CC BY
273
Рахманинов
в московской консерватории (1886-1892)
Т. В. Паршина,
Правление Рахманиновского общества России (Москва)
Аннотация. Статья посвящена московскому периоду жизни и творчества С. В. Рахманинова, от начала его занятий по полной программе Московской консерватории до её окончания. Рассматриваются особенности обучения и воспитания в доме Н. С. Зверева и в консерватории, даётся описание занятий в классах теории музыки у А. С. Аренского, С. И. Танеева, отношение Рахманинова к тем или иным дисциплинам, значительные события в его жизни в описываемый период. Специальное внимание уделяется разрыву Рахманинова и Зверева, его причинам и последствиям, условиям жизни Рахманинова после ухода от Зверева. Даётся краткая информация о появлении в жизни Рахманинова семейства Сатиных. Указываются произведения, написанные Рахманиновым до середины 1892 года, представлена информация о переводных экзаменах и выпускном экзамене по классу композиции. В статье обращается внимание на специфическую атмосферу консерватории, побуждавшую учеников без каких-либо внешних воздействий собираться в музыкальные кружки для музицирования и дискуссий.
Ключевые слова: Московская консерватория, Николай Зверев, Александр Зилоти, Антон Аренский, Сергей Танеев, фортепианная деятельность, композиция, Первый концерт для фортепиано с оркестром, опера «Алеко», Большая золотая медаль.
Summary. Sergei Rachmaninov started his full educational program in the Moscow Conservatoire in the year of 1886, when he studied his second year with Nikolai Zverev. Professor Anton Arensky was his teacher of his two years course of harmony, and he finished this course with the unique for Moscow Conservatoire mark - five with four pluses around. From the autumn of 1888 Professor Sergei Taneyev teaches Rachamaninov counterpoint and Alexander Ziloti became his pianoteacher. In 1889 Rachmaninov asked Nikolai Zverev to give him his own room to live in with his own piano to be able of composing music any time, but Zverev didn't want him to change his piano activity to composer's and refused, and it was the reason of the breaking links between them. Rachmaninov moved to his relatives Satins family. He composed more then thirty musical compositions in the period of 1889 to 1892, including his First piano concerto. He was graduated from the conservatoire as a pianist in 1891 and as composer in 1892 with the Great Gold Medal. His composition for his final examination was the opera "Aleko".
Keywords: Moscow Conservatoire, Nikolai Zverev, Alexander Ziloti, Anton Arensky, Sergei Taneyev, piano activity, compositions, First piano concerto, "Aleko", Great Gold Medal.
119
120
Официальные занятия в Московской консерватории начались для Рахманинова осенью 1886 года, на втором году жизни у Зверева. В книге О.Риземана, прочитанной и одобренной Рахманиновым, чётко расставлена хронологическая последовательность событий этого времени: 1885/1886 учебный год Рахманинов занимался только специальностью -со Зверевым, летом вся зверевская семья уехала в Крым, где воспитанники занимались программой курса элементарной теории музыки, осенью они сдали экзамен по этому предмету и были зачислены на курс гармонии; весной 1887 года Рахманинов держал свой знаменитый экзамен по гармонии, а осенью 1887 года перешёл на курс контрапункта [1, с. 42]. С. А. Сатина относит экзамен к 1888 году [2, с. 19]. Советские исследователи (за исключением Ю. Келдыша) соглашаются с датой С. А. Сатиной, хотя сама она познакомилась с Рахманиновым только в 1890 году и потому помнить об упомянутых событиях не могла, а рассказы третьих лиц причудливо преломляются в памяти людей. Ю. Келдыш предположил, что это событие относится к 1889 году и внёс своё предположение в Большую советскую энциклопедию, где оно, освящённое авторитетом издания, стало незыблемой истиной. В советском и российском биографическом рахма-ниноведении много белых пятен - и в датировке событий, и в их трактовке, и даже в самом их существовании много мифов. Сопоставляя разрозненные факты, замечания о мелких каждодневных событиях, оставшихся в памяти мемуаристов, можно предположить, что переход Рахманинова из младшего класса в старший относится
к 1887 году. Впрочем, разумнее всего не тщиться расставлять даты до тех пор, пока «какой-нибудь монах трудолюбивый» не отдаст работе в архивах многие часы своей творческой жизни, как это сделала петербургская исследовательница Марина Михеева, нашедшая неожиданные интересные правки в голосах Первой симфонии Рахманинова.
В воспоминаниях самого Рахманинова и его товарищей по консерватории мы почти не находим рассказов о программах и преподавателях общеобразовательных дисциплин, разве что в статье М. Пресмана есть несколько страниц о протоиерее Д. В. Разумовском, большом знатоке церковного пения, преподававшем Закон Божий. Всё внимание мемуаристов сосредоточено на двух важнейших предметах - специальности и музыкальной теории.
