CC BY
634
УДК 1:3 + 1:93 ПРОЦЕССЫ МОДЕРНИЗАЦИИ В ПОСЛЕПЕТРОВСКОЙ РОССИИ XVШ ВЕКА
Самохин К.В.
Статья посвящена исследованию военного фактора как механизма российской модернизации в 1725-1801 гг. Автор ставит в качестве основной цели анализ влияния Северной войны на переход Российской империи от аграрного общества к индустриальному. Акцентируется внимание на необходимости органичности модернизационных процессов в России как залоге их успешной реализации. Научной новизной работы является интерпретация войны как своеобразного «Вызова» к российской (славянской) цивилизации, «Ответом» на который стала модернизация России в указанный период. Основным выводом является положение о том, что Северная война продолжала влиять на модернизацию Российской империи при преемниках Петра I. Она предопределила формирование элементов рыночной экономики; заложила основы для процессов социальной мобильности и частично урбанизации российского общества; повлияла на изменение ценностных установок преимущественно дворянского сословия; создала условия для складывания правового государства и гражданского общества. Это позволяет говорить об определенном модернизационном импульсе этого внешнеполитического конфликта.
Ключевые слова: Северная война; модернизация; Россия; механизм российской модернизации; органичность российской модернизации; военный фактор; дворцовые перевороты; модернизационный импульс Северной войны.
MODERNIZATION PROCESSES IN POST-PETER RUSSIA OF THE XVIIIth CENTURY
Samokhin K.V.
The article is devoted to the study of military factor as Russian modernization mechanism in 1725-1801. The author sets as an object the analyses of Great Northern War impact on the transition of Russian Empire from an agrarian society to industrial one. He emphasizes the wholeness of modernization processes in Russia as the keystone to their successful implementation. The interpretation of a war as the original “challenge” to Russian (Slavic) civilization which had the “response” in the form of the Russian modernization is the scientific novelty of work. The author comes to the conclusion that the Great Northern War kept on to impact on Russian Empire modernization in the time of Peter I’s successors. It predetermined development of market economy elements; laid the foundations of processes of Russian society social mobility and particular urbanization; had an influence on value purposes of the nobility; founded circumstances for stowage of jural state and civil society. It allows suggesting the definite modernization impulse of that foreign policy conflict.
Keywords: Great Northern War; modernization; Russia, Russian modernization mechanism; Russian modernization wholeness; military factor; palace revolutions; modernization impulse of the Great Northern War.
Теория модернизации, зародившаяся в 60-е гг. ХХ века в США, вновь приобрела огромную популярность в наши дни. Причиной тому стала политическая подоплёка, когда модернизация современного российского общества в комплексном плане стала доминирующей идеологической линией второго срока президентства В. В. Путина [8]. Актуальность данного вопроса существенно увеличилась в связи с результатами выборов, прошедших в марте 2012 года. Среди исследователей рефреном звучит мысль о том, что необходимо чётко оп-
ределить сущность, цели и методы модернизационного процесса для успешной реализации этой стратегии [11, с. 4-39]. На наш взгляд, в указанном плане не менее важной будет проблема определения механизма модернизации, без решения которой понимание сущности этого многопланового явления будет незаконченным. Безусловно, обращение к историческому прошлому Российского государства, имеющего богатый опыт модернизаторских усилий, будет в данном аспекте одним из приоритетных направлений.
XVIII век играет особую роль для процессов российской модернизации. Именно в этот период было положено начало крупномасштабным преобразованиям России, когда начали меняться основы политического устройства, экономического развития, социальной структуры и духовной сферы российского общества. Конечно, истоки петровских преобразований следует видеть в политике его предшественников, и в первую очередь отца - царя Алексея Михайловича. Однако их деятельность не носила глобального по российским меркам характера, потому её можно оценить лишь только как зачатки или предпосылки модер-низационного процесса.
В данном аспекте будет очень интересной мысль, высказанная рядом историков [3, с. 90-91], об имеющемся системном кризисе российского общества накануне петровских реформ. Он заключался в исчерпании возможностей для дальнейшего формирования Российского государства в том русле, которое сложилось в развитии нашей страны к XVIII веку: «Реформа Петра Великого была осуществлена как нельзя вовремя, ибо отказ от неё мог обернуться для России самыми катастрофическими последствиями, что, однако, не означает, будто содержание реформы и методы её осуществления могли быть только такими, какими они и были в реальности. И если альтернативой реформе как таковой было, возможно, превращение России в третьеразрядную, политически и экономически зависимую страну, то варианты реформы как таковой могли быть различны» [Там же, с. 91].
Пётр I осуществил гигантский прорыв на пути перехода России от аграрного общества к индустриальному. Но его усилия нельзя считать полностью успешными. Проблема заключается в том, что петровская модернизация не носила органичного характера, что предопределило её незаконченность и заложило основы для необходимости её дальнейшего развития. Между тем, только органичность модернизационных процессов является залогом того, что черты аграрного строя той или иной страны будут успешно модифицированы в ходе появления индустриального общества [7, с. 47]. Следует отметить, что наибольшему воздействию в период правления первого российского императора подверглась экономическая сфера. Результат его деятельности, конечно, далёк от основной цели экономической модернизации - рыночной экономики, но определённые подвижки в этом направлении можно зафиксировать. При Петре Великом была упорядочена налоговая система, определился рост мануфактурной промышленности, при помощи различных государственных мер увеличились объемы торгового баланса [13, с. 181-182]. В меньшей степени модернизатор-ские усилия великого реформатора коснулись социально-политических процессов. Политическую систему Российского государства первой четверти XVIII века, безусловно, следует признать абсолютной монархией, что, фактически, является прямой противоположностью гражданского общества и правого государства как итога модернизации в политическом плане [Там же, с. 182-183]. В социальной сфере базовым моментом, препятствующим модернизаторским процессам, являлось крепостное право, однако уровень социальной мобильности российского общества в указанный период стал возрастать, чему способствовали создание регулярной армии и издание «Табели о рангах» [Там же, с.
