CC BY
38
17. Semenov A.L., Nelyubova N.Yu., Ershov V.I. Analiz teksta kak sredstvo obucheniya inostrannomu yazyku i perevodu. VestnikRUDN, seriya Voprosy obrazovaniya: yazyki ispecial'nost'. 2012; 1: 23 - 7.
18. Ryazanova G.L. Iz opyta obucheniya perevodu s inostrannogo yazyka na russkij. Vestnik MGLU. 2010; Vypusk 26 (605): 138 - 146.
19. Matycina I.V. Perevod i rolevye igry kak 'effektivnoe sredstvo obucheniya inostrannomu yazyku. Vestnik Moskovskogo universiteta. 2009; Ser. 9. Filologiya, № 3: 9 - 21.
Статья поступила в редакцию 21.01.18
УДК 82.0
Yuhnova I.S., Doctor of Sciences (Philology), senior lecturer, Lobachevsky State University of Nizhny Novgorod
(Nizhny Novgorod, Russia), E-mail: yuhnova@flf.unn.ru
THE RIVER TOPOS IN M. LERMONTOV'S WORKS. The article reveals the semantic potential of the river topos in M. Le-rmontov's works. The author shows that this image is polysemantic, as the river appears as a bright landscape reality, as a place of action, as a symbolic meaning and as a mythical space. It is revealed during the process of analysis, that the river carries the signs of foreign world, is connected with the theme of death. Also it was discovered, in the late works of Lermontov the analogy "river - eternity" begins to form. The article traces the differences in the river topos from conditional-literary image to the specific, topographically exact reality in Lermontov's works. The author reveals this pattern and the more precise the image of the river becomes, the bigger semantic capacity and polysemy it receives from Lermontov.
Key words: Lermontov, river, river topos, mythopoetics.
И.С. Юхнова, д-р филол. наук, доц., проф., Национальный исследовательский Нижегородский государственный
университет им. Н.И. Лобачевского, г. Нижний Новгород, E-mail: yuhnova@flf.unn.ru
РЕЧНОЙ ТОПОС В ТВОРЧЕСТВЕ М.Ю. ЛЕРМОНТОВА
Работа выполнена в рамках гранта РГНФ № 15-04-00498 «Концептуальные основы современного лермонтоведения».
В статье выявляется смысловой потенциал речного топоса в творчестве М.Ю. Лермонтова. Автор показывает, что данный образ многозначен, так как река выступает и как яркая пейзажная реалия, и как место действия, и как символический образ, и как мифическое пространство. В процессе анализа выявляется, что река несет в себе приметы иномира, связана с темой смерти. Вместе с тем обнаружено, что в позднем творчестве Лермонтова начинает формироваться аналогия «река - вечность». В статье прослеживается, как меняется речной топос в произведениях Лермонтова: от условно-литературного образа к конкретной, топографически точной реалии. Автор выявляет такую закономерность: и чем более конкретным становится образ реки, тем большую семантическую емкость и многозначность у Лермонтова он получает.
Ключевые слова: Лермонтов, река, речной топос, мифопоэтика.
Аналогия «люди - реки» в сознании современного читателя прочно соотносится с творчеством Л.Н. Толстого. Хорошо известно его размышление: «Люди как реки: вода во всех одинаковая и везде одна и та же, но каждая река бывает то узкая, то быстрая, то широкая, то тихая, то чистая, то холодная, то мутная, то теплая. Так и люди. Каждый человек носит в себе зачатки всех свойств людских и иногда проявляет одни, иногда другие и бывает часто совсем не похож на себя, оставаясь все между тем одним и самим собою» [1, с. 205]. Однако данное сравнение имеет долгую литературную предысторию, в которой значимое место занимает творчество Лермонтова. Именно его герой даст такую оценку: «Ужэта мне Азия! что люди, что речки - никак нельзя положиться» [2, т. 6, с. 227]. В целом, речной топос в творчестве Лермонтова играет значимую роль: река - это и яркая пейзажная реалия, и место действия, и символический образ, и мифическое пространство.
