CC BY
73
УДК 821.111
Вестник СПбГУ. Сер. 9. 2010. Вып. 2
А. В. Дуклау
«ПУТЕШЕСТВИЕ» КАК ЖАНР АНГЛИЙСКОЙ ПОЭЗИИ XVII-XVIII вв.
Поэтический жанр «путешествие» возник в европейской литературе благодаря поездке, в которую Гораций отправился в обществе Мецената, Кокценя Нервы, Фонтеия Капитона, Вергилия, Вария и Плотия Тукки в 37 г. н. э. Путешествие из Рима в Брун-дизиум длиной в 39 римских миль (чуть меньше шестидесяти километров), занявшее две недели, описано Горацием в ста четырех строках знаменитой 5-й сатиры 1-й книги, ставшей жанровой моделью, пережившей смену культурных эпох, художественных направлений и литературных стилей, по-разному модифицировавшейся в их рамках, но сохранявшей определенные инвариантные черты. На протяжении столетий европейские поэты, начиная с описания плавания по реке Мозель латинским поэтом Авсонием (310-395 г. н.э.), создавая собственные стихотворные «отчеты» о проделанном пути, обращались к 5-й сатире как к образцу, с большей или меньшей тщательностью воспроизводя его композиционные, стилистические и содержательные характеристики в своих текстах.
Поэтическое описание поездки — это письмо, адресованное близкому другу, чье имя названо в подзаголовке, упоминается в тексте, или же таким другом поэт представляет своего потенциального читателя. Ведь только друга может заинтересовать рассказ о малозначительных событиях, имевших место во время поездки, ничем не замечательных селениях, странностях новых знакомых — все то частное, сиюминутное, мимолетное, повседневное, преходящее, из чего складывается неповторимый индивидуальный опыт. Стремясь быть неутомительным и забавным, автор, как правило, описывает происходившее с ним шутливо, а портреты встречных рисует в юмористических красках. Переход от одной темы к другой осуществляется незаметно, мысль перескакивает с предмета на предмет, подобно тому, как взгляд путешественника, едущего верхом, в карете, плывущего на корабле, невнимательно скользит по остающемуся позади пейзажу, изредка выхватывая какую-либо деталь. В обращении к другу-адресату звучит интимная задушевность, легкая грусть, которая обычно сопровождает вынужденную, пусть и кратковременную разлуку. В тексте стихотворения содержатся косвенные упоминания о событиях, обстоятельствах, людях, известных только автору и тому, кому предназначено письмо, что создает у читателя иллюзию невольно подслушанной чужой беседы.
В английской литературе XVII-XVIII вв. разработка жанра стихотворного путешествия оказалась частным проявлением мощной тенденции, пронизывающей всю английскую поэзию данного периода, — традиции создания поэтических подражаний произведениям Горация. «Имитации», или «подражания», — это литературный прием XVII-XVIII вв., в котором сконцентрировалось видение сути творчества этой эпохи. Он тесно связан с популярностью «августианского мифа», который определял собой культурное и политическое сознание английского общества, начиная с царствования Иакова I (1603-1625), хотя в основных своих чертах сформировался ранее — в последние годы царствования Елизаветы I. Этот миф включал в себя, с одной стороны, представление о периоде правления Октавиана Августа как о времени максимального могущества,
© А. В. Дуклау, 2010
экономического и культурного процветания Римской империи, литературные, скульптурные и архитектурные памятники которой рассматривались как воплощение идеала, к достижению которого стремилось английское искусство. C другой стороны, его важной составляющей было представление о том, что Британия, активно расширявшая свои владения, присоединявшая колониальные земли и таким образом превращавшаяся в многонациональную империю, могла, достигнув такой же славы, могущества, благополучия, культурного расцвета, что и Римская империя, сама стать Новым Римом и приобрести в современном мире то же значение, каким обладал Рим в мире древнем. Этот комплекс ожиданий вновь и вновь оживал с восхождением на трон каждого нового правителя. Х. Эрскин-Хилл отмечает, что имитация — это осуществление августианской культурной программы: воскрешение и освоение того, что вызывает восхищение в прошлом [4, р. XV]. Для английского поэта XVII—XVIII вв. Рим — это не конкретное государство, существование которого ограничено определенными хронологическими рамками, а идеал Империи, Август — идеал правителя, Гораций — идеал поэта, текст Горация — идеальный текст. Термин «идеальный» здесь имеет платоновское значение. «Подражание» в эстетике классицизма (который в Англии «никогда не вписывался в жесткую схему и отличался чертами, позволявшими ему легко вступать в синтез с другими литературными направлениями» [10, с. 149]) — это подражание идее.
