстонской православной церкви Московского патриархата Игоря Прекупа. Он попытался определить всех репрессированных представителей духовенства Эстонской апостольской православной церкви в 1940-м - начале 1941 г. В список вошло 16 фамилий: епископ Иоанн (Булин), священники Николай Пятс (брат главы Эстонии Константинаса Пятса), Александр Фи-ломафитский, Иоанн Коведяев, Валентин Смирнов, Константин Хиоб, Константин Колчин, Иоанн Краав, Василий Ристкок, Иоанн Толстяков, Артемий Ваппер, Николай Лейсман, Иоанн Сергиев и диаконы Симеон Карпин, Петр Козлов и Василий Астанин [11. с. 27-28]. Очень показательно, что ни один из них из мест заключения не вернулся: все были расстреляны, погибли при невыясненных обстоятельствах или скончались в заключении. В подобном же списке из дипломной работы отца Вячеслава Дмитриева также присутствуют отец Якоб Кийратс, дьякон Петр Кудрявцев, отец Симеон Покровский, отец Валентин Смирнов, иеромонах Алексей Смирнов и монах Аркадий Павлов [7, с. 60-61].
Отдельный удар был нанесен и по активным мирянам Эстонии. Одними из первых арестовали представителей Русского студенческого христианского движения (РСХД). Деятельности этой организации в межвоенной Эстонии, в отличие от Латвии, где РСХД при режиме Карлиса Ульманиса было запрещено, не чинили каких-либо серьезных препятствий.
Следует выделить репрессии против главы эстонского РСХД Ивана Аркадьевича Лаговского и его нарвских представителей супругов Татьяны Евгеньевны о Дезен и Николая Николаевича Пенькина о (так называемое «дело РСХД»). Данный е? процесс уже исследовался российскими и о
эстонскими историками, мы лишь кратко его охарактеризуем. Главной целью советских следователей в данном случае было определение резко антисоветской сущности РСХД, а также доказательство того, что его участники готовились к вооруженной и подпольной борьбе против советской власти, а также стояли в авангарде пропагандистской антисоветской кампании в Эстонии. Судя по протоколам допросов, в первую очередь следователи добивались от подсудимых признания того, что РСХД является международной организацией, центры которой находятся вне Балтии. В то же время на вопросы о конкретных попытках представителей РСХД проникнуть на территорию СССР Иван Аркадьевич Лаговской отвечал, что: «Посылки людей в Советский Союз со стороны Движения, насколько я знаю работу Движения, не было, и связей с Россией Движение не имело. Вести агитацию против Сов. Союза внутри Союза Движение считало бесполезной задачей. Движение твердо было убеждено и в невозможности такой работы, и вредности ее» [1, 1. 60]. Однако в то же самое время, не знакомый в полной мере с особенностями работы карательных служб Советского Союза, Лаговской признавался в том, что вел антисоветскую борьбу: «Моя личная антисоветская деятельность выражалась в участии в работе РСХ Движения в качестве одного из его активных работников, в печатании статей, посвященных описанию положения православной церкви в Советском Союзе, и в описании "гонений" на веру, в устных докладах на эти темы, как во Франции, так и вне Франции, во время моего пребывания в Эстонии, в участии выработке педагогических программ, связанных с идеями религиозного воспитания, противостоящего антирелигиозному коммунистическому воспитанию» [1, 1. 60].
Условно говоря, «ту же схему» советские следователи применяли и к Т.Е. Дезен и Н.Н. Пенькину. В частности, Татьяна Евгеньевна на одном из допросов заявила, что целью РСХД являлось воспитание молодежи в христианском духе, а также выработка религиозного мировоззрения, что означало борьбу с материализмом и атеизмом (то есть коммунистическим мировоззрением) [2, 1. 34].
Следующей «ниточкой», за которую решили потянуть советские карательные органы, были международные связи РСХД, в особенности в Европе. Главной целью подобных действий являлось желание доказать не только то, что центр Русско-
го студенческого христианского движения находился вне Балтии, но и то, что финансирование и поддержка Движения происходили при участии и активнейшей поддержке других организаций русских эмигрантов и иностранных государств. Именно поэтому особое место в протоколах допросов занимает выяснение особенностей участия балтийских членов РСХД в съездах Движения за пределами Эстонии, контактов со светскими и религиозными деятелями из других стран.
В первую очередь интерес представлял вопрос о связи РСХД с обществом «Балтийская помощь России» и его главой пастором Штейнвандом (подозрение в связи с которым стало одной из формальных причин для ареста Т.Е. Дезен). Так, на допросе, проходившем в канун нового, 1941 г., Николай Николаевич Пенькин отвечал следователю, что пастор действительно оказывал Движению денежную помощь на устройство съездов крестьянской молодежи и детских съездов [2, 1. 229-232]. Благодаря этому следователь тут же сделал вывод о том, что пастор Штейнванд, поддерживая РСХД деньгами, финансировал открыто антисоветскую деятельность организации. Также особо было отмечено в протоколе, что «Балтийская помощь России» отправляла посылки в Советский Союз для семей пастырей и верующих, из чего карательными органами делался вывод о посылке «антисоветской литературы» в СССР и РСХД.
