CC BY
31
УДК 81 ’42
РЕЛЯЦИИ В РАССКАЗЕ Г. ХААСИСА «МЕСТЬ ЙОЗЕФА ЗЮССА ОППЕНГЕЙМЕРА»
© В. Б. Медведев
Российская открытая академия транспорта — Московский институт инженеров транспорта Россия, г. Москва, ул. Часовая, 22/2.
Тел.: +7 (495) 799 95 44.
E-mail: medvedev-mail@mail. ru
В работе рассматриваются вопросы актуального членения текста на примере рассказа Г. Хаасиса «Месть Йозефа Зюсса Оппенгеймера». В рассказе, являющемся результатом взаимодействия нескольких этнолингвистически, темпорально и литературно дифференцированных источников, предлагается ответ на поставленный в предыдущих произведениях вопрос.
Ключевые слова: реляция, тема, рема, дискурс, этнолингвистический.
Особенностью содержания исторического произведения является, как известно, взаимосвязь описываемой эпохи с современностью. Автором изначально задаются роману реляции с прошлым, которое находит продолжение в современности, а содержание языковых единиц раскрывается лишь в соответствии с данными реляциями. Это утверждение в полной мере соответствует одному из философских положений Х. Г. Г адамера: «Нет высказывания, которое можно было бы раскрыть лишь, исходя только из его содержания... В каждом высказывании содержатся предпосылки невысказанного» [1, 8. 52].
Что же явилось предпосылкой создания во второй половине XX века сыном пастора произведения, посвященного жизни и деятельности известного немецкого финансиста иудейского происхождения Й. З. Оппенгеймера, жившего в период, который историки называют эпохой барокко?
Рассказ Г. Хаасиса [2], раскрывающий судьбу Йозефа Зюсса Оппенгеймера, занимает особое место в антологии произведений, связанных с именем этого государственного деятеля, ибо создавался он в последнее десятилетие уходящего столетия, когда еврейский вопрос в современной Германии потерял всякую актуальность. Тем интереснее рассказ Г. Хаасиса для филологов, поскольку его работа, наполненная реминисценциями прошлого, позволяет установить реляции в большем диахроническом отрезке без явно отягощенных проблемами современности предпосылок. С другой стороны, возрастает сложность обнаружения изначального вопроса, ответом на который является высказывание в самом общем смысле этого слова. Ибо, следуя еще одному положению Х. Г. Гадамера, именно вопрос является главенствующим в высказывании: «Примат вопроса по отношению к высказыванию означает, что высказывание в значительной мере является ответом. Нет высказывания, которое не представляло бы собой какой-либо ответ»[1, 8. 52].
Данное утверждение усматривает в подобной реляции без сомнения основы тема-рематического членения дискурса, ибо логика толкования содержания текста следует именно по обозначенной схеме: от известного к новому и от вопроса к ответу.
В предложенной статье резюмируются результаты работы, представляющие собой взаимодействие дискурсов современного исследователя жизни и деятельности Й. З. Оппенгеймера Г. Хаасиса и некоторых более ранних источников.
Рассказ Г. Хаасиса интресен исследователю, в первую очередь, в плане этнолингвистического анализа. Повествование охватывает короткий отрезок жизненного пути героя во время пребывания Зюсса в заключении и следовании на эшафот. Стараясь раскрыть внутренний мир эмансипированного еврея, вернувшегося в преддверии казни в лоно своей религии, автор прибегает к приему стилизации повествования элементами иудейского бытописания. На страницах рассказа читатель встречает еврейскую молитву, выполненную на двух языках: немецком и языке Библии, причем в нескольких случаях в древнееврейском написании.
