CC BY
109
впечатлений сменяется формой записок (очерков), позволяющей «вместить» тематически и стилистически разнородный материал.
Интерес русской беллетристики 1830-1850-х годов к социально-бытовым фактам, пришедший на смену «эстетизму» сентиментальных и романтических писателей, повлиял на характер отбора дорожного материала путевой прозы. Наряду с описаниями «эстетического» материала: памятников культуры, искусства, природы и т.п. - в путешествиях появляются рассказы о социально-бытовых объектах и этнографических реалиях (сочинения М. Погодина, Н. Греча, А. Печерского).
Интерес к этнографическим фактам стал стимулом к изучению научных и научно-популярных историко-этнографических источников. Многочисленные цитаты и реминисценции из научных источников усиливают документально-очерковое начало в путевой прозе.
Примечания
1. Карамзин, Н. М. Письма русского путешественника [Текст] / Н.М. Карамзин. - Л., 1984.
2. Роболи, Т. Литература «путешествий» [Текст] / Т. Роболи // Русская проза. - Л., 1926.
3. Тынянов, Ю. Н. Архаисты и новаторы [Текст] / Ю.Н. Тынянов. - М., 1929.
Л.Л. Федотова
РЕЛИГИОЗНО-МАСОНСКИЕ ИДЕИ В ПОЭЗИИ М.М. ХЕРАСКОВА
Тесные связи М.М. Хераскова (1733-1807) с русским масонством многократно освещались в исследовательской литературе. Известно, что писатель был вовлечён в масонское общество в начале 70-х годов XVIII века и вскоре получил в нем весомую власть. В1780 году он совместно с Н.И. Новиковым создал ложу «Гармония», принял активное участие в соединении лож П. Елагина и А. Рейхеля, а в 1783 году (по другим сведениям - в 1784) вошел в состав русских розенкрейцеров. В известном списке 1789 года Херасков значился высшим должностным лицом масонов - ритором при провинциальной ложе [1].
Современники единодушно отмечали, что Херасков был исключительно гуманным и кротким человеком. Он никогда не произносил резких слов о своих знакомых и близких. Эти черты характера писателя, безусловно, соответствовали нравственным заповедям масонов. Следует, кстати, подчеркнуть, что поучения Хераскова не расходились с его жизненной практикой. Из всех русских просветителей XVIII века Херасков был одним из самых значительных воспитателей нравственности, наивно полагавшим, что в условиях абсолютистского режима вполне можно стать добродетельным примером и своим поучением положительно исправить многие общественные нравы. А.В. Западов во вступительной статье к избранным сочинениям М.М. Хераскова справедливо писал: «Грустна, по-видимому, была (жизнь) поэта... в смысле крушения надежд на спасительную роль литературы для исправления нравов, в свете бесплодности итогов собственных напряженнейших усилий. Но полувековые труды Хераскова на пользу отечественной словесности делают его достойным нашей благодарной памяти и нашего внимания»[2].
Херасков не был писателем-сатириком; он даже отрицал сам принцип сатиры, но в то же время его настойчивые советы вельможам, постоянная, полувековая проповедь добродетели и широкая программа нравственного воспитания свидетельствовали о несомненной оппозиционности Хераскова режиму правящего двора.
В нравоучительных сочинениях Хераскова находили выражение основные моменты нравственной философии масонов: добродетель, терпение, честь, умеренность, спокойствие, правда. Это были общие идеи, которые разрабатывались многими поэтами из круга Хераскова: о тщетности мирского, об истинной и ложной славе, о равенстве всех людей перед смертью и о награде, которая ожидает избранных в загробном мире. Следует отметить, однако, что масонское влияние в ранний период (до 80-х годов XVIII века) проявилось в большей степени в лирике поэта и значительно меньше - его поэмах. В таких произведениях, как «Чесмесский бой» и «Россиада», главным было не стремление к моралистической проповеди, а стремление передать ход исторических событий, рат-
ный дух русских войск, беспредельную преданность Отечеству героев битвы.