В бытовом поведении англичан XVII-XVIII вв. представление об Англии как о Новом Риме проявлялось в воссоздании в игровой форме системы отношений, существовавших при Августе, и в усвоении римских ценностей. Прежде всего эта игра определила собой отношения между поэтами и их покровителями. В стихах данного периода создается образ поэта, чье место в социальной структуре общества сходно с тем, которое занимал в эпоху Августа поэт-римлянин (Гораций или Вергилий). Зачастую поэт вынужден выполнять некие служебные обязанности, а сочинительство оказывается занятием, которому он посвящает свой досуг. Читатели, на которых ориентируется поэт, — это дружеский кружок (подобный кружку Мецената), в центре которого стоит влиятельный вельможа, не чуждый изящной словесности. Неравенство в общественном положении между поэтом и покровителем отходит на второй план перед общими интересами и культом дружбы. Этот культ дружбы проявляется в обычае стихотворных посвящений поэтических сборников покровителям, обычае, также позаимствованном у римлян.
Среди стихотворных произведений Ричарда Корбета (1582-1635), священника (в конце жизни — епископа) англиканской церкви, поэта-метафизика и остроумца, есть два произведения, в название которых входит слово «Путешествие». Это «Путешествие во Францию» (Journey to France) и «Северное путешествие» (Iter Boreale). «Путешествие во Францию» достаточно далеко от горацианской жанровой модели стихотворного описания путешествия. Это беглое перечисление важнейших достопримечательностей Парижа (Сен-Дени, Нотр-Дам, Поле-Рояль, Новый Мост, Кладбище Невинных, Пале-Рояль, Бастилия, Университет) и злая сатира на Францию (главного военного противника) и католическую церковь (идеологического врага только что укрепившейся церкви англиканской). Стихотворение представляет собой поношение французских нравов (страна, откуда путешественники возвращаются с половиной носа), французского короля Людовика XIII (мальчишка, интересующийся только птицами, а не государственными делами), династии Габсбургов, к которой принадлежит королева (королевский дом, славящийся распутством), и католических святынь — фальшивок: гвоздя, при помощи которого был распят Христос, мощей, рубашки Богоматери:
No carpenter could by his trade
Gain so much coin as to have made
A gown of so rich stuff;
Yet they, poor souls, think for their credit,
That they believe old Joseph did it,
'Cause he deserved enough [2, р. 135].