В 1886/1887 учебном году педагогом Рахманинова по фортепиано оставался Зверев, гармонию преподавал А. С. Аренский. По воспоминаниям С. В. Рахманинова, записанным О. фон Риземаном, А. С. Аренский, превосходный композитор, музыкант, «обладавший хорошим вкусом и тонким гармоническим чутьём, не был, по несчастью, хорошим преподавателем. <...> Но к Рахманинову, своему признанному любимцу... он проникся глубоким и искренним интересом. <...> Направляя и вместе с тем подталкивая природную изобретательность своего жадного к знаниям ученика, Аренский щедро раскрывал перед ним богатства своего гармонического дарования и терпеливо помогал ему разбираться в решении сложных гармонических задач, которые сочинял сам» [1, с. 38-39]. С Рахманиновым со-
гласен и А. Гольденвейзер: «Аренский был превосходным музыкантом, но как педагог он не отличался особым призванием и, разумеется, ни в какой степени не мог сравниться с Танеевым» [3, с. 6]. М. Пресман обращал внимание на другую сторону личности Аренского: «Всех нас поражала его исключительная талантливость. Когда он давал нам для гармонизации мелодию или бас на всевозможные правила, ему приходилось тут же в классе сочинять задачи. Делал он это очень быстро, легко и шутя» [4, с. 186]. Ученики были увлечены и педагогом, и его предметом, недаром они развлекались сочинительством. В тот вечер, когда «зверята» взялись поупражняться в композиции, вместо того чтобы играть в «старую деву», Рахманинов исписал два листа, и у него получился фа-диез-мажорный этюд. Зверев узнал и об игре, и о её результатах, показал этюд Чайковскому, и с этого дня великий композитор стал внимательно и благосклонно следить за воспитанником Зверева.
Именно с курсом гармонии связана первая значительная победа Рахманинова в Московской консерватории - это история его исключительной оценки, полученной на экзамене по гармонии при переходе с младшего отделения консерватории на старшее. Экзамен сдавался в два этапа. В первый день ученики должны были написать два сочинения на заданную тему. Время работы не ограничивалось, и Рахманинов просидел над своим листом восемь часов, с девяти утра до пяти вечера. Все его товарищи работы свои сдали, но Аренский не был удовлетворён ни одной из них. Получив лист Рахманинова, Аренский тут же прочитал его и, казалось, работу
принял. На следующий день в комиссию был приглашён П. И. Чайковский; когда Рахманинов сыграл свои сочинения, написанные для второго дня испытания, Аренский сообщил, что накануне лишь этот ученик выдержал экзамен, написав две двухчастные песни без слов, и предложил их послушать, после чего П. И. Чайковский что-то записал в экзаменационном журнале.
По воспоминаниям Рахманинова, он лишь через две недели узнал, что к официальной оценке «пять с плюсом» Чайковский добавил ещё три плюса, окружив ими пятёрку со всех сторон. В Москве об этом заговорили сразу, но герою дня не сообщили -чтоб не возгордился. Это был единственный случай подобной оценки в истории Московской консерватории. Видимо, Чайковский не забыл тех двух страничек, которые Рахманинов исписал, когда играл с друзьями в «давайте что-нибудь сочиним».
Обучение в младшем классе консерватории закончилось. Рахманинов был рекомендован для продолжения теоретических занятий в курсе композиции, длившемся пять лет: один год -курс контрапункта в строгом стиле, затем два года - курс фуги и два завершающих года - курс свободного сочинения, причём ученик должен был заслужить право обучаться очередному теоретическому предмету, успешно сдав предыдущий. (Педагогическая требовательность на экзаменах в Московской консерватории была драконовской.) Одновременно с этим он переходил в фортепианный класс Александра Ильича Зилоти.
В старшем классе фортепиано преподавали три профессора: П. А. Пабст, В. А. Сафонов и только что принятый
121
молодой профессор А. И. Зилоти. По консерваторским правилам ученик сам выбирал себе педагога. Рахманинов -по настоятельной рекомендации Зверева - выбрал последнего.
