CC BY
65
одним из характерных примеров и является проанализированный нами перевод Чюминой теннисоновской «Смерти Артура».
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Об О.Н.Чюминой//Товарищ. 1907. № 396. С. 4.
2. The Poetical Works of Alfred Tennyson. Leipzig, 1860. Vol. IV. P. 3. Далее ссылки на это издание даются в тексте статьи в скобках (указывается страница).
3. Чюмина О.Н. В канун Рождества (перевод с английского) // Нива. 1891. № 51. С. 1126. Далее ссылки на это издание даются в тексте статьи в скобках (указывается страница).
4. Чюмина О.Н. «С дней первых юности, когда на крыльях грезы...». «Бывают дни, когда расправив крылья.». «За беседою шумно-веселой.» (На мотив Теннисона) // Вестник Европы. 1892. № 8. С. 793.
5. Там же.
ALFRED TENNYSON'S "MORTE D'ARTHUR" IN O.N. CHUMINA'S INTERPRETATION
V.K. Chernin, D.N. Zhatkin
The article presents O.N.Chumina's interpretation of the poem by the English poet of the "Victorian epoch" Alfred Tennyson "Morte d'Arthur" (1833-1834, published in 1842), which with some changes became later the final part of "The Idylls of the King" (published in 1856 -1885). The authors note Chumina's desire to preserve fully the atmosphere of Tennyson's poem, to transfer not only the plot, but also emotional variations.
Keywords: English Romanticism, literary translation, literary tradition, reminiscence.
© 2009
М.Б. Феклин
«ПУСТЫЕ ГОДЫ» ПЕРЕВОДЧИЦЫ КОНСТАНС ГАРНЕТТ
Статья посвящена итальянским воспоминаниям и мотивам жизни и работы Генри Джеймса (1843-1916) и его старшего современника и друга И.С. Тургенева. Кроме Венеции (город "увядшей славы") образы Италии и ее культуры нашли своё отражение в рассказах этих двух романистов. Рассмотрение итальянских тем еще раз позволяет, показать общие текстовые и тематические модели в работах этих уникальных авторов.
Ключевые слова: литературный перевод, Констанс Гарнетт.
Жизнь и творчество известной английской переводчицы Констанс Гарнетт (1862—1946) в значительной степени способствовали знакомству англичан с русской классической литературой XIX века и формированию образа России на Западе.
Отношение Констанс Гарнетт к русским людям и русскому национальному характеру, даже к своему кумиру Сергею Степняку (настоящее имя Сергей Михайлович Кравчинский, 1851—1895) было окрашено противоречивостью. В этом отношении сочетались уважение к порядочности, гордости и мужеству с представлением о том, что в конечном итоге все русские отличаются капризностью и непредсказуемостью поведения.
И все же Гарнетты очень часто оказывались в роли гостеприимных хозяев русских политических эмигрантов (Степняк, Волховский, Кропоткин), а также литераторов и переводчиков (Котельянский, Венгерова). Переводы Констанс Гарнетт и литературная критика Эдварда Гарнетта, который постоянно подчеркивал достоинства современной русской литературы, во многом определили дальнейшее развитие английской литературной традиции.
В общей сложности переводы Гарнетт с русского составили 71 том. В них вошли произведения Гончарова, Тургенева, Толстого, Достоевского, Чехова, Гоголя и других русских авторов. В 1930-х годах с переводом трех пьес Тургенева («Месяц в деревне», «Завтрак у предводителя», «Провинциалка») Констанс Гарнетт сочла свою переводческую и просветительскую миссию выполненной, однако она продолжала внимательно следить за работой своего сына Дэвида, а также других писателей, в творчестве которых «русская тема» играла значительную роль.
Интерес к России, ее культуре и политике никогда не покидал Гарнетт. Она не сожалела о крахе старого режима, но жестокости нового пугали ее. В ее жизни вновь появляются посланцы России. Она сближается с теми, кто соответствовал идеалам, воспетым русским классиками XIX века (Татьяна Чернавина, Натали Даддингтон-Эртель).
В 1928 году в письме своему сыну Дэвиду Констанс Гарнетт заявила, что прекращает переводческую деятельность и принимается за мемуары, однако гораздо позднее, в ноябре 1946 года Джордж Барнс, директор третьего канала («программы») радио Би-Би-Си обратился к Констанс с просьбой принять участие в целой серии программ, посвященных проблемам перевода, и она с готовностью согласилась, правда судьба распорядилась иначе, и ей было не суждено дожить до воплощения еще одного большого переводческого проекта1. Таким образом «пустых лет», хотя она и ожидала их, Констанс пережить не довелось.
