CC BY
198
32
ВЕСТНИК УДМУРТСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
УДК 821.161.1(092) Ахматова А. + 821.0 Е.Ю. Куликова
ПРОГУЛКИ В ЛИРИКЕ АННЫ АХМАТОВОЙ
Рассматриваются три стихотворения А. Ахматовой - «Прогулка», «Побег», «В ту ночь мы сошли друг от друга с ума...» (из цикла «Ташкентские страницы»). Через мотив «прогулки» в поэзии Ахматовой открывается и одиночество лирической героини, и полнота ее близости с любимым человеком, и разделенное на двоих «сиротство» в чужом городе, душащее и в то же время дарующее новую таинственную землю.
Ключевые слова: мотив прогулки, лирический сюжет, движение, пространство.
Один идет прямым путем, Другой идет по кругу И ждет возврата в отчий дом, Ждет прежнюю подругу. А я иду - за мной беда, Не прямо и не косо, А в никуда и в никогда, Как поезда с откоса [1. С. 490].
Это восьмистишие, написанное в 1940 г., можно поставить эпиграфом не только ко всему творчеству А. Ахматовой, но и к ее судьбе, преображенной и обыгранной, как на сцене, в стихах. Движение как таковое - основополагающая константа в лирике Ахматовой. «Движение, приближение, переход, подступ, путь куда-то или откуда-то - типичное состояние героев ахматовского мира. Сюда прежде всего относится очень распространенный мотив 'ходьбы', странничества, путешествий» [2. С. 268, 269], пишет Ю.К. Щеглов в статье «Черты поэтического мира Ахматовой». В лирике Ахматовой мотив 'ходьбы' часто совмещен с мотивом прогулки, что, собственно, и является предметом нашего исследования. Поэтизация медленного шага прогулки от сентиментальных прогулок ХУШ в. идет к элегиям поэтов «золотого века», а затем - к акмеистам, в частности, Ахматовой и Мандельштаму, у которых прогулки - всегда поэтические. В чем особенность ахматовских прогулок? Они и похожи, и непохожи на прогулки Батюшкова, Мандельштама, других поэтов ХУШ-ХХ вв. Ее прогулки - не только медитативные, одинокие и наполненные мечтами и наблюдениями, чаще они оказываются прогулками влюбленных, а порой прогулка становится не только свиданием героев, но и свиданием поэтов.
Стихотворение «Прогулка» (1913) - одно из ранних ахматовских стихотворений - соединяет в себе черты стилизации, отсылающей к творчеству М. Кузмина и М. Добужинского, К. Сомова или А. Бенуа, и так называемого новеллистического психологизма, свойственного Ахматовой. Здесь совсем нет мотива 'ходьбы' или вообще движения: «прогулка» удивительно статична. Это подчеркивает центральная - вторая строфа стихотворения, более всего напоминающая картины мирискусников:
Безветрен вечер и грустью скован Под сводом облачных небес, И словно тушью нарисован В альбоме старом Булонский лес [1. С. 122].
«Безветренность» вечера и его «скованность грустью» создают эффект застывшего пространства, неподвижности и какой-то неразвернутости сюжета. Отметим выбор туши, а, например, не красок или масла, для описания представляемого «рисунка» Булонского леса. В использовании данного мотива любопытно то, что среди портретов Ахматовой, которые создавались разными художниками на протяжении ее жизни, предпочтение отдано именно графическим изображениям. «Конечно, тушь, перо, черная акварель, карандаш - самые легкие, "бытовые" техники. Они всегда под рукой - и в руках. Поэтому почти от любого человека остается подобный след. Или хотя бы его штрихи. Но в случае с Ахматовой художники, даже имея выбор, отдавали предпочтение графике» [3]. Невозможно,
разумеется, провести прямую параллель между созданными в стихах образами и портретами самого автора текста, но эта невольная перекличка подчеркивает будто бы графический орнамент, накладывающийся на прогулку, в чем-то очень условную, а в чем-то, несомненно, настоящую. Не случайно переживание лирической героини дано ярко и динамично: «Томилось сердце, не зная даже / Причины горя своего» [1. С. 122].