Александр Зилоти, воспитанник Зверева, талантливый пианист, делавший блестящую карьеру, казался старому учителю наиболее подходящим педагогом для незаурядного дарования Рахманинова. Оскар фон Ри-земан пишет: «Сафонов, знавший об огромном таланте Сергея Рахманинова, счастлив был бы иметь его среди своих учеников и потому не слишком обрадовался выбору юноши. С тех пор его отношение к пианистическому развитию Рахманинова нельзя назвать вполне благосклонным. Когда вскоре после упомянутых событий Сафонова назначили директором Московской консерватории и он стал оказывать большое влияние на музыкальную жизнь Москвы, это обстоятельство не раз сказывалось на судьбе Рахманинова» [1, с. 44]. Судьба уравновесила его экзаменационный триумф: в возрасте пятнадцати I22 лет Рахманинов приобрёл могучего недоброжелателя - на всю оставшуюся в России жизнь.
Впрочем, дело было не только в выборе педагога. Виолончелист М. Е. Букиник, товарищ Рахманинова по консерватории, привёл интереснейший эпизод из консерваторской жизни, чему сам был свидетелем: «На репетиции (Первого фортепианного концерта Рахманинова. - Т. П.) восемнадцатилетний Рахманинов проявил свой упорно-спокойный характер, каким мы его знали в товарищеских собраниях. Директор консерватории Сафонов, обыкновенно дирижировавший произведениями своих питом-
цев, не церемонился и жестоко переделывал их композиции, вносил поправки, сокращения... Ученики-композиторы, счастливые самим фактом их творческих опытов. обыкновенно не смели противоречить Сафонову.. Но с Рахманиновым Сафонову пришлось туго. Первый не только категорически отказывался от переделок, но имел смелость останавливать дирижёра Сафонова и указывать на неверный темп или нюанс. Вот эта вынужденная необходимость считаться с Рахманиновым сделала Сафонова если не врагом его, то равнодушным к его судьбе на всю жизнь» [5, с. 219].
С переходом в старший класс в повседневной жизни Рахманинова ничего не изменилось: всё та же суровая дисциплина в доме Зверева, то же расписание, те же визиты в театр и на концерты, те же воскресные ужины с интересными людьми. Николай Сергеевич был для мальчиков истинным отцом: по-прежнему контролировал каждый их шаг, их общее и профессиональное развитие, бывал на их экзаменах, следил за соблюдением ими всех и всяческих норм. Пресман писал: «Всем было определённо ясно, что Зверев в своих "зверятах", как нас называли, дурного поведения и дурных наклонностей не поощряет» [4, с. 162]. (Пусть оскорбительные для Рахманинова сцены в фильме Лунгина «Ветка сирени» -с Натальей Сатиной на лестнице перед квартирой Зверева и последующие за ними совсем безнравственные - останутся на совести этого популярного сейчас режиссёра, если допустить, что у него есть хоть намёк на таковую субстанцию. - Т. П.)
Прибавилось одно новшество: Зверев разрешил своим питомцам давать частные уроки, чтобы они имели
карманные деньги и в случае необходимости могли помогать семье. Сергей, будучи пятнадцати лет от роду, начал помогать матери, которой порой не на что было купить дров.
Лексов говорил, что в воспоминаниях о великом человеке не может быть ничего незначительного, не заслуживающего ревнивого сбережения от тлена и забвения. Вот почему постоянно приходится отступать от ровной дороги хронологического изложения: вырванные из контекста повседневной - бытовой и общественной - жизни биографические факты представляются схематичными, между ними утрачиваются причинно-следственные связи. Например: Рахманинов окончил консерваторию на один год раньше - почему? Куда он торопился? Оказывается, тому были серьёзнейшие причины, тяжелейшие обстоятельства, которые не оставили ему выбора. Рассматривая более или менее подробно доступные нам сведения, собирая их вместе, обнаруживаешь, что привычная картина биографии Рахманинова меняется, и потому весьма полезно обратить внимание на зарисовки, оставленные мемуаристами, которые, при всей их бытовой заурядности, являются показателем духовной жизни и внутреннего душевного состояния героя нашего рассказа. Как он выглядел? С кем и как общался? Каковы были его повседневные заботы? Какое впечатление он производил на окружающих? И в этом смысле чрезвычайно ценны свидетельства консерваторских товарищей Рахманинова; родственники, за исключением Зилоти, его жизни в консерватории не знали и впоследствии могли только ссылаться на чьи-то рассказы.
Перейдя на старший курс, Рахманинов одновременно перешёл грань, отделяющую ребёнка от подростка, и в какой-то мере стал человеком публичным.
