CC BY
53
УДК 167.1
РАДИКАЛЬНЫЙ КОНСТРУКТИВИЗМ В КОНТЕКСТЕ СОВРЕМЕННЫХ СУБЪЕКТ-ОБЪЕКТНЫХ ОТНОШЕНИЙ
М.И. Билалов
DOI 10.18522/2072-0181-2016-85-1-15-20
Осмысление субъект-объектных отношений сопровождает всю историю философии и гносеологии. От категорического обособления до различных форм их объединения - растворения субъекта в объекте или включения объекта в субъект - в таком диапазоне философы размышляли задолго до появления неклассической физики и неклассической науки вообще. Современный комплекс социально-культурных условий и обстоятельств качественно изменил субъект-объектные отношения в науке и во всем познании. Классическая онтология имела субстанциональный характер, тогда как в квантовой механике онтология конституативна и зависима от субъекта. В отечественной гносеологии и методологии науки эти идеи одним из первых отстаиваются В.С. Степиным. "Само отношение субъекта и объекта (как любое познавательное отношение) представало уже не как монолог, а диалог. Для получения знания в рамках гуманитарных наук оказывалось недостаточно только внешнего описания. Метод "объективного" или "внешнего" изучения общества должен сочетаться с методом его изучения "изнутри", с точки зрения людей, образовавших социальные и экономические структуры и действующие в них" [1].
Сегодня стала очевидной необходимость учета в теле самого знания человеческой субъективности, и потому можно согласиться, что "субъективное всегда остается стремящейся к адекватности частью объективного" [2, с. 20]. Субъективность, изначально понятая как ограниченность человеческого познания, ныне для саморазвивающихся систем предстает как их человекоразмерность, которая направлена на удовлетворение интересов и потребностей людей [3]. Однако этот вектор нового толкования субъективности чреват
Билалов Мустафа Исаевич - доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой онтологии и теории познания Дагестанского государственного университета, 367025, Республика Дагестан, г. Махачкала, ул. М. Гаджи-ева, 43-а, e-mail: mibil@mail.ru, т. 8(8722)562125.
искажением субъект-объектного отношения, что, по нашему мнению, демонстрирует эпистемология радикального конструктивизма. Ее основания мы усматриваем в утрате различий между реальной и виртуальной действительностью, в постмодернистских тенденциях по устранению грани между действительностью и миром симулякров.**
Соответствующие своеобразные подходы к этим проблемам предлагают Ж. Де-лез и Ф. Гваттари. Для них вся реальность предстает как некое производство, где все процессы отождествляются с машинами. Но производство - не просто производство в его традиционном понимании, а "желающее производство", в котором происходят и психические и социальные процессы. Такое понятие, по мысли Делеза и Гваттари, позволяет дать некий симбиоз марксизма и фрейдизма, в котором нет крайностей этих учений: «Фрейд, освобождая "желание", убил "желающее производство", лишив "желание" социального содержания. Маркс открыл законы социального производства, но разорвал его связь с "желанием" индивида, оперируя только большими социальными группами» [4]. Ключевая роль в этой концепции принадлежит желанию как чистой движущей силе производства, которое вводит в структуру такого всеобщего производства бессознательное, позволяющее заменить психоанализ шизоана-лизом. Преодоление демонстрируемого "социальными машинами" мощного "параноидального" потенциала интегративности, жесткой нормативности и линейного детерминизма позволит, по мнению авторов, шизофренически ориентированному бессознательному желанию посредством машин реализовать свой потенциал свободы [5].
Эти общие контуры постмодернистского представления о социальном субъекте нужда-
Mustafa Bilalov - Dagestan State University, 43-a, M. Gadzhiev Street, Makhachkala, Republic of Dagestan, 367025, e-mail: mibil@mail.ru, tel. +7(8722)562125.
