CC BY
147
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
УДК 8Р1
© Н.А. Гузь
ПРОСТРАНСТВЕННО-ВРЕМЕННОЙ ПЛАН ВЫРАЖЕНИЯ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ В РОМАНЕ И.А. ГОНЧАРОВА «ОБЫКНОВЕННАЯ ИСТОРИЯ»
Рассматривается пространственно-временной план в романе И.А. Гончарова «Обыкновенная история». Анализируются способы создания и формы выражения пространственно-временной точки зрения, ее функции в тексте, взаимодействие различных аспектов пространственно-временного плана.
Ключевые слова: точка зрения, структура, пространство, время, функция, взаимодействие, авторское сознание, поэтика.
N.A. Guz
THE SPATIAL AND TEMPORAL PLANE OF EXPRESSION OF POINT OF VIEW IN THE NOVEL «AN ORDINARY STORY» BY I.A. GONCHAROV
The article reviews the spatial and temporal plane of point of view, using B.A. Uspensky's classification, in I.A. Goncharov's novel "An Ordinary Story". The ways of creation, the forms of expressions of the spatial and temporal point of view, its function in the text, and the interaction of different aspects of the spatial-temporal plane are analyzed.
Keywords: point of view, structure, space, time, function, interaction, the author's consciousness, poetics.
В отечественном литературоведении объектом научной рефлексии в той или иной степени точка зрения стала в трудах Г.А. Гуковского, В.В. Виноградова, М.М. Бахтина, Б.О. Кормана. Взгляды этих ученых по данному вопросу были учтены или развиты Б.А.Успенским, который позиционировал данную категорию как центральную проблему композиции и выделил четыре плана проявления точки зрения: идеологический, фразеологический, пространственно-временной и психологический с последующими ветвлениями внутри каждого уровня [Успенский]. По универсальному определению Н.Д. Тамарченко, «точки зрения в литературном произведении - положение "наблюдателя" (повествователя, рассказчика, персонажа) в изображенном мире (во времени, в пространстве, в социально-идеологической и языковой среде), которое, с одной стороны, определяет его кругозор - как в отношении "объема" (поле зрения, степень осведомленности, уровень понимания), так и в плане оценки воспринимаемого, с другой - выражает авторскую оценку этого субъекта и его кругозора» [Тамарченко, с. 386]. Проблема точки зрения в литературе нуждается в дальнейших теоретических и практических исследованиях с целью уточнения понятийного аппарата и выявления своеобразия и закономерностей функционирования в художественном тексте.
Важнейшей особенностью любого повествования являются пространственные координаты содержания: они, как правило, определяются визуальной точкой зрения и ее принадлежностью субъекту восприятия. Пространственное «видение» в художественном произведении обусловлено рядом структурных особенностей повествования и может тяготеть как к преобладанию какой-либо одной точки зрения, так и к многообразию.
Для романа «Обыкновенная история» И.А. Гончарова (1847) характерно последнее. Мы находим здесь практически все возможные формы проявления пространственной точки зрения. В соответствии с классификацией Б.А.Успенского их можно разделить на две большие группы: точки зрения повествователя, совпадающие и не совпадающие с точками зрения героев. В свою очередь, эти группы дробятся на более узкие. Точки зрения повествователя и героя могут быть объединены одним и тем же пространством, с которого ведется наблюдение, либо и пространством, и оценкой увиденного. В последнем случае, по Успенскому, повествователь «перевоплощается» в героя и повествование из надличностного становится субъективным.
В «Обыкновенной истории» первая разновидность связана с образом Александра, что объясняется исключительно глубоким проникновением автора во внутренний мир этого героя (и наоборот: совмещение точек зрения говорит о близости героя автору). При этом для Гончарова характерны следующие особенности: а) пространственная точка зрения героя всегда предельно ограничена, фрагментарна; б) она является составной частью другой, более объемной точки зрения: повествователя или нескольких героев; в) она всегда отчетливо мотивирована. Например: «Через час завидел он обетованный уголок, встал в лодке, устремил взоры вдаль. Сначала глаза его отуманились страхом, потом лицо озарилось светом радости: он отличил у решетки знакомое платье; вот там его узнали, махнули платком...» [Гончаров, с. 114], или: «На поверхности воды показалась огромная щука. Костяков побледнел. - Какая щука! - закричал он с испугом. - Ах, какая! Ах! - кто-то повторил сзади. Александр оглянулся. В двух шагах от него стоял старик.» [Гончаров, с. 259].