«Зверята» вступили в священные стены alma mater, с её правилами, профессорами и консерваторской бурсой. Виолончелист М. Букиник, описывая жителей этой закрытой музыкальной страны, дал краткие, яркие, запоминающиеся их характеристики: «Многочисленные ученики консерватории толпились или в "сборной комнате" на втором этаже, или внизу, в "раздевалке", подальше от начальственного взора... Сейчас перед моими глазами как бы проходят ученики: розовый, с копной курчавых волос Иосиф Левин, уже тогда выступавший в больших концертах как законченный пианист. Маленький и юркий скрипач Александр Печников -консерваторская знаменитость: он страшно важничает и никого не замечает, но он талантлив, и мы восхищаемся им. Тщедушный, вылощенный А. Скрябин, никогда не удостаивавший никого разговором или шуткой; в снежную погоду он носит глубокие ботинки, одет всегда по моде. Скромный, всегда одинокий А. Гольденвейзер. Приходят иногда деловитый Модест Альтшулер и Лёнька Максимов (из «зверят». - Т. П.), длинный, худой и очень общительный, всеми любимый товарищ - он центр разных кучек, сам много говорит, любит шутку, любит и скабрёзность, и мы охотно толпимся вокруг него.
В этой толкотне появляется и С. Рахманинов. Он высок, худ, плечи его как-то приподняты и придают ему четырёхугольный вид. Длинное лицо его очень выразительно, он похож на
123
124
римлянина. Всегда коротко острижен. Он не избегает товарищей, забавляется их шутками, пусть и мальчишески-циничными, держит себя просто, положительно. Много курит, говорит баском, и хотя он нашего возраста, но кажется нам взрослым. Мы все слышали о его успехах в классе свободного сочинения у Аренского, знали о его умении быстро схватить форму любого произведения, быстро читать ноты, о его абсолютном слухе, нас удивлял его меткий анализ того или иного нового сочинения Чайковского или Аренского» [5, с. 218]. Это описание Рахманинова 1891 - начала 1892 года: в класс свободного сочинения он перешёл в 1891 году и пробыл в нём до весны 1892 года.
Жизнь, не похожая на современную. О чём говорили «в этой толкотне»? А. В. Нежданова писала: «В этот год (1899) двоюродная сестра Сергея Васильевича - Наталья Александровна Сатина (впоследствии его жена) училась в консерватории по классу фортепиано. Она очень любила пение, присутствовала всегда на вечерах с моим участием. Встречаясь в консерватории, мы много и дружески беседовали о музыке, пении - обо всём, что касалось нашего искусства» [6, с. 30].
Р. М. Глиэр оставил такую зарисовку: «В коридорах (консерватории. -Т. П.) всегда было людно, всюду можно было увидеть группы учеников и учениц, услышать горячие споры о достоинствах и недостатках того или иного профессора, того или иного ученика» [7, с. 407].
Первым музыкально-теоретическим предметом в старшем классе был контрапункт в строгом стиле, который преподавал С. И. Танеев.
Сергей Иванович Танеев был «не только по-настоящему крупным композитором. но и играл огромную роль в жизни музыкальной Москвы. Он воспитал несколько поколений композиторов и в период их становления служил им путеводной звездой в музыкальном мире. Даже в Москве, богатой исполненными благородства личностями, этот истинно высокий жрец своего искусства оставался редкостью» [5, с. 219]. Род Танеевых известен с XV века, в разное время его представители были близки ко двору и принимали заметное участие в политической и дипломатической жизни России. Сергей Танеев (1856-1915) поступил в Московскую консерваторию в год её основания - 1866-й, учился в классе фортепиано у Н. Г. Рубинштейна и в классе свободного сочинения у П. И. Чайковского; он был первым выпускником консерватории, получившим Большую золотую медаль. В 1878-1905 годах состоял профессором Московской консерватории, в 1885-1889 годах занимал должность директора консерватории.
Энциклопедически образованный человек, выдающийся композитор, учёный, музыкальный теоретик, С. И. Танеев был убеждён, что в основе классической музыки лежит нидерландский контрапункт и что лишь знание законов контрапункта в строгом стиле даёт сочинителю право и возможность сочинять музыку грамотно. Он написал труд «Подвижной контрапункт строгого письма», изданный в 1909 году, и «Учение о каноне», к сожалению, не оконченное и опубликованное посмертно.
В классе Танеева, помимо Рахманинова, учились четыре человека: А. Скрябин, тромбонист Лидак, фаго-
тист Вайнберг и кто-то, чья фамилия забылась. Рахманинов не без юмора описывал Риземану свои грехи перед контрапунктом и перед Танеевым: «К несчастью, я не испытывал ни малейшего интереса к контрапункту в строгом стиле, ко всем этим имитациям и обращениям, увеличениям, уменьшениям и другим украшениям в са^ш. Я находил это смертельно скучным. То же самое испытывал и мой одноклассник Скрябин. Мы всё чаще и чаще пропускали уроки, а когда, наконец, появлялись в консерватории, то, как правило, не выполнив задания. Танеев страшно огорчался нашей лени. <...> Позднее, когда я переехал от Зверева к своим родным - Сатиным, Танеев сам придумал странное, но абсолютно действенное средство, которое привело нас в чувство и заставило выполнять задания. На клочке нотной бумаги он писал тему и присылал её к нам домой со своей кухаркой. Кухарке было строго-настрого приказано не возвращаться, пока мы не сдадим ей выполненного задания» [1, с. 46-47].