ются в существенной конкретизации с учетом исторических и социокультурных обстоятельств. Научно-исследовательская группа ИФ РАН "Рефлексивные процессы и управление" под руководством В.Е. Лепского в этой связи культивирует термин "сборка субъекта", предлагая свои составляющие современного субъекта, способного решать задачи модернизации российского общества [6-11]. Однако эта "гибридная форма субъективности", как считает Т.Г. Лешкевич, скорее, свидетельствует о бес-субъектности, предсубъектности или даже антисубъектности российской преобразовательной деятельности, и "проблема субъекта стратегического планирования остается не только без своего решения, но и вне своей постановки" [12, с. 14]. Продвинутые идеи о феномене субъектности могут скорее быть получены из понятия "субъект познания". Отслеживая его генезис, Т. Лешкевич справедливо отмечает, что современный субъект совмещает в себе субъект классической эпохи, устремленный на достижение объективного знания, живут в нем и субъект неклассической науки, "настроенный на учет созвездия возможностей и случайностей", и субъект постнеклассический как особый тип человека - "современного номада", децентрализованного, с флуктурирующей «многомерной, космополитичной идентичностью, клиповым сознанием, ситуативной этикой, склонного к полурелигиозности и ценностному плюрализму в сочетании с повышенным прагматизмом и специфической "технологически-компьютерной" ментальностью» [12, с. 19].
Если далее руководствоваться методологией постмодернистской философии, то не только экономика, но и весь современный мир со всеми своими сферами в познании и науке предстает как процесс замены реальности симулякрами. Именно на этом пути тотального перехода к символическому и эффективна, по мнению постмодернистов, эпистемология и гносеология. Значимые метаморфозы происходят с позиций постмодернистской познавательной культуры и с субъектом познания. Сегодня пишут о "завершении эпохи Личности", имея в виду конец времени, когда "индивид, овладевая законами природы, осознавал себя субъектом своей жизнедеятельности". Появляется "квазисубъект, точнее, агент", который, в отличие от субъекта-личности, "продолжая быть носителем интеллекта, не обладает самостью, креативностью..." [13, с. 46-47].
Концепция языкового субъекта, утверждающая, что становление субъекта происходит в языковой среде, которая и есть сама действительность, понимает становление субъект-ности как противостояние и противопоставление текстам своими текстами, собственной дискурсивной системы. Вышеуказанная трансформация объекта познания коренным образом изменила философские представления о субъекте познания, вплоть до заявления о его смерти, в методологическом плане указывающее на неприметное место автора в социокультурном пространстве гипертекста и смену одной конкретно-исторической модели субъекта другой. Субъективность, изначально предложенная и понятая для характеристики ограниченности человеческого познания, ныне для саморазвивающихся систем предстает как их человекоразмерность, которая направлена на удовлетворение интересов и потребностей людей. Тогда субъективное вкупе с объективным - неотъемлемая часть адекватности, и этот тезис вполне вписывается в пострукту-ралистские идеи о познавательном процессе.
Современные субъект-объектные отношения все больше опираются на так называемую симуляционную логику, которая выстраивается из норм и принципов сенсу-листических и субъективистких традиций познания - стремлений, желаний, восприятий, а то и грез, мечтаний и мистификаций, устраняющих разрыв между миром и человеком [14]. Нарушение классического субъект-объектного отношения, "удвояющего" мир, и, в частности, появление особого рода культурных продуктов - симулякров, для которых неприемлемы традиционные соотношения образа и прообраза, усложняют проблематику истины, особенно вопрос о критериях истины. Разрыв между миром и человеком устраняется не благодаря связующей роли практики, а слиянию с желанием - реальности, с возможностью - действительности, симулякра -с познающим. И здесь уже нет критериев -ни истины, ни заблуждения, ни объективного, ни субъективного и т.д.
