CC BY
82
I КОРРУПЦИЯ В ОЦЕНКАХ НАСЕЛЕНИЯ
А. В. Фадеев, аспирант Н. И. Шнайдер, аспирант
Омский государственный университет
Доверие населения к власти находится на весьма низком уровне. Об этом свидетельствуют многочисленные материалы опросов граждан России*.
По данным анкетирования 256 человек, проведенного нами в Омске в апреле 2006 г., люди, пришедшие во власть, решают проблемы: своих избирателей - 10,9%; тех, кто привел их к власти - 36,5; тех, кто платит им деньги - 30,2; личные и близких родственников - 22,9%.
Результаты показывают, что только каждый десятый из числа респондентов испытывает доверие к власти и полагает, что ее действия соответствуют социальному предназначению данного института.
А вот как ответили респонденты на вопрос: «Каковы основные причины коррупции в России?»: отсутствие ответственности (безнаказанность) - 51,5%; криминализация политической элиты - 43,9; так устроена система власти - 38,4; нет антикоррупционного законодательства - 28,2; испорченность нрава чиновников - 27,0; небольшая зарплата - 27,2; в России так было всегда - 17,2%.
Поразительна частота выбора первых трех вариантов ответов. Это указывает на то, что власть недооценивает способностей населения объективно оценить ее деятельность. Характерно, что указанные варианты ответов прямо связаны с экономической преступностью и ее последствиями.
В этом отношении симптоматичны и ответы на вопрос «Каковы, на Ваш взгляд, наиболее опасные проявления коррупции в современной России?». Как и в предыдущем случае, ответы ранжированы в зависимости от частоты ответов: сращивание чиновников с криминальными структурами -41,6%; лоббирование законопроектов по заказу - 38,4; взяточничество - 31,4; протекционизм на взаимной основе (ты мне - я тебе) - 17,3; «крышевание» предпринимателей -7,9; тайные взносы на политические цели - 5,5; покровительство родственникам, знакомым - 4,2%.
И здесь три наиболее распространенных варианта ответа указывают на довольно тесную «смычку» власти с экономической преступностью.
На вопрос: «В каких органах власти коррупция распространена в наибольшей степени?» респонденты ответили: в муниципальных - 9,8%; субъектах Федерации - 11,3; федеральных - 16,5; везде в равной степени - 55,8%.
И эти ответы указывают на то, что престиж власти в оценках населения является низким.
(Из портфеля редакции)
ПСИХИЧЕСКАЯ ТРАНСФОРМАЦИЯ ЛИЧНОСТИ УЧАСТНИКА КОНТРТЕРРОРИСТИЧЕСКОЙ ОПЕРАЦИИ
А. В. Метелев, преподаватель
Ижевский филиал Нижегородской академии МВД России
Исследования, посвященные изучению влияния психотравмирующих факторов на личность, свидетельствуют о том, что при воздействии запредельных, незнакомых ранее, античеловеческих по своему содержанию, сверхсильных по эмоциональному заряду стресс-факторов формируется характерологический тип человека - участника локальной войны.
Актуальность описания психологического портрета участников вооруженных конфликтов отмечает Д. В. Ольшанский. В своих работах он выделяет «афганский вариант» структуры личности у людей, принимавших участие в боевых действиях: «. ..вне военных действий многие из них испытывают различные негативные переживания и сложные эмоциональные состояния. Одновременно в реальной, “мирной” жизни начинают проявляться устойчивые социально неприемлемые намерения, неадекватные формы разрешения конфликтов, нарастает замкнутость, ощущение собственной неполноценности, сужается круг друзей, распадаются семьи. Появляются навязчивые желания вернуться на войну, у многих это желание трансформируется в поиск ситуаций, которые дали бы возможность почувствовать нечто аналогичное. Поведение начинает отличаться нелогичностью, непоследовательностью, непредсказуемостью, неоправданной рискованностью, иногда самоубийством. Возникают проявления “афганского ухарства”, противоправного поведения» (4, 57).
Ниже приводятся механизмы формирования психологического портрета участника боевых действий (комбатанта), в личности которого под воздействием сверхсильных стресс-факторов произошли индивидуально-психологические и личностные изменения.