Cp.: Schma Jisrael, Adonay Elohenu, Adonay Echad. [2, S. 61]; Mima’amakim keraticha Adonay. Adonay schma bekoli. Tihyena ozneicha kaschuvot lekol tachnunay. Im ’avonot tischmor-Yah, Adonay mi ya’amod! [2, S. 61]; Aus den Tiefen rufe ich zu dir, Ewiger. Herr, erhore meine Stimme, o dass dein Ohr achte auf die Stimme meines Flehens. Wenn du die Frevel aufbewahrst, Ewiger, Herr, wer kann dann bestehen! [2, S. 62]
Обращение Й.З. Оппенгеймера к религии своих предков, подчеркивается употреблением пищи по - иудейскому обычаю - “er nimmt nur koschere Speisen und Getranke zu sich” [2, S. 14].
Детали еврейского обихода обозначаются заимствованиями из древнееврейского:
Ср.: Aus der Kultusgemeinde Freudental hatten sie einen judischen Koch geholt, der koscheren Wein, Kase mitbrachte [2, S. 27); Im Cheder tat er nicht gut [2, S. 17]; Rabbiner hatte er wеrden sollen [2, S. 17].
Некоторые лексические заимствования сопровождаются пояснениями или переводом.
Ср.: “die Menorah, der siebenarmige Leuchter’ [2, S. 18]; “Joseph, der Enkel des beruhmten Vorsangers Selmele Chasan...” [2, S. 18];
Т акже достаточно широко представлена в рассказе Г. Хаасиса библейская символика.
1176
раздел ФИЛОЛОГИЯ и ИСКУССТВОВЕДЕНИЕ
Ср.: Die Blutrichter gegen mich sind die wahren Morder. Ihr alle, die ihr nichts horen und nichts sehen konnt, seid wie Babylon. Ihr werdet untergehen wie Babylon...
Eurem Land wird es gehen wie Sodom und Gomorrha. Feuer sturzt vom Himmel.
Die Stadt verbrennt in einer einzigen Nacht. Wer sich herausschleppen kann, wird mit eiternden Gebeinen und unter grasslichsten Schmerzen dahinstechen.
So wird jedes unschuldige Blut geracht.Und diese Stadt wird noch viel, viel unschuldiges Blut wie das meine vergiessen. [2, S. 49-50].
В произведении упоминается одна из десяти напастей, ниспосланных на египтян, но живописуется применительно к катастрофе, пережитой человечеством в новейшее время:
Ср.: Eine Heuschreckenplage uberzieht den
Horizont, wie einst in Agypten. ... Kleine langliche Schatten, nur schemenhaft auszumachen, sturzen sich wutend nach unten. Erdreich spritzt in die Hohe, fallt wieder zuruck. Die Wolke erreicht die Stadt. Hauser fallen zusammen. Brandfackeln schiessen hoch. Schreie werden vom Larm zusammenkrachender Gebaude verschluckt. Die Stadt; ein Brandmeer.
Die Nacht: taghell. Die Heuschrecken brummen in endlosem Zug uber diese Holle hinweg. Menschen irren durch unpassierbare Strassen, werden von Wanden erschlagen, verbrennen vor verdorrten Wasserstellen. [2, S. 48-49].
В рассказе нередко приводятся стихотворные памфлеты с упоминанием библейских личностей, написание которых было инициировано юдофобст-вующими сословиями:
“Und was folgt auf Hamans Tucke? // Seht, der Keimen gibt sich schon, //
Anders nichts als Hamans Stricke, // Wie die Arbeit so der Lohn”. [2, S. 45];
“Aber schaust du nicht, Philister, // Einen Samson uber dir?” [2, S. 45].
И, тем не менее, это произведение не принадлежит, несмотря на обильно содержащийся в нем этнолингвистический элемент, к образцам еврейской литературы, ибо основная сюжетная линия построена автором по схеме мученического восхождения Христа на Голгофу. В своем более позднем произведении Г. Хаасис упоминает этот христианский сюжет: “Der Todgeweihte bezeigt seine
Uberlegenheit gegenuber dieser Verspottung, die wie eine Parodie auf den Gang Jesu nach Golgotha aussieht...” [3, S. 440].