Яркая демонстрация подобных новаций или затруднений эпистемологии представлена в радикальном конструктивизме [см.: 15-18, с. 295-325]. Одной из его особенностей является утрата различий между реальной и виртуальной действительностью, постмодернистское устранение перегородок между
действительностью и миром симулякров. Радикальный конструктивизм продолжил в гносеологии субъективистскую линию Канта и его последователей, включающих объект в субъект познания: есть только та действительность, которую сконструировали мы сами, и что познание есть активный процесс конструктивной деятельности субъекта. Субъект только тогда располагает знанием, когда он произвел его собственными операциями в когнитивном процессе. Знание как результат процесса познания не есть отражение в смысле открытия внешней действительности, а, скорее, описание или выражение ее конструкции. «Каждый, кто утверждает, что нечто допустимо называть "истинным" только в том случае, если оно соответствует некоей абсолютно независимой "объективной" действительности, неизбежно является метафизическим реалистом» [19], - считает один из создателей радикального конструктивизма Э. фон Глазерсфельд. Познание в радикальном конструктивизме, по его мнению, служит организации внутреннего мира субъекта, а не задачам описания объективной онтологической реальности.
Радикальность этого подхода состоит в том, что он учреждает понимание знания, которое хочет обходиться без онтологии (деф-ляционизм, как считают ныне эпистемологи) и тем самым без идеи репрезентации в классическом смысле. Этот подход для гуманитарного знания приветствуется, как считает Л. Микешина, и соответствующие термины, используемые Н.С. Автономовой - "текстовая объективация", "операциональная схематика" и наиболее значимое понятие "открытая структура" [20, с. 39] получили признание. Поскольку знание в радикальном конструктивизме есть конструктивно-понятийное образование, которое не должно вступать в конфликт с опытным миром, то эти конструкты согласуются не с онтологическим миром (в смысле репрезентации), они должны соответствовать только общей логике опыта. Э. фон Газерсфелд считает, что соотношение между жизнеспособными органическими структурами и окружающей средой по своей сути является таким же, как соотношение между отдельными когнитивными структурами и опытным миром мыслящего субъекта [19]. Но если эти понятийные образования, которые конструктивизм называет знанием, справедливы, то это означает, что это знание
помещается в опытном мире как в селекционном механизме и что из этого процесса обратной связи продуцируется подходящий путь обеспечения его выживания, соответственно, приспособления. На наш взгляд, корреспондентская теория истины здесь по существу неуместна, и радикальный конструктивизм, скорее, "обслуживается" концепцией когерентной истины.
Радикальный конструктивизм полагает, что научное познание в конечном счете должно служить практическим целям. Любая исследовательская деятельность в каждом случае должна доказывать свою полезность. Но в отношении научного познания основоположники радикального конструктивизма далеко не прямолинейны. Опираясь на модель Ж. Пиаже, Э. фон Глазерсфельд говорит о необходимости различения двух уровней. Во-первых, сенсомоторного уровня, который имеет дело с биологическим существованием. Его конечной целью является выживание, и поэтому здесь можно говорить о полезности. Второй уровень - рефлексивный, где речь идет не о полезности, а о равновесии. Здесь имеется в виду жизнеспособность концепций, понятий, теорий. Эта жизнеспособность должна пониматься только в структуре ментального, но в конечном счете также и чувственного равновесия. Таким образом, главным внутренним критерием для научного познания, по мнению Глазерсфельда, является равновесие, или, прибегая к известным понятиям, критерий "когерентной истинности" [21].
Разумеется, философия познания также отводит внутренним для субъекта способам, когерентным критериям, логике заметное место в становлении и обосновании знания. Но если речь идет об их критериальной функции, то даже методологические принципы эффективны только в установлении соответствия реальным денотатам какой-либо одной стороны содержания или формы истины. Вспомним декартову самоочевидность, лейбницеву непротиворечивость, кантовский формальный критерий и др. Будучи в этом плане ограниченными, не способными соразмерять богатое содержание истины со всей ему сопоставляемой частью объекта познания, методы и принципы даже в диалектической совокупности не выполняют функцию всеобъемлющего, объективного критерия. Логические средства познавательной деятельности,
принимаемые нередко за критерии истины, оказываются по своему содержанию методологическими принципами, а по функции и результату обеспечения объективного познания - критериями заблуждения [22]. Логическая непротиворечивость, принцип простоты, принцип красоты и даже законы диалектики или синергетики и т.п. при всей методологической состоятельности не обеспечивают достоверности знания - оставляют в стороне от гносеологической определенности чувственные параметры знания, его смысловую нагруженность и т.п. Разумеется, эта неполнота, недостаточность критериальных функций методологических принципов не умаляет их роли в познании, поскольку абсолютных критериев истины нет.