С 1896 года Гарнетты жили в уединенном доме («Сеарн» — просека) на границе графств Кент и Суррей. Даже история выбора места для дома и его строительства еще раз свидетельствуют о бунтарском характере Гарнеттов, которые просто не могли представить себя частью добропорядочного викторианского общества.
К лету 1914 года там появился и флигель, куда переместили целую коллекцию книг и материалов о России. Эдвард называл его «уголком Достоевского». Вместе с тем рядом с Констанс оставалось все меньше проверенных временем русских друзей. В 1895 году уходит из жизни Сергей Степняк, а в августе 1914 — Феликс Волховский.
С началом Первой мировой войны, хорошо зная русские реалии, Гарнетт оказалась одной из немногих, кто со всей серьезностью подошел к возможным трудностям военного времени и стал запасаться продуктами питания. В «Сеар-не» занялись выращиванием картофеля.
Вместе с тем война приостановила или вовсе оборвала выход многих изданий, таких как the New Weekly, где регулярно появлялись критические статьи Эдварда Гарнетта и переводы Констанс (три рассказа Чехова). Издатели Даку-орт (сводный брат Вирджинии Вульф) и Хайнеманн с огромными трудностями продолжали выпуск собрания сочинений Достоевского и Чехова в переводе Гарнетт. В это же время Мейнард Кейнз просит ее перевести роман «Ключи к счастью» (The Keys of Happiness) Анастасии Вербицкой, но она отказалась, поскольку и так уже была слишком загружена работой.
В 1915 году дело пацифиста Дэвида Гарнетта рассматривает один из многих провинциальных трибуналов, его защитник Эдриан Стивен среди прочего упоминает на процессе о том, что Дэвид вместе с матерью всю жизнь разделял взгляды пацифистов и даже встречался в России с Толстым. Но этот факт биографии не произвел ожидаемого впечатления на местных обывателей, и Дэвид был вынужден заняться общественно полезным трудом при посредничестве Вирджинии Вульф.
Дэвид сам немного знал русский. Он даже пытался помогать Констанс с переводами произведений Достоевского, однако реальная помощь оказалась выше его возможностей.
В 1917 году в России разразилась революция, которую Констанс встретила восторженно, но ее события разделили семью Гарнетт, отдалили Констанс и Эдварда от старого друга семьи Натали Даддингтон. Внешней причиной послужила статья, которая была напечатана в журнале the Atlantic Monthly и принадлежала Натали Даддингтон, но была помещена там только в связи с занятостью Констанс и в ответ на просьбу редакции прокомментировать события в России.
Констанс очень волновал тот факт, что большевики и их политика дискредитировали само понятие международного социализма, которое было так дорого переводчице. Она боялась, что хаос, воцарившийся в России после революции (о нем она могла судить только по рассказам Натали Даддингтон-Эртель), закончится, как это уже не раз бывало в истории, обычной реакцией, террором и восстановлением монархии.
Однако Гарнетты, как всегда, стремились принять личное участие в событиях, особенно если это было связано с Россией. Так, Дэвид усиленно занялся русским не только для того, чтобы попытаться переводить Достоевского, но и чтобы отправиться в Россию, а точнее в Самарскую губернию, с миссией английских квакеров. Он принял самое деятельное участие в создании правдивого образа новой российской власти в британской прессе, в которой появлялись, например, сообщения о полном разрушении Кремля и т.д.
В ноябре 1918 года Первая мировая война закончилась, но вскоре английские войска оказались на севере России, что вызвало негодование Констанс. Горькая ирония английского военного вмешательства для Констанс состояла еще и в том, что старый друг Сергея Степняка Николай Чайковский оказался частью официального прикрытия интервенции. Констанс тяжело переживала
поражение февральской революции, всегда выступала против решения любых идеологических противоречий с помощью внешней агрессии против Советского Союза и почему-то сохранила необъяснимые и несколько наивные симпатии к Ленину ("poor Lenin")2.
С 1914 по 1918 годы в переводах Констанс Гарнетт было опубликовано семь объемистых томов произведений Достоевского, слава которого в Англии непрерывно росла3. Сама война, разразившаяся сразу после выхода в свет перевода романа «Братья Карамазовы», в период напряженных исканий представителей самых различных эстетических направлений доводила увлечение Достоевским до истерии.
