CC BY
376
Поляков М.А. Развитие принципа добросовестности в праве европейских государств в период от Средневековья до современности
М.А. Поляков
Поляков Михаил Александрович — адъюнкт кафедры государственно-правовых дисциплин Нижегородской академии МВД России
E-mail: mixa-144@mail.ru
Развитие принципа добросовестности в праве европейских государств в период от Средневековья до современности
В статье автор подвергает изучению историю развития принципа добросовестности в правовой доктрине и законодательстве Европы в период со средневековья до современности. Анализу подвергается законодательство Франции, Германии, Италии, Англии с точки зрения того, как развитие правовых воззрений влияло на отношение юристов к добросовестности в праве.
In article the author analyses history of principle of good faith in European law and legal doctrine from medieval times to present. He investigates French, German, Italian and English legislation from the point of view, how did legal doctrine influence on lawyers’ attitude to good faith.
Принцип bona fides (добросовестность) в право средневекового периода перешел из римского права в форме обычая, так и не получив должного оформления в писаном виде. Его дальнейшее развитие происходило в трудах ученых-философов и юристов, каноническом праве, а также торговом (купеческом) праве. Несмотря на то, что в современном мире проявляется нарастающий интерес к этому вопросу, мы можем назвать лишь несколько работ, специально посвященных изучению добросовестности в праве средневековой Европы. Это, прежде всего, работа Ганса-Вольфганга Стратца «Добросовестность» 1974 года, посвященная общему понятию добросовестности, а также развитию представлений о данном явлении в праве средневековой Германии1. Также следует назвать работу Рудольфа Мэйера «Добросовестность и Lex Mercatoria в европейской правовой традиции» 1994 года2. Отдельные аспекты развития римской правовой традиции в юриспруденции средневековой Европы и его «преломление» в каноническом праве получили освещение на страницах работы Джеймса Гордпи3.
Следует отметить, что ввиду недоступности многих архивных данных, современные ученые могут исследовать представления юристов Средневековья о bona fides в основном не на основе изучения юридической практики, а сугубо теоретических работ и законодательства. Суммируя доступную нам информацию, отметим, что категория «добросовестность» использовалась для описания трех основных требований к поведению сторон в договоре. Во-первых, каждая сторона должна держать свое слово. Так, в каноническом праве «добросовестность» ассоциировалась со «справедливостью», которая предписывалась iusgentium. Во-вторых, ни
одна из сторон не должна использовать другую сторону в своих интересах посредством введения в заблуждение или заключения кабальной сделки. Соблюдение принципа добросовестности связывалось с религиозной честностью, предписываемой христианской религией. Эта мысль, в частности, была зафиксирована в указаниях Четвертого Вселенского (Латеранского) собора (1215 г.), собранных в Декреталиях Г ригория IX. В них содержалось следующее предписание: «Quoniam omne quod non est ex fide peccatum est. Synodali iudicio diffinimus, ut nulla valeat absque fide prescription, tam canonica quam civilis»4. В-третьих, каждая сторона должна соблюдать обязательства, которые могут ожидаться от честного человека. Считалось, что «нет ничего большего в соответствии с добросовестностью, чем сделать то, что было согласовано договаривающимися сторонами. Если что-то не было согласовано, то нужно выполнить то, что естественно включено согласно решению суда»5. В целом же юристы Средневековья не задавались целью проанализировать понятие «добросовестность», оставаясь долгое время под влиянием римского права, формируя и принимая положения о добросовестности в зависимости от конкретного спора.
Дальнейшее свое развитие в европейском праве добросовестность получает в XVII—XVIII веках. Положения, выработанные средневековыми юристами на почве философских концепций Аристотеля и Фомы Аквинского, были восприняты естественной школой права, основанной Гуго Гроцием (Гуго де Гроотом) и С. Пуфендорфом, однако и они не ставили перед собой цель определить сущность принципа добросовестности.