Стихотворение «Северное путешествие» (Iter Boreale, 1621) является очевидным подражанием «Путешествию в Брундизиум», хотя оно и почти в пять раз длиннее. Это подробное описание путешествия по городам северной Англии, в которых четверка попутчиков (два из которых являются докторами богословия, а двое — студентами) осматривала места, связанные с событиями недавней истории. Путешествие начинается в Оксфорде 10 августа. Сначала путники направляются в Латтерворт, связанный с именем Уиклифа, и рассуждают о том, как несправедливо потомки обошлись с его прахом. Лестершир напоминает им о династии Плантагенетов. Они пытаются отыскать могилу Ричарда III, и, не обнаружив памятника на его могиле, задумываются о том, как преходяща мирская слава. На столь же печальные размышления автора наводит и вид могилы кардинала Томаса Уолси, также похороненного в Лестершире. Затем путники направляются в Ноттингем, где видят руины замка, затем в Ньюарк, где обнаруживают, что у них кончились деньги. Не имея возможности нанять лошадей или проводника, путники идут пешком через лес и теряют дорогу. Наступает ночь. Одному из странников приходит в голову, что они стали жертвами фей, и чтобы избавиться от чар, им необходимо надеть плащи изнанкой наружу. Не успевают они прибегнуть к этому старинному средству, как им на встречу попадается лесник, который выводит их к человеческому жилью. Они приходят в Босворт, где имела место знаменитая битва 22 августа 1485 г., в результате которой Генрих Тюдор стал королем Англии, и выслушивают вдохновенный рассказ об этом сражении. Затем через Ковентри направляются в Кенилворт, где осматривают заброшенный замок, который когда-то был резиденцией Роберта Дадли, фаворита королевы Елизаветы. Оттуда они направляются в Уорик, где посещают пещеру, в которой Гай, граф Уорик, герой английских баллад, жил в качестве отшельника. Переночевав в Уорикском замке, они отправляются в Банбари и прибывают туда в день святого Варфоломея, 24 августа, т. е. через две недели после начала путешествия. Там им приходится остановиться в церкви, превращенной в трактир: старинные гробы используются как ясли, а постояльцев селят в часовне. Оттуда путешественники направляются обратно в Оксфорд. Помимо пространного экскурса в историческое и фольклорное прошлое, «Iter Boreale» содержит подробный отчет о съеденном, выпитом, внешности и характере встреченных людей и удивительно живые описания природы.
The ground wee trood was meddow, fertile land, New trimm'd and levell'd by the mowers hand; Above it grew a roke, rude, steepe, and high, Which claimes a kind of reverence from the eye: Betwixt them both there glides a lively streame, Not loud, but swifte: Meandre was a theme Crooked and rough; but had the poetts seene Straight, even Trent, it had immortal bin. This side the open plaine admitts the sunne To half the river; there did silver runne: The othe half ran cloudes; where the curl'd wood
With his exalted head threaten'd the floude,
Here could I wish us ever passing by
And never past; Now Newarke is too nigh [3, р. 185].
Христианство наделило идею пути глубоким сакральным смыслом. Образ дороги стал неотделим от представления о жизненном пути христианина от рождения через соблазны и падения к могиле, Страшному Суду, Воскресению или Вечной гибели. Таким образом, мотив дороги приобретает аллегорическую двуплановость, закрепленную за ним христианской культурой.
Этот мотив пронизывает почти аллегорическое «Морское плавание из Тенби в Бристоль, начатое 5 сентября 1652 года» (A Sea-voyage from Tenby to Bristol, begun Sept. 5. 1652. sent from Bristol to Lucasia Sept. 8. 1652) Кэтрин Филипс. Пятидесятивосьмистрочное описание путешествия написано героическим куплетом и обращено к подруге, названной именем Lucasia. Ее подлинным именем было имя Анна Оуэн (Anna Owen), и она входила в кружок, называвшийся Society of Friendship, центром которого являлась Кэтрин Филипс (поэтический псевдоним — Orinda), создавшая его в своем имении в Уэльсе. Участницы кружка называли друг друга «античными» именами, боготворили стихи своей председательницы, в которой видели новую Сафо, которая являлась идеалом женщины-поэта. В XVII в. игровое поведение служило средством проживания и оживления духовного опыта предыдущих эпох, однако, возрождая формы поведения и восприятия жизни, свойственные прошлому, Новое Время наполняло их зачастую совершенно другим содержанием. Культ Дружбы, распространенный в XVII в., который столь ярко проявлялся в стихах Кэтрин Филипс, находил свои истоки в античности; в то же время для Кэтрин Филипс была исключительно важна мистическая и философская интерпретация этого чувства, она также наполняла его глубоким христианским смыслом. Т. Дюприст, один из исследователей творчества Кэтрин Филипс, пишет: «Она глубоко верит, что Дружба является одной из важнейших добродетелей Древних, и в то же время божьим благословением. Для нее Дружба — это ключевая метафора, описывающая отношение Бога к сотворенному миру, к человечеству, метафорическое обозначение близости Бога и живая суть трепетной и нежной привязанности к Богу и другим. Для Филипс Бог есть Чудо из Чудес, а Воплощение есть акт Дружбы» [5, р. 22]. Религиозные вопросы всегда занимали в сознании Филипс исключительно важное место. Окружающий мир она читала как книгу, в которой аллегорическим языком изложены истины Священного Писания. В описании плавания из Тенби в Бристоль практически нет конкретных бытовых деталей, способных своим нагромождением заслонить второй, подлинный план, истинную сущность вещей. Исключением является сатирический портрет «остроумца», воображающего, что он знает итальянский. В трехдневном плавании Филипс видит аллегорию жизненного пути, исполненного превратностей и невзгод. Утлое судно, целиком зависящее от причуд стихии, оказалось способным доставить пассажиров на берег, благодаря Дружбе, хранившей его от крушения.