С началом войны своеобразный «культ» неожиданно открытой для Англии русской культуры, по крайней мере, однажды приобрел форму открытого обращения английских литераторов с письмом к своим русским собратьям по перу, хотя тон письма показался Констанс излишне эмоциональным. Тем не менее его подписали Арнолльд Беннетт, Голсуорси, Генри Джеймс, Гарди, Д.Г. Уэллс и многие другие. В нем русская культура называется еще одним домом цивилизации, который долгое время скрывался под покровом необычных одежд4.
В период работы над произведениями Достоевского у Констанс снова возникли чисто физические трудности — у нее резко усилилась прогрессирующая близорукость, которой она страдала всю жизнь. В письмах Дэвида Гарнетта можно найти много упоминаний об этом. Констанс решила сосредоточить все внимание на редактуре перевода, памятуя о традиционной невнимательности и равнодушии английских редакторов и корректоров.
В последние годы войны Констанс Гарнетт удалось найти издателя для собрания сочинений Чехова в ее переводе. Это произошло почти случайно и при довольно комичных обстоятельствах5. Контракт с издательством Чатто сделал финансовое положение Констанс более надежным. Она впервые приобретала права на издание своих переводов в Америке. До этого издатель Гарнетт Хайне-манн не платил ей за это ни пенни. Гарнетт настояла на издании Чехова в карманном железнодорожном формате «краун», как ранее до этого собрания любимого ею Тургенева.
Однако появление переводов Чехова осталось почти незамеченным критикой да и читателями. Журналы военного времени были лишь тенями довоенных, не хватало бумаги, а имевшаяся отличалась не только низким качеством и хрупкостью, но и характерным серым цветом. Помимо собрания пьес и рассказов русского писателя Констанс по договору с издательством перевела избранные письма и должна была написать краткую биографию Чехова, основываясь на мемуарах Михаила Чехова.
В истории написания мемуаров проявилась одна характерная черта Гарнетт — она никогда не могла заставить себя писать о русской литературе. Вот и на этот раз она поручила большую часть работы над биографией сыну Дэвиду. После окончания войны Дэвид быстро начал превращаться в настоящего писателя, вначале выступая под псевдонимом и используя, по его выражению, все известные ему «клише». Однако Констанс не могла не ощутить «молодой энергии и свежести», которыми он наполнял любой текст6.
С пьесами Чехова дело обстояло сложнее. Они уже шли на английской сце-
не. Так, в 1911 и 1920 году в лондонском театре Олдвич и театре Сент-Мартин прошло несколько представлений «Вишневого сада» в постановке мадам Донне. Она хорошо знала русскую театральную школу и традиции Московского художественного театра, но ей пришлось адаптировать неудачный перевод Мэрион Фелл. К тому же, вся ее труппа состояла из английских актеров со слишком ярко выраженными чертами национального характера. В августе 1920 года в журнале the New Statesman Вирджиния Вульф также отмечает, что все актеры казались ей хорошо знающими свое ремесло англичанами, чувствующими себя очень неловко в непонятной культурной среде и все же стремящимися с достоинством выйти из нелепого положения. Пьесам Чехова еще только предстояло пройти долгий путь к сердцу английского зрителя, хотя некоторые (отзыв приписывается Кэтрин Мэнсфилд) и считали, что Чехова так же хорошо знают в Англии, как и Шекспира.
Вскоре еще один литературный критик Джон Миддлтон Марри дал высокую оценку переводам Констанс Гарнетт. В отзывах на выход одиннадцатого и двенадцатого томов рассказов и повестей русского писателя он даже сравнивает переводы Гарнетт с переводами пьес Шекспира, выполненными когда-то Шлегелем.
Именно Гарнетт суждено было выиграть своеобразную гонку переводчиков, вводивших Чехова в английский литературный обиход. В этой гонке принимал участие, например, С.С. Котельянский, давний друг Д.Г. Лоуренса, Вирджинии Вульф и многих членов группы Блумсбери. Но он использовал свой подход к переводу, перелагая русский текст на свой не вполне идиоматичный английский, а затем уже полагался на стилистическое чутье Лоуренса и Вульф. Однако к 1922 году преимущество переводов Констанс Гарнетт стало очевидным для всех серьезных критиков.