Новый виток популяризации этого предмета исследования связан с именами французских уче-
ных Жана Домата (Jean Domat, 1625—1696) и Роберта Поти (Pothier, 1699—1772). Известно, что труды этих юристов легли в основу гражданско-правового законодательства Франции, а позже повлияли и на формирование законодательства Англии, США, Канады. Так, в 1713 году в своей работе «Les lois civiles dans leur ordre naturel» («Гражданские законы в их естественном порядке») Ж. Домат предпринял попытку обосновать требования добросовестности к частноправовым отношениям того периода. Он отмечал, что «человек, который вступает в соглашение данного типа, связан не только тем, что выражено, но так же и тем, что требуется самой природой соглашения и всеми обстоятельствами, принятие во внимание которых требует справедливость, закон или правила делового оборота»6. Согласно различиям в их потребностях стороны могут изменить условия договора, как им будет выгодно, но они не могут так поступить, если тем нарушат нормы закона, добрых нравов и справедливости7. Ж. Домат считал, что добросовестность, как и справедливость, есть прежде всего соразмерность, устанавливаемая при обмене. Реформаторский дух того времени был ориентирован на формирование общих принципов права в широком смысле этого слова, не опускаясь при этом до детальных аспектов правового регулирования8.
Становление принципа добросовестности в германском праве отличалось также своими особенностями. В отличие от Франции, где концепция добросовестности основывалась на нормах естественного права, в Германии все правовые институты развивались в трудах глоссаторов и постглоссаторов под влиянием римского права. Право Германии формировалось в виде множества компромиссных решений как на уровне общей доктрины права, так и практики правоотношений. В торговой практике такие положения заложили основу национального гражданского права — «Hand muss Hand wahren» («рука должна предостерегать руку»).
Таким образом, можно заключить, что добросовестность, сформировавшаяся в общих чертах в римском праве, была востребована юриспруденцией и в последующем, находя определенные аспекты «преломления» в праве отдельных государств. Добросовестность как явление юридической жизни стало наделяться двумя взаимосвязанными характеристиками: субъективным (поведение участника правоотношения, характеризующееся знанием или незнанием каких-либо юридически значимых фактов (нем. — Guter glaube)), а также объективным элементом (соотнесение добросовестности со справедливостью, что позволяло судьям, применяя в конкретных ситуациях существующие в обществе представления о должном и недолжном, развивать и дополнять право (нем. — Treu und Glaube))9. Нарастающий торговый оборот и изменение сути экономических отношений постепенно привели к появлению территориальных особенностей применения каждого из этих элементов.
Задействование возможностей компаративистики при изучении права современных европейских государств позволяет установить, что, оказывается, при ближайшем рассмотрении здесь имеются существенные отличия в вопросах о сфере действия принципа добросовестности, его доктринальном толковании и практике правоприменения.
Так называемое минималистское представление, как его характеризуют исследователи, представлено в континентально-правовой семье (правовой семье гражданского права) французскими судами, которые не полагаются на bonne foi (фр. — добросовестность, добрая воля) в той же степени, как это делают, к примеру, их немецкие или итальянские коллеги10.
Считается, что основополагающим концептом французского договорного права является норма, содержащаяся в статье 1134 Гражданского кодекса Франции (ГКФ, Code civil): «Договор — это закон для сторон». В пункте 3 статьи 1134 ГКФ установлено, что «соглашения должны быть выполнены в духе доброй воли», статья 1135 ГКФ добавляет, что «соглашения требуют исполнения не только того, что непосредственно оговорено, но и того, что необходимо исполнить по справедливости и самой сути (природе) договора»11. Раздел Гражданского кодекса Франции, регулирующий исполнение обязательств, не содержит иных прямых указаний на принцип добросовестности. Тем не менее, французские ученые, начиная с конца 70-х, расширили число ситуаций, в которых он применим12:
1) при составлении договора стороны должны поступать добросовестно, то есть свобода каждой из сторон при заключении договора ограничивается принципом добросовестности;
2) в исполнении договорных обязательств просматриваются как минимум две области «приложения» принципа добросовестности: требование соблюсти обязательство и требование сотрудничества:
а) требование соблюсти обязательство согласно Декартовской традиции разделяется на две составляющие: обязательства средств (obligation de moyens) и обязательства результата (obligation de resultat). В последнем случае должник (debiteur) должен точно знать, что ему необходимо исполнить (в соответствии с соглашением сторон), в то время как кредитор (creancier) должен избегать любых действий, препятствующих исполнению обязательства.