Итог следствия против представителей Русского студенческого христианского движения был трагичным. Всех троих - Ивана Аркадьевича Лаговского, Татьяну Евгеньевну Дезен и Николая Николаевича Пенькина - обвинили в участии в «белоэмигрантской антисоветской организации РСХД, стоявшей на позициях вооруженной борьбы с Советским Союзом и террора против руководителей ВКП (б) и Советского правительства», в том, что они «проводили активную антисоветскую деятельность, направленную на свержение существующего в СССР государственного строя», и приговорили к высшей мере наказания в апреле 1941 г. [3, 1. 339].
Категории репрессированного духовенства можно особенно четко классифицировать при рассмотрении ситуации в Литве. Политике прямых репрессий в этом балтийском государстве предшествовало очень важное событие в жизни православных приходов страны, а именно воссоединение с Литовской епархией православных приходов так называемо-
го Виленского края, оккупированного в 1920-х гг. Польшей и в 1939 г. возвращенного Литве. Подробно об этом процессе мы писали в отдельной статье [10], скажем лишь, что к середине 1940 г. конфликт между сторонниками литовско-белорусской автокефалии и соратниками митрополита Елевферия (Богоявленского), который весь межвоенный период отстаивал позицию митрополита Сергия (Страго-родского), практически сошел на нет. Тем не менее, возможно, поняв, что внутрицер-ковный конфликт в среде православных Литвы потерял актуальность, советские власти приступили к политике прямых репрессий.
В Литве одними из первых начались аресты тех представителей православного духовенства, которые так или иначе были связаны с военными и политическими кругами межвоенной Литвы. Часто «усугубляли» судьбу пастырей такие события их биографий, как членство в политических организациях или борьба с просоветскими силами в период российской и балтийских гражданских войн. Классическим примером в этой связи может стать трагическая судьба протоиерея Стефана Семенова.
В 1919-1920 гг. Стефан Семенов принимал участие в борьбе на юге России, после чего эмигрировал с отступающими белыми частями на территорию Польши в Вильно, где служил псаломщиком. Позже он был рукоположен в иереи и стал настоятелем Александро-Невской церкви в Ужусаляй, а в 1924 г. отец Стефан избран в состав Литовского епархиального совета. С 1935 г. ему суждено было стать военным священником литовской армии [5, 1. 19], что впоследствии сыграло роковую роль в его жизненном пути. После установления советской власти и последующего за этим упразднения института военных священников отец Стефан Семенов возвращается в ставший уже родным ужусаляйский приход, что, однако, не спасает его от ока советских репрессивных органов. Новые власти припомнили ему службу у Деникина, прибавив к этому обвинение «в содействии бывшей сметановской охранке и борьбе с революционной деятельностью» [5, 1. 26]. 2 января 1943 г. бывший военный священник Литовской армии Особым Совещанием при НКВД СССР был осужден по статье 58-13 УК на 10 лет исправительно-трудовых лагерей [5, 1. 36]. Забегая вперед, отметим, что уже в 1950 г. Семенов был полным инвалидом и не мог не только заниматься физическим трудом, но и быть отправлен в ссылку на поселение, как это
планировалось. Однако даже в таком ужасном состоянии разменявшему шестой десяток лет священнику отказали в возможности вернуться в Литву из-за опасности, связанной с «острой классовой борьбой с националистическим подпольем в республике». В результате отец Стефан вынужден был скитаться по домам инвалидов отдаленных от центра районов СССР. Как мы видим, в данном случае главным аргументом для ареста священника было его особое положение в литовском обществе в межвоенный период, к которому также добавили и службу в Белой армии.
Также особо интересовали советские карательные службы молодые священники, чье становление прошло уже в годы независимости стран Балтии. Многие из них были членами разных политических и общественных организаций межвоенной Литвы. Характерен в этой связи пример отца Евгения Насекайло. Будущий священнослужитель родился в 1912 г. в Виленской губернии в семье священника Исидора Насекайло. Его детство и юность прошли уже в независимой Польше, однако он всегда осознавал себя русским, активно участвовал в жизни русской диаспоры Польши. Если верить материалам допросов священника, с 1924 г. он стал членом одной из скаутских организаций русской молодежи. Учась в семинарии в Вильно в межвоенные годы, он сполна почувствовал на себе гнет польских властей, неуважение к православным и их культурному наследию.