Любая классификация условна и не может охватить всего богатства смысло- и формопроявлений в художественном тексте, особенно если в основе повествования не лежит монопринцип. Чувство меры и пропорции не позволяло Гончарову предпочесть какой-либо из ракурсов изображения, отсюда многообразие используемых приемов. Поэтому для писателя типичен переизбыток неучтенных классификацией усложненных или пограничных форм. Рассмотрим пример. «Тогда Александр опрокидывался на спинку стула и уносился мысленно в место злачно, в место покойно, где нет н бумаг, ни чернил, ни странных лиц, ни вицмундиров, где царствует спокойствие, нега и прохлада, где в изящно убранной зале благоухают цветы, раздаются звуки фортепиано, а в клетке прыгает попугай, а в саду качают ветвями березы и сирени. И царицей всего этого - она.» [Гончаров, с. 113]. Описываемое «место злачно» не может быть общим для повествователя и героя, так как воссоздано воображением и памятью Александра. С другой стороны, фиксируемое отсутствие бумаг, чернил, вицмундиров, странных лиц - это, скорее, восприятие повествователя, чем героя. То есть в первой части описания «видение» повествователя - абстрактное пространство, в значительной степени связанное с его реальной точкой зрения (атрибуты чиновничьей службы), во второй - «видение» Александра, разнообразно опредмеченное, емкое и - в своей банальности - символическое (попутно заметим, что библейские истоки именования -«место злачно» - в данном контексте способствуют созданию легкой иронии, а само «место покойно» - прообраз будущей Обломовки, какой она рисовалась в мечтах главного героя второго романа).
Гораздо чаще в тексте встречается вторая форма совпадения пространственных точек зрения, когда повествователь и герой объединены только местом, с которого ведется наблюдение: проникновение писателя во внутренний мир Александра не означает передачу ему и «видения» мира; на других же героев, как об этом говорилось выше, подобное совмещение вообще не распространяется. Рассмотрим фрагмент текста. «А посмотри-ка сюда, - продолжала она, отворяя дверь на балкон, - и тебе не жаль покинуть такой уголок?». С балкона в комнату пахнуло свежестью. От дома на далекое пространство раскидывался сад из старых лип, густого шиповника и кустов сирени. [Гончаров, с. 39]. То, что увиденное принадлежит сознанию повествователя, подтверждает следующий абзац, где эта же картина комментируется Анной Павловной. Или: «Она с неудовольствием опустилась опять в кресло и опять с трепетным ожиданием устремила взгляд на рощу, не замечая ничего вокруг. А вокруг было что заметить: декорация начала значительно меняться». Но в большинстве случаев использования данного приема отграничение точки зрения повествователя в идеологическом, фразеологическом и психологическом планах отсутствует: «Гребцы машут веслами медленно, мерно, как машина. Пот градом льет по загорелым лицам, им и нужды нет, что у Александра сердце заметалось в груди, что, не спуская глаз с одной точки, он уже два раза в забытьи заносил через край лодки то одну, то другую ногу, а они ничего, гребут себе с тою же флегмой» [Гончаров, с. 114].
Такое явление приводит к сближению с разновидностью другой группы, преобладающей в тексте, - несовпадения пространственных точек зрения повествователя и героя. При этом имеется в виду несовпадение их пространственных точек зрения в последовательном обзоре, когда повествователь является движущимся наблюдателем. Например, так описана сцена у Любецких, где Александр прибегает к всевозможным ухищрениям, чтобы выйти из гостиной в сад к Наденьке: «Подошел сначала к окну и взглянул во двор.Потом медленными шагами. он перешел к фортепиано, постучал в разных местах по клавишам., имел даже твердость понюхать два цветка и разбудить попугая.....Александр не вытерпел и, как змей, выскользнул в двери и, соскочив с крыльца,. в
Н.А. Гузь. Пространственно-временной план выражения точки зрения в романе И.А. Гончарова «Обыкновенная история»
несколько шагов очутился в конце аллеи - на берегу, подле Наденьки» [Гончаров, с. 122]. Здесь, как и во многих других примерах, которые можно было привести, точка зрения повествователя обусловлена движением героя.