183-184]. Незначительно коснулась деятельность Пётра I духовной сферы. О несомненных подвижках можно говорить, только характеризуя дворянское сословие, а вот быт и духовный мир остальных социальных слоёв российского общества, составлявших преимущественную долю населения России, по-
прежнему определялся традиционными патриархальными устоями [Там же, с.
184-185].
Указанные изменения в Российском государстве имели место в первую очередь под воздействием Северной войны. Именно она заложила основы петровских преобразований, придала им высокие темпы, масштабный и глубокий характер. Эти положения являются одним из существенных аргументов в пользу той позиции, что как раз войны, которые вела Россия с крупнейшими западными державами, являлись базовым фактором активизации модернизационных процессов в истории нашей страны с XVIII века и до нынешнего времени. Их можно расценивать, пользуясь терминологией А. Дж. Тойнби, как своего рода «Вызовы» к российской (славянской) цивилизации, которые осуществлялись западными странами при помощи боевых действий и «Ответами» на которые должны были стать модернизационные преобразования крупнейших российских политических деятелей [14, с. 250-255]. Но эти войны должны были иметь масштабный характер и определённую результативность для того, чтобы процессы модернизации шли быстрыми и ощутимыми темпами. Именно поэтому Северная война, которую можно расценивать как локальный конфликт России и Швеции, привела лишь к частичному переходу Российского государства от аграрного общества к индустриальному. Этот переход подчинялся следующему вектору [10]:
Экономическая Социально- Ценностно-
доминанта ----------------► политическая -----------►духовная
доминанта доминанта
В данном контексте вполне закономерно возникают вопросы: почему именно российскую (славянскую) цивилизацию следовало «толкать» на путь модернизации? Почему она не могла самостоятельно двигаться в русле перехода от аграрного общества к индустриальному? Ответ кроется в знаменитой дискуссии западников и славянофилов, в ходе которой был обоснован тезис о средокрестном положении России между западной и восточной цивилизациями,
что делало невозможным причисление нашей страны к чисто европейскому типу. Отсюда и отсутствие органичного характера модернизации в Российском государстве. Исходя из данных положений, автором статьи ставится задача проанализировать развитие модернизационных процессов при преемниках Петра I в Российской империи XVIII века и определить значение войны для хода модернизации России в этот период.
Одним из лейтмотивов эпохи дворцовых переворотов, да и екатерининского «просвещенного абсолютизма», было постоянное апеллирование к царствованию первого российского императора. По иронии судьбы только два внука Петра I по мужской и женской линиям - Пётр II и Пётр III - «холодно» относились к его преобразованиям, остальные же русские правители XVIII века считали необходимым неоднократно подчёркивать свою преемственность с его политикой [1, с. 102-106, 392-393; 2, с. 62-63, 159, 272-273; 3, с. 186-187, 205, 251, 277, 314, 360-361]. Данный факт объясняется достаточно простым рассуждением о том, что только внуки великого реформатора были законными обладателями императорского трона по Манифесту о престолонаследии от 1722 г. и могли чувствовать себя относительно спокойно. Преемницы же Петра приходили к власти при помощи государственных переворотов, и действенным средством для укрепления их положения было идеологическое обоснование своего царствования как соответствующего политике и духу петровских реформ. Но именно правления императриц преимущественно определяли основные тенденции развития Российского государства XVIII века в послепетровский период, а они не только в идеологическом плане, но и на деле отвечали замыслам великого реформатора. Исходя из этих рассуждений, можно сделать вывод о том, что Северная война даже после своего окончания продолжала направлять развитие Российской империи в модернизационное русло. Потому в данном случае необходимо акцентировать внимание на определённом модернизационном импульсе Северной войны, который имел место вплоть до эпохи наполеоновских войн.
Все внешнеполитические перипетии послепетровского XVIII века не играли такой существенной роли для складывания внутриполитического курса, изменения социальной структуры, трансформаций духовного плана, как это имело место в случае с Северной войной. Первыми крупными событиями на международной арене с участием Российского государства после смерти первого российского императора следует считать Войну за польское наследство 1733-1735 гг. и русско-турецкую войну 1735-1739 гг. Польский конфликт носил локальный характер, несмотря на активное участие Франции. Боевая мощь России, заложенная ещё Петром I, дала свои результаты: война была выиграна, хоть и не без определённого напряжения, но довольно легко [4, с. 74-76]. Южное направление российской внешней политики, и в частности войну с Турцией, невозможно рассматривать как фактор российской модернизации в этот период. Несмотря на то, что боевые действия в Северном Причерноморье и в Крыму имели уже более крупный масштаб, чем во время польской кампании, конфликт являлся локальным, да и Блистательную Порту на тот момент нельзя было отнести к влиятельным западным державам. Потому указанную русско-турецкую войну признавать модернизационным «Вызовом» не стоит.
Аналогично можно определить и русско-шведскую войну 1741-1743 гг. Масштаб этого конфликта несравним с Северной войной, да и велась она преимущественно не столько на поле брани, сколько в кабинетах ведущих европейских политиков [Там же, с. 86]. Превосходство России в ходе боевых действий было очевидным [Там же, с. 87], а победный итог не предполагал необходимости каких-либо изменений. Участие России в Войне за австрийское наследство (1740-1748) было лишь эпизодическим.