Если проследить, как меняется речной топос в произведениях Лермонтова, то это движение вполне традиционно: от условно-литературного образа к конкретной, топографически точной реалии; и чем более конкретным становится образ реки, тем большую семантическую емкость и многозначность у Лермонтова он получает.
Достаточно вспомнить пейзажные зарисовки в романе «Герой нашего времени». Взгляд странствующего офицера с топографической четкостью фиксирует: «...такую панораму вряд ли где удастся мне видеть: под нами лежала Койшаурская долина, пересекаемая Арагвой и другой речкой, как двумя серебряными нитями; голубоватый туман скользил по ней, убегая в соседние теснины от теплых лучей солнца...» [2, т .6, с. 224]. А Максим Максимыч так описывает вид с крепостной стены: «Крепость наша стояла на высоком месте, и вид был с вала прекрасный: с одной стороны широкая поляна, изрытая несколькими балками, оканчивалась лесом, который тянулся до самого хребта гор; кое-где на ней дымились аулы, ходили табуны; - с другой бежала мелкая речка, и к ней примыкал частый кустарник, покрывавший кремнистые возвышенности, которые соединялись с главной цепью Кавказа» [2, т. 6, с. 229 - 230].
Что общего в этих описаниях? Взгляд с возвышенности, когда местность охватывается целиком, предстает как панора-
ма. Само описание напоминает топографическую карту, но не застывшую, статичную, а наполненную движением. Река же, наряду с цепью гор, балками, лесом, становится одним из тех объектов, который определяет своеобразие местности.
Река в произведениях Лермонтова - то, что всегда фиксируется воспринимающим сознанием, что притягивает взгляд, выделяется как доминанта в пейзаже. Но вместе с тем это еще мощный символический образ, так как река всегда связана с поворотными, критическими событиями в жизни его героев. Так происходит в повести «Бэла». В ней крепость - защита, река -искушение и опасность. Река - природная стихия, и здесь, на ее берегу, выплескиваются человеческие страсти - Казбич похищает Бэлу: «Было, знаете, очень жарко; она села на камень и опустила ноги в воду. Вот Казбич подкрался, - цап-царап ее, зажал рот и потащил в кусты, а там вскочил на коня, да и тягу! Она между тем успела закричать; часовые всполошились, выстрелили, да мимо, а мы тут и подоспели» [2, т. 6, с. 235].
Здесь же, на границе двух природных стихий - земли и воды, черкешенка обретает свой последний приют: «На другой день рано утром мы ее похоронили, за крепостью, у речки, возле того места, где она в последний раз сидела; кругом ее могилки теперь разрослись кусты белой акации и бузины» [2, т. 6, с. 237].
Так в речном топосе начинают акцентироваться приметы иномира. Они изначально заложены в его мифопоэтике и восходят к античности, к Лете - реке забвения, пересекая которую на лодке Харона душа оказывалась в царстве Аида. В романе эти смыслы актуализируются потому, что с рекой связаны трагические события в судьбе героев.
В повести «Княжна Мери» «водные» отсылки также имеют особое значение. Но сам образ воды здесь многообразнее и вариативнее. Прежде всего, возникает такая семантика - «вода» врачующая, несущая избавление от болезней; «вода», «подчиненная» человеку, ставшая частью его повседневной культуры. Как замечает Г.В. Москвин, комментируя библейскую отсылку «чающие движения воды», «люди ожидают действия кисло-серных вод, в то время как их истинная нужда - в исцелении душ, пораженных грехом» [3, с. 143]. Вместе с тем в повести ряд событий, значимых в печоринской тактике завоевания княжны Мери,
связан с рекой: Печорин слышит разговор княжны с Грушницким на пикнике, когда поит лошадь в ручье на берегу оврага, и пугает героиню, появившись из кустов. А переправа через Подкумок становится поворотной в его любовной интриге. Вот как описывает Печорин этот момент: «Я ехал возле княжны; возвращаясь домой, надо было переезжать Подкумок вброд. Горные речки, самые мелкие, опасны, особенно тем, что дно их - совершенный калейдоскоп: каждый день от напора волн оно меняется; где был вчера камень, там нынче яма. Я взял под уздцы лошадь княжны и свел ее в воду, которая не была выше колен; мы тихонько стали подвигаться наискось против течения. Известно, что переезжая быстрые речки, не должно смотреть на воду, ибо тотчас голова закружится. Я забыл об этом предупредить княжну Мери.