Посттравматические изменения личности обследованных развиваются на фоне сверхсильных стрессовых воздействий, затрагивающих когнитивную, эмоциональную и поведенческую сферы структуры личности. Они стабильны в своих главных проявлениях на протяжении длительного времени и именуются медицинскими психологами «комбатантной акцентуацией» (7).
Акцентуация (заострение) отдельных личностных черт закономерно и объективно происходит под воздействием травматического стресса. Данный термин адекватно отражает существо явления, наличие которого, по мнению М. Ф. Лукма-нова, представляется бесспорным по следующим причинам: во-первых, термин подчеркивает непатологический характер явления; во-вторых, говорит об относительной стабильности приобретенных личностных черт; в-третьих, указывает на причину и структуру заострения личностных черт - пребывание на войне и связанные с ней адаптационные сдвиги.
Наши исследования показывают, что в результате многолетнего участия сотрудников милиции в вооруженном конфликте на Северном Кавказе сформировался новый профессионально-психологический тип милиционера, обусловленный его экстремальным индивидуальным боевым профессиональным опытом. Он стал близок к профессионально-психологическому типу военнослужащего, ориентированного на силовое решение профессиональных, конфликтных ситуаций. Причин тому несколько. Это может быть обусловлено: психологическими особенностями изучаемого контингента, большую часть которого составляют лица, прошедшие медицинский отбор и специальную подготовку; характером психотравмирующих факторов, интенсивность которых, как правило, носит сверхсильный характер из-за наличия реальной угрозы для жизни и здоровья сотрудников, выполняющих профессиональные задачи в условиях вооруженного конфликта; значительным разнообразием, многократностью и длительностью психотравмирующих воздействий; постэкстремальным, посттравматическим фоном служебных ситуаций и условий профессиональной деятельности сотрудника ОВД.
Нам представляется, что те личностные изменения, которые будут приведены ниже, могут выступать в качестве специфических особенностей, присущих участникам экстремальных ситуаций, ветеранам войн. Они могут служить в качестве психологических ориентиров и признаков экспертных критериев трансформации личности, закономерно и объективно происходящих под воздействием травматического стресса.
* См.: Кара-Мурза С. Советская цивилизация. - М., 2002. - Кн. 2: От Великой Победы до наших дней. - С. 462-468.
Выделение данных критериев важно для объективной психологической оценки и понимания личностных, индивидуально-психологических особенностей, поведения людей в острострессовых, конфликтных, виктимно- и криминологозначимых юридических ситуациях при осуществлении сотрудниками милиции профессиональной деятельности (охрана общественного порядка, оперативно-служебная деятельность) как в условиях вооруженного конфликта, так и в повседневной деятельности в местах постоянной дислокации.
Психологический тип солдат, ветеранов-комбатантов афганской войны (7)
Все обследованные отмечали определенные личностные изменения в той или иной степени (у себя и товарищей) в виде повышенной тревожности, чуткости к внешней опасности, недоверия к внешнему спокойствию окружающей обстановки, постоянной готовности к немедленному действию, некоторой замкнутости, особенно сразу после экстремальных эпизодов. Изменения подобного рода носили адаптивный характер. Расслабленность, медлительность, беспечность, доверчивость могли в любой момент обернуться ранением, попаданием в плен, собственной смертью или гибелью товарищей.
Наблюдалось резкое сужение круга интересов, концентрация их в сравнительно узком диапазоне, доминировало желание выжить. Когнитивные аспекты деятельности приобретали иное направление в своем развитии. Прежние (довоенные, мирные) компоненты познавательной активности утрачивали свою актуальность, уступая место боевым. Поступающая информация жестко структурировалась с точки зрения боевой целесообразности. Конкретные боевые эпизоды сослуживцев и личный опыт участия в боях интегрировались в структуру личности особенно остро и глубоко. Начинали стойко доминировать определенные, прочно закрепляющиеся поведенческие навыки - умение воевать и при этом остаться живым, - которые часто были взаимосвязаны: максимально эффективное выведение из строя врага повышало шансы выживания в каждом случае.