Особняком из этого ряда должна стоять Семилетняя война 1756-1763 гг. Масштабы данного конфликта носили в целом общеевропейский характер, хотя борьба за американские колонии, которая и явилась основной причиной спора между Великобританией и Францией в данном случае, выводит его за узко континентальные рамки. Но следует помнить, что Россия в военных операциях
против Пруссии должна была играть вспомогательную роль по отношению к австрийским войскам. Конференция, созданная Елизаветой Петровной на период войны для оперативного руководства империей и боевыми действиями, неоднократно это подчёркивала [Там же, с. 110]. Конечно, можно говорить и об имперских амбициях Российского государства, желавшего таким образом увеличить своё присутствие в Германии и по возможности установить контроль над рядом немецких земель [1, с. 341-342], но окончание войны, связанное с пропрусской ориентацией императора Петра III, полностью перечеркнуло эти планы. Боевая мощь, заложенная реформами Петра Великого, сказалась и в указанный момент: российская армия, несмотря на печальный итог войны, действовала выше всех похвал, не проиграв ни одного сражения [Там же, с. 111].
«Золотой век» Екатерины II в рассматриваемом аспекте мало чем отличался от эпохи «дворцовых переворотов». Война в Польше 1768-1772 гг. во многом повторила сценарий Войны за польское наследство. А две русско-турецкие войны 1768-1774 гг. и 1787-1791 гг. хоть и отличались масштабом боевых действий, но всё-таки велись с восточным государством, потому на ходе модернизационных процессов сказаться не могли. Русско-шведская война 1788-1790 гг. даже при достаточно тяжелых условиях для России (ведение боевых действий на два фронта, относительно слабая подготовка русских войск) была вновь выиграна Российской империей без особых сложностей [4, с. 156158].
Опираясь на проведённый выше анализ внешнеполитических конфликтов, в которых участвовала послепетровская Россия в XVIII веке, можно сделать вывод о том, что Северная война не имеет аналогов в указанный период. Именно она по-прежнему была определяющим фактором для модернизации в Российском государстве, потому следует говорить в данном случае о её импульсном значении для модернизационных процессов. Анализируя этот аспект, следует отметить общее замедление хода реформ в периоды дворцовых переворотов и «просвещенного абсолютизма». Историки говорят об определённой
коррекции движения петровских изменений. Это было связано с теми реалиями времени, с которыми были вынуждены столкнуться преемники первого российского императора, и с противоречиями созданной им системы, но «... реформы Петра в основе своей были необратимы, и необратимы именно потому, что в целом соответствовали естественному направлению развития страны» [3, с. 212-213, 291]. Рассмотрим процессы модернизации в соответствии с раннее выбранным алгоритмом [13] по сферам жизнедеятельности общества: экономика, социальная сфера, политика и духовная сфера.
Как и в период правления Петра I, экономическое развитие Российского государства при его преемниках последовательно шло по пути построения основ рыночной экономики. Первенствующую роль в данном процессе следует отдать активному, иногда довлеющему, вмешательству государства в экономические процессы. Исследователи склоняются к выводам о значительном экономическом рывке России и в первой, и во второй половинах XVIII века [2, с. 443444; 15, с. 83]. Указанный факт стал возможен только благодаря прочному фундаменту, заложенному Петром I под влиянием Северной войны.
Первичной отраслью экономики по-прежнему оставалось сельское хозяйство. Преимущественно аграрный характер российского экономического развития в XVIII веке историками не ставится под сомнение. Следует заметить, что исследователи фиксируют втягивание сельскохозяйственных процессов в рыночные отношения [15, с. 83]. Основным фактором, препятствовавшим построению рынка, являлось крепостное право, которое было усилено, особенно во второй половине XVIII века. Тем не менее, перевод части крестьян на денежный оброк заставлял их включаться в производственные процессы через рост отходничества. Основание в 1765 году «Вольного экономического общества к поощрению в России земледелия и домостроительства» способствовало росту производительности труда в сельском хозяйстве, что увеличивало его товарность.
Наиболее ярко усиление рыночных отношений иллюстрируется развитием промышленности [Там же, с. 86]. Весомым аргументом в пользу данного положения будет изменение пропорций удельного веса казенных и вотчинных мануфактур, использовавших преимущественно крепостной труд, по отношению к купеческим и крестьянским, где были задействованы вольнонаемные работники [Там же]. Сложившейся ситуации способствовали изданные Берг-регламент (1739 г.) в царствование Анны Иоанновны, давший зелёный свет приватизации казенных предприятий в металлургической промышленности [2, с. 446], и Манифест о свободе предпринимательства (1775 г.), по которому в годы правления Екатерины II всем желающим было разрешено заниматься промышленной деятельностью [15, с. 86]. В этой череде следует выделить и указ Петра III о лишении права промышленников покупать крепостных крестьян к мануфактурам, изданный в 1762 г. и впоследствии подтверждённый его преемницей. Эта мера способствовала переходу мануфактурной промышленности от использования принудительного труда к вольнонаёмному [9, с. 66, 74]. Здесь же следует отметить и ощутимый рост крупных промышленных предприятий, особенно во второй половине XVIII века [15, с. 87]. Таким образом, мануфактурное производство в России на протяжении всего XVIII века проходило своеобразную эволюцию: от насаждаемой государством в годы правления Петра I крепостнической формы промышленного производства до появления определённой свободы и принципов рыночной экономики при организации мануфактур.
Активное поощрение развития торговли, игравшее существенную роль при Петре I, было продолжено и его преемниками. Е. В. Анисимов, опираясь на исследования Н. Н. Репина, указывает на существенное увеличение торговых объемов Российского государства в 1725-1739 гг. [2, с. 443-444]. В дальнейшем указанная тенденция имела место и в середине XVIII века, чему способствовали:
а) отмена в 1754 г. по инициативе П. И. Шувалова внутренних таможенных пошлин, сохранившихся в России ещё с периода феодальной раздробленности Киевской Руси;
б) основание в этом же году Купеческого банка, выдававшего кредиты купцам;
в) проведение протекционистских мер, связанных с установлением в 1757 г. новых таможенных пошлин;
г) и, конечно же, результаты Северной войны, принесшей России Балтийское побережье, что существенно сказывалось на объёмах торгового оборота с европейскими странами [15, с. 88-90].