В случае же с обязательствами средств (obligation de moyens) должник обязан завершить исполнение своего обязательства, действуя с должной заботой и рвением, как того требует принцип «bonus pater familias» («хороший отец семейства»);
б) требование сотрудничества также разделяется на две составляющие: uberrimae fidei («величайшая добропорядочность», применяется в договорах партнерства, трудовых договорах, договорах страхования) и обязанность раскрытия инфор-
Поляков М.А. Развитие принципа добросовестности в праве европейских государств в период от Средневековья до современности
Поляков М.А. Развитие принципа добросовестности в праве европейских государств в период от Средневековья до современности
мации (обязательство преддоговорного информирования).
Широкая реализация принципа bonne foi во французском праве, даже если учесть его доктринальное подкрепление и обоснование, все еще ограничивается особым отношением судей к применимости в юриспруденции такой категории, как «справедливость» (valeurs d’equite). Кроме того, и французская доктрина, и судебная практика не делает четких различий между добросовестностью в субъективном и объективном смысле (нем. — Guter glaube и Treu und Glaube).
По законодательству современной Германии договорные обязательства подразумевают соответствие стандарту добросовестности. Это предписывается правовой доктриной, судебной практикой и непосредственно регламентируется статьей 242 Гражданского кодекса Германии (ГКГ, BGB — Burgerliches Gesetzbuch), где сказано, как должны исполняться обязательства13.
Доктринальное толкование статьи 242 ГКГ совершило, по выражению Джона Доусона, «революцию прецедентного права Германии»14 и создало удобную отправную точку для научных и судебных дебатов, где данная норма стала применяться в целях избежания «несправедливости».
На данный момент в результате накопившейся правоприменительной практики и усилий ученых-комментаторов можно констатировать оформление некоторого «диапазона» ситуаций, в которых применим принцип добросовестности.
Итак, в статье 242 ГКГ сказано, что сторона должна исполнить свои обязательства добросовестно в соответствии со сложившимися торговыми обыкновениями (обычаями торговли). И юридическая доктрина, и прецедентное право осуществляли использование вышеуказанного положения о добросовестности в целях компенсации некоторых пробелов, имеющихся в правовом регулировании. В частности, несмотря на существование статьи 242, в ГКГ нет никаких положений, регулирующих culpa in contrahendo (ошибка, допущенная при заключении договора), важность чего еще в 1861 году отмечал в одной из своих работ знаменитый Рудольф фон Иеринг15. Кроме того, в ГКГ отсутствуют положения, защищающие получателя от неполноценного или неверного исполнения обязательства. Наконец, что не менее важно, отсутствует общий принцип neminem laedere (общее нарушение законных прав небрежным использованием имущества) в положениях, касающихся условий гражданской ответственности (ст. 823 и последующие, которые устанавливают защиту лиц от ущерба, причиненного жизни, здоровью, собственности). Наиболее важный вопрос состоит в том, что здесь не предусматривается возможность распространения деликтной ответственности на некоторые преддоговорные, договорные или постдоговорные ситуации.
В целях защиты сторон в подобных случаях и избежания несправедливых судебных решений ученые установили некоторые типичные ситуации,
где добросовестность должна охраняться как общий принцип: 1) так называемые «вспомогательные договорные обязанности» (обязанность информирования, обязанность защиты, обязанность надлежащего осуществления); 2) ситуации, когда сторона вступает в противоречие со своими собственными действиями, злоупотребляет собственным правом или допускает молчаливый отказ; 3) ситуация с наличием оговорки о неизменных обстоятельствах (принцип «rebus sic stantibus»16) и доктрина «базовое договорное предположение» (Voraussetzung). Для пояснения того, как эти принципы работают, Альберто Мьюси предлагает взять в качестве примера правило о надлежащем осуществлении: судья должен выявить, установлены ли договорные обязательства (Schuldverhaltnis), и затем оценить, какая требуемая из вышеперечисленных вспомогательных обязанностей нарушена, на основании чего решает, имеет ли место недобросовестность17.