Первые два стиха и последняя строфа написаны в характерной ахматовской манере, когда чувства показаны через бытовые детали: «Перо задело о верх экипажа», «Бензина запах и сирени», «Он снова тронул мои колени / Почти не дрогнувшей рукой». Откуда же тогда, собственно, возникает сам мотив прогулки? Прогулка как встреча? Или свидание на фоне Булонского леса? Где непосредственная динамика, присущая мотиву пути в лирике Ахматовой?
Из стилизованного эпизода в духе М. Добужинского или А. Бенуа, «старых гравюр с изображением аристократических выездов в Булонском лесу» [4] Ахматова создает небольшое стихотворение, где под очевидной скованностью повествования латентно присутствует драматизм, свойственный сюжетам ее текстов. Именно на контрасте с тишиной и безветренностью вечера и почти кокетливой картинностью Булонского леса разворачивается свидание героев, наполненное грустью и очевидным предчувствием беды1. В последней строфе вводится мотив покоя, что, с одной стороны, усиливает отсутствие движения. Но между тем покой - «насторожившийся», он обещает перемены, он тоже проходит под знаком горя, заданном уже в первой строфе.
Отсутствие видимой сюжетной динамики компенсируется мыслями лирической героини о разлуке, о переходе в новое состояние - «брошенной», как напишет Ахматова в другом стихотворении. «Почти не дрогнувшая рука» возлюбленного символизирует возможное расставание, и потому заголовок текста оказывается особенно значимым. Это не просто прогулка, это важнейший эпизод в отношениях, намек на разрыв или его предощущение. «В основе ахматовских формул, - писал В.М. Жирмунский, - лежит не общее суждение, а точное и тонкое восприятие явления внешнего мира, иногда даже только остро и точно переданное непосредственное ощущение как выражение стоящего за ним психического факта... Особенно характерно употребление таких эпиграмматических строк в качестве концовок стихотворений» [5. С. 96].
Так получается, что сам мотив прогулки практически отодвинут в сторону, движение отменено, но вместо обычного движения в тексте присутствует метафорическое: движение души, ее трепет, открывающийся читателю во внешних образах. По мнению Л. Кихней, Ахматова «показывает движение "фокуса" сознания героини, что оказывается ничем иным, как отражением вещей» [6].
Интонационно стихотворение делится на шесть равных частей, по два стиха в каждом, после каждого двустишия возникает небольшая пауза, поддержанная и смыслом: в первом упоминается перо на шляпе и его глаза; во втором - муки сердца лирической героини; в третьем - застывшие вечер и небо; в четвертом - образ нарисованного тушью Булонского леса; в пятом - запахи и скрытые ощущения; и, наконец, в шестом, финальном, самом драматичном, - намек на то, что, возможно, герой оставит возлюбленную. По наблюдению Б. Эйхенбаума, четырехстрочная строфа у Ахматовой наполнена «короткими фразами. Быстрая смена фраз дробит ее на части и придает интонации подвижный, прерывистый характер» [7. С. 386]. Об этом же писал и Н. Гумилев в 1914 г.: «Четырехстрочная строфа... слишком длинна для нее. Ее периоды замыкаются чаще всего двумя строками» [8. С. 183]. В данном стихотворении эта дробность обозначает и прерывистость дыхания взволнованной героини, пусть не от быстрой ходьбы на прогулке, а от переживаний по поводу возможного разрыва с возлюбленным, и в то же время рывки сюжета, неуклонно двигающегося вперед, хотя автор как будто бы хочет его замедлить, притормозить. Б. Эйхенбаум считал, что такие «резкие скачки делают поэтическую речь Ахматовой судорожно напряженной» [7. С. 386].
В «Прогулке» на идею динамики работают интонация, дробность фраз, драматизм переживаний героини. Однако такой характерный прием для описания движения, пути, как применение глаголов, включен минимально: в тексте всего четыре глагола, и ни один из них не обозначает активного действия (задело, поглядела, томилось, тронул). Глагол, используемый в начале стихотворения, передает сенсорное ощущение: «Перо задело о верх экипажа» [1. С. 122]; вместе с пером, читатель понимает,
1 «В сущности о пейзажном "фоне" в собственном смысле у Ахматовой говорить нельзя. Она. с большой остротой индивидуального восприятия фиксирует отдельные импрессионистические штрихи, которые для нее ассоциировались с действием, очень часто... с резким разрывом между пейзажем и сопутствующим ему личным переживанием» [5. С. 96].