К данному ряду следует причислить изданный в 1762 г., при Петре III, Манифест, в котором были сформулированы принципы свободной торговли, борьбы с монополиями, расширения экспорта хлеба и т.д. Он фактически ликвидировал ограничения, существовавшие в российской внешней торговле, в частности, касающиеся экспорта сырья [3, с. 313]. Данные меры имели место и в царствование Екатерины II, подтвердившей приверженность указанному курсу в Манифесте, увидевшем свет всё в том же 1762 г. [Там же, с. 379].
Немаловажным фактом, подтверждающим развитие Российского государства согласно принципам рыночной экономики, было введение ассигнаций в 1769 г. Этот опыт в целом следует признать удачным, так как курс вводимых бумажных денег был относительно стабильным вплоть до середины 1870-х годов. Образовавшаяся в дальнейшем инфляция была следствием русско-турецкой войны 1787-1791 годов [Там же, с. 462]. Конечно, законы денежного обращения на тот момент были ещё чётко не определены, и потому указанный результат для первой попытки такого масштаба следует причислить к успехам екатерининского времени.
Таким образом, развитие рыночных отношений, заложенное Петром Великим в первую очередь под влиянием Северной войны, было активно продолжено и при его преемниках. Экономическая доминанта в модернизационных
процессах исследуемого периода, безусловно, преобладает. Но говорить о формировании в Российской империи XVIII века полностью сложившихся рыночных отношений ещё рано.
Социальное развитие по-прежнему определялось наличием крепостного права. Темпы социальной мобильности при наследниках первого российского императора существенно понизились, хотя наличие регулярной армии в Российском государстве, созданной в годы правления великого реформатора, поддерживало переход населения из одного социального слоя в другой на определенном фиксированном уровне.
Общая тенденция в развитии крепостного права при преемниках Петра I заключалась в ужесточении этого социального института. Так, 23 июня 1731 г. в новом регламенте Камер-коллегии сбор податей с крестьян переходил теперь в компетенцию помещиков, что можно расценивать как улучшение почвы для дворянского произвола над крепостными [6, с. 290]. В том же духе необходимо определять и указ от 6 мая 1736 г., позволявший помещикам назначать меру наказания крепостному за побег [Там же, с. 295]. Аналогично нужно рассматривать и указы от 1760 и 1765 гг., в которых учреждалось право владельцев ссылать своих крепостных в Сибирь, а в особых случаях и на каторжные работы [Там же]. Эти меры разбавлялись временами и благоприятными для положения крестьян законодательными актами: в частности, в апреле 1734 г., в правление Анны Иоанновны, был издан указ, обязывающий помещиков кормить своих крестьян, ссужать их семенами в неурожайные годы [Там же, с 291]. Однако наметившаяся тенденция была очевидной, что естественно сокращало и без того узкие возможности для роста социальной мобильности.
В противовес, положение служилого сословия и городского населения улучшалось. Эпоха дворцовых переворотов, а также правление Екатерины II закономерно считаются «золотым веком» для дворян. Жёсткость Петра I по отношению к дворянам, когда он ставил целью привлечь их к обязательной государственной службе, постепенно исчезала. Положения «Табели о рангах» были
подвергнуты ревизии в 1731 г., когда был учреждён Шляхетский кадетский корпус и отменён Указ о единонаследии, и в 1736 г., когда был издан указ, ограничивающий срок обязательной дворянской службы 25 годами [Там же, с. 292-293]. Здесь же следует сказать и о целой серии законодательных актов 1730-х - 1760-х гг., фактически монополизировавших крепостное право исключительно за потомственным дворянством.
Существенной вехой на данном пути стал Манифест о вольности дворянства 1762 г., закрепивший полученные служилым сословием льготы и выгоды и предоставивший ему ряд новых, важнейшей из которых следует признать ликвидацию обязательной государственной службы [Там же, с. 298-300]. Этот Манифест достаточно высоко оценивается современными историками: «Правовая база дворянского сословия пополнилась важнейшим актом, достаточно чётко и недвусмысленно формулировавшим его сословные привилегии. Это имело первостепенное значение для процесса консолидации дворянства как сословия, формирования его корпоративного сословного самосознания» [3, с. 309]. Венцом этой линии в развитии Российского государства необходимо считать изданную Екатериной II «Жалованную грамоту дворянству» в 1785 г. Она во многом повторила основные положения Манифеста от 1762 г., значительно расширив их, что полностью перевело дворян из служилого в привилегированное сословие [15, с. 93-94]. Таким образом, меры государственной политики в отношении дворянского сословия, имевшие место в период правления преемников Петра I, сокращали рост социальной мобильности, определённые ростки которой наметились в первой четверти XVIII века.
Значительным явлением в жизни городского населения, учитывая меры государственной политики в экономической сфере, которые во многом были ему на руку, стало подписание в 1785 г. «Жалованной грамоты городам». Этот документ закрепил основные права и льготы для горожан и окончательно определил сословную структуру городского населения, когда все жители городов были поделены на шесть разрядов [Там же, с. 97]. «Грамота, безусловно, спо-
собствовала консолидации городского населения в особое сословие, отделив его, хотя бы формально на основе обывательских книг, от населения сельского. Она также способствовала формированию корпоративного сознания горожан, получивших систему органов сословного самоуправления, что отвечало их чаяниям и нуждам» [3, с. 452].