Меньше всего обозначились масонские мотивы в поэме Хераскова «Чесмесский бой». Призыв к душевному спокойствию и добродетели естественно здесь сочетается с отвращением автора к разрушительным войнам, которые, по словам Хераскова, неизбежно несут в мир «пожары, смерть и глад». Воспев Чесмесскую брань и прославив геройский подвиг россов, поэт высказывает мечту о «золотом веке» тишины и покоя: «О, если бы войну забыли человеки, давно бы на земле текли златые веки». Но Херасков понимает, что мир обычно достается ценою побед. Он славит ратные подвиги братьев Орловых, воспевает искусного Грейга, но в характеристике героя выдвигает идею нравственной добродетели.
Заметное место в «масонском» повествовании Хераскова занимало проповедь гуманности, всепрощения, любви к ближнему. Эта тема основательно разработана автором в пятой, кульминационной части поэмы, где передано наивысшее напряжение сражения русского и турецкого флотов. Сблизились корабли, кажется, что вода и земля охвачены огнем, вопли людей тонут в грохоте пушек, и турки, утратив надежду на спасение, в отчаянии проклинают своего султана. Забыв «кичливое свирепство», они бросаются в воду и плывут к русским кораблям, взывая о помощи; и русские воины, исполненные душевной жалости, простирают к ним руки. Истинная слава героя, по Хераскову, крепится отнюдь не жестокостью, а миролюбием: «Великодушие вручает нам венец». Следует подчеркнуть, что стихия сердечной чувствительности здесь явно соотносится не только с веяниями масонства, но и с воздействием крепнувшего в русской литературе сентиментализма.
Некоторое влияние масонских настроений обнаруживается и в «Россиаде». На это в свое время указывал И.Н. Розанов. Он отмечал, что «Россиада» органично соединяет в своей структуре героику и нравоучение, и что в ней «добродетель и правая вера торжествует над злом и заблуждениями» [3].
Впрочем, не следует переоценивать влияния масонских идей на формирование образной структуры «Россиады». Главный пафос поэмы воссоздавался страстным патриотическим желанием автора изобразить одно из противоречиво сложных героических событий истории нашего Отечества и сквозь призму давно прошедшего дать объективно верную оценку своей современности.
«Масонские» элементы позднее, с нарастающей энергией, выступят в поэме «Владимир Возрождённый» (1785). Известная догма масонства сводилась к отрицанию земной суеты. Во вступлении к поэме Херасков обратился к теме вечности, утверждая, что истинная жизнь человеческой души обретается на небесах, где прекращается всякая земная суета, смиряется гордость льстецов, стихают стоны и плачи бедняков, укрощается власть сильного. Там «рядом предстоит последний раб с Царём»; там «каждый человек друг другу равен будет». Будучи умеренным писателем, Херасков включил в число явных пороков земной жизни неравенство людей, увещевая последних надеждой, что на небесах праведные из них обретут «желанную свободу».
Ретроспективный взгляд на историю позволил поэту образно представить царствующих «кумиров» XVIII века. В начале поэмы он прозрачно, как в «Россиаде», рисует положение дел в стране; князь Владимир, усыплённый шумом громкой славы и пышностью своего трона, не замечал, что его щедроты открывали подданным путь для беспечного возвышения и лени. Князь, в сущности, ограждал их своей царственной порфирой от обязанности творить добро; и сам он «под венцом стал падший Соломон».
Поэма Хераскова рождалась в условиях всевластного самодержавия. Автор задумал её как развёрнутое повествование о нравственном возрождении царствующего вельможного мира. Однако в процессе работы над структурой произведения замысел последнего значительно раздвинулся. Если в «Россиаде» Херасков сосредоточился на изображении пространственного собирания славянских земель, то в поэме «Владимир Возрождённой» идея его соотносилась с осмыслением духовных, историко-культурных и религиозных истоков своего народа.
Херасков считал главным грехом князя Владимира его привязанность к суетному миру, чрезмерное пристрастие к женской красоте и роскоши, к бесплодной трате своих дней на пустые беседы с подданными; он «то гром войны любил, то женские красоты». Психологический портрет князя и его «жрецов», «для выгод собственных служивших алтарю», невольно вызывали у читателей прямые ассоциации со свободным поведением современных поэту вельмож. Это рождало мечту о нравственном возрождении царствующего
монарха, о новом «крещении» его подданных». В поэме «Владимир Возрождённый» показан сложный, тернистый путь монарха, который в своём устремлении к истине то поднимался вверх по ступеням познания, то опускался по этим ступеням вниз. Теоретической основой для такого пути явилось масонское учение о познании самого себя, о нравственном усовершенствовании личности. Использование в поэме мотивов данного учения приобретало особый нравственный смысл. Западноевропейское масонство сращивалось у Хераскова с национально-русским, православно-христианским началом. Собственно, в масонских анналах поэта привлекало только то, что соотносилось с нравственно-психологическими устоями и нормами русской духовной жизни.