Определенным образом изменялись лексические структуры, вводились определенные «табу», «термины» в речи и поведении, мышление во многом приобретало несвойственный им ранее мистический оттенок с изобилием примет и ритуалов.
Создавались сложные психологические образования, граничащие с патологическими (например, страх оказаться без оружия, его фетишизация и пространственное объединение с личностью). В эпизодах, когда они по разным причинам оказывались без оружия (автомата), развивалось состояние острой тревоги и беспокойства, ощущение полной собственной незащищенности («чувствовал себя как голый») даже в относительно безопасных ситуациях (не в бою).
Закреплялись новые (не характерные для большинства обследованных до войны), общие (схожие по основным проявлениям для всех комбатантов) стереотипы реагирования на агрессию и любую внешнюю угрозу. Всякие компромиссы с внешней опасностью грозили смертельными последствиями, поэтому ведущей формой реагирования становилась ответная, а порой и упреждающая собственная агрессия, причем чем эффективней и разрушительней она была, тем в большей безопасности ощущал себя комбатант.
В процессе адаптации к боевым условиям отмечались определенные изменения в мировоззрении сражавшихся. В условиях осознаваемой реальности «небытия» как ближайшей жизненной перспективы возникала перестройка смысловых структур личности. Поиск смысла пребывания на данной войне был мучительным. По сравнению со смертью очень немногие «смыслы» сохраняли свое значение - только способные конкурировать с ней. Для многих таковыми становились категории «Родина», «воинский и/или профессиональный долг», «боевое братство». Приобретение доминирующих позиций одними категориями сопровождалось дезактуализаци-
ей других, в данной обстановке иногда менее значимых, таких, как «деньги» или «карьера».
Наконец, существенным представляется анализ понятий о будущем, полученных при ретроспективной оценке военного периода жизни обследованных. Будущее в представлении комбатанта связывалось с возвращением домой, на Родину, причем возвращение живым казалось абсолютно достаточным для счастливого будущего. По мере приближения ожидаемого срока возвращения на Родину представления о будущей мирной жизни приобретали гиперболизированный, завышенный по сравнению с реальностью характер, идеализированные представления нарастали, и это также является характерной чертой духовного мира участника войны.
В качестве основных характеристик комбатантной акцентуации ветеранов локальных конфликтов выделяются: эмоциональная неустойчивость, вспыльчивость, раздражительность вплоть до бурных, агрессивных вспышек; тревожность и настороженность, повышенная ранимость, недоверчивость к окружающему миру, проявляющаяся с особой силой в отношении государственных структур; избирательность и сложность в установлении межличностных контактов, ведущие зачастую к уменьшению их количества; обостренное чувство справедливости, сохранение актуальности переживания военного периода жизни, в том числе тенденции группирования с «боевым братством», максимализм в суждениях и поступках, склонность к протестным реакциям.
В дальнейшем развитие посттравматических стрессовых нарушений (ПТСН), динамика описанных характеристик определяются степенью их первоначальной выраженности: чем более значительными были личностные изменения, тем в меньшей степени они подвергаются обратному развитию, тем болезненнее будет протекать этот процесс.
Наиболее болезненно бывшие участники вооруженных конфликтов реагируют на ситуации, оценивающиеся ими как проявления несправедливости (в отношении самих себя, близких, коллег по работе и даже случайных прохожих), а также при затрагивании военной тематики.
Характерологический тип участника локальных войн, описанный Н. А. Ратиновой (6)
К данному типу относят кадровых военных, сотрудников правоохранительных органов, спецподразделений, а также лиц, проходивших службу в армии в условиях боевых действий. Он отличается выраженной просоциальной направленностью, характеризуется некоторой консервативностью и традиционностью установок и представлений, склонен следовать общепринятым нормам в социуме, социально значимым ценностям, правилам поведения, морально-этическим нормам общества. Они обладают достаточной эмоциональной устойчивостью. В то же время их отличают обостренное самолюбие, обидчивость, склонность к накоплению отрицательных переживаний без их внешнего отреагирования, черты аффективной ригидности.
Им присущи высокая способность к самоконтролю, самообладание, они не склонны к непродуманным, импульсивным поступкам. Принимают на себя ответственность за происходящие с ними события и свои действия; не склонны считать себя пассивными жертвами обстоятельств.