Нельзя не обратить внимания и на продолжение определённой направленности при проведении церковной политики государства в период дворцовых переворотов. Она во многом продолжала генеральную линию, проводимую Пётром I, но во многом унаследованную им от Ивана Грозного и Алексея Михайловича. Несмотря на достаточно высокий уровень религиозности русских императриц XVIII века, они по-прежнему ослабляли положение Русской православной церкви по отношению к государству, что символически выразилось в обряде коронации Елизаветы Петровны и в целом в её позиции относительно сохранения самодержавной императорской власти [1, с. 98-99, 112]. В данном же контексте следует рассматривать и проведённую Петром III в 1762 г. [3, с. 308] и в дальнейшем фактически подтвержденную Екатериной II в 1764 гг. секуляризацию церковных земель, которая фактически поставила финальную точку в так долго продолжавшейся борьбе светской власти и Церкви [Там же, с. 389-393]. Здесь следует оговориться, что Екатерина Великая, желая очернить фигуру своего супруга, а также уступая обстоятельствам, создавшим довольно шаткое положение императрицы на российском престоле в начале её царствования, признала Манифест мужа недействительным, но затем издала свой указ, во многом повторивший основные положения этого документа [9, с. 68-71]. Итогом стал подрыв финансового могущества Церкви, приведший к её полной экономической зависимости от государства [Там же, с. 71].
Таким образом, делая выводы о социальной модернизации России XVIII века после смерти Петра Великого, необходимо сказать, что она носила неоднозначный характер. С одной стороны, предпринимались меры для роста городского населения, связанные с проведением благоприятной экономической по-
литики в указанный период и частично с губернской реформой Екатерины II 1775 г. Но с другой стороны, заметно замедлялись темпы социальной мобильности, которая наметилась в годы правления Петра I, но сдерживалась наличием крепостного права, достигшим своего апогея именно во второй половине столетия.
В целом для социально-экономического развития страны в XVIII веке были характерны противоречия, которые являлись следствием неоднозначности системы, созданной Петром I: «Эти противоречивые тенденции развития страны проявлялись и в социально-экономической политике: объявление свободы предпринимательства, отражавшей буржуазную политику, уживалось с укреплением сословной структуры общества и предоставлением обширных привилегий дворянству; укрепление крепостнического режима сочеталось с запрещением мануфактуристам покупать крепостных крестьян, то есть с мерой, содействовавшей развитию капитализма; свобода вероисповедания, являвшаяся одним из признаков буржуазной идеологии, сопровождалась преследованиями инакомыслящих, то есть мерой, свойственной феодальному обществу» [Там же, с. 9]. В данной цитате мы видим ещё один аргумент в пользу неорганичного характера модернизационных процессов в России XVIII в.
В политическом строе страны мало что изменилось после смерти первого российского императора. Усилия его преемников были направлены на сохранение абсолютной монархии, которая в полной мере сложилась в годы его правления. Несмотря на имевшую место «императорскую чехарду» в период «дворцовых переворотов», заложенную Указом о престолонаследии 1722 г. и пресечением мужской линии династии Романовых, политический режим в Российском государстве фактически не изменил своей основы. Характеризуя царствование Екатерины I, Е. В. Анисимов отмечает: «Словом, всё шло, как раньше: с размахом, энергично, с твёрдой уверенностью в непоколебимости начал, заложенных Петром» [2, с. 63]. В данном случае можно привести контраргумент в пользу того, что при непосредственной наследнице Петра I абсолютизм поко-
лебал свои основы через создание 8 февраля 1726 г. Верховного тайного совета, однако, следуя ходу мысли уже упомянутого Анисимова, необходимо отметить, что формирование данного органа было «... напрямую связано с остротой внутриполитических проблем - с кризисом исполнительной власти и недееспособностью императрицы» [Там же, с. 87]. Аналогичным образом оценивается и учреждение Кабинета министров при Анне Иоанновне 6 ноября 1731 г.: «Очевидно, что Анна ликвидировала Верховный тайный совет не как государственную структуру, а как враждебный ей политический орган, состоявший из её противников. Потребность же в высшем учреждении типа Совета, тем не менее, не исчезла, и оно возродилось под новым названием, в новом составе, но, в сущности, с теми же целями, компетенциями и функциями» [Там же, с 278].
Особняком в этой цепи рассуждений должны стоять условия восхождения на престол Анны Иоанновны. Как известно, после смерти Петра II в 1730 г. на многочисленных встречах членов Верховного тайного совета обсуждались различные кандидатуры для занятия российского императорского престола. Это было связано с пресечением мужской линии династии Романовых и отсутствием официального завещания умершего императора. Выбор «верховников» пал на вдовствующую герцогиню Курляндскую, проживавшую тогда в Митаве. Прекрасно понимая нелёгкое положение племянницы Петра Великого, наиболее влиятельный член Совета Д. М. Голицын предложил создать «кондиции», т.е. условия, которые существенно бы ограничивали императорскую власть [Там же, с. 177]. Конечно, в этом документе, который был без колебаний подписан Анной Иоанновной, можно увидеть зачатки формирования конституционной монархии, но в данном случае следует учесть, что сокращение полномочий императрицы шло в пользу только членов Верховного тайного совета, который на тот момент представлял собой исключительно аристократический управленческий орган [Там же, с. 87]. В любом случае результаты этой попытки оказались неудачными. Пользуясь поддержкой, дворянства, собравшегося в Москве на коронацию и свадьбу Петра II и не желавшего ограничения импера-
торской власти, Анна отказалась выполнять «кондиции», что фактически означало сохранение абсолютизма [Там же, с. 182-183].