Подобным статусом неполноты грешит и практика - казалось бы, более эффективный критерий истины. Как показал К. Поппер [23], эксперимент и наблюдение оказываются критериями выявления заблуждений в научном познании, хотя они эффективны как средство установления осмысленности научных положений. Обнаружение смысла в положениях современной невероятно сложной науки -революционная задача научной и философской методологии. В то же время следует признать, что фальсификационизм умаляет роль практики в познании, сказывается не-гативистское отношение к конструктивной стороне ее функции как критерия истинности знания. Отталкиваясь от эссенциалистского толкования истины только как абсолютной истины, Поппер сводит содержание науки к истинам, опровергаемым в ходе их проверки, и тем самым упрощает гносеологическую роль практики и эксперимента, усматривая в ней только проверочную функцию - критерий заблуждения. Обладающие смыслом научные положения чаще всего являются относительными истинами, которые после экспериментального критерия превращаются в знания -практика здесь выполняет и конструктивную, созидательную функцию. Методологическая ошибка Поппера (при всем революционном эффекте фальсификационизма), на наш взгляд, в том, что он не признает истину как таковую с ее единством относительности и абсолютности, тем более - критерием практики в достижении знания путем ее преобразования.
В случае с радикальным конструктивизмом, как нам представляется, мы также имеем дело с одной из версий критериев
заблуждения. Хотя радикальный конструктивизм и отказывается от проблемы обоснования знания (в отличие от Поппера), да и сопоставлять его и не с чем, но, преследуя жизнеспособность теорий, вынужден признать необходимость хоть какого-то критерия. Он, как натурализованная форма теории познания, ожидает ответа на эпистемологические вопросы не от философии, не от рационализма, которого в нем с избытком, а от эмпирических наук (прежде всего от нейродисциплин). Но все же радикальный конструктивизм состоятелен тем, что он - очередная реакция на несостоятельность классической теории познания в череде различных версий натурализма (эволюционная, натурализованная, генетическая эпистемология) или социально-исторических реконструкций развития научного познания. И потому, соглашаясь с тем, что конструктивистская установка отказывает объекту познания "в онтологической реальности, полагая его искусственной конструкцией, созданной из ресурсов языка, культуры, норм и конвенций научного сообщества", что он предстает "как проекция культурно детерминированных схем познавательной деятельности" [18, с. 304-305], мы бы не спешили относить радикальный конструктивизм к бесперспективной ветви эпистемологических концеций. Н. Смирнова весьма категорична, когда упрекает радикальный конструктивизм в "забвении бытия", "релятивизации истины" Действительно, он "не чувствует границ между собственным опытом и реальностью как таковой", но в то же время радикальный конструктивизм "расширяет пространство возможного", "подчеркивает важность создания метареальности в процессе коммуникации" и "акцентирует вниманиена возможности постоянного и активного создания реальности и самого себя" [17, с. 394-395].
Анализ существующих толкований субъективности в ее искажающем суть субъект-объектного отношения варианте - радикальном конструктивизме - приводит нас к выводу о том, что радикальный конструктивизм решительно поддерживает общую линию современных социальных эпистемо-логий и обнажает вектор постмодернистской культуры на вышеуказанную тенденцию западного общества потребления. Это приводит к социальной демонстрации значения вещей, когда "политическая экономия" превращается "в трансэкономику спекуляции", в чистую
игру с изменчивыми и произвольными правилами, знаками и идеями - симулякрями, отражающими реальность искаженно, не имея отношения к ней, а то и вовсе маскируя отсутствие реальности. Тотальный переход эпистемологии и гносеологии к символическому не лишает понятие истины ее когнитивного содержания, если его рассмотреть не в рамках теории корреспонденции, а в конструктивистской, или символической, гносеологической модели, соответствующей новому историческому типу познавательной культуры - постмодернистской.