задеты чувства лирической героини, о чем, собственно, будет сказано в последующих строках. В финале еще раз появляется глагол, связанный с телесными ощущениями: «Он снова тронул мои колени» [1. С. 122]2. Эти два касания создают некое кольцо, охватывающее текст. В очерченном круге окажется встреча героев на фоне «словно нарисованного тушью в альбоме» Булонского леса: остро переживаемое свидание совместится с условным, точно придуманным, пейзажем, и мир приобретет одновременно плоскостные и трехмерные очертания.
Ахматова создает натяжение между движением и статикой, между действием и чувством, между миром реальным и миром воображаемым, между прогулкой влюбленных и, возможно, последним их свиданием. В покой и неподвижность внешнего мира, не нарушаемого ходьбой персонажей, вторгается образ гораздо более сильного и знакового движения. Можно предположить, что действие происходит в автомобиле, о верх которого задевает перо шляпы; героиня чувствует «бензина запах», а сам «экипаж» ограничивает пространство встречи и в то же время потенциально расширяет ее, позволяя героям при желании быстро перемещаться в пространстве. Игра Ахматовой состоит в том, что хотя реального перемещения в тексте нет, но намек на него - и через образ автомобиля, и через переживания лирической героини - открывает не только идею движения, но и говорит об изменяющемся мире вокруг, несмотря на его внешнюю статичность и живописность.
В.Я. Виленкин в своей работе о А. Модильяни пишет о том, что Париж 1910-1914 гг., в котором Ахматова жила некоторое время, был городом «ежегодных "Гран при" на ипподроме, новейших автомобильных марок и элегантных кавалькад в Булонском лесу» [10. С. 124], а А. Марченко отмечает, характеризуя Ахматову: «Ничуть не шокировали ее и элегантные кавалькады в Булонском лесу. Как и многие русские туристки, она не устояла перед соблазном прокатиться по Булонскому лесу в фиакре (извозчик и лошадь - из XIX в.). А как же иначе? Даром что ли к белой широкополой шляпе было приделано привезенное мужем из Африки страусиное перо?» [4].
Образы модного автомобиля или уже винтажного для начала ХХ в. фиакра латентно и в то же время непосредственно присутствуют в тексте, «верх» кареты совмещается с запахом бензина, а само слово, помимо значения «коляска, городская и загородная карета, дрожки, дормезы, ландо и т. п.» [11], имеет и другой смысл: «экипажами называли любые автомобили в те времена, когда они только появились и были предметами роскоши; чуть позже - только легковые автомобили, затем (и поныне) - только шикарные автомобили, либо в ироническом смысле» [1]. В стихотворении Ахматовой пространство оказывается двойственным: старинный фиакр существует на фоне изящного автомобиля, словно прогулка растягивается во времени, а лирическая героиня, внешне статичная, от первой к третьей строфе меняет средство передвижения, которое, впрочем, не движется, а настороженно и напряженно замирает, как и чувства персонажей неявной, но очевидной драмы.
Следующее стихотворение, которое мы рассмотрим, подчеркнуто динамично, о чем говорит название, - «Побег». В отличие от описанной выше прогулки, в данном тексте мы видим настоящее бегство - навстречу рассвету. Стихотворение построено на диалогах, поддерживающих торопливую, почти задыхающуюся интонацию спешащих к взморью героев. Реплики обрываются, наталкиваются одна на другую, подчеркивая лихорадочное состояние влюбленных:
«Нам бы только до взморья добраться,
Дорогая моя!» - «Молчи...»
<...>
«Что ты делаешь, ты безумный!» -«Нет, я только тебя люблю! Этот ветер - широкий и шумный, Будет весело кораблю!» <...>
«Скажи, ты знаешь наверно: Я не сплю? Так бывает во сне.» [1. С. 185].
2Л. Кихней отмечает, что у Ахматовой «кульминацией часто является речевой или пластический жест героя или героини» [6], а И. Гурвич указывает, что «у Ахматовой физические частности - прикосновения, мимические жесты - безошибочно проявляют схему сложившихся (или складывающихся) взаимоотношений» [9. С. 151].