Характерна тенденция к регламентации и иерархизации межличностных контактов по принципу «доминирование -подчинение», некоторая жесткость, напористость.
При достаточной способности к смене стратегий адаптивного поведения отличаются повышенным уровнем агрессивности. Трудно определить, являлись они изначально высокоагрессивными (что повлияло на их выбор профессии, позволяющей социально приемлемым путем проявлять это свойство) или же данное свойство существенно развилось у них в процессе профессионального обучения и выполнения служебных обязанностей. Однако в любом случае признаки профессиональной деформации, наложившей от-
печаток как на смысловую, так и на операциональную сферу у этих лиц очевидны.
Успешное осуществление профессиональной деятельности предполагало разрушение у лиц данного типа психологического барьера перед лишением человека жизни, девальвацию ценности как собственной жизни, так и жизни другого, ослабления страха смерти. У них сформированы профессиональные навыки физического противоборства, уничтожения противника, доведенные постоянными тренировками до уровня динамических стереотипов и направленные на выживание в экстремальных ситуациях (ведения боя и т. д.). Подобная «профессиональная деформация» является зачастую необходимым условием эффективного выполнения служебных обязанностей и гарантией собственной безопасности. Часто выявляется неблагоприятный «психосоматический фон», обусловленный «профессиональной вредностью», - хронической усталостью, высокими эмоциональными нагрузками, стрессом, экстремальным характером служебной деятельности. Это приводит к истощению ресурсов самоконтроля, ослаблению эмоциональной устойчивости. Достаточно часто (особенно у участников военных действий) клиницисты диагностируют наличие болезненных психических расстройств непсихотического уровня (органические поражения ЦНС, акцентуацию, невротизацию, психопатизацию, последствия посттравмати-ческого стресса).
Социально-психологический портрет участника контртеррористической операции в Северо-Кавказском регионе (2)
Социально-психологический портрет составлен на основе выборочного социально-психологического исследования в подразделениях органов внутренних дел, проведенного Академией управления МВД Рф и ГУК МВД РФ в 2000 г. во всех регионах Российской Федерации. Общая выборка обследованных сотрудников ОВД составила 2460 человек, представляющих 196 подразделений из 48 регионов России. Исследование проводилось по специально разработанным методикам - Анкетный опросник (АОТС), Шкала стресса (1), Экспертный лист (5, 106, 124). В анализируемую выборку вошли 1049 сотрудников, участвовавших в контртеррористической операции (далее - КТО) в период 2000-2001 гг., во время активной (военной) фазы проведения КТО, т. е. в условиях ведения активных боевых действий.
Признаки вероятных посттравматических стрессовых расстройств (ПТСР) выявлены у 7,6% личного состава (12,2% - у ГИБДД; по 9,7% - в ОМОН и СОБР и 1,7% -у сотрудников, несших службу в составе ВОВД). Отметим, что 92,4% сотрудников на момент исследования не имеют выраженных признаков ПТСР.
Уровень психической травматизации (в части событийной насыщенности боевого опыта) обусловлен общим количеством командировок и длительностью пребывания в регионе проведения КТО. В то же время степень выраженности симптоматики ПТСР оказалась не связанной с уровнем экстремальности командировок.
Сотрудники, испытавшие негативные чувства во время командировки, наиболее уязвимы с точки зрения возникновения отрицательных психологических последствий и затруднений адаптации в постэкстремальный период. Особенно остро это проявляется в раннем периоде адаптации.
В экстремальном индивидуальном боевом профессиональном опыте (ИБПО) сотрудников наибольшую степень психической травматизации (взаимосвязь с показателем ПТСР при критических значениях коэффициента корреляции для уровня значимости Р = 0,05 и Р = 0,01 составляет соответственно
0,06 и 0,09) вызывают ситуации беспомощности перед обстоятельствами, не зависящими от человека (0,27); восприятие окружающей среды как враждебной (0,24); возможности получения легкого ранения или контузии (0,23); лицо врага и отсутствие элементарных санитарно-гигиенических норм
(0,22); запах разлагающихся трупов и выполнение функций, не свойственных и противоречащих работе сотрудника милиции (0,21).