Однако завершение у этого учебного курса получилось неожиданное: «Весной 1890 года я с успехом перешёл в класс фуги. Для этого мне пришлось провести в полной изоляции два дня, с девяти утра до девяти вечера, и написать шестиголосный мотет с каноническими модуляциями на данный саПи йгтш с латинским текстом. Мне снова поставили пятёрку, и на следующий год Сафонов исполнил это небольшое сочинение, которым я продирижировал» [Там же, с. 48].
Весьма интересный с педагогической точки зрения эпизод. Когда один из двоих - педагог или ученик - бездарен, то объяснение лежит на поверх-
ности. Здесь же - оба талантливы, но шестнадцатилетний ученик не согласен с маститым учителем. Обычно педагог не переносит такого надругательства над своим предметом. Можно только восхищаться терпением Танеева, его добротой и умом. Он не стал воевать с подростком, это бесполезно: подросток со своим гипертрофированным самомнением всё равно ничего не поймёт; но учитель нашёл-таки способ заставить ученика принять систему и втиснуть в неё свои бурные порывы. Правда, была и ещё одна побудительная причина, заставившая Рахманинова смириться перед необходимостью познать премудрости контрапункта: ему захотелось окончить консерваторию с Большой золотой медалью. Что же касается сущности спора - нужен или не нужен был Рахманинову контрапункт в строгом стиле, так ведь есть старое правило: всякое знание есть фундамент знания нового.
Ко времени окончания курса у Танеева Рахманинов написал, полностью или частично, Скерцо для оркестра d-moll (1887); три ноктюрна для I'5 фортепиано (1887-1888); четыре пьесы для фортепиано (1889): Романс fis-moll, Прелюдию es-moll, Мелодию E-Dur, Гавот D-Dur; Andante и Скерцо для струнного квартета g-moll (1889).
В конце 1889 года, когда Рахманинову было шестнадцать лет, в его жизни произошло трагическое событие - полный разрыв со Зверевым. Сам Рахманинов назвал его «очень тяжёлым событием» в своей жизни, которое он «мучительно переживал» [Там же, с. 51].
Сергей Васильевич рассказывал об этом эпизоде своей жизни так: «Чем глубже я проникал в тайны сочинения, гармонии и других предметов,
126
составлявших технику композиции, тем более привлекательными они становились для меня, тем больше мне хотелось заниматься ими. Между тем заниматься в полную силу я мог далеко не всегда, поскольку учебная комната, как правило, была занята кем-то из учеников. Не думая о возможных последствиях, я обратился к Звереву с просьбой. Я сказал ему, что хотел бы иметь отдельную комнату и предназначенный только для меня рояль, чтобы иметь возможность заниматься контрапунктом и композицией когда и сколько угодно. Я спросил у Зверева, может ли он помочь мне купить инструмент. Наша беседа началась спокойно и протекала в совершенно мирных тонах до тех пор, пока я не произнёс какие-то слова, мгновенно его взорвавшие. Он тут же вскочил, закричал и швырнул в меня первым попавшимся под руку предметом. Я оставался совершенно спокойным, но, тем не менее, подлил масла в огонь, сказав, что я уже не ребёнок и что тон его разговора со мной нахожу неподобающим» [1, с. 51].
Поскольку подробности этого тяжёлого разговора не преданы гласности, то исследователи предполагают, что истинная причина взрыва была в намерении Рахманинова оставить пианистическую деятельность и заняться композицией. Возможно, и так. Зверев действительно провидел в Рахманинове будущего великого пианиста и потому был оскорблён «неблагодарностью» своего любимого ученика. А может быть и другое, весьма простое объяснение: Николай Сергеевич очень любил своих приёмных детей, но не терпел возражений, в его характере была заметная доля барского самодурства. Он мог ударить воспи-
танника, мог швырнуть в лицо не понравившиеся ему бумаги, мог накричать. Пресман вспоминал: «Сидя на стуле возле играющего Максимова, Зверев так толкнул его стул ногой, что Максимов вместе со стулом опрокинулся и упал на пол» [4, с. 155].
Но, скорее всего, правда лежит где-то посередине.