ЛИТЕРАТУРА
1. Степин В.Т. Теоретическое знание. М.: Прогресс-Традиция, 1999. 390 с.
2. Лешкевич Т.Г. Конфигурации поиска истины в параметрах постнеклассики" // Что есть истина? [Текст]: тезисы докладов Всероссийской научно-практической конференции (г. Махачкала, 6-7 сентября 2013 г.) / Под общ. ред. М.И. Билалова. Махачкала: Изд-во ДГУ, 2013. 332 с.
3. См.: Bilalov M.I. Socio-cultural conditionality of knowledge as specifics of cognitive culture // XXIII World Congress of Philosophy. Philosophy as Inquiry and Way of Life. Abstracts. Athens 04 August 2013. P. 71-72; Bilalov M.I. Ethnic Specification of Truth Interpretation // DIALOGUE AND UNIVERSALISM JOURNAL OF THE INTERNATIONAL SOCIETY FOR UNIVERSAL DIALOGUE. Vol. XXIV. № 3. P. 116-121.
4. Дьяков А.В. Философия пост-структурализма во Франции. Нью-Йорк: Северный Крест, 2008. 364 с. С. 279.
5. Можейко М.А. Машины желания // Постмодернизм. Энциклопедия / Сост. и науч. ред. А.А. Гри-цанов, М.А. Можейко. Минск: Интерпрессервис; Книжный Дом, 2001. 1040 с. С. 456.
6. Проблема сборки субъектов в постнеклассиче-ской науке. М.: Институт философии РАН, 2010. 272 с.
7. Рефлексивные процессы и управление. Сборник материалов IX Международного симпозиума (г. Москва, 17-18 октября 2013 г) / Отв. ред. В.Е. Лепский. М.: "Когито-Центр", 2013. 330 с.
8. Лепский В.Е. Философия и методология управления в контексте развития научной рациональности // XII Всероссийское совещание по проблемам управления (г. Москва, 16-19 июня 2014 г.). Труды. М.: Институт проблем управления им. В.А. Трапезникова РАН, 2014. С. 7785-7796.
9. Он же. Доминирующие этические установки в различных типах научной рациональности и их отражение в моделях В.А. Лефевра // Научно-техническое развитие и прикладная этика /
Отв. ред.: В.Г. Горохов, В.М. Розин. М.: Институт Философии РАН, 2014. 304 с. С. 181-200.
10. Он же. Становление субъектно-ориентирован-ного подхода в контексте развития представлений о научной рациональности // Наука и социальная картина мира. К 80-летию академика В.С. Степи-на / Под ред. В.И. Аршинова, И.Т. Касавина. М.: Альфа-М, 2014. С. 392-420.
11. Он же. На пути к управлению сферой образования как саморазвивающейся средой // Социология образования, 2014, № 10. С. 4-24.
12. Лешкевич Т.Г. Проблема субъектности и бессубъектное состояние России в контексте эконо-моцентричности современной эпохи // Научная мысль Кавказа. 2012, № 2. С. 12-20.
13. Кутырев В.А. Смотрите, кто пришел... О конце сознания и начале мышления // Эпистемология & философия науки. 2007. Т. 13. № 3. С. 43-53.
14. Билалов М.И. Субъективный характер познавательной деятельности и его влияние на гуманитарные технологии // Рефлексивные процессы и управление. М., 2013. С. 62-65.
15. Лекторский В.А. Эпистемология классическая и неклассическая. М.: Эдиториал УРСС, 2001. 256 с.
16. Касавин И.Т. Социальная эпистемология. Фундаментальные и прикладные проблемы. М.: Альфа-М, 2013. 560 с. С. 119-141.
17. Князева Е.Н. Понимание истины в эволюционной эпистемологии // Истина в науках и философии / Учр. РАН, Ин-т философии / Под ред.: И.Т. Касавина, Е.Н. Князевой, В.А. Лекторского. М.: Альфа-М, 2010. 496 с. С. 375-401.