Необходимость укрепления неограниченной монархии постоянно подчёркивалась и в царствование Елизаветы Петровны. В первую очередь это проявилось в церемонии коронации императрицы, в ходе которой размах самого действа и большинство деталей многократно акцентировали внимание на абсолютности власти новой правительницы. Основные идеологические принципы её политики также соответствовали указанной идее: «Во всём, что делала Елизавета - государыня, императрица, был некий, порой скрытый от постороннего взгляда главный, основополагающий принцип. Несмотря на почти полную отстранённость от государственных дел, Елизавета оставалась самодержицей -абсолютной монархиней и ни за чем так ревниво не следила, как за тем, чтобы никто не посмел посягнуть на эту власть и царствовать над ней» [1, с. 141].
Как известно, Елизавета Петровна в начале своего царствования провозгласила в качестве генеральной внутриполитической линии возвращение к порядкам своего отца Петра I. Именно в данном ракурсе следует рассматривать уничтожение Кабинета министров, созданного при Анне Иоанновне, и восстановление в полном объёме функций Сената. В русле данной реставрации была возобновлена и деятельность ряда коллегий. В этом плане вновь вполне уместны будут слова Е. В. Анисимова: «... новая императрица стремилась как бы очистить петровские институты от позднейших наслоений. В них она видела искажение петровских начал» [Там же, с. 110]. Таким образом продолжал действовать импульс Северной войны в плане политической модернизации России.
Необходимо упомянуть и об учреждённой в 1756 году Конференции, которая многими историками оценивается как продолжение линии «Верховный тайный совет - Кабинет министров - Конференция». Но здесь следует заметить, что создавалась она в первую очередь для формирования нового курса внешней политики, когда традиционное европейское равновесие было нарушено союзом Пруссии и Англии и необходимо было выстраивать новую союзни-
ческую ось через договоры с Австрией и Францией [Там же, с. 327-329]. Учитывая выше приведенные доводы, касающиеся характера деятельности Верховного тайного совета и Кабинета министров, елизаветинскую Конференцию также нельзя воспринимать как политический орган, ограничивающий институт абсолютной монархии.
Особо следует обратить внимание на идеологическую подоплёку правлений двух императриц - Елизаветы Петровны и Екатерины II. В данном случае нами имеется в виду принципиальное наличие идеологических положений в их царствования. Но если желание младшей дочери Петра I идеологически обосновать своё правление носило спонтанный, стихийный характер, то у «Северной Семирамиды» это приняло вид планомерной, целенаправленной акции.
Как известно, внутренняя политика Екатерины II получила клеймо «просвещённого абсолютизма», в котором принципы неограниченной монархии увязывались с идеей «общего блага» народа. При этом часто у многих исследователей можно найти определённый негатив к указанному сочетанию, так как идущая от советской традиции историографическая линия чётко ассоциировала идеи Просвещения с революционной традицией, что прямым образом противоречило основам политики Екатерины II [9, с. 72-73]. В данном случае нам очень импонирует точка зрения А. Б. Каменского, который не считает Просвещение единым цельным течением, а обозначает его как «. условное название совокупности различных и иногда противоречащих друг другу социальнофилософских, правовых и экономических теорий» [3, с. 333]. Он определяет разум в качестве основной концепции, которая объединяла столь различных, иногда подчас противоречащих друг другу, мыслителей [Там же]. С этой точки зрения политика Екатерины II полностью вписывается по своей идейной основе и реальному воплощению в круг указанных теорий.
Развивая далее этот аспект, А. Б. Каменский приходит к выводу и об определённом соответствии реформ императрицы идее «правового государства», когда существующий режим ограничивает себя определённым комплексом
норм и правил [Там же, с. 457]. Но, конечно, до полного воплощения основных принципов правового государства в его современном понимании Российской империи второй половины XVIII в. было ещё очень далеко. Это положение подкрепляется словами другого известнейшего исследователя российской истории XVIII в. Н. И. Павленко: «Примерно аналогичную ситуацию мы наблюдаем при перенесении идей французского Просвещения, то есть по существу буржуазной идеологии, в Россию, где безраздельно господствовали крепостнические порядки. Екатерина Великая, подобно Петру, насаждала в России не производство, а идеологию, свойственную буржуазному обществу, в то время как страна ещё не созрела для их спонтанного возникновения и распространения. Напротив, в России существовали объективные условия для развития крепостничества вширь и вглубь. Именно в этом противоречии, а не в личных качествах императрицы кроется суть эпохи - несовместимость развивающихся крепостнических отношений с идеологией Просветительства» [9, с. 8-9].
В данном аспекте следует рассматривать и знаменитую губернскую реформу 1775 г., проведенную при Екатерине II. Она привела к унификации управления на всей территории империи и укреплению бюрократического аппарата во главе с неограниченной императорской властью: «. в ходе реформы происходило дальнейшее перераспределение властных полномочий между центром и регионами в пользу последних, однако степень самостоятельности местных органов оставалась крайне ограниченной, вся их деятельность была строго регламентирована, все принципиальные решения политического характера по-прежнему принимались в центре и именно там назначался и отчитывался глава губернии, подчинённый непосредственно самодержцу» [3, с. 429].
Правление Павла I в целом выпадает из ряда царствований российских правителей XVIII века в плане развития модернизации, заложенной Петром I. Период 1796-1801 гг. не получил однозначной оценки в отечественной историографии. Часто он определяется либо как полная остановка процесса преобразований и попытка осуществления контрреформы [Там же, с. 511], либо как
этап развития Русского государства, характеризующийся крайней непоследовательностью проводимых изменений [Там же, с. 473-481]. Любое из приведённых мнений не будет противоречить выводу о том, что к концу XVIII века модернизация России стала требовать дополнительной подпитки или нового «Вызова». Как известно, царствование преемника Екатерины II совпало с Великой французской революцией, которая была существенным моментом при формировании основ политики нового императора [Там же, с. 500-501]. Нельзя сказать, что события 80-х-90-х гг. XVIII века во Франции прямым образом касались Российской империи, потому масштабных реформ, подобных преобразованиям Петра Великого или хоть как-то соотносящихся с ними, мы в этот период не видим. Эпоха наполеоновских войн должна была стать по идее определённым «спусковым крючком» для новой серии изменений в Российском государстве на пути модернизации.