Однако нельзя сказать, что переводы Гарнетт вообще никогда не подвергались критике. Так, в 1963 году исследователь творчества Чехова Августа Тоуви обнаружила в переводе повести «Степь» несколько оплошностей («черепок» вместо нужного «череп», и несколько других), но далее она признает за Гарнетт первенство в переводах русской классической литературы. При этом следует признать, что переводческая репутация Гарнетт пережила наибольший кризис в 1960-1970-е годы, когда стиль ее переводов иногда назвали «трескотней викторианской гремучей змеи». Оставим также на совести Набокова его резкую критику творчества Гарнетт.
С тех пор появились переводы Рональда Хингли, Патрика Майлза, Харви Питчера. Некоторые из них считали диалоги в ее переводе с русского несколько искусственными, но, как отмечал Рональд Хингли (автор перевода девятитомного собрания сочинений Чехова) в беседах с автором этих строк, он никогда не обращался к каким-либо иным переводам, а в сомнительных случаях всегда находил удачные варианты в текстах Гарнетт, которые точно соответствовали духу чеховской эпохи в Англии.
Когда в 1933 году под редакцией Эдварда Гарнета в издательстве Кейпа вышла антология из 53 рассказов 24 английских писателей, Джон Голсуорси отметил в своей статье в ноябрьском номере the English Review, что «Чехов стал самым сильным магнитом для молодых английских писателей». Весьма значи-
тельную роль в этом сыграли компактные зеленые томики переводов Констанс Гарнетт.
Но самым решительным поступком Гарнетт в поздний период ее жизни и творчества стало политическое завещание, которое также непосредственно связано со всей предыдущей деятельностью переводчицы. Связано оно и с общественно-политической обстановкой в России'.
Поводом для написания завещания послужил выход в свет (в переводе на английский язык) очерков Татьяны Чернавиной Escape from the Soviets («Побег из совдепии», 1933). Вскоре после публикации очерков Леонард Вульф поместил в журнале the New Statesman статью о книге Аллана Монкхауса, английского инженера, процесс над которым состоялся в России в апреле того же года. В статье Вульф помимо прочего заявляет, что он верит только тем материалам и отзывам о России, когда нечто комплиментарное о существующем режиме выходит из-под пера враждебно настроенного критика или когда осуждение о политике новых российских властей высказывает доброжелательно настроенный критик. И те, и другие критики в тот период пребывали либо в состоянии растерянности, либо страха.
В своем завещании Констанс Гарнетт впервые так открыто встает на одну позицию с блумсберитом Леонардом Вульфом, о котором она знала в основном только по рассказам сына Дэвида. Она не скрывает, что является противником того, что происходит в России и боится распространения подобного «коммунизма», хотя никогда не считала себя враждебно настроенным критиком, поскольку на протяжении последних сорока лет у нее было много русских друзей, а большинство из них активно боролись со старым режимом.
Изменение ее отношения к последней революции 1917 года происходило постепенно. Гарнетт, по ее же словам, всегда руководствовалась принципом: «кто никогда не меняет своего мнения, любит себя больше, чем истину». Гар-нетт одной из первой сравнивает порядки в Советской России с порядками в нацистской Германии. При этом главным критерием для Констанс Гарнетт видится соблюдение прав простых русских людей, их счастье и благополучие. Она пытается доказать не только Леонарду Вульфу (ему собственно и было адресовано письмо), но и многим другим англичанам, что успехи в построении современной экономики не должны заслонять духовное опустошение и извращение интеллектуального развития, которые неизменно сопровождают проявления деспотизма государства (the communism of the Mongols). Она боялась превращения новой идеологии в религию фанатиков, которые с презрением относятся к культурным достижениям прошлого.
Констанс Гарнетт сохранила такое отношение к новому режиму в России до конца жизни. Отметим однако, что письмо Гарнетт не было опубликовано в журнале the New Statesman в силу целого ряда причин, основной из которых стало все более значительное различие между материалами передовиц (front pages) — их характер определял главный редактор и идеолог журнала Кингсли Мартин (кстати, вместе с Леонардом Вульфом) — и более взвешенными и объективными статьями, благоразумно помещенными на последних страницах (back pages). Гарнетт же всегда выступала за право свободно высказывать свое мнение по любым волнующим ее вопросам.