Прецедентное право Германии оказало значительное влияние на формирование гражданского законодательства Италии. Так, Итальянский гражданский кодекс 1942 года (ИГК, Codice civile Italiano) был написан в период, когда итальянские ученые уже имели достаточно данных о германских прецедентах, связанных с применением статьи 242 ГКГ. В этой связи итальянский Кодекс выдвигает на первый план важность добросовестности в договорных отношениях сразу в нескольких статьях Кодекса: статья 1366 «Договоры должны трактоваться (интерпретироваться) добросовестно»; статья 1375 «Договор должен быть выполнен добросовестно»; статья 1175 «Должник и кредитор должны вести себя в соответствии с правилами честного сотрудничества (корпоративной солидарности)»; статья 1337 «Стороны должны вести себя добросовестно во время преддоговорного периода и подписания контракта»18.
Современная итальянская школа договорного права после Кодекса 1942 года отклонила представление о том, что фактическое, субъективное соответствие воли обязательно для оформления договора, склонившись к теории, отстаивающей право сторон на разумные ожидания в соответствии с предварительными договоренностями и ранее данными обещаниями19. Согласно последнему подходу принцип buona fede интерпретировался учеными как синоним немецкого Treu und Glaube, несмотря на то, что итальянское прецедентное право наиболее часто отстаивает идею о том, что стороны, вступая в переговоры, должны основываться на принципе свободы договора.
До начала 70-х годов XX века Верховный кассационный суд (Corte Suprema di Cassazione) следовал позиции, согласно которой положения о добросовестности не дают самостоятельного основания для судебных исков. Соответствующие статьи должны были использоваться судами только для обеспечения защиты установленного субъективного права.
В конце семидесятых в результате научных дебатов судебное право изменилось в сторону признания принципа buona fede как самостоятельного основания для иска, однако суды применяли его лишь в нескольких типах дел (дела, связанные с трудовыми договорными отношениями, забастовками и т. п.). Так, в одном из своих решений Миланский апелляционный суд в 1975 году признал нарушение статьи 1375 Гражданского кодекса самостоятельным основанием для подачи иска о нарушении законных прав20. В то же время итальянские ученые скептически относятся к практике применения принципа добросовестности судами, поскольку это расширяет сферу судебного усмотрения и дает судьям слишком широкие дискреционные полномочия21. Таким образом, влияние немецкого и французского права, а также практики судов создало в Италии культурное противоречие между правовой доктриной и практикой, что в настоящее время представляет значительную проблему22.
В современном английском праве, в отличие от права многих других европейских стран, добросовестность, по утверждению Рафаэля Поуэла, не рассматривается в качестве позитивной юридической обязанности сторон договора23. Английское же торговое право, напротив, признавало данный принцип очень долгое время, вплоть до изъятия в XVIII столетии из компетенции Адмиралтейства вопросов судопроизводства по морским делам24.
Утопическая идея Общего права (Common Law) основана на том, что поведение в бизнесе базируется на «четких и жестких» правилах. В соответствии с этим суды отстаивают довольно твердую позицию: стороны обязаны сами заботиться о себе и оставаться, так сказать, «на своих собственных ногах»25. Право справедливости (Law of Equity) все еще живо в английском праве и нередко называется в качестве средства, предлагающего защиту в самых трудных ситуациях. Как пример тому можно привести такое средство восстановления справедливости, как promissory estoppel (лишение права возражения на основании данного обещания), которое нередко становится средством принуждения в случаях отказа одной из сторон от сделанного обещания. Так, к примеру, в одном из своих решений судья Отделения королевской скамьи Высокого суда правосудия Альфред Томсон Деннинг 18 июля 1946 года подтвердил, что в предшествующие 50 лет имела место серия судебных решений, сформировавшая практику принуждения лица, которое дало обещание, имеющее целью построение правовых отношений, действовать в соответствии с тем, что было обещано26. Считается, что это решение стало знаменательной вехой в развитии договорного права Великобритании.