18. Смирнова Н.М. Коммуникативно-смысловой подход к пониманию истины // Там же. С. 299-325.
19. Э. фон Глазерсфельд. Введение в радикальный конструктивизм. [Электронный ресурс]. URL: http://toptatarica.ru/palsh/rk.htm. (дата обрашения 02.12.15).
20. Микешина Л.А. Знание в современной культуре (материалы "круглого стола"). Вопросы философии. 2012. № 9. С. 31-40.
21. Билалов М.И. Критерий истины в радикальном конструктивизме // Навстречу XXIII Всемирному философскому конгрессу: философия как исследование и образ жизни: Программа и материалы докладов международной конференции / Под общ. ред. Э.А. Тайсиной. Казань: Казан. гос. энерг. ун-т, 2013. С. 98.
22. Он же. Многообразие форм существования истины и проблема ее интерпретации // Философские науки. 1991. № 12. С. 93-99.
23. См.: Поппер К. Эпистемология без познающего субъекта // К. Поппер. Логика и рост научного знания. М.: Прогресс, 1983.
REFERENCES
1. Stepin V.T. Teoreticheskoe znanie [Theoretical knowledge]. Moscow, Progress-Traditsia, 1999, 390 p.
2. Leshkevich T.G. Konfiguratsii poiska istiny v parametrakh postneklassiki [Configurations of verity search within the frame of post-none-classics]. In: Chto est istina?: Tezisy dokladov Vserossiyskoy nauchno-prakticheskoy conferentsii [Proc. All-Rus. Sci. Pract. Conf. (Makhachkala, September 6-7, 2013). Ed. by M.I. Bilalov. Makhachkala, Dagestan State Univ. Press, 2013, 332 p.
3. Bilalov M.I. Socialno-kulturnaya uslovnost' znaniya kak osobennost' cognitivnoy kultury [Socio-cultural conditionality of knowledge as specifics of cognitive culture]. In 23 Vsemirniy Kongress Filosofii. Filosofia kak issledovanie I obraz zhizni [Proc. 23th World Congr. of Philosophy. Philosophy as Inquiry and Way of Life]. Athens 04 August 2013, pp. 71-72; Bilalov M.I. Dialog I universalism Zhurnal mezhdunarodnogo soobshestva, 2014, vol. 24, no. 3, pp. 116-121.
4. Dyakov A.V. Filosofia post-strukturalisma vo Fran-tsii [Philosophy of post-structuralism in France]. NY, "SevernyKrest", 2008, 364 p., p. 279.
5. Mozheiko M.A. Mashiny zhelaniya [Machines of wishes]. In: Postmodernism [Postmodernism]. Encyclopedia. Ed. by A.A. Gritsanov, M.A. Mosheiko. Minsk, Interpressservise, 2001, 1040 p., p. 456.
6. Problema sborki sub 'ektov v postneklassicheskoy nauke [The problem of putting together the subjects of post-none-classic science]. Moscow, Institute of Philosophy, RAS, 2010, 272 p.
7. Refleksivnye protsessy I upravlenie [Reflexive processes and management]. In: Sbornik materialov IX mezhdunarodnogo simposiuma, [Proc 9th Int. Symp., Moscow, 17-18 October, 2013] Moscow, "Kogito-Tsentr", 2013, 330 p.
8. Lepskiy V.E. Filosofiya i metodologiya upravleniya v kontekste razvitiya nauchnoy ratsional'nosti [Philosophy and methods of management in the context of development of scientific rationalism]. In: 12 Vse-rossiyskoe Soveshchanie po problemam upravlenia VSPU [Proc. 12th All-Rus. Meeting VSPU, Moscow, June16-19, 2014]. Moscow, Institute of Control Sciences RAS, 2014, pp. 7785-7796.