In short, the Heav'ns must needs propitious be, Because Lucasia was concern'd in me [6, р. 269].
Чарльз Коттон (1530-1687), описавший в стихах часть своего путешествия в Ирландию (1674), воспользовался в названии стихотворения словом «Плавание» (A voyage to Ireland in Burlesque), хотя в нем идет речь исключительно о его сухопутной части — из Бересфорд-Холла до портового городка, откуда в Ирландию можно отправиться морем. Эти уморительно смешные стихи написаны шестисложными куплетами — размером народной баллады.
Бурлескное описание трехдневного путешествия является весьма пространным. Каждому дню посвящена отдельная глава — «песня». В начале стихотворения автор сетует, что если в молодости он, движимый простым любопытством, был готов отправиться за тридевять земель, чтобы поглазеть на какую-нибудь архитектурную или природную диковинку, то теперь, по достижении сорока лет, он способен подвергнуть себя превратностям дальнего странствия только под действием весомой причины, о которой, к разочарованию любопытного читателя, он умалчивает. Юмористический эффект возникает за счет того, с какой гомеровской эпической тщательностью автор описывает свои поступки и разговоры окружающих людей, сатирически изображает встречных и не щадит самого себя. За комизмом, который лежит на поверхности, скрывается пуританский морализм. Стихотворение начинается с аллегорического истолкования жизни как путешествия.
The lives of the frail men are compar'd by the sages,
Or unto short journeis, or pilgrimages,
As men to their inns do come sooner or later,
That is, to their ends; (to be plain in my matter:)
From whence, when one dead is, it currently follows,
He has run his race; though his goal be the gallows [8, р. 220].
В эпитете «frail» (слабый, морально неустойчивый, легко подающийся соблазнам), употребленном автором по отношению к любому представителю рода людского, сосредоточена квинтэссенция понимания им сути человеческой природы. Путем скрупулезного самонаблюдения поэт (кстати, переводчик «Опытов» Монтеня на английский язык) доказывает правомерность его использования. Повествователь тщательнейшим образом фиксирует свое внимание и внимание читателя на непостоянстве своих желаний и устремлений, зависимости духовных помыслов от желаний тела, как будто душа, уже обретя свободу, с насмешливым недоумением наблюдает за жизнью плоти. За три с половиной описанных дня повествователь предается различным смертным грехам: обжорству, пьянству, прелюбодеянию; заболевает, благополучно исцеляется, решает вознести хвалу Господу и покаяться в церкви, но наконец, с трудом преодолев свою лень и заставив себя прийти в собор, забывает о цели своего прихода, заслушавшись музыкой и засмотревшись на молящихся.
Поэт добросовестнейшим образом перечисляет предметы вещного мира, промелькнувшие перед его взором, что сближает его с эстетикой поэтов-метафизиков. Называемые одна за другой видимые вещи создают ощущение непрерывного движения:
I went into th' kitchen, where victuals I saw,
Both beef , veal, and mutton, but all on't was raw;
And some on't alive, but it soon went to slaughter,
For four chickens were slain by my dame and her daughter;
Of which to saint Win. ere my vows I had paid,
They said I should find a rare fricasee made:
I thank'd them, and straight to the well did repair,
Where some I found cursing, and others at pray'r;
Some dressing, some stripping, some out and some in,
Some naked, where botches and boils might be seen... [8, р. 235-236]
В еще одном стихотворном «путешествии» Коттона — «Путешествии в Пик» (A Journey to Peak), адресованном Сэру Астону Кокейну, внимание автора сосредоточено не на описании дороги, а на юмористическом гиперболическом противопоставлении места, которое он покинул, родному дому в Пике, куда он вынужден вернуться.