Обращение к новой вере не происходит само по себе, в поэме возникают традиционные образы святых отшельников, раздаются вещие голоса с неба, которые пытаются раскрыть князю Владимиру истинный свет христианской веры. Их слова падают на благодатную почву, сомнения в истинности язычества давно разъедают душу князя; но он, хотя и правитель, но слабый человек, ему нелегко «во плоти безгрешным оставаться». Задетый любовным чувством к дочери жрицы Версоне, монарх становится рабом страсти. Поэт полностью разделяет здесь убеждение русских дворянских просветителей, в частности А.П. Сумарокова, который в трагедии «Дмитрий Самозванец» утверждал, что властитель, не способный подчинить свои страсти разуму, не может властвовать над другими. Владимир восклицает: «Что слабость в подданном, то в князе есть порок» [4, с.39].
По теории И. Масона и Сен-Мартена, первая ступень познания истины, ставшая начальной ступенью духовного очищения человека, состоит в его отвращении от суетного мира. Законест и Версона познали божественную любовь и чистоту сердца; в их жизни не стало места клевете и зависти; они сделались настоящими друзьями ближнего. Масонские воззрения Хераскова наиболее полно изложены в седьмой песне. Огонь истинной веры зиждется в полном отвержении телесного и в презрении к мирской суете; он весь направлен на познание и преодоление самого себя. Херасков в духе воззрений И. Масона вводит в поэму некий «глас с небес», который вопрошает Владимира: «Чего ты ищешь, князь?»; и тот кротко отвечает: «Ищу, ищу себя!» [4, с. 95].
По мысли поэта, князь может подняться в жизни на самую верхнюю ступень нравственного познания, если примет христианское крещение. Для этого ему вовсе не надо оставлять престола; просветившись, он обязан лишь с правлением сопрягать правду, ибо неправедный князь не может оправдать своим положением права на власть. В обязанности монарха, по мнению Хераскова, непременно входит проповедь любви к ближнему. «Люби, люби людей, - учит Владимира святой Кир, - терпи, храни смирение». Любовь к ближнему в 80-е годы XVIII века была основной идеей нравственного кодекса масонов.
Однако увлечение воинской славой и подвигами считалось у масонов порочным явлением, которое в стремлении к «истине» якобы надо преодолевать. Херасков в образной системе поэмы не принимает этого положения. Его князь Владимир, едва заслышав звуки воинских труб и шум вражеских армий, утрачивает интерес к «райской обители» и мчится на помощь своим войскам; исполненный ратного духа, он держит путь на Херсо-нес. Перед читателем предстаёт в эту пору не смиренный инок, просящий у Бога милости, но народный герой и полководец, готовый мужественно сражаться за славянское дело на поле брани. Херасков корректно учитывает в своём поэтическом письме известную масонскую концепцию ненужности и губительности войн для человечества, но вместе с тем сопоставляет с нею и другое, народное русское мнение, которое высказывает друг князя Добрыня. Он считает, что на земле случается немало причин для гибели людей, но человек обретает истинное бессмертие, если он погибает в сражении, защищая родную землю и ближнего на ней.
Владимир преодолевает в себе многие мирские соблазны перед тем, как вступить в Божественный Храм. Но на пороге духовного обновления он, как обыкновенный смертный, проявляет излишнее любопытство к божественной тайне. Высшие силы ниспосылают ему новое наказание, и князь на какое-то время лишается зрения. Искупление грехов и, естественно, выздоровление теперь может наступить только после крещения; князь просит повести его к купели, после чего происходит нравственное очищение его от мирских соблазнов, пристрастий и пороков. Его душа приобщается к божественной сущности, и не к Церкви внешней, которая, по мнению поэта, была возведена ложным толкованием и праздностью, а к Церкви внутренней, истинной. Возрождённому Владимиру предстают его благородные потомки - от Александра Невского и Дмитрия Донского до Павла I. По православно-христианской версии поэта, в новом монархе - Павле I - дол-
жен ожить великий дух его далёкого предка князя Владимира.