9. Lepskiy V.E. Dominiruyushchie eticheskie ustanov-ki v razlichnykh tipakh nauchnoy ratsional'nosti i ikh otrazhenie v modelyakh V.A. Lefevra [Domineering ethic impulses in different types of scientific rationalism and the irreflectionin the models byV.A. Lefevre] In: Naucno-tekhnicheskoe razvitie i prikladnaya etika [Research and technological development and applied ethics]. Ed. by V.G. Gorokhov, V.M. Rozin. Moscow, RAS, 2014, pp. 181-200.
10. Lepskiy V.E. Stanopvlenie sub'ektno-orientirovan-nogo podkhoda v kontekste razvitiya predstavleniy o nauchnoy ratsional'nosti [Formation of subject-oriented approach in the context of ideas of scientific rationalism]. In: Nauka i sotsial'naya kartina mira [The science and social picture of the world]. Ed. by
V.I. Arshinov, I.T. Krasavin. Moscow, Alfa-М, 2014, pp. 392-420.
11. Lepskiy V.E. Sotsiologia obrazovania, 2014, no. 10, pp. 4-24.
12. Leshkevitch T.G. Naucnaa mysl' Kavkaza, 2012, no. 2, pp. 12-20.
13. Kutyrev V.A. Epistemologia i filosofianauki, 2007, vol. 13, no. 3, pp. 43-53.
14. Bilalov M.I. Sub'ektivnyy kharakter poznavatel'noy deyatel'nosti i ego vliyanie na gu-manitarnye tekhnologii [Subjective nature of cognitive activity and its impact on humanitarian technlologies]. In: Refleksivnye protsessy i upravlenie [Reflexive processes and control]. Moscow, 2013, pp. 62-65.
15. Lektorskiy V.A. Epistemologia klassicheskaya i neklassicheskaya [Epistemology classic and not classic]. Moscow, Editorial URSS, 2001, 256 p.
16. Kasavin I.T. Sotsial'naya epistemologiya. Fundamental 'nye i prikladnye problemy [Social Epistemology. Fundamental and applied problems]. Ed. by I.T. Krasavin. Moscow, Alfa-M, 2013, 560 p. [Chapter 7. Constructivism: planned programs and unsolved problems], pp. 119-141.
17. Knyazeva E.N. Ponimanie istiny v evolyutsionnoy epistemologii [Understanding the verity in evolutionary epistemology]. In: Istina v naukakh i filosofii [The truth in science and philosophy]. Ed. by I.T. Kasavin, E.N. Knyazeva, V.A. Lektorsky. Moscow, Alfa-М, 2010, 496 p., pp. 375-401.
18. Smirnova N.M. Kommunikativno-smyslovoy podkhod k ponimaniyu istiny [Communicative and meaningful approach to understanding of verity] In: Istina v naukakh i filosofii [The truth in science and philosophy]. Ed. by I.T. Kasavin, E.N. Knyazeva, V.A. Lektorsky. Moscow, Alfa-М, 2010, 496 p.
19. E. fon Glazersfeld. Vvedenie v radikal'nyy kon-struktivism [Introduction into radical constructivism], available at: http://toptatarica.ru/palsh/rk.htm. %2026 (accessed
02 December, 2015)
20. Mikeshina L.A. Voprosy filosofii, 2012, no. 9, pp. 31-40.
21. Bilalov M.I. Kriteriy istiny v radikal'nom kon-struktivizme [The criteria of verity in radical constructivism]. In: Navstrechu 23 Vsemirnomu filosof-skomu kongressu: filosofia kak issledovanie i obraz zhizni: Programma i materialy dokladov mezhdun-arodnoy konferentsii [Proc. Int. Sci. Conf.]. Ed. by E.A. Taisina. Kazan, Kazan State Univ. Press, 2013, p. 98
22. Bilalov M.I. Filosofskie nauki, 1991, no.12, pp. 93-99.
263. Popper K. Epistemologiya bez poznayushchego sub'ekta [Epistemology without cognitive subject]. In: Popper K. Logika i rost nauchnogo znaniya [Logic and growth of scientific knowledge]. Moscow, Progress, 1983.
13 января 2016 г.