Мальчики Зверева любили, уважали - и боялись. Рахманинов, неудачно выразившись, не захотел отступить, он хорошо усвоил уроки высшей нравственности, полученные от Зверева, не терпевшего никакой лжи, даже лжи во спасение; уже в столь юном возрасте он не захотел ни кривить душой, ни искать обходных путей. Можно поверить, что юноша действительно выбрал не самый удачный способ выражения и тем оскорбил учителя. «Завершилась вся эта сцена просто позорно», - сказал Рахманинов. Свидетелями этой сцены были Максимов, рано умерший, и Пресман, который вспоминал: «Зверев реагировал очень болезненно. Потрясающая сцена их объяснения и расставания навсегда врезалась в мою память: она носила очень тяжёлый характер. Зверев был взволнован чуть ли не до потери сознания. Он считал себя глубоко обиженным, и никакие доводы Рахманинова не могли изменить его мнения. Нужно было обладать рахманиновской стойкостью характера, чтобы всю эту сцену перенести» [Там же].
За месяц они не сказали друг другу ни слова; в консерватории Рахманинов всегда вежливо раскланивался со Зверевым, но тот не отвечал на его приветствия. В начале ноября Зверев отвёл Сергея к его родственникам Сатиным, сообщив им, что жить с ним под одной крышей он больше не может.
С Сатиными Рахманинов встретился впервые. Тётка Варвара Аркадьевна, урождённая Рахманинова, приходилась родной сестрой его отцу. На семейном совете о будущем Сергея только она вступилась за сына Любови Петровны, брошенной её братом. Всё было против Сергея: и неродовитость новгородской родни, и слава шалуна, которую принесли в семью Трубниковы, и скандальная история со знаменитым Зверевым - всё отнюдь не располагало клан тамбовских помещиков признать его своим. Определённого ответа Зверев не получил, и они с Рахманиновым в молчании вернулись в Оружейный переулок.
На следующее утро Рахманинов переехал к своему товарищу М. Сло-нову, где пробыл недолго: Варвара Аркадьевна пожалела подростка, пригласила его жить в их квартире в Левшинском переулке и выделила ему комнату с роялем. Он получил кров. Но средства к существованию должен был зарабатывать сам - уроками. Он получал не более пятнадцати рублей в месяц. Прожив недолго у Сатиных, Сергей переехал в съёмную квартиру, и случалось, если родители ученика забывали уплатить ему за урок, он ложился спать голодным. Известно, что, когда детское пальто, сшитое у Зверева, стало ему тесно, он ходил зимой в накидке-шинели, пока сёстры Ска-лон не купили ему вскладчину пальто. Любовь Петровна звала его переехать в Петербург, но Рахманинов не захотел оставлять Москву, alma mater, друзей, ему казалось предательством уехать от Чайковского и Зилоти.
С конца 1889 до лета 1891 года Рахманинов с перерывами жил либо у Сатиных, либо у Зилоти, либо снимал квартиру. О. Риземан записал рассказ
Рахманинова: «О том, чтобы жить с отцом, не могло быть и речи. Он вёл рассеянный (то есть праздный. -Т. П.) образ жизни, переезжал из одного места в другое и понятия не имел, что ему делать с сыном» [1, с. 54]. Иными словами, отец не мог ему помочь, его самого нужно было содержать. С 1891 года Сергей снимал квартиру вместе со Слоновым.
Окончив курс контрапункта в строгом стиле и проучившись у Зилоти, Рахманинов впервые уехал с Сатиными в их тамбовское поместье Ивановку. Лето, проведённое в Ивановке, определило его дальнейшую жизнь. Семнадцатилетний юноша впервые окунулся в атмосферу рабочего безделья в шумной, весёлой компании своих сверстников - близких и дальних родственников, их друзей, скоро ставших и его друзьями, в атмосферу счастья.
Осенью 1890 года Рахманинов и Скрябин начали занятия в классе фуги у Аренского. По воспоминаниям Рахманинова, «насколько Аренский был хорош в преподавании гармонии, предмета, ему близкого, настолько несостоятельным он оказался в фуге. Ничего не объясняя, он постоянно отсылал нас к фугам Баха, в построении которых мы не могли разобраться. Так как у нас не было никаких знаний, я проявил полную тупость в написании фуг, забросил это занятие и возвратился к своей обычной лени. Мои усилия в области сочинения увенчались жалкой тройкой. Такого в консерватории со мной ещё не случалось. Но тут на помощь подоспела судьба. Аренский заболел, и Танеева попросили взять его класс. Мне очень жаль, что он дал мне только два урока. Однако из этих двух уроков я почерпнул больше, чем за весь предыдущий год.
127
Предмет оказался настолько увлекательным, что я начал работать над фугой с огромной радостью» [1, с. 48].