В генезе психической травмы наиболее острострессовыми, психотравмирующими являются ситуации и события, связанные с непосредственным участием в боевых действиях: картина боя (0,23); гибель друзей, сослуживцев (0,22); стоны и боль раненых (0,22); безнадежность ситуации, в которой уже не надеялся на спасение (0,21); сопровождение раненых (0,20); первый выстрел в человека в пределах видимости (0,20); лицо врага (0,20), что соответствует наличию диагностического критерия посттравматического (острого) стрессового расстройства.
Наши исследования говорят о том, что критерием диагностики посттравматических стрессовых состояний (ПТСС) в постэкстремальном периоде будет не столько присутствие психической травмы как таковой, сколько наличие «критического инцидента» и соответствующих, закрепленных эмоциональных и поведенческих реакций (динамический стереотип поведения) в ситуации экстремума.
При проведении экспертно-психологического исследования личности сотрудника-участника КТО указанные ситуации негативного травматического опыта (критического инцидента) могут не только являться диагностическим критерием психической травматизации (в части событийного компонента), но и служить причиной, фоном и пусковым механизмом как релевантного (соответствующего, социально адаптивного), так и деструктивного поведения человека в экстремальных ситуациях в постэкстремальном (постбоевом) периоде.
Приведенные ситуации могут служить ориентирами и/ или критериями для определения риска возникновения ПТСР. Их можно разделить на стрессовые ситуации периода ранней (2 месяца) постэкстремальной адаптации и постстрессо-вые ситуации периода отсроченной адаптации (свыше 6 месяцев). У обследованных сотрудников наблюдается усиление симптоматики ПТСР, ведущую роль в которых играют симптомы вторжения воспоминаний с проявлением элементов физиологической гиперактивации, в том числе повышенной агрессии.
Содержательная характеристика ситуаций экстремального индивидуального боевого профессионального опыта проявилась при ответах сотрудников на вопросы Анкетного опросника травматического стресса (АОТС): «Я настолько живо вспоминал отдельные события, что при этом как бы вновь переживал их» (0,36); «Мне трудно было сдерживать раздражение в отношении тех, кто хорошо устроился в этой жизни и не знает, что такое война» (0,30); «Когда я видел человека, напоминающего мне чеченца, то сильно раздражался и еле сдерживал себя» (0,29); «Мне тяжело сдерживать слезы, когда речь идет о погибших и искалеченных на войне» (0,29); «Когда я видел несправедливость, то раздражался и еле сдерживал себя» (0,28); «Я остро воспринимал любую несправедливость» (0,27); «Периодически меня мучила бессонница» (0,34); «У меня пропал интерес к общению с людьми, они не понимали меня» (0,30); «Я совершал непроизвольные действия в ответ на сильный неожиданный звук; я стал больше употреблять спиртных напитков» (0,27).
Усиление симптоматики ПТСР в отсроченный период подтверждает научный факт, установленный в исследованиях, проведенных на ветеранах афганской войны, что боевая психическая травма не ограничивается только пространственно-временными характеристиками театра военных действий, она может манифестировать не только в период пребывания в районе боевых действий, но и при подготовке к ним, а также при возвращении к мирной жизни (7).
По данным экспертной оценки, к числу негативных поведенческих изменений у части сотрудников, задействованных в КТО, могут быть отнесены: ухудшение состояния здоровья; возросший уровень агрессивности; сужение круга интересов; стремление поменять работу; разрушение семейных от-
ношений; нарушения служебной дисциплины и законности; правонарушения, связанные с агрессивно-насильственными действиями, что, в свою очередь, косвенно свидетельствует о существовании зависимости применения сотрудниками избыточных силовых мер воздействия от наличия боевого опыта, полученного в ходе участия в КТО.
Результаты исследования позволяют констатировать положительную взаимосвязь возраста (и связанных с ним переменных - стажа службы в ОВД и стажа в должности) с выраженностью дезадаптивных проявлений, риск возникновения которых увеличивается с возрастом. Кроме того, уровень психической травматизации (в части событийной насыщенности боевого опыта) обусловлен общим количеством командировок и длительностью пребывания в регионе проведения КТО. В то же время степень выраженности симптоматики ПТСР оказалась не связанной с уровнем экстремальности командировок.