Помимо библейских реляций, направленных на раскрытие этнической стороны жизни главного героя и свидетельствующих о знании писателем иудейских канонических источников, не менее значимыми в рассказе, как это следует из последнего примера, представляется использование Г. Хаасисом материалов, появившихся в период нахождения Й. З. Оппенгеймера в заключении и, непосредственно, после его гибели.
Речь идет о так называемых плачах “Klagelieder” [4] довольно предвзятого содержания,
сложенных об Й. З. Оппенгеймере и его окружении неизвестным автором и, что можно со всей очевидностью утверждать, по заказу правящего сословия, инициировавшего казнь человека, посягнувшего на их власть. Думается, именно этим продиктован выбор названия рассказа с ключевым словом “die Rache” - «месть», а также значительное внимание, уделяемое Г. Хаасисом отображению эротической стороны жизни своего героя.
Г. Хаасис обращается к современному немецкому читателю, в сущности, с ответной реляцией на цикл «Плачей». В этих песнях, в которых Й. З. Оппен-геймер представляется исчадием ада, авторами делается упор на акт «заслуженной» божьей кары за якобы совершенные им преступления. Соответственно этим преступлениям должно последовать возмездие за содеянное:
«Da du bekommst, was dir gebuhret, // Weil alles Blut und Rache schreyt... [4, S. 450]; “Solche Schelmen, solche Diebe // Gibt des Himmels Rache Preiss... ” [4, S. 452].
Или вот еще одна угроза наступающей расплаты: “Der Hencker wird die Bossheit rachen // Dass dir gewiss der Teufel doch // Wird den verdammten Hals zerbrechen.” [4, S. 451].
К обвинениям, выдвинутым против Й. З. Оп-пенгеймера, относятся также его амурные похождения с дамами христианского происхождения.
Ср.: “Man mahlet ihn ab als einen Erzgeilen-Huren-Bock, der schon viele , sonst brave, und theils vornehme, Christen-Weiber, durch reiche Geschenke, debauchiret, und zu seinem schandlichen Willen verfuhret. Weil sich auch dieser Jud in der That gestellet, als ob er Lust habe ein Christ zu wеrden; so hat deshalb einer also auf ihn gestichelt: Schart schon der Jud den Juden-Bart; // Lasst er doch nicht die Judas-Art; // Lernt er unkauschern Wein schon schlingen; // So lust ihn doch nach Silberlingen" [4, S. 91-92].
Подобный вокабуляр позволил автору рассказа «Месть Йозефа Зюсса Оппенгеймера» насытить повествование замечаниями, неоднозначно интерпретирующими извращенно ханжескую натуру устроителей и зрителей позорного судилища в силу неутоленности собственной похоти.
Ср.: 1. “Er, der den judischen Finanzrat einst zum Beweis inbrUnstiger Sympathie gekusst und dabei wollUstig in die Lippen gebissen hatte, lasst Suss festnehmen” [2, S. 13]; 2. “Die Untertanen freuten sich, wie auf ihre Hochzeitsnacht. Uber der Menge lag eine brodelnde erotische Spannung, gewUrzt mit Leichengeruch. Sie hatten sich am liebsten in einen Ballsaal gesturzt, sich hinter aufreizenden Masken versteckt und gegenseitig geniesserisch betastet. So herrlich orgiastisch liess sich die Erwartung an” [2, S. 61]; 3. “Angespannt unter der erotischen Gier, wurden den Voyeuren der Atem kurzer” [2, S. 61]; 4. “Als Suss oben in den mannshohen Kafig gestossen wurde, um erdrosselt zu werden, schluchzten die Frauen. Die Manner schnauzten eher wie erhitzte
Tiere” [2, S. 62]; 5. “Wilde Traume schuttelten, wach oder im Bett, unbefriedigte Frauen wie Manner. Wahrend der Kadaver vertrocknete und schrumpfte, wuchs sein Phallus unaufhaltsam, uber den Kafig hinaus, den Galgenberg hinunter, in die Stadt hinein. Noch einmal steckte SUss seinen Kopf gallant in Stuttgarts Betten. Die gequetschte Phantasie malte sich ein Flugblatt. Jede Nacht reite eine Hexe vom Rotenberg zum Galgen und bringe dem Suss einen gluhenden Liebesbrief. Sie habe es sogar mit ihm im Kafig getrieben. Die Hexe wurde beneidet” [2, S. 65-66]; 6. “Der lustvoll zwischen den Beinen eingeklemmte Jude konnte sich aus Wurttemberg nicht mehr herausziehen. Niemand liebte ihn, aber alle brauchten ihn in der Phantasie wie in der Wirklichkeit ihres Schlafzimmers zur Steigerung ihres gedampften Liebeslebens" [2, S. 68].