Диалоги введены в первой, третьей и пятой строфах. Они создают своего рода поэтический рефрен, которого начинаешь ждать, как припева в песне. Тем удивительнее отсутствие диалога в последней - седьмой строфе стихотворения. Но там диалоги больше не нужны, так как побег удается: герои успевают попасть на яхту, «чтоб. / Встретить свет нетленного дня» [1. С. 185].
При описании движения по городу Ахматова, как обычно, использует перечисления, что создает кинематографический эффект скользящей камеры, когда перед взглядом мелькают здания, улицы, знакомые места3:
Мимо зданий, где мы когда-то Танцевали, пили вино, Мимо белых колонн Сената, Туда, где темно, темно [1. С. 185].
Через контраст погруженного в темноту города и белых колонн Сената, потемок и скорого наступления утра, черноты и света неба не только предметы кажутся размытыми и то выступающими из мрака, то погружающимися в него, но и сами герои попадают то в светлую, то в темную полосы. Эти блики связаны и с внутренним страхом опоздать; попасть на яхту, когда уже рассветет; пропустить наступление утра. Страх становится почти мистическим («Горло тесным ужасом сжато»), от спешки героев зависит их дальнейшая судьба, поэтому лирическая героиня сжимает «на груди цепочку креста», словно молясь о том, чтобы свидание с рассветом состоялось.
Финальная строфа объясняет всю напряженную динамику предыдущих: любовь торжествует, и заря, как в стихотворении А. Фета «Шепот, робкое дыханье.», соединяет влюбленных, будто освящает их союз:
Обессиленную, на руках ты,
Словно девочку, внес меня,
Чтоб на палубе белой яхты
Встретить свет нетленного дня [1. С. 185].
Ю.К. Щеглов пишет, что для лирики Ахматовой характерно «совместное переживание трепетности мира, любование объектами природы и культуры. совместное общение с любимыми ценностями и торжественно-трепетное восприятие окружающего мира. Свидание героев лирической новеллы Ахматовой происходит на фоне объектов природы и культуры, которые неотделимы от их собственной судьбы и разделяют с ними черты хрупкости, одухотворенности и потенциальной беззащитности перед силами зла и хаоса» [2. С. 280]. В стихотворении «Побег» белая яхта символизирует священное место, где будут метафорически «повенчаны» герои перед лицом нового мира, нового дня4. Н. Гумилев в стихотворении «Сентиментальное путешествие» описывает такое символическое венчание влюбленных у «высокого мраморного храма» Афины-Паллады. Посещение храма Афины-Паллады у Гумилева - обязательный момент путешествия влюбленных, которых богиня поэтически соединяет, даруя им славу и свободу. В стихотворении Ахматовой прогулка, больше похожая на бег, определяет дальнейшее совместное счастье героев.
Рассмотрим теперь третье стихотворение, в котором тоже описывается прогулка, - «В ту ночь мы сошли друг от друга с ума.» (из цикла "Ташкентские страницы"). Стихотворение вдохновлено польским художником и писателем графом Юзефом Чапским, с которым Ахматова познакомилась в Ташкенте летом 1942 г. в доме Алексея Толстого5. Об этом Чапский рассказывает в книге «На бесчеловечной земле» («№ nieludzkiej ziemi», 1949), в главе «Встречи с Ахматовой в Ташкенте». «Чапский произвел на Ахматову неизгладимое впечатление» [13. С. 142], писала А. Хейт. По мнению исследовательницы, «Чапский прекрасно понимал, что этим он обязан не столько самому себе, сколько тому, что он был представителем другого мира и изъяснялся свободней и непосредственней, чем это при-
3 См. «Все мне видится Павловск холмистый.», «Годовщину последнюю празднуй.» и др.
4 И. Гурвич отмечает, что «чуть тронутый архаикой финал привносит ощущение бесконечности в рассказ, строго прикрепленный к месту и ко времени» [9. С. 166].
5 Н.В.Королева отмечает, что, возможно, стихотворение имело двойную адресацию, и вторым адресатом мог быть композитор А.Ф.Козловский, высланный в Ташкент за три года до войны [12. С. 330-332].