В связи с этим показателен один небольшой, но яркий эпизод. Когда в конце ее жизни новый викарий прихода, в котором находился дом Гарнеттов «Се-арн», пригласил переводчицу для участия в богословской дискуссии по поводу трактовки избранных мест из Евангелия, она ответила с присущей ей прямотой и иронией профессионального переводчика в том смысле, что Евангелие было написано когда-то невежественными людьми на арамейском, а два века спустя было переведено на плохой греческий и поэтому не может служить предметом для сколько-нибудь серьезных размышлений. Вместе с тем Гарнетт всегда с большим уважением относилась к христианской этике и высоким идеалам Нагорной проповеди. Позиция переводчицы Констанс Гарнетт в целом отличалась смелостью выражения собственной точки зрения и уважением к мнению других одновременно. Ее пример приобретает совершенно особое значение в наше время.
Прошло уже 20 лет с тех пор, как иранский религиозный лидер аятолла Хо-мейни объявил смертный приговор английскому писателю Салману Рушди за якобы нанесенное им оскорбление исламу, сделанное в романе «Сатанинские стихи» (The Satanic Verses, 1988). Последствиями этого шага стали и сожжения книг писателя, и покушения, и даже убийства, а в целом под удар попала свобода самовыражения в многокультурном обществе.
Все началось в день св Валентина 14 февраля 1989 года, когда большая группа выдающихся англоязычных писателей Мартин Эймис, Пол Теру, Салман Рушди и многие другие собрались на поминальную службу по Брюсу Чэтвину, который незадолго до этого принял православие, что само по себе было воспринято многими его собратьями по перу как последняя шутка писателя. Но именно в тот день Рушди узнал о суровом приговоре иранского аятоллы. Скоро стало понятно, что фатва Хомейни больше, чем пустая угроза.
День спустя Рушди исчез из общественной жизни и долгое время, несмотря на принесенные извинения, появлялся только в сопровождении многочисленной охраны. Аятолла продолжал настаивать на приведении приговора в исполнение.
А через год погиб японский переводчик Салмана Рушди Хитоши Игараши, было совершено покушение на итальянского переводчика писателя Этторе Ка-приоло, в 1993 году серьезное ранение получил норвежский издатель Рушди Уильям Нигаард. В ходе покушения на турецкого переводчика Салмана Рушди Азиза Несина был подожжен отель и погибло 37 человек.
За несколько лет после объявления фатвы пострадали издательства и книжные магазины, в которых продавалась книга Рушди. Так, в апреле 1989 года бомбы взорвались сразу в двух книжных магазинах сетей «Коллетс» и «Дил-лонз». Месяц спустя взрывы раздались в городке Хай-Уикомб и на лондонской Кингс-роуд. За ними последовал еще один в супермаркете сети «Либерти», где находился книжный магазин издательства «Пингвин», а также в магазине издательства в Йорке. Взрывные устройства удалось обезвредить в Ноттингеме, Гилдфорде и Питерборо, также в магазинах издательства «Пингвин».
Постепенно издательские дома стали проявлять все большую и большую осторожность, если не сказать трусость, когда речь заходила о публикации романа.
Тогда же известный мусульманский социолог Тарик Модуд заявил, что если мы и дальше хотим находиться в одном и том же политическом и культурном пространстве и не вызывать непреодолимых конфликтов, то должны смириться с необходимостью ограничивать критику основополагающих убеждений друг друга.
В юбилейной статье Эндрю Энтони в журнале the Observed приводятся высказывания целого ряда выдающихся западных деятелей культуры, которые единодушно утверждают, что современное общество все более напоминает человека, которому затыкают рот (gagged society).
В этой связи необходимо еще раз отдать должное гражданскому и профессиональному мужеству маленькой и хрупкой англичанки Констанс Гарнетт.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. GarnettR. Constance Garnett: A Heroic Life. London, 1990. P. 360.
2. Ibid. P. 302.
3. Phelps G. The Russian Novel in English Fiction. London, 1956. P. 171.
4. Garnett. Op. cit. P. 303.
5. Swinnerton F. Background with Chorus. London, 1956. P. 142-143.
6. Garnett. Op. cit. P. 307.
7. Ibid. P. 340-341.
8. Anthony A. The Fatwa 20 Years on // Observer. 11 January, 2009. P. 3-4.
ITALIAN MOTIFS IN THE WORK OF HENRY JAMES AND I.S. TURGENEV
M.B. Feklin
The article is devoted to Italian reminiscences and motifs in the life and work of Henry James (1843-1916) and his older contemporary and friend I.S. Turgenev. Apart from Venice (the city of "faded glory") the images of Italy and its culture found their way into the narratives of the two novelists. The rendering of Italian themes once again enables to reveal common textual and thematic models in the works of these otherwise idiosyncratic authors.
Keywords: Literary translation, Constance Garnett.