С течением времени в английском праве сформировалась практика концентрации внимания на преддоговорных обязанностях сторон, которые превносились в доктрину добросовестности. Базовыми в этом отношении считаются договоры
uberrimae fidei. В них, как и во французском праве, к стороне предъявляется требование предельной добросовестности (добропорядочности). По этой категории договоров (таких как, например, договор страхования) одно лицо (promisee — лицо, которому дают обещание, например, страхователь) имеет основополагающую обязанность раскрыть все значимые факты и сопутствующие обстоятельства, которые могут повлиять на решение другой стороны (promisor, например, страховой компании) вступить в соглашение. Нераскрытие информации или сокрытие важных данных делает заключенное соглашение оспоримым.
В развитие этого базового положения юридически оформилась целая группа отношений, предусматривающая несколько «уровней» обязанностей, близких по своей сути к тем, которые в странах континентально-правовой семьи связывают с принципом добросовестности. Это, например, профессиональные правовые отношения с клиентами, отношения по передоверию и т. д. Как и во Франции, юридические обязанности могут возникнуть между договаривающимися сторонами и в случае деликта (гражданского правонарушения), так как стороны изначально обязаны обеспечивать заботу друг о друге.
Встречается много случаев, в которых английские суды усматривают в контрактах «подразумеваемые условия» («implied terms») и, используя интерпретацию, делают выводы о добросовестности или недобросовестности сторон, учитывая таким образом, как и их коллеги в судах континентального права, не только то, что формально было обозначено сторонами в договоре.
Отсутствие общей обязанности соблюдения принципа добросовестности, наверное, может быть наилучшим образом объяснено отношением англичан к праву как социальному институту, стоящему обособленно от сферы бизнеса и политики. Судьям не нравится использовать свою власть независимо от того, поступают ли стороны добросовестно или нет27. Джейн Стэплтон описывает лишь несколько ситуаций, в которых английские юристы безусловно признают нарушение принципа добросовестности: 1) лицо ведет себя нечестно; 2) лицо ведет себя в нарушение того, что было им обещано; 3) одна сторона использует доминирующую позицию или власть по отношению к другой стороне, находящейся от нее в зависимости. Таким образом, хотя английские юристы и не любят упоминать добросовестность как общий принцип права, поскольку он создает проблему непредсказуемости судебных решений, они верят в необходимость правоположений, ограничивающих злоупотребление личными интересами участников договорных отношений28.
Все изложенное выше позволяет говорить, что в праве современных европейских государств сформировались определенные традиции применения принципа добросовестности. Некоторые отличия обусловлены историческими особенностями фор-
Поляков М.А. Развитие принципа добросовестности в праве европейских государств в период от Средневековья до современности
Поляков М.А. Развитие принципа добросовестности в праве европейских государств в период от Средневековья до современности
мирования правовых систем каждой из этих стран. Стечением времени, однако, подобные различия «сглаживаются» в результате международного сотрудничества и взаимодействия, что влечет в настоящее время формирование единых международных принципов правовых отношений29.
Примечания
1. Stratz H.-W. Treu und Glauben. — Paderborn, 1974.
2. Meyer R. Bona fides und lex mercatoria in der europaischen Rechtstradition. — Gottingen, 1994.
3. Gordley J. Good Faith in contract law in the medieval ius commune // Good Faith in European Contract law / Edited by R. Zimmermann, S. Whittaker. — Cambridge, 2000. — P. 93—145.
4. «Поскольку все, что не соответствует вере, есть грех, определить следующее решение Синода: ничто как в церковных, так и в светских делах не может быть признано имеющим значение, если оно совершено недобросовестно» (перевод наш. — М.П.).