В 1890-1892 учебных годах Рахманинов нередко приходил в кружок Гольденвейзера, о котором в своих воспоминаниях пишут и сам Гольденвейзер, и виолончелист Букиник: «Мы, ученики консерватории, были преданы своим занятиям, уважали своих учителей, а некоторых прямо любили (особенно любим был А. С. Аренский). Вне стен консерватории и нашей музыки мир казался нам пустым. Приезд иностранных артистов или дирижёров был для нас праздником. Нам открывался другой мир звуков. Мы доставали ноты произведений, не изучаемых в консерватории, жадно знакомились с ними и делились впечатлениями. Почти все новинки беляевского издания у нас исполнялись. Когда мы, квартетисты, играли, то другие обыкновенно сидели у рояля и внимательно следили по партитуре. Выходило как-то так, что центром тут всегда был Рахманинов. <...> Так мы наслаждались музыкой» 128 [5, с. 219-220].
В 1890/1891 учебном году Рахманинова ожидали новые перемены, потребовавшие от него самостоятельного и кардинального решения. Директор консерватории Сафонов перевёл в свой класс, против её воли, ученицу Зилоти, одарённую девушку, что расходилось с правилами консерватории. Зилоти в знак протеста подал прошение об отставке. Рахманинов не захотел переходить в класс другого педагога, просил разрешения досрочно держать экзамен по классу фортепиано и такое разрешение получил. Он так, видимо, и не узнал, что способствовал получению этого разрешения его ста-
рый учитель Николай Сергеевич Зверев, который заявил на совете, что Рахманинов - законченный профессиональный пианист и ничему новому его уже научить нельзя. Да, он не здоровался с Рахманиновым, но зла на него не держал и по-прежнему помогал ему всем, чем мог.
Таким образом, 24 мая 1891 года Рахманинов блестяще сдал выпускной экзамен как пианист и переводной экзамен из класса фуги в класс свободного сочинения. Из пяти учеников класс фуги окончил лишь Рахманинов. Он вспоминал: «Небезынтересно, что Александр Скрябин не выдержал переходного экзамена из класса фуги в класс свободного сочинения. Однако ему разрешили учиться в классе свободного сочинения при условии, что к осеннему экзамену он представит шесть безошибочно решённых фуг, которые ему нужно было написать за летние каникулы. Этот инцидент показывает те исключительно строгие требования, которые предъявлялись к студентам Петербургской и Московской консерваторий. Можно было не сомневаться, что обладатель диплома "Свободный художник", выпущенный из любого из этих учебных заведений, был настоящим музыкантом и знал своё дело» [1, с. 50].
Уезжая летом 1891 года во второй раз в своей жизни в поместье Сатиных Ивановку, Рахманинов предполагал, что ему предстоят два года в консерватории в классе свободного сочинения, но этим планам не суждено было осуществиться. К лету 1891 года Рахманинов был уже автором около двух десятков сочинений, включая романс «У врат обители святой» и Первый фортепианный концерт, оркестровку которого Рахманинов закончил 6 июля. Он
писал М. А. Слонову 20 июля из Ивановки: «Написал и инструментовал последние две части в два с половиной дня. Можете себе представить, какая это была работа! Писал с пяти часов утра до восьми вечера, так что после окончания работы устал страшно. После окончания несколько дней отдыхал. Во время работы я никогда не чувствую усталости (напротив, удовольствие). У меня усталость появляется только тогда, когда я чувствую и сознаю, что один из моих больших трудов. окончен» [8, с. 54].
Из этого же письма мы узнаём, что Рахманинов почти решил не останавливаться у Сатиных зимой, а уже 10 августа утвердился в своём намерении снимать квартиру вместе со Слоновым. Перед возвращением в Москву, между 14 и 20 августа 1891 года, он заехал на несколько дней в Знаменское к своей бабке по отцовской линии В. В. Рахманиновой, тяжело заболел [Там же, с. 58] и едва не умер. Болезнь, постепенно развиваясь, продолжалась три месяца. Когда он уже не мог вставать, лежал без сознания, его взял в дом своего отца друг Рахманинова Юрий Сахновский. Совместными усилиями Зилоти, Сахновского и известного московского врача профессора Митропольского восемнадцатилетнего Сергея удалось спасти, и к декабрю он поднялся с постели. Эти три месяца показали Рахманинову, что годы академического ученичества для него закончились, он должен был сам зарабатывать себе на хлеб. Материальное положение Рахманинова было плачевным, и он принял решение сдавать выпускной экзамен по классу свободного сочинения на год раньше.