В самый разгар межнационального конфликта отца Евгения перевели на служение в Вильно. Однако вскоре на Литовскую землю приходят новые власти, которые не могли забыть участие молодого священника в скаутских организациях. Они стали приписывать ему участие не только в достаточно «безобидных» организациях, но и в политических организациях Русского зарубежья, прежде всего в известной антибольшевистской организации «Братство Русской Правды».
В 1939 г. Евгения Насекайло арестовывают в первый раз; 16 месяцев он находится под следствием сначала в Вильнюсе, а потом в Белостоке и Вилейке. Позже, уже после войны, в заявлении на имя Лаврентия Берии от 18 апреля 1953 г., он поведает о том, что во время следствия к нему применялись некоторые средства из арсенала «советских спецслужб», в частности, холодная вода и резиновая дубинка, после чего он был вынужден писать под диктовку следователя Сергеева ложные показания,
3 ю О
в которых оговаривал себя в том, что принимал активное участие в антисоветских эмигрантских организациях 1930-х гг. [4, 1. 59-59-арр.]. Когда же молодой священник отказался писать клеветнические показания, следователь Сергеев заявил ему, что «независимо от того, что будет написано в ваших показаниях, - мы вас не выпустим. Для вас же лучше, если вы будете сидеть у нас здоровым, а не изуродованным вот этим инструментом», при этом Сергеев указывал на резиновую дубинку [4, 1. 59-59-арр.].
Позже, уже при переводе в Вилейку, Насекайло достались другие следователи, которым он пытался поведать о методах «работы» следователя Сергеева, однако же тут он смог услышать от следователя Арте-мова лишь «вескую причину» для ареста: «...мы взяли вас не потому, что вы что-нибудь сделали, а потому, что вы могли бы сделать, если бы захотели; а так как мы предполагаем, что вы можете захотеть, -мы вас взяли» [4, 1. 46].
Именно тогда, во время следствия, отец Евгений написал в ходе дачи показаний проникновенный очерк об истории православия в Польше и Литве, а также о том, как тяжело пришлось православному населению региона после падения Российской империи жить в независимой Польше, раскрыл жизненные мотивы молодого поколения русских Литвы, показал, как сильно государственная власть польского государства давила на русских, постоянно ущемляя их права. Советские же следователи заставили его признаться в диаметрально противоположном, а именно в работе на 2-й отдел польского Генерального Штаба, работе на польские репрессивные органы (особенно в контексте репрессий польских властей против местных коммунистов) и, конечно, антисоветских проповедях, причем не только в православных храмах, но почему-то и в католических костелах [4, 1. 45-46]. Его вынудили сознаться в участии в «Братстве русской правды», а также в Русском общевоинском союзе, распространении антисоветской литературы и вовлечении в эти организации многих молодых представителей православного Вильнюса. Итогом этого, как потом окажется, первого следствия было отбывание Евгением Насекайло восьмилетнего срока в лагерях Заполярья. Там отец Евгений пережил все тяготы не только лагерной жизни в мирное время, но и лагерной жизни в период войны.
Особенно тяжелыми днями для всех тех, кто выглядел подозрительно для со-
ветских властей в Балтии, были июньские дни 1941 г. Отнюдь не случайно теперь 14 июня именуется в Литве Днем траура и надежды. Некоторые аресты носили характер настоящих расправ. Очень хорошо процесс «добровольной советизации» продемонстрирован в воспоминаниях архимандрита Алексия (Черная), который в 1940-1941 гг. был рядовым литовским священником. Прежде всего, пастырь вспоминал, что всех священнослужителей новые власти считали дармоедами, запрещали им носить «священническую одежду», из-за чего большинство представителей духовенства вынуждено было осваивать светские специальности, совмещая работу с богослужениями (сам отец Александр Чер-най стал десятником на починке дорог).
Как вспоминал архимандрит Алексий, в то же время начинаются и ночные допросы священников советскими следователями, которые пытались «донести» до служителей культа, что они не представляют собой трудовое население, а светская работа является для них лишь «временным прикрытием».
Обычно подобные ночные допросы заканчивались уже с утренней зарей. Ухудшилась ситуация с высылкой части населения с территории Литвы в мае 1941 г. Многих представителей духовенства и других «противников» советской власти спецорганы попросту не успели арестовать и эвакуировать в связи с начавшейся войной и нападением нацистской Германии. Однако в уже упомянутых воспоминаниях есть очень примечательный момент, который рассказывает о советских репрессиях против неблагонадежных лиц в самом начале войны. Так, после отступления и оставления Векшней, где служил отец Александр Чернай, вооруженная часть НКВД неожиданно туда вернулась и начала настоящий террор, убив сторожа и местного ксендза. Охотились они и за самим отцом Александром, однако по счастливому стечению обстоятельств его в тот день не было в Векшнях, к тому же местные жители успели предупредить его об опасности (органы НКВД усиленно искали православного пастыря) [9, с. 137-141].