Просветительская мечта Хераскова о рождении в России такого правителя, который «неверия разгонит в царстве тьму» [4, с. 293] и возродит Русь к высокой нравственной жизни, приобрела своеобразное воплощение в свободном авторском изложении древнего сюжета о Крещении Руси. Русское дворянство, живя в «развратный век» Екатерины II, имя которой Херасков, кстати, даже не упоминает в конце поэмы третьего издания (1797 год), мечтало о новом Крещении Руси, и поэт оформил эти мечтания в историко-эпической поэме. Масонские идеи, своей нравственной составляющей совмещённые с концептами русского православия, были использованы Херасковым в просветительских целях.
Примечания
1. Вернадский, Г. В. Русское масонство в царствование Екатерины II [Текст] / Г.В. Вернадский. - Пг., 1917. - С. 88-107.
2. Западов, А. В. Введение [Текст] / А.В. Западов // Херасков М. М. Избранные произведения. - Л., 1961.
3. Розанов, И. Н. М.М. Херасков [Текст] / И.Н. Розанов // Масонство в его прошлом и настоящем. - М., 1915. - Т. II. - С. 160-211.
4. Херасков, М. М. Избранные произведения [Текст] / М.М. Херасков. - Л., 1961; Вернадский, Г. В. Русское масонство в царствование Екатерины II [Текст] / Г.В. Вернадский. - Пг., 1917. - С. 88-107.
С.И. Потапов
ПАРАДИГМА МЕТАТЕКСТА «СВЕТЕ ТИХИЙ» В ХОРОВОЙ И ИНСТРУМЕНТАЛЬНОЙ МУЗЫКЕ ЭДИСОНА ДЕНИСОВА
Эдисон Васильевич Денисов (1929-1996), один из ярких представителей советского музыкального авангарда, ныне бесспорно стал классиком отечественной музыки второй половины ХХ века. Его музыка нашла свою дорогу к сердцам слушателей не только в нашей стране, но и за рубежом, поставив её автора в один ряд с ярчайшими фигурами современного искусства - такими, как Альфред Шнитке и София Губайдулина.
В творческом наследии композитора присутствует широкая палитра жанров, среди них: фортепианные и хоровые миниатюры, оперы («Иван-солдат», «Пена дней», «Четыре девушки», реконструкция оперы К.Дебюсси «Родриго и Химена», завершение религиозной драмы Ф.Шуберта «Лазарь, или Торжество Воскресения»), балет «Исповедь», оратория «История жизни и смерти Господа нашего Иисуса Христа», крупная вокально-хоровая кантата «Morgentraum», три симфонии для большого оркестра, множество концертов, оркестровых пьес, вокальных и хоровых произведений.
Денисов всегда называл себя «русским композитором» и был патриотом своей Родины, несмотря на то, что использовал в собственном языке практически все достижения западного музыкального авангарда 60-х - 70-х годов ХХ века. Пережив страшную автокатастрофу (1994) и практически живя последние два года жизни в стенах парижского госпиталя Бежен (Begin), композитор не оставил своей работы в Московской консерватории, где вёл класс сочинения, приезжая и осуществляя преподавательскую деятельность в перерывах между курсами лечения.
Немаловажен вклад Эдисона Васильевича в расширение ареала средств композиторской техники отечественной музыки. Будучи представителем советского авангарда, он старался расширить лингвистические рамки «закостенелого» академизма, царившего в постсталинскую эпоху, за счёт привлечения новейших техник зарубежных мастеров. Другими словами, как в своё время Глинка, мечтавший объединить «узами законного брака» западноевропейскую форму с исконно русским наполнением содержания, так и Денисов в своём творчестве продемонстрировал симбиотическое слияние западного мотета с русской духовной музыкой.
Многие издания постоянно цитируют высказывание мастера о том, что он всегда хотел писать вокальную (в том числе хоровую) музыку, а писал чаще всего инструменталь-