В стихотворении реализован мотив изгнания из рая, где блаженствуют праведники и где царят вечная весна и жизнь, в зиму, холод и смерть, которые служат наказанием для грешников.
Sir, coming home into the frozen clime,
Crown cold, and almost senseless, as my rhyme,
I found that winte'r bold impetuous rage
Prevented time and antedated age. ..
... My flesh was marble, so that, as I went,
I did appear a walking monument...
... My mistress looking back, to bid good night,
Was matamorphos'd like the Sodomite...
... These are strange stories, Sir, to you who sweat
Under the warm Sun's comfortable heat;
Whose happy seat at Pooley far outrides
The fables pleasures of blest Paradise [9, р. 747].
«Даун-Холл, баллада на мотив баллады о короле Джоне и архиепископе Кентербе-рийском» (Down-Hall: A Ballad, to the tune of king John and the Abbot of Canterbury, 1721) Мэтью Прайора (1664-1721) написана тем же размером, что и «Плавание в Ирландию» Чарльза Коттона. В ирои-комической манере баллада повествует о том, как два славных рыцаря Мэт и Джон (поэт и торговец недвижимостью Джон Марлей) отправляются в странствие на поиски некоего замка под названием Даун-Холл, где Мэт, столь долго мечтавший о жизни в уединении, вдали от городской суеты, надеется провести остатки своих дней.
I sing not old Jason, who travell'd through Greece, To kiss the fair maids, and possess the rich Fleece; Nor thing I Aeneas, who, led by his mother, Got rid of one wife, and went far for another Derry down, down, hey derry down. Nor him who through Asia and Europe did roam, Ulysses by name, who ne'r cried to go home, But rather desir'd to see cites and men,
That return to his farms, and converse with old Pen [7, р. 235].
В этом стихотворном путешествии важно направление движения: из города — за город, от придворных интриг — к частному существованию, спокойной, неторопливой жизни вдали от страстей и тревог. «Даун-Холл» продолжает собой традицию поэзии «загородного поместья», ставшей в XVIII в. поэзией «сельского дома». Так отразились в поэзии социальные изменения, произошедшие в английском обществе. Возникновение этой темы в английской литературе связано с культурным мифом о сабинской ферме Горация как месте, где занятый нетяжелым повседневным трудом, предаваясь простым радостям, не возмущающим спокойствия духа, поэт пребывает в том состоянии свободы от волнений и суеты, которое позволяет достичь вершин вдохновения. Комически подробно в стихотворении описывается коляска, в которой герои совершают путешествие, постоялый двор, длительные поиски Даун-Холла, который оказывается скверным тесным домишкой, а не воображаемой Мэтом роскошной усадьбой. Метафора дороги как жизненного пути в этом произведении сохраняет свою актуальность, хотя и теряет сакральную метафизическую напряженность, поворачиваясь к читателю своей более привычной, бытовой стороной. Мэт возвращается в те места, которые когда-то покинул, в собственное прошлое, узнавая о забавных и печальных переменах,
произошедших в жизни старых знакомых, о которых ему рассказывает хозяин придорожной гостиницы. Баллада проникнута ощущением наслаждения минутами бытия и предчувствием скорой смерти.
«Послание II достопочтенному графу Бэрлингтону. Путешествие в Экзитер» (1715) Джона Гэя (1685-1732) — это попытка соединить традиции городской и сельской пасторали, в нем описывается дорога из Лондона до поместья графа. Традиционно город — это локус не пасторали, а сатиры, поэтому в коротком описании запруженных повозками по будням улиц Лондона и пыльного Брентфорда (ныне района Западного Лондона, а в XVIII в. —ближнего пригорода) звучат язвительные интонации. Сельская Англия описана со значительно большей нежностью, восхищением и любовью, хотя автор иронически подмечает отличие видов, открывшихся его взору, от пасторальной Аркадии:
Next morn, twelve miles led o'er th' unbounded plain,
Where the cloak'd shepherd guides his fleecy train.