Краткий анализ рассказа Г. Хаасиса свидетельствует о глубоком знании автором еврейского быта, возможно, и древнееврейского языка, а также тщательном знакомстве с архивными и литературными источниками, связанными с именем Й. З. Оппенгеймера. Писатель не скрывает своих симпатий к казненному и презрения к его судьям. С позиций современника автор выносит смертный приговор потомкам непримиримых и последовательных в своем юдофобстве вюртембержцев. Рассказ заканчивается тем, что 200 лет спустя после казни Й. З. Оппенгеймера, молодой человек, бежавший из родного Вюртемберга от зверствующих нацистов в Америку, став военным летчиком, осуществляет акт возмездия над населением города, где когда-то вершился неправедный суд. И не только над Й. З. Оппенгеймером. В этом городе вместе с двумя тысячами других евреев были депортированы родители юного мстителя. Впрочем, и сам летчик волей рассказчика трагически погибает, потеряв управление машиной. «И теперь уже»,-
с горьким сарказмом замечает писатель,- «родной город, погибшего летчика, может гордиться обретенным статусом judenfrei».
В данном исследовании были установлены реляции к самым разнообразным источникам:
- библейским текстам, что позволило автору создать этнолингвистически близкое к происхождению главного персонажа произведение;
- к Евангелию, что нашло отражение в построении сюжетной линии вокруг мученической смерти героя;
- к произведениям, порой сомнительной литературной ценности, но заслуживающим внимания в силу появления их в период заточения и казни Й. З. Оппегнгеймера, и ответом на которые во многом послужил рассказ Г. Хаасиса.
Следуя спирали тема-рематического напряжения, задаваемого уже исторически известным, писателю удалось создать новый поэтический мир, в котором нашлось место самым разным этническим, лингвистическим и литературным источникам, явившимся продолжением темы, начатой когда-то современниками главного героя, и подготовить свой ответ на вопрос об истинном виновнике гибели Й. З. Оппенгеймера - людских невежестве и зависти, заслуживающим, с позиции автора, отмщения, спустя века.
ЛИТЕРАТУРА:
1. Gadamer H.-G. Hermeneutik: Wahrheit und Methode. Ge-
sammelte Werke. Bd.2. Tubingen: J.C.B. Mohr (Paul Siebeck),
1986. 508 S.
2. Haasis H. G. Joseph Suss Oppenheimers Rache. Erzahlung.
Biographischer Essay. Gollenstein Vlg. GmbH, 1994. 260 S.
3. Hellmut G. Haasis. Joseph Suss Oppenheimer, genannt Jud
Suss. Finanzier, Freidenker, Justizopfer. Rowohlt Verlg.
GmbH bei Hamburg, 1998. 477 S.
4. Blumml E. K. Historische Lieder auf Jud Suss. In: Archiv fur
Kulturgeschichte, Bd. IV, Berlin: Vlg. von Alexander Dunker.
1906, S. 439-457.
Поступила в редакцию 12.10.2010 г.