В других случаях (их большинство) «видение» повествователя не связано с перемещением персонажа, - это взгляд из одной неподвижной точки. Конечно, при этом пространство более-менее локально определено: так, из одной точки описываются шествие к роще Александра с провожающими и прощание Евсея с дворней, которая затем отправляется им вослед. При этом выдержана и перспектива: идущие к роще изображаются как бы в некотором отдалении. Расставание же Евсея с родными и дворовыми отражено в диалогической форме, детализировано, т. е. повествователь находится здесь и наблюдает за идущими к роще. Эта же форма точки зрения используется и в диалогах, когда повествователь, перемещая только взгляд, сопровождает пространственными деталями разговор героев: «Петр Иваныч неожиданно явился в комнату племянника и застал его за письмом. - Я пришел посмотреть, как ты тут устроился, - сказал дядя, - и поговорить о деле. Александр вскочил и проворно что-то прикрыл рукой» [Гончаров, с. 74].
Весьма многочисленна и другая разновидность несовпадения пространственных точек зрения повествователя и героя: последовательное описание мест, не обозримых с одной точки видения и не обусловленных перемещением героя, когда избранный ракурс изображения ничем не мотивирован, кроме имплицитной логики «всеохватывающего» и «всевидящего» автора. Такие обзоры обычно объемны, поэтому ограничимся их схемами. В начале романа в фокус зрения повествователя последовательно попадают герои, находящиеся в разных местах: спящий Александр, дворовые, хлопочущие на кухне, готовящие повозку, укладывающие чемоданы; Анна Павловна, проснувшийся Александр, горюющий Евсей, Аграфена, ямщик с тройкой лошадей в воротах и т.д. Сходно изображена и сцена приезда Поспелова: описывающий взгляд переносится из дома во двор -возвращается в дом - опять во двор - и снова в дом: «.. .с тележки соскочил молодой человек, вбежал в комнату.» и т.д. Так же описан и город в жару: «Солнце животворило поля, но морило петербургские улицы, накаливая лучами гранит.Люди ходили медленно, повесив головы, собаки -высунув языки. Город походил на один из тех сказочных городов, где все, по мановению волшебника, вдруг окаменели. Экипажи не громыхали по камням, маркизы, как опущенные веки у глаз, прикрывали окна, торцовая мостовая лоснилась, как паркет» [Гончаров, с. 113]. Но это описание является пограничным с другой разновидностью - так называемой точкой зрения «с птичьего полета», когда наблюдатель отдален от объекта на большое расстояние. С этой точки зрения описан вид с балкона в начале романа.
Своеобразие и функционирование рассмотренных точек зрения в романе Гончарова, на наш взгляд, заключается в их пропорциональном соотношении и главное - в плавных взаимопереходах одного ракурса в другой. Например: «Наденька стояла спиной к Александру, держась рукой за решетку и опершись головой на руку (точка зрения повествователя - Н.Г.), как в тот незабвенный вечер» [Гончаров, с. 144] (точка зрения Александра - Н.Г. ]. Или описание бури, которое начинается с того, что Анна Павловна посмотрела на небо. Но вскоре изображаемое переходит за границы ее поля зрения, это уже точка зрения повествователя «с птичьего полета», и лишь после подробного описания всего, что принес с собой ураган в деревню, снова появляется Анна Павловна, но уже не как субъект, а как объект видения: «Она перекрестилась и ушла с балкона» [Гончаров, с. 293]. Смена визуальных ракурсов изображения придает повествованию динамизм, а пространственным образам - объемность.