Из корреляций, характеризующих зависимость постэк-стремальной адаптации от степени готовности к участию в КТО, вытекает четкая взаимосвязь этих переменных. Так, отрицательные корреляции с критерием обнаружили пункты, характеризующие мнение сотрудников о наличии специальной программы подготовки перед откомандированием в зону проведения КТО, сформированной уверенности в своей профессиональной подготовленности, высоких показателей в служебно-боевой и физической подготовке, а также поддержки и взаимопонимания в семье и служебном коллективе, чувства удовлетворенности своим социальным статусом. Важно также отметить отрицательную связь с критерием просо-циальной личностной направленности, отсутствия конфликтов с законом и нарушений социальных норм в поведении и служебной деятельности. В то же время дезадаптирующими факторами (положительно коррелирующими с критерием) выступают наличие проблем в семейных взаимоотношениях и наличие в семье маленьких детей.
Сотрудники, испытавшие негативные чувства во время командировки, наиболее уязвимы с точки зрения возникновения отрицательных психологических последствий и затруднений адаптации в последующем. Чувство защищенности, уверенность в наличии крепкого семейного «тыла», дух взаимопомощи и поддержки в подразделении, наконец, уверенности в том, что ты честно исполнял возложенные обязанности, - это наиважнейшие составляющие успеха в преодолении отрицательного воздействия боевого стресса и в постэкстремальной адаптации, которые необходимо всячески культивировать, развивать и поддерживать на всех этапах психологического обеспечения, учитывать в процессе организаторской и воспитательной деятельности командиров (начальников).
Вместе с тем исследование позволило прийти к выводу, что у сотрудников-участников КТО более отчетливо преобладают позитивные личностные и поведенческие изменения, такие, как более осознанная профессиональная мотивация, ощущение «вкуса к жизни», альтруистическая позиция во взаимоотношениях, развитое чувство профессионального долга, справедливости, товарищества.
В отношении участников КТО можно говорить о выраженном преобладании профессиональных мотивов, мотивов профессионального и патриотического долга как в период нахождения в командировке, так и, в еще большей степени, в последующем. Отрицательные мотивы (месть, временный уход от накопившихся в обычной жизни проблем, поиск острых ощущений) и соответствующие им смыслы занимают подчиненное положение и, более того, их значимость снижается при ретроспективной оценке сотрудниками своего участия в вооруженном конфликте.
Так, если в период пребывания в командировке и выполнения служебно-боевых задач в Северо-Кавказском регионе мотивация, связанная с решением материальных проблем семьи, занимала третье место, то при ретроспективной оценке
это место занял мотив закрепления профессиональных умений и навыков («профессионализм»). Поменялись местами мотивы «возможность отомстить за погибшего друга» (с 9-го -на 10-е место) и «возможность временно отложить решение накопившихся гражданских проблем».
Это означает, что при проведении психореабилитационных мероприятий особое значение приобретает работа со смыс-лообразованием, направленная на коррекцию личностных смыслов участия в КТО и придания им профессиональной и гражданственной направленности. Речь идет о необходимости дополнения медико-психологических реабилитационных мероприятий логотерапевтическими подходами, блестяще реализованными в свое время В. Франклом.
Нельзя не отметить и той роли, которую играет смысло-образование на этапе подготовки подразделений и отдельных сотрудников к выезду для несения службы в экстремальных условиях.
Исходя из результатов проведенного нами исследования и представленных психологических портретов участников вооруженных конфликтов мы сформулировали выводы и рекомендации по снижению уровня посттравматических последствий и организации психологического обеспечения с данной категорией лиц.
1. На всех этапах психологического обеспечения, в процессе организаторской и воспитательной деятельности командиров (начальников) необходимо всячески культивировать, развивать и поддерживать наиважнейшие составляющие успеха в преодолении отрицательного воздействия боевого стресса и в постэкстремальной адаптации: такие, как чувство защищенности, уверенность в наличии крепкого семейного «тыла», дух взаимопомощи и взаимной поддержки в подразделении, наконец, уверенности в том, что ты честно исполнял возложенные обязанности.