нято здесь. Она в свою очередь поразила Чапского своей искренностью. Когда они все вместе вышли от Толстого, она отделилась от остальных гостей, и Чапский проводил ее до дому. В 1959 г. Ахматова вспоминала, как они - два европейца, изгнанных войной из своих мест, - шли сквозь знойную азиатскую ночь» [12. С. 142]. Сам Чапский позднее скажет: «Мы долго гуляли, и во время этой прогулки она совершенно преобразилась. Об этом я, конечно, не мог написать в книге, которая вышла при жизни Ахматовой» [14. С. 690].
Неожиданное знакомство послужило причиной создания через 17 лет стихотворения, в котором описывается незабываемая прогулка по неведомому городу, имя которого так и остается неназванным, будто скрытым от читателя, потому что сам автор выбирает ему название и предлагает различные варианты, боясь ошибиться:
То мог быть Стамбул или даже Багдад, Но, увы! Не Варшава, не Ленинград, -И горькое это несходство Душило, как воздух сиротства [12. С. 24].
Ахматова перебирает в памяти восточные города, как бы примеряет их вид, накладывает их образы на образ того единственного города, где они идут со спутником. Стамбул и Багдад - символы Востока, сохранившие свою целостность в годы войны, и им противоположны европейские Варшава и Ленинград, оказавшиеся под обстрелом немецких бомбардировщиков, - города, хрупкость и беззащитность которых подчеркнута этой антитезой. Свойственное вообще Ахматовой чувство сиротства в данном тексте, с одной стороны, приобретает вселенский масштаб, а с другой - наоборот, разделено всем бытием: прогулка поляка и русской, на время лишенных родины, под чужим азиатским небом, «сквозь дымную песнь и полуночный зной», оказывается не одинокой:
И чудилось: рядом шагают века, И в бубен незримая била рука, И звуки, как тайные знаки, Пред нами кружились во мраке (Там же).
Двух героев сопровождают века, звук шагов умножен: прошлое ведет за собой настоящее и будущее. Лирическая героиня и ее спутник погружаются в таинственный мир чужого города, этот мир фантастичен, как будто бы только что создан («Мы были с тобою в таинственной мгле, / Как будто бы шли по ничейной земле» [12. С. 25]), и впервые по нему ступает нога человека. Прогулка напоминает появление в райском саду Адама и Евы, герои стихотворения исследуют неизвестный им прежде, новый для людей мир. «Ташкент, выступая в статусе "прочного", "азийского" пра-дома, становится символом гармонического миропорядка и, в конечном итоге, "милости Божьей"» [15. С. 60]. «Зловещая тьма», в которую погружены герои в начале текста, постепенно преображается в «таинственную мглу» под светом звезд («созвездие Змея»), а потом ночь неожиданно проясняется от сияния месяца:
. месяц алмазной фелукой
вдруг выплыл над встречей-разлукой [12. С. 25].
Если первая строфа вводит мир жутковатый, но реальный, открытый любому посетителю Ташкента («Свое бормотали арыки, / И Азией пахли гвоздики» [12. С. 24]), то уже со второй строфы пространство становится другим. Чужой город оказывается первозданной землей, потому что так его видят «сошедшие с ума» герои. Темнота окутана «дымной песнью»; далекое созвездие Змея6, создающее пространственную вертикаль и бесконечность, открывает поистине новый мир, «ничейную землю». «Дымная песнь» напоминает «Песнь Песней» Соломона, подчеркивая единственность и невоз-вратимость этой прогулки вне времени и реальности.
6 Созвездие Змееносца «занимает на небе площадь в 636,9 квадратного градуса и содержит 106 звезд, видимых невооруженным глазом» [16].
У Марка Шагала есть пять картин на тему «Песни Песней», написанных с 1957 по 1966 г. В первой, третьей, четвертой и пятой композициях изображены прогулки влюбленных, не названные непосредственно прогулками, но напоминающие знаменитые полотна Шагала «Прогулка»7 (1917 -1918) и «Над городом» (1914 - 1918). В четырех картинах «Le cantique des cantiques» герои изображены на фоне города (I, III). Они летят над городом (IV, V), окутанные красновато-розоватой дымкой, а город под ними (рядом с ними) имеет много обликов: это и родной для Шагала Витебск, и Париж, и приютивший его в последние годы Ванс. Важный в творчестве художника мотив прогулки приобретает символическое значение встречи влюбленных в бездонности бытия, встречи, привязанной к конкретным реалиям, без которых невозможно представить себе полотна Шагала, и в то же время любое свидание выглядит на картинах обобщенным, надмирным и ирреальным.