Для литературы как рода искусства характерна большая определенность временных координат, в сравнении с пространственными. Водораздел в этом плане проходит по той же оси: повествователь -герой, т.е. отсчет времени может вестись с позиций того или другого. А соотношение и взаимодействие всех этих временных перспектив порождает различные варианты в конкретном художественном тексте. В «Обыкновенной истории» мы находим как «чистые», так и смешанные формы временных позиций. Они отличаются усложненностью в силу своей множественности. Временной план «Обыкновенной истории» не является строго векторным, выдержанным только в направлении «вперед». Он четырежды прерывается предысториями разного объема и несколькими отступлениями от последовательного изложения событий. Казалось бы, это тоже время героев, так как оно наполнено событиями их жизни. Но оно организовано другим сознанием - повествователя (может быть, в сознании героя те же годы были бы более растянутыми или, наоборот, «сжатыми»), и в предысториях временная точка зрения является внешней по отношению к времени героя. Тем более
что повествователь не пытается создать иллюзии второй реальности и неоднократно подчеркивает литературную природу «истории» Александра. В свете этого остается предположить, что в основе романа - временная позиция повествователя, для которого «история» является ретроспективой и текстом, но она, не считая нескольких исключений, непосредственно проявляется крайне редко, т.е. является организующим началом имплицитно. Но по ходу изложения событий повествователь ориентируется на временные планы героев, которые в эксплицированной форме и являются основными точками отсчета времени в романе.
В первой главе преобладают последовательная смена и синтез временных точек зрения, временные планы героев сменяют друг друга или сливаются на каком-то временном отрезке: размышления об Александре, замечания об Антоне Иваныче, лирическое отступление, посвященное матери, - связаны с временной точкой зрения повествователя и эксплицируют ее как внешнюю по отношению к описываемым событиям. Далее повествователь также принимает за точку отсчета восприятие героя, преимущественно главного (до эпилога), реже - Петра Иваныча, Лизаветы Александровны. Исключительно точка зрения героев организует временной план и внутренних монологов, и близких к ним речевых форм. Часто встречаются временные позиции, чья принадлежность тому или иному сознанию не определяется однозначно: «Он сиживал молчаливо у окна и уже равнодушно глядел на отцовские липы» [Гончаров, с. 314]. Здесь «уже» может принадлежать и рефлектирующему герою, отдающему отчет в происходящих с ним переменах (что подтверждают его письма в Петербург), и повествователю, фиксирующему какой-то этап в жизни героя.
Синтез временных планов мы наблюдаем в диалогах, чье время приближается к реальному: в нем сливаются временные планы повествователя и героев. При этом субъективное восприятие времени у них остается разным. Например, когда Александр после разрыва с Наденькой появился у дяди в 12 часов ночи, Петр Иваныч ощущает это время как позднее, Александр - вообще потерял счет времени суток, поэтому реальное время диалога и авторские обозначения - те же 12 часов ночи - являются объективирующим фактором. Вообще же временные точки зрения героев подчеркнуто субъективны, в романе много примеров и замедленного, и сжатого времени. Оно замедляется в сознании героя, когда он спешит на свидание с Наденькой или пытается незаметно выйти из гостиной, мчится незаметно во время свидания и в период счастливой влюбленности в Тафаеву; можно также говорить об остановившемся времени Лизаветы Александровны в конце романа и о механистическом, не затрагивающем душевных глубин времени Петра Иваныча и т.д. Время Анны Павловны с отъездом Александра ориентируется на сыновнее, поэтому оно обозначено письмами и ожиданием, организовано ритуалами и фактами чужой жизни.
Смена временных планов осуществляется в соответствии с местом героя в сюжете. Кроме того, смена временных планов проходит и по оси настоящее - прошлое. Например: «Она достала с нижней полки шкафа, из-за головы сахару, стакан водки и два огромных ломтя хлеба с ветчиной. Все это давно было приготовлено для него ее заботливой рукой». Как видим, в этом примере (а их много) временная позиция героя корректируется точкой зрения повествователя. Во время прогулки Александра по Петербургу его временной план перебивается авторским. Это вводит личное, субъективное время героя в более широкий контекст исторического времени. Временная точка зрения повествователя непосредственно проявляется редко и манифестирует ретроспективность времени героя по отношению к авторскому: «.мать не приготовила его на борьбу с тем, что ожидало его и ожидает всякого.» [Гончаров, с. 41]. Или: « .Скрывался от глаз только прямой путь, заметь он его, так тогда, может быть, и не поехал бы» [Гончаров, с. 41]. То есть повествователь уже знает, предвидит то, что для Александра - неизвестное будущее. Другими словами, настоящее время повествователя включает в себя прошлое, настоящее и будущее время героя. Более того, повествователь неоднократно манифестирует, что и его субъективное время - это лишь часть большого, общечеловеческого: «О них, как обо всем на свете, поговорили, позлословили их обоих и потом так же, как и обо всем на свете, замолчали [Гончаров, с. 34].