5. Gordley J. Op. cit. — P. 103.
6. Domat J. Les Loix Civiles Dans Leur Ordre Naturel. — Paris, 1777.
7. Gordley J. Op. cit. — P. 115.
8. См.: Кетц X. Введение в сравнительное правоведение в сфере частного права: В 2 т. / X. Кетц, К. Цвай-герт. — М., 2000. — Т. 1. — С. 139.
9. См.: Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. — Петроград, 1917. — С. 262.
10. See: Musy A.M. The good faith principle in contract law and the precontractual duty to disclose: comparative analysis of new differences in legal cultures // International Centre for Economic Research. Working papers. — 2000. — December. — P. 2.
11. Code civil // www.perlpot.net/cod/civil.pdf
12. См.: Terre F. Droit civil, Les obligations / F. Terre, Ph. Simler, Y. Laquette. — Paris, 2005. — P. 347.
13. Burgerliches Gesetzbuch (BGB) // www.gesetze-im-internet.de/bgb/ BJNR001 950896.html.
14. Dawson J.P. The Oracles of the Law. — Ann Arbor, 1968. — P. 432.
15. Jhering R.v. Culpa in contrahendo oder Schadensersatz bei nichtigen oder nicht zur Perfektion gelangten Vertragen // Jahrbucher fur die Dogmatik des heutigen romischen und deutschen Privatrechts (Jherings Jahrbucher) — Bd. 4. — 1861. — S. 1—112.
16. Оговорка неизменных обстоятельств, дающая одной договаривающейся стороне или нескольким ос-
нование для одностороннего расторжения договора в случае серьезного изменения обстоятельств, которые обусловливали заключение договора и его действие. Rebus sic stantibus является не нормой, применяемой в договорной практике государств, а экстраординарным коррективом, используемым в особо исключительных случаях. См.: Вышинский А.Я. Дипломатический словарь / А.Я. Вышинский, С.А. Лозовский. — М., 1948. — С. 173.
17. Musy A.M. The good faith principle in contract law and the precontractual duty to disclose: comparative analysis of new differences in legal cultures // International Centre for Economic Research. Working papers. — 2000. — December. — P. 5
18. Codice civile (Regio Decreto 16 marzo 1942, № 262) // www.altalex.com/index.php? idnot=34794.
19. Musy A.M. The good faith principle in contract law and the precontractual duty to disclose: comparative analysis of new differences in legal cultures // International Centre for Economic Research. Working papers. — 2000. — December. — P. 5.
20. App. Milano, 14 gennaio 1975, in Arch. civ., 1975, p. 894.
21. Bigliazzi Geri L. Buona fede nel diritto civile, Dig. IV, Priv. — Vol. II. — P. 175; Bessone M. Rapporto precontrattuale e doveri di correttezza // Annali della Facolta di giurisprudenza. Univ. di Genova. — 1971. — P. 232.
22. Musy A.M. Responsabilita precontrattuale (Culpa in contrahendo) // Digesto delle discipline privastiche, Sez civile, Vol. XVII, Torino, 1998. — P. 354.
23. Powell R. Good faith in contracts // Current Legal Problems. — 1956. — Vol. 16.
24. Baker J.H. An introduction to English legal history. — London, 1979.
25. Goode R. Commercial Law. — Harmondsworth, 1995. — P. 101.
26. Central London Property Trust Limited V. High Trees House Limited, 1946 July 18 // www.kentlaw.edu/faculty/ rwarner/classes/ contracts/consideration/high_trees/ hightrees.htm.
27. Atiyah P.S. An Introduction to the Law of Contract. — New York, 1995. — P. 212.
28. Stapleton J. Good Faith in Private Law // Current Legal Problems. — 1999. — Vol. 52 (1). — P. 27.
29. The principles of European contract law. Prepared by the Commision on European Contract Law. Text in English // frontpage.cbs.dk/law/commission_on_european_ contract_law/pecl_full_text.htm; UNIDROIT Principles of International Commercial Contracts («UNIDROIT Principles 2010») // www.unidroit.org/english/principles/contracts/ main. htm