No leafy bowers a noon-day shelter lend,
Nor from the chilly dews at night defend:
With wonderous art, he counts the straggling flock,
And by the Sun informs you what's o'clock.
How are the shepherds fall'n from ancient days!
No Amaryllis chants alternate lays!
From her no listening Echos learn to sing,
Nor with his reed the jocund valleys ring [9, р. 468].
В послании для автора важна исключительная топографическая точность описания, добросовестнейшее перечисление названий населенных пунктов, предельно конкретные, как в газете, упоминания эпизодов избирательных компаний и в то же время — то, что сразу ощущается читателем, — шекспировская «английскость» всего увиденного: «веселая зеленая Англия», встречные: толстяк, пьяница, весельчак и говорун — вылитый Фальстаф, проказливые кумушки, притворяющиеся скромницами. По мере приближения к цели путешествия патриотические ноты усиливаются, и послание переходит в хвалу окрестностям Экзитера, столь восторженную, что автор вынужден прервать послание, чтобы не вызвать зависть других земель Англии.
В величественных героических куплетах «Письма из Италии», адресованных достопочтенному Чарльзу, лорду Галифаксу, 1701 г., Джозефа Аддисона (A letter from Italy, to the Right Honorable Charles Lord Halifax), нет ничего бытового, частного, сиюминутного. Разворачивающиеся перед читателем пейзажи Италии — это живые строки эклог Вергилия и од Горация.
For wheresoe'er I turn my ravish'd eyes,
Gay gilded scenes and shining prospects rise,
Poetic fields encompass me around,
And still I seem to tread on classic ground;
For here so the muse so oft her harp has strung,
That not a mountain rears its head unsung,
Renown'd in verse each shady thicket grows,
Ans ev'ry stream in heavenly numbers flows [1, р. 36].
Описание итальянских пейзажей, воспетых в бессмертных стихах, сменяется темой упадка рукотворных памятников — темой гибели Рима и его нового рождения на берегах Альбиона, пусть и не похожих на счастливую итальянскую Аркадию, но процветающих под властью нового Августа — Вильгельма III, прославлению величия которого
посвящает свою лиру поэт, подражая в последней части письма «Юбилейному гимну» Горация.
Стихотворное описание путешествия, возникнув в Древнем Риме, возродилось в Англии в ходе творческого освоения античного наследия и приобрело особую популярность в раннепросветительскую эпоху. Сохраняя свои основные жанровые признаки, оно модифицировалось под воздействием господствующих в литературе тенденций, впитывая в себя то барочный аллегоризм и метафизичность, то внимание к смене эмоциональных состояний, настроений, поэтически воспринимаемому быту, свойственное литературе рококо, при этом приобретая классицистические благопристойность, изящество, правильность, строгость стиля.
Литература
1. Addison J. The works of the Right Honorable Joseph Addison. London, 1811.
2. Campbell Th. Specimens of the British Poets. London, 1819: In 7 vols. Vol. III.
3. Corbet R. The Poems of Richard Corbet. London, 1807.
4. Erskin-Hill H. The Augustan Idea in English Literature. London, 1983.
5. Philips K. Poems. 1667. Reprint. New York, 1992.
6. Philips K. The collected works of Katherine Philips, the matchless Orinda. Stump Cross Books, 1990.
7. Prior M. The Poetical works of Matthew Prior. With a life by rev. J. Mitford. Vol. 1-2. Boston, 1875. Vol. II.
8. The Works of the British Poets. Philadelphia. 1819.
9. The Works of the English Poets, from Chaucer to Cowper. London, 1810.
10. Лекции по истории эстетики: В 4 кн. Кн. 1 / под ред. М. С. Кагана. Л., 1973.
Статья поступила в редакцию 5 апреля 2010 г.