Мы были уже на середине, в самой быстрине, когда она вдруг на седле покачнулась....» [2, т. 6, с. 309].
В контексте наших наблюдений важно не только событие, произошедшее на Подкумке, но и само рассуждение Печорина об опасности горных речек. Жизненное наблюдение над природным явлением, по сути, становится метафорой человеческих отношений вообще и в определенном смысле дублирует ту реплику Максима Максимыча, которая цитировалась выше. Так аналогия «люди - реки» получает свое развитие, подтверждение. Причем не в форме прямой аллегории, как это было в первом случае, а не претендуя на выражение какого-либо универсального закона.
Река в романе аккомпанирует чувствам человека, выражает те эмоции, которые он испытывает и на выражение которых никогда не решился бы публично. Вот как это происходит, когда Печорин мчится на коне по каменистой дороге в надежде нагнать Веру: «(Подкумок, пробираясь по камням, ревел глухо и однообразно» [2, т. 6, с. 333]. Примечательно, что Печорин фиксирует в своем сознании эту деталь. Именно в природе он находит отклик, соотносит свои состояния и эмоции с состоянием окружающего мира.
Семантика смерти в речном топосе, мотив «река как ино-мир» яркое воплощение получают в поэме «Мцыри», стихотворениях «Валерик», «Дары Терека».
Не раз отмечалось, что место действия в «Мцыри» указано географически точно: «Там, где, сливаяся, шумят, //Обнявшись, будто две сестры, //Струи Арагвы и Куры, //Былмонастырь...» [2, т. 4, с. 148]. И в этой «зарисовке с натуры» обращает на себя внимание контраст природного и рукотворного как вечного и временного. Созданное человеком, связанное с ним разрушается, срастается с природой, и это природное отстранено от человека. Не случайно эти две реки появятся в поэме снова, в 23 главе: «И было все на небесах// Светло и тихо. Сквозь пары //Вдали чернели две горы. // Наш монастырь из-за одной // Сверкал зубчатою стеной. //Внизу Арагва и Кура, // Обвив каймой из серебра // Подошвы свежих островов, // По корням шепчущих кустов // Бежали дружно и легко... [2, т. 4, с. 167].
Гармония природы диссонирует с теми эмоциями, которые испытывает человек. И в этом описании снова повторяется мотив отстраненности, снова появляется образ «равнодушной» к человеку природы, которая неизменна в своем величии и гармонии.
Речной топос в поэме возникает неоднократно: и как выражение женственности и манящей красоты [4; 5, с. 173-178] (вариация типичного для Лермонтова образа «девушка у реки / воды» - грузинка, идущая с кувшином за водой к речному пото-
Библиографический список
ку), и как образ смерти («Казалось мне, // Что я лежу на влажном дне // Глубокой речки - и была // Кругом таинственная мгла. // И, жажду вечную поя, //Как лед холодная струя, //Журча, влива-лася мне в грудь...» [2, т. 4, с. 168]).
Этот же мотив - мотив смерти - получает воплощение в «Дарах Терека». Дары Терека Каспию - прекрасные кабардинец и казачка, однако не от реки для них исходит смерть. Терек лишь укрывает тех, кто стал жертвой человеческих чувств и страстей. Он способен «оценить» их красоту, воспринять их как «дар» и преподнести его тому, кто могучее и сильнее.
В стихотворении «Валерик» река - смертельно-опасное препятствие, место сражения, экзистенциальное пространство. Здесь герой обретает новое миропонимание, приходит к осознанию, что война - противоестественный процесс, инородный природной соразмерности и гармонии.
Еще один смысл, связанный с речным топосом, реализуется в произведениях Лермонтова, и обусловлен он разграничительной функцией реки. Река - тот рубеж, за которым начинается чужая земля: там опасность, войны, туда устремляется человек, потерявший все, что имело в его жизни ценность, устремляется от отчаяния, из-за утраты связей со своим окружением, устремляется, чтобы сложить голову, обрести смерть.