В апреле 1892 года Рахманинов вместе с двумя своими одноклассника-
ми по выпуску, Л. Конюсом и Н. Морозовым, получил экзаменационное задание - написать одноактную оперу на либретто В. Немировича-Данченко по поэме А. С. Пушкина «Цыганы». Именно в это время в маленькой квартирке на окраине Москвы, которую снимали Рахманинов и Слонов, ненадолго поселился Василий Аркадьевич Рахманинов - факт, имеющий прямое отношение к экзамену. Рахманинов рассказывал об этом так: «Как только мне дали либретто "Алеко", я со всех ног бросился домой, боясь потерять хотя бы одну минуту, потому что времени для выполнения задания нам предоставили совсем немного. Сгорая от нетерпения, я чувствовал, что музыка пушкинских стихов начинает звучать во мне. Я знал, что стоит мне сесть за рояль и я смогу сочинить половину оперы. Но, прибежав домой, я обнаружил гостей. К отцу пришли несколько человек и заняли комнату, где стоял рояль. Их спорам, казалось, не будет конца. Они пробыли допоздна, и даже вечером я не смог подойти к роялю. Бросившись в постель, я зарыдал от ярости и отчаяния» [1, с. 48].
Рахманинов был единственным из трёх дерзнувших сдать экзамен по композиции, кто вовремя закончил оперу, представил её на экзамене, получил отметку «пять с плюсом» и обещание дирижёра Большого театра Альтани поставить оперу на сцене. Но, пожалуй, самой большой наградой для него было примирение со Зверевым. Оскар фон Риземан писал об экзамене так: «Обстановка была исключительно приятной, но главная радость поджидала Рахманинова впереди. Среди профессоров сидел Зверев. После рукопожатий и всяческих поздравлений присутствующих к Сер-
129
гею подошёл Зверев и отвёл к окну, где, остановившись у подоконника, обнял и расцеловал Рахманинова со словами, что очень счастлив и ждёт от него большого будущего. Потом он вынул из жилетного кармана свои золотые часы и подарил их Рахманинову. С тех пор композитор никогда не расставался с ними и носит их по сей день» [1, с. 58].
7 мая 1892 года Сергей Рахманинов окончил Московскую консерваторию с Большой золотой медалью. Премьера «Алеко» состоялась 27 апреля (9 мая) 1893 года в Большом театре.
Сергею Васильевичу повезло с окружавшими его людьми. У него были прекрасные профессора, талантливые, знающие музыканты и, что не менее важно, честные, высоконравственные люди. У него были превосходные друзья, увлечённые музыкой, преданные и такие же честные, как их учителя и как сам Рахманинов. У него были сильные, серьёзные недруги, этих честными и нравственными назвать нельзя. У него были мелкие недо-'30 брожелатели, на которых он с высоты своего роста смотрел спокойно, без раздражения. Читая всё, что написано о нём или им самим, думаешь: имена всех этих людей остались в истории лишь потому, что они когда-то встречались с Рахманиновым.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
1. Сергей Рахманинов. Воспоминания, записанные Оскаром фон Риземаном [Текст] : пер. с англ. - М. : Радуга, 1992. -256 с.
2. Сатина, С. А. Записка о С. В. Рахманинове [Текст] / С. А. Сатина // Воспоминания о Рахманинове : в 2 т. Т. 1. - М. : Музыка, 1974. - С. 11-116.
3. Гольденвейзер, А. Б. Из личных воспоминаний о С. В. Рахманинове [Текст] / А. Б. Гольденвейзер // Воспоминания о Рахманинове : в 2 т. Т. 2. - М. : Музгиз, 1957. - С. 3-27.
4. Пресман, М. Л. Уголок музыкальной Москвы восьмидесятых годов [Текст] / М. Л. Пресман // Воспоминания о Рахманинове : в 2 т. Т. 1. - М. : Музыка, 1974. -С. 148-207.
5. Букиник, М. Е. Молодой Рахманинов [Текст] / М. Е. Букиник // Воспоминания о Рахманинове : в 2 т. Т. 1. - М. : Музыка, 1974. - С. 217-230.
6. Нежданова, А. В. О Рахманинове [Текст] / А. В. Нежданова // Воспоминания о Рахманинове : в 2 т. Т. 2. - М. : Музыка, 1974. - С. 30-36.
7. Глиэр, Р. М. Встречи с С. В. Рахманиновым [Текст] / Р. М. Глиэр // Воспоминания о Рахманинове : в 2 т. Т. 2. - М. : Музыка, 1974. - С. 406-413.
8. Рахманинов, С. В. Письма [Текст] / С. В. Рахманинов. - М. : Музгиз, 1955. -603 с.