К сожалению, из-за недоступности для исследователей целого ряда документов, способных помочь в раскрытии сущности и масштабов до сих пор исследователями полностью не раскрыты масштабы гонений против местного духовенства в мае - июне 1941 г. и даже с началом Великой Отечественной войны. Однако следует отметить, что очень схожие репрессивные
мероприятия проводились во всех трех странах Балтии. Ведущий специалист по истории православия в Латвии профессор Александр Валентинович Гаврилин характеризует начало репрессий советских властей в стране в 1940 г. так: «Начался страшный год коммунистического режима. Для русского населения Латвии попытки увидеть в солдатах Красной Армии "своих", русских вскоре сменились ожиданием неизвестного, которое постепенно поглощалось чувством страха. Люди стали бесследно "пропадать" с первых дней нового политического режима. Вначале аресты в основном затронули так называемых "белогвардейцев", то есть русских эмигрантов, которых не вывозили в Сибирь, а расстреливали в Латвии без суда и следствия» [6, с. 93].
Также необходимо отметить, что в последних работах некоторых исследователей истории Православной церкви в XX столетии появляются данные о том, что органы НКВД в начале июля 1941 г. планировали депортировать в Сибирь все балтийское православное духовенство, чему помешала только разразившаяся война и начавшаяся немецкая оккупация региона [6, с. 205]. Из-за недоступности архивного материала сейчас сложно судить о том, какой виделась судьба религии в целом и православия в частности на «возвращенных» Советскому Союзу территориях. С уверенностью можно сказать одно: исходя из развернувшихся репрессий дело шло к развертыванию широкомасштабного наступления на Церковь и верующих, во многом повторявшее предшествующие события в остальном Советском Союзе. Однако существует и иная
Список литературы:
точка зрения, поддерживая целом рядом российских исследователей, в частности Александром Дюковым, согласно которой никаких повторных репрессий в 1941 г. в странах Балтии не планировалось [8, с. 63].
Подводя итог, особо постараемся выделить основные группы репрессированного в 1940-1941 гг. православного духовенства. Прежде всего отметим, что репрессии были направлены как против тех, кто поддерживал идею наибольшей независимости Латвийской и Эстонской православных церквей от русского влияния, так в наибольшей степени и против тех, кто отстаивал традиции Русской православной церкви. Во многом это было обусловлено тем, что именно эта группа православных священников и мирян состояла в политических и религиозных организациях русской эмиграции, таких, к примеру, как Русское студенческое христианское движение (РСХД), что вызывало особое подозрение у новых властей, желавших уничтожить любое русское, в том числе православное наследие и организации, имеющие своей целью его сохранить. Другой группой православных пастырей, попавших под маховик сталинских репрессий 1940-го -начала 1941 г., были военные священники, члены политических организаций межвоенных балтийских стран, и те пастыри, которые служили в белых армиях России и национальных армиях стран Балтии в период гражданских войн. Особый всплеск репрессий приходился на весну, а также на первые недели июня 1941 г., и только начавшаяся война и последовавшая за ней нацистская оккупация приостановили этот процесс.
- М.: Общество лю-
[1] ERAF. 130SM.1.11666. Дело Ивана Аркадьевича Лаговского.
[2] ERAF. 130SM.2.11666. Дело Татьяны Евгеньевны Дезен.
[3] ERAF. 130SM.3.11666. Дело Николая Николаевича Пенькина.
[4] LYA.FK.-1. Ар. 58.В.Р-9041. Евгений Насекайло.
[5] LYA.FK-1. Ар. 58.В.Р-13752. Стефанас Семенов.
[6] Гаврилин А.В. Латвийские священнослужители на Американском континенте. бителей церковной истории, 2013. - 407 с.
[7] Дмитриев В. Гонения на Православную церковь в Эстонии со стороны Советского Союза в период 1940-1941 гг. - Дипломная работа. - СПбДА, 2005.
[8] Дюков А.Р. Миф о геноциде: Репрессии советских властей в Эстонии (1940-1953) / Предисл. С. Арте-менко. - М.: Алексей Яковлев, 2007. - 140 с.
[9] Жизненный путь русского священника. Из воспоминаний отца архимандрита Алексея (Чернай). -Сан-Франциско: Глобус, 1981. - 228 с.
[10] Петров И.В. Проблема литовско-белорусской православной автокефалии в начале Второй мировой войны (1939-1940) // Былые годы. - Сочи. - 2013. - № 29 (3). - С. 96-100.
[11] Игорь Прекуп, свящ. Православие в Эстонии. Краткий исторический очерк. - Таллин: Тги^ Astrukis, 1998. - 187 с.
3 ю О