Таким образом, весь ход политического развития Российского государства XVIII века в послепетровский период отмечен общим рефреном: при любых правителях, вне зависимости от их личных качеств и тяги к политической деятельности, основы абсолютной монархии остались непоколебимы. Это является базовым аргументом в пользу той позиции, которая рассматривает процесс российской модернизации как носящий неорганичный характер.
Духовный мир русского общества послепетровской России XVIII века не подвергся практически никаким изменениям. Его основой по-прежнему оставалась православная религия. Дальнейшие действия наследников Петра Великого по ослаблению положения Церкви мало касались догматов православного вероучения. Трансформациям подвергся только быт, внутренние духовные установки и в целом образ жизни высшего дворянства и частично верхушки городского населения. В данном случае афористично характеризует указанные модификации Е. В. Анисимов, когда дает портрет И. И. Шувалова: «Нужно помнить, что родившийся в 1727 г. Шувалов представлял собой поколение детей реформаторов. Они уже не испытали, как их отцы, шока реформ, мучительного
разрыва с прошлым. Они родились как бы уже в париках и фижмах и были по-настоящему первыми нашими европейцами» [1, с. 224].
Для остального населения Российской империи, несмотря на значительный культурный подъём в стране, особенно во второй половине XVIII века, мало что изменилось в исследуемом аспекте [Там же, с. 275-279]. Открытие Академии наук, основание Московского университета и Академии художеств, начало работы различных шляхетских корпусов, частных пансионов и Смольного института, учреждение Императорской Российской академии, фактическое основание российского театра, создание сети народных училищ, безусловно, являются крупнейшими культурными достижениями Российского государства XVIII века, которые были заложены реформами Петра Великого под непосредственным влиянием Северной войны. Но их значение для большей части русского народа в это время было несущественным. Его духовный мир по-прежнему определялся следующими установками: патриархальные отношения (или патернализм), религиозность, принципы уравнительного землепользования (или социальная справедливость), монархизм, общинный коллективизм, сочетающийся с индивидуальными началами [5; 10, с. 91-102]. И для войны XVIII в. при характеристике её влияния на духовную сферу очень подходят слова Е. В. Анисимова: «Эта война не была тотальна, не охватывала всей толщи народа, не меняла его привычной жизни» [1, с. 361].
В итоге можно сделать общий вывод о том, что процессы модернизации в Российской империи XVIII века шли в общем русле, заложенном Петром I. Главную роль в данном случае играла Северная война: только если в первой четверти столетия она оказывала непосредственное влияние на ход реформ, то в последующий период решающее значение имел модернизационный импульс этого внешнеполитического конфликта. Наибольшим изменениям подверглась экономическая сфера, направляемая достаточно быстрыми темпами к построению основ рыночной экономики. Доминирующим фактором, сдерживающим социальную модернизацию, являлось крепостное право. В меньшей степени
была реформирована политическая система Российского государства, по-прежнему базировавшаяся на институте абсолютной монархии. И, наконец, незначительные модификации можно зафиксировать в духовной сфере, где основные ментальные установки преобладающей части российского общества оставались стабильными. Данные положения подтверждают факт неорганичности процессов российской модернизации, что явилось главной причиной её незаконченности в XVIII веке и продолжительного характера в дальнейшем.
Темпы петровских преобразований существенно замедлились при его преемниках, пока окончательно не сошли на нет в годы правления Павла I. Стала ощущаться необходимость нового «Вызова» со стороны крупнейших европейских держав, относящихся к западной цивилизации, так как модернизаци-онный импульс Северной войны к концу XVIII века был практически исчерпан.
Список литературы
1. Анисимов Е. В. Елизавета Петровна. М.: Молодая гвардия, 2005. 426 с.
2. Анисимов Е. В. Россия без Петра: 1725-1740. СПб.: Лениздат, 1994.
496 с.
3. Каменский А. Б. От Петра I до Павла I: реформы в России XVIII века (опыт целостного анализа). М.: РГГУ, 2001. 575 с.
4. Керсновский А. А. История русской армии в 4 томах. М.: Голос, 1992. Т.1. 304 с.
5. Кожевникова Л. М. Роль крестьянской общины в аграрной истории и судьбе России // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2011. № 7 (13). Ч.3. С.85-90.
6. Ключевский В. О. Сочинения. В 9 т. Т. 4. Курс русской истории. Ч. 4. М.: Мысль, 1989. 398 с.
7. Красильщиков В. А. Модернизация и Россия на пороге XXI века // Вопросы философии. 1993. № 7. С. 40-56.
8. Модернизация России и Европа: материалы круглого стола, проведенного 18.03.2004. ШЬ:
http://council.gov.ru/files/journalsf/item/20061016093200.pdf (дата обращения: 27.08.2012).
9. Павленко Н. И. Екатерина Великая. М.: Мол. гвардия, 2004. 495 с.
10. Поршнева О. С. Менталитет и социальное поведение рабочих, крестьян и солдат России в период Первой мировой войны (1914 - март 1918). Екатеринбург, 2000. 416 с.