2. Формирование выраженных мотивов профессионального и патриотического долга как в период нахождения в командировке, так и, в еще большей степени, по возвращении из нее снижает риск развития посттравматических расстройств.
3. По проявлению психологических последствий пребывания сотрудников в зоне вооруженного конфликта, их последующей социальной и профессиональной адаптации 6-месячный срок командировки является «критической точкой» адаптационных, психофизиологических, ресурсных возможностей сотрудников ОВД, вслед за которой риск возникновения отсроченных психопатологических последствий у отдельных сотрудников возрастает.
4. Оптимальными сроками пребывания сотрудников ОВД в параэкстремальных условиях служебно-боевой деятельности следует считать период пребывания до 6 месяцев; в экстремальных и гиперэкстремальных условиях - до 4 месяцев выполнения оперативно-служебных и служебно-боевых задач. Увеличение периода пребывания свыше выявленных оптимальных сроков и отсутствие полноценной и своевременной медико-психологической реабилитации приводит к увеличению риска возникновения отсроченных психопатологических последствий, к посттравматической стрессовой дезадаптации сотрудников ОВД - участников вооруженных конфликтов.
5. Боевая психическая травма не ограничивается пространственно-временными характеристиками театра военных действий, она может манифестировать не только в период пребывания в районе боевых действий, но и при подготовке к ним, а также при возвращении к мирной жизни, поэтому организация долгосрочных программ медико-психологической реабилитации позволяет минимизировать масштабы последствий боевого стресса.
6. Трансформация личности участников вооруженных конфликтов, специфика их девиантного (отклоняющегося) поведения обусловлена глубиной психической травматизации. Для адекватной правовой оценки поведения участников воо-
руженных конфликтов в юридически значимых ситуациях и определения меры ответственности, в том числе уголовной, необходимо учитывать субъективную сторону правонарушений, особенности личности и психического состояния. Необходимо привлечение специальных психологических познаний. Во многих случаях целесообразно назначение психологической либо комплексной психолого-психиатрической экспертизы ПТСС.
ЛИТЕРАТУРА
1. Котенев И. О. Опросник травматического стресса для диагностики психологических последствий несения службы сотрудниками ОВД в экстремальных условиях: методическое пособие. - М., 1996.
2. Котенев И. О., Метелев А. В. Социально-психологический портрет участника контртеррористической операции в Северо-Кавказском регионе // Психологическое обеспечение деятельности сотрудников органов внутренних дел, принимавших участие в контртеррористической операции: сб. мат-лов регион. семинаров психологов. - Красноярск, 2002.
3. Мельников В. М. Социально-психологическая профилактика и психокоррекция стрессовых состояний сотрудников водных отрядов ОВД в экстремальных (боевых) условиях: автореф. дис. ... канд. психол. наук. - М., 2001.
4. Ольшанский Д. В. Смысловые структуры личности участников афганской войны // Психологический журнал. - 1991. -Т. 12. - № 5.
5. Организация психологической реабилитации сотрудников органов внутренних дел: методическое пособие / под общ. ред. д-ра психол. наук М. И. Марьина. - М., 2002.
6. Ратинова Н. А. Психология насильственных преступлений и их экспертная оценка: методическое пособие. - М., 2001.
7. Сидоров П. И., Литвинцев С. В., Лукманов М. Ф. Психическое здоровье ветеранов афганской войны / под ред. П. И. Сидорова. - М., 1999.
8. Столяренко А. М. Экстремальная психопедагогика: учебное пособие для вузов. - М., 2002.
ОСОБЕННОСТИ ОТРАЖЕНИЯ СУБЪЕКТИВНОЙ СТОРОНЫ СОСТАВОВ ХИЩЕНИЙ В УГОЛОВНОМ ЗАКОНЕ
Доктор юридических наук, профессор
В. В. Векленко, Н. С. Третьякова, соискатель
Омская академия МВД России
В теории уголовного права субъективная сторона рассматривается как определенное психическое отношение лица к совершаемому им общественно опасному деянию, которое характеризуется конкретной формой вины (умыслом или неосторожностью), а также мотивами, целями и эмоциями (12, 160). У исследователей вызывают интерес некоторые лингвистические особенности закрепления в тексте Уголовного кодекса Российской Федерации названных понятий, известных и психологической науке, и уголовному праву.