Обобщающий смысл временным планам придает использование грамматических форм настоящего времени в контексте прошедшего (см., например, лирическое отступление о матери: «Мать любит без толку и без разбору...» [Гончаров, с. 40] и частично - характеристику Антона Иваныча («У нас на Руси он бывает разнообразен.» [Гончаров, с. 46]). Иногда динамика фрагмента организована сменой всех трех грамматических глагольных форм, как, например, в описании жизни
Е.П. Березкина. Мотив смерти в романе О.А. Шапир «Одна из многих»
провинциального городка: «То вот Иван Иваныч идет к Петру Петровичу... Там проскакал сломя голову жандарм. Если, наконец, встретятся незнакомые, они остановятся и оборотятся раза два» [Гончаров, с. 65]. И, наоборот, писатель часто использует настоящее время, чтобы конкретизировать, проиллюстрировать или детализировать факт или процесс отвлеченного свойства: «Зато со своим приятелем Костяковым он виделся каждый день. То старик сидит у него целый день, то зазовет к себе Александра на щи. [Гончаров, с. 258]. Или: «Адуева просидела целый день молча, не обедала и не ужинала. Зато говорил, обедал и ужинал Антон Иваныч. - Где-то он теперь, мой голубчик? - скажет только она иногда. - Уж теперь должен быть в Неплюеве, - отвечает Антон Иваныч» [Гончаров, с. 54]. Иногда настоящее используется для изображения замедленного времени: «Гребцы машут веслами.Пот градом льет.- «Живее!» - сказал он. Как они принялись махать! Весла так и затрепетали по воде.» [Гончаров, с. 114]. Можно предположить, что использование грамматической формы настоящего времени связано с семантической выразительностью глаголов несовершенного вида.
Таким образом, пространственные и временные планы изображения, или точки зрения, в «Обыкновенной истории» характеризуются разнообразием, вариативностью, множественностью соотношений, что образует сложную многомерную структуру и определяет композицию произведения. Как специфически «гончаровский» прием выделяем частую и гармоничную смену пространственных точек зрения, функциональную роль которой полагаем в увеличении числа ракурсов видения и достижения тем самым объемности изображения. Временные позиции отличаются усложненностью в силу имплицитной формы проявления точки зрения автора и эксплицитной - героев.
Литература
1. Гончаров И.А. Обыкновенная история // Гончаров И.А. Собр. соч.: в 8 т. - М., 1977. - Т. 1.
2. Успенский Б.А. Поэтика композиции // Успенский Б.А. Семиотика искусства. - М., 1995.
3. Тамарченко Н.Д. Точка зрения // Введение в литературоведение. - М., 1999.
Гузь Наталия Александровна, профессор кафедры русского языка и литературы Алтайской государственной академии образования имени В.М. Шукшина, доктор филологических наук.
Тел. +7-9833566973; e-mail: gna@city.biisk.ru
Guz Natalia Alexandrovna, professor, department of Russian language and literature, Shukshin Altai State Academy of Education, doctor of philological sciences.
УДК 81:7.046.1
© Е. П. Березкина
МОТИВ СМЕРТИ В РОМАНЕ О.А. ШАПИР «ОДНА ИЗ МНОГИХ»
Pассматривается трагический исход героини романа О.А. Шапир «Одна из многих» - женщины второй половины XIX в., утратившей восторженные представления о новой жизни и не реализовавшей идеи эмансипации в семейном быту.
Ключевые слова: мотив, сюжет, трагизм, духовная гибель, самоубийство, русский роман второй половины XIX в.
E. P. Beryozkina
THE MOTIVE OF DEATH IN THE NOVEL "ONE OF THE MANY" BY O.A. SHAPIR
The article reviews the tragic outcome of the heroine in the novel by O.A Shapir "One of the Many"- a woman of the second half of the XIX century who committed suicide as a result of the loss of enthusiastic ideas about new life and unrealized ideas of emancipation in the family life.
Keywords: motive, plot, tragic element, spiritual death, suicide, the Russian novel of the second half of the XIX century.
В такой крупной эпической форме, как роман, может быть выявлено множество различных мотивов, представляющих структурно-семантические единицы произведения, позволяющие глубже раскрыть его проблематику, систему образов, композиционную структуру. Мотивы встречи - разлуки,