11. Россия в эпоху модернизации: опыт, проблемы, перспективы: материалы Всероссийской научно-практической конференции с международным участием, 17-19 июля 2011 г. Барнаул: Изд-во АлтГТУ, 2011. 346 с. ЦКЬ: http://www.altstu.ru/media/f/modern.pdf (дата обращения: 27.08.2012)
12. Самохин К. В. Многоликая война // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2009. № 2 (3). Ч. 2. С. 81-83.
13. Самохин К. В. Северная война: первый опыт российской модернизации // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2011. № 8 (14). С. 180-185.
14. Самохин К. В. Трансформации крестьянского менталитета в годы Первой мировой войны (на материалах Тамбовской губернии) // Первая мировая война: поиски подходов к исследованию, приглашение к диалогу: Доклады Академии военных наук (военная история). № 5 (23). Саратов, 2006. С. 249-255.
15. Тимошина Т. М. Экономическая история России. Учебное пособие. М.: «Информационно-издательский Дом «Филинъ», Юридический Дом «Юсти-цинформ», 2001. 432 с.
References
1. Anisimov E. V. Elizaveta Petrovna [Elizabeth of Russia]. Moscow: Molodaya gvardiya, 2005. 426 p.
2. Anisimov E. V. Rossiya bezPetra: 1725-1740 [Russia without Peter]. Saint-Petersburg: Lenizdat, 1994. 496 p.
3. Kamenskiy A. B. Ot Petra I do Pavla I: reformy v Rossii XVIII veka (opyt tselostnogo analiza) [From Peter I to Paul I: reforms in Russia of the XVIIIth century (experience of holistic analysis)]. Moscow: RGGU, 2001. 575 p.
4. Kersnovskiy A. A. Istoriya russkoy armii v 4 tomakh [A History of Russian Army in 4 volumes]. Moscow: Golos, 1992. V. 1. 304 p.
5. Kozhevnikova L. M. Istoricheskie, filosofskie, politicheskie i yuridicheskie nauki, kul'turologiya i iskusstvovedenie. Voprosy teorii i praktiki [Historical, Philosophical, Political and Law Sciences, Culturology and Study of Art. Issues of Theory and Practice] 13, no. 7. Part. 3 (2011): 85-90.
6. Klyuchevskiy V. O. Sochineniya [Works]. Vol. 4. Kurs russkoy istorii [The course of the Russian History]. Part. 4. Moscow: Mysl', 1989. 398 p.
7. Krasil'shchikov V. A. Voprosy filosofii [Issues of Philosophy], no. 7 (1993):
40-56.
8. Modernizatsiya Rossii i Evropa: materialy kruglogo stola, provedennogo
18.03.2004 [Modernization of Russia and Europe: materials of round-table discussion, which was led at 18th of March, 2004].
http://council.gov.ru/files/journalsf/item/20061016093200.pdf (accessed August 27, 2012).
9. Pavlenko N. I. Ekaterina Velikaya [Catherine the Great]. Moscow: Mol. gvardiya, 2004. 495 p.
10. Porshneva O. S. Mentalitet i sotsial'noe povedenie rabochikh, krest'yan i soldat Rossii v period Pervoy mirovoy voyny (1914 - mart 1918) [The mentality and the social behavior of workers, peasants and soldiers in the period of the First World War (1914 - March of 1918)]. Ekaterinburg, 2000. 416 p.
11. Rossiya v epokhu modernizatsii: opyt, problemy, perspektivy: materialy Vserossiyskoy nauchno-prakticheskoy konferentsii s mezhdunarodnym uchastiem, 17-19 iyulya 2011 g [Russia in the epoch of modernization: experience, problems and prospects: materials of the All-Russian scientific and practical conference with international participation, July 17-19, 2011]. Barnaul: Izd-vo AltGTU, 2011. 346 p. http://www.altstu.ru/media/f/modern.pdf (accessed August 27, 2012).
12. Samokhin K. V. Istoricheskie, filosofskie, politicheskie i yuridicheskie nauki, kul'turologiya i iskusstvovedenie. Voprosy teorii i praktiki [Historical, Philosophical, Political and Law Sciences, Culturology and Study of Art. Issues of Theory and Practice], no. 2 (2009): 81-83.
13. Samokhin K. V. Istoricheskie, filosofskie, politicheskie i yuridicheskie nauki, kul'turologiya i iskusstvovedenie. Voprosy teorii i praktiki [Historical, Philosophical, Political and Law Sciences, Culturology and Study of Art. Issues of Theory and Practice], no. 8. Part. 2 (2011): 180-185.
14. Samokhin K. V. Pervaya mirovaya voyna: poiski podkhodov k issledovaniyu, priglashenie k dialogu: Doklady Akademii voennykh nauk (voennaya istoriya) [The First World War: retrievals of approaches to a research, the invitation to a dialogue: Reports of the Academia of Military Sciences (a military history)], no. 5 (2006): 249-255.
15. Timoshina T. M. Ekonomicheskaya istoriya Rossii [An Economical History of Russia]. Moscow: «Informatsionno-izdatel'skiy Dom «Filin"», Yuridicheskiy Dom «Yustitsinform», 2001. 432 p.
ДАННЫЕ ОБ АВТОРЕ
Самохин Константин Владимирович, доцент кафедры «История и философия», кандидат исторических наук, доцент Тамбовский государственный технический университет ул. Советская, д.106, г. Тамбов, 392000, Россия e-mail: kon-sam@yandex.ru
DATA ABOUT THE AUTHOR
Samokhin Konstantin Vladimirovich, lecturer of the Chair “History and Philosophy”, Ph.D. in Historical Science, docent
Tambov State Technical University
106, Sovetskaya street, Tambov, 392000, Russia
e-mail: kon-sam@yandex.ru
Рецензент:
Медведев Николай Владимирович, заведующий кафедрой философии, доктор философских наук, профессор, Тамбовский государственный университет им. Г.Р. Державина