Обязательным элементом субъективной стороны любого преступления является вина. В главе 5 УК законодатель устанавливает формы вины, приводит их характеристику (ст. ст. 25, 26). Однако понятие вины в Кодексе не закреплено. Кроме того, оно используется и в других отраслях знаний - философии, религии, психологии. Существительное вина известно русскому литературному и разговорному языку и широко используется носителями языка в общении. Обращение к лексическому значению, на наш взгляд, не способствует осмыслению вины в уголовном праве. Согласно толковым
словарям русского языка под виной понимаются проступок, провинность, преступление; ответственность за такие действия; причина, источник чего-либо нежелательного, неблагоприятного (4, 131; 8, 68). В юриспруденции вина - это «отношение лица к своему противоправному поведению и его последствиям»; в уголовном праве - «психическое отношение субъекта к своему общественно опасному деянию, выраженное в форме умысла или неосторожности» (1, 75; 12, 145). В теории уголовного права существует мнение, что вина как обязательный признак преступления не может быть сведена лишь к психическому отношению преступника к своему деянию. Вина всегда включает социально-правовую оценку отношения виновного к ценностям, охраняемым уголовным законом (5, 183). В УК закреплены две формы вины - умысел и неосторожность (ст. 24).
В отображении внутренних процессов преступного деяния, т. е. его субъективной стороны, важную роль играют мотив, цель и эмоции человека, рассматриваемые в теории уголовного права в качестве факультативных признаков (необязательных). Они выражают различные формы психической деятельности, тесно взаимосвязаны и влияют на определение степени и характера вины лица, совершившего преступление. Названные элементы субъективной стороны состава преступления не фиксируются в законе в виде сформулированных понятий, однако используются в качестве обязательных признаков или отягчающих обстоятельств, а также служат для разграничения смежных составов.
В уголовном праве мотив преступления понимается как «обусловленное определенными потребностями побуждение, которое вызывает у лица решимость совершить преступление и проявляется в нем» (9, 139). Содержание данного понятия соответствует лексическому значению существительного «мотив» - «побудительная причина, повод к какому-нибудь действию» (8, 293). В диспозициях статей Особенной части УК в качестве синонимов используются существительные «мотив» и «побуждение»: мотив национальной, расовой, религиозной ненависти и вражды; побуждения корыстные, хулиганские или иные низменные. Таким образом, обозначенный в тексте закона мотив в отдельных случаях выступает в качестве обязательного признака или отягчающего обстоятельства преступления.
Данное положение применимо и к другой составляющей субъективной стороны - цели преступления, которая в уголовном праве понимается как «идеальное представление субъекта о результате, к достижению которого он стремился посредством совершения преступления» (12, 160). По УК РФ, цель может служить отягчающим обстоятельством (пп. «к», «м» ч. 2 ст. 105, п. «ж» ч. 2 ст. 111 и др.). Наряду с этим цель может выступать в качестве составообразующего элемента, что указывает на обязательность ее наличия для признания деяния преступлением. Примером служат указания на специальную цель в УК РФ: ст. 184 (оказание влияния на результаты соревнований и конкурсов); ст. 234 (сбыт сильнодействующих и ядовитых веществ); ст. 281 (подрыв экономической безопасности и обороноспособности государства); ст. 338 (уклонение от прохождения военной службы) и т. д.
Специальная цель может являться обязательной для целой группы преступлений, например, корыстная цель хищений, на что указано в примечании к ст. 158 УК РФ. Общеупотребительное значение существительного корысть известно как «выгода, материальная польза» (8, 242). Такой подход к оценке понятия «корысть» не может применяться в уголовно-правовом значении. Уголовное право пользуется собственной терминологией, и она должна соответствовать негативной оценке поведения лица, совершающего преступление. Использование общеизвестного лексического значения для толкования корысти приводит к ошибочным заключениям отдельных исследователей, считающих, что корысть не противоречит принципам законной конкуренции и предпринимательства (2, 9).