Но есть и другой - прямо противоположный смысл у такого разграничения. Фраза «за рекой» у Лермонтова часто означает, что именно там и протекает настоящая жизнь. Там динамика, движение, цельность. Здесь же - скука, застой и тишина, подобная смерти, усталость и опустошение.
Такой обертон смысла возникает уже в «Герое нашего времени». Печорин фиксирует в своих записках: «Когда я проснулся, на дворе было уже темно. Я сел у отворенного окна, расстегнул архалук, - и горный ветер освежил грудь мою, еще не успокоенную тяжелым сном усталости. Вдали, за рекою, сквозь верхи густых лип, ее осеняющих, мелькали огни в строениях крепости и слободки. На дворе у нас все было тихо, в доме княгини темно» [2, т. 6, с. 335].
Вроде бы мелкая, ничего не значащая деталь, вместе с тем через нее отчетливо намечается контраст жизни простых людей и людей «цивилизации»; тех, кто живет в соответствии с природным циклом, и тех, кто воспринимает жизнь как театральные подмостки, живет не своими чувствами, а вычитанными, заимствованными страстями. И между этими мирами непреодолимая преграда - «вдали, за рекою.» живут по-настоящему, тот мир манит, но остается чужим.
Очень ярко эта мысль будет выражена в незавершенном отрывке «Я хочу рассказать вам». В нем появляется образ русской реки, на берегу которой и протекает настоящая жизнь. И это взгляд их окна усадьбы. Там, на берегу «народная жизнь. Она наполнена движением, воспринимается как естественная, органичная, связанная со средой обитания (рекой), природная. Там, за пределами усадьбы, красота, простор и жизненная полнота, когда рядом оказываются радость и горе, труд и отдых» [6, с. 263]. Так река становится символом вечного круговорота жизни, ее непрекращающегося движения. Этот же смысл считывает-ся в описании Невы в поэме «Сказка для детей».
Таким образом, топос реки в творчестве Лермонтова - семантически ёмкий, многозначный. Он развивается на протяжении всего творчества поэта, приобретая новые смысловые оттенки.
1. Толстой Л.Н. Воскресение. Собрание сочинений: в 12 т. Т. 10. Воскресение. Москва: Правда, 1987.
2. Лермонтов М.Ю. Сочинения: В 6 т. Москва; Ленинград: Издательство АН СССР, 1954 - 1957.
3. Москвин Г.В. Смысл романа М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени». Москва: МАКС Пресс, 2007.
4. Молнар А. «Русалки» в произведениях И.А. Гончарова и М.Ю. Лермонтова. Русская литература. 2016; 4: 94 - 108.
5. Юхнова И.С. Общение и диалог в творчестве А.С. Пушкина. Саранск, 2014.
6. Юхнова И.С. Усадьба в творчестве М.Ю. Лермонтова. Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2016; 1: 259 - 265.
References
1. Tolstoj L.N. Voskresenie. Sobranie sochinenij: v 12 t. T. 10. Voskresenie. Moskva: Pravda, 1987.
2. Lermontov M.Yu. Sochineniya: V 6 t. Moskva; Leningrad: Izdatel'stvo AN SSSR, 1954 - 1957.
3. Moskvin G.V. Smyslromana M.Yu. Lermontova «Gerojnashego vremeni». Moskva: MAKS Press, 2007.
4. Molnar A. «Rusalki» v proizvedeniyah I.A. Goncharova i M.Yu. Lermontova. Russkaya literatura. 2016; 4: 94 - 108.
5. Yuhnova I.S. Obschenie i dialog v tvorchestve A.S. Pushkina. Saransk, 2014.
6. Yuhnova I.S. Usad'ba v tvorchestve M.Yu. Lermontova. Vestnik Nizhegorodskogo universiteta im. N.I. Lobachevskogo. 2016; 1: 259 - 265.
Статья поступила в редакцию 14.12.17