Стихотворение Ахматовой близко пяти композициям Шагала «Le cantique des cantiques», в нем одновременно сталкиваются действительно пережитое и лично прочувствованное, буквально пройденное пространство, и фантастический мир грез, созданный неожиданной и почти роковой встречей двух изгнанников-европейцев. «Дымная песнь» пронизывает весь текст, замыкая его в спираль, напоминающую хвост созвездия Змея. Месяц становится «алмазной фелукой», которая словно увлекает героев в неведомый мир, где священной становится «встреча-разлука». Возвращаясь к уже упомянутой «Песни Песней», напомним один из знаменитых образов 6-й главы: «Кто эта блистающая, как заря, прекрасная, как луна, светлая, как солнце?» (11 Песн. П. 2, 16) - так обращается Соломон к своей возлюбленной. В стихотворении Ахматовой луна появляется в форме месяца (мужского варианта луны) - мотив, любимый поэтом, особенно при описании встреч и свиданий8. Спутник лирической героини, в отличие от «Песни Песней», с месяцем не сравнивается, скорее, оба героя уносятся на этом сияющем судне в глубину ночи, но само использование данного мотива косвенно отсылает и к Библейским строкам9, и к картинам Шагала, в четырех из которых полет находится в центре сюжета, а в IV и V композициях над миром летят влюбленные.
Н.В. Королева отмечает, что «отдельные строки "Песни Песней" могут служить как бы "ключом" к любовной лирике Ахматовой» [1. С. 800]. В финале стихотворения «Под крышей промерзшей пустого жилья.» упоминается это место из Библии, дорогое для Ахматовой: «А в Библии красный кленовый лист / Заложен на Песни Песней» [1. С. 222].
В последней строфе стихотворения «В ту ночь мы сошли друг от друга с ума.» время и пространство отодвинуты от основного действия в будущее, более того, хронотоп переворачивается, и оказывается, что все, описанное в первых пяти строфах, - это далекое прошлое, а сама прогулка -
7 О. Рубинчик пишет о том, как Ахматова указала на близость нарочитого примитивизма М. Шагала и стихотворения Р. Баумволь «Оглядываюсь». Отталкиваясь от сделанного поэтом наблюдения, исследовательница проводит параллель между текстом Баумволь и «Лотовой женой» Ахматовой, подчеркивая важность в ее лирике темы памяти. По мнению Рубинчик, «есть то, что сближает ахматовское восприятие мира с восприятием Ба-умволь: невозможность не оглянуться и "детскость" взгляда, дорожащего всеми приметами бытия» [17]. С Ба-умволь Ахматова познакомилась в Ташкенте, где та читала ей свои стихи, которые Ахматова уже знала и называла «чудесными». «В 1954 г. Баумволь, отдыхавшая в Доме творчества в Голицыне одновременно с Ахматовой, посвятила ей по-русски написанное стихотворение "Воображаемая прогулка", в котором не было бы ничего "шагаловского" (кроме названия "Прогулка"), если бы не тема памяти, не оглядка на то, что "за спиною"» [17]. Отметим, что именно мотив прогулки сближает трех названных авторов: Баумволь, Шагала и Ахматову; в творчестве каждого из них прогулка важна как свидание с возлюбленным (возлюбленной у Шагала), диалог с поэтами и воспоминание («оглядка») о прошлом, незабываемом и волшебном, как в стихотворении «В ту ночь мы сошли друг от друга с ума».
8 Ср.: «стали рядом / Мы в блаженный миг чудес, / В миг, когда над Летним садом / Месяц розовый воскрес» [1. С. 162] («Стихи о Петербурге», II); «В синем небе месяц рыжий» [1. С. 132] («Знаю, знаю - снова лыжи.»); «Стоит на небе месяц, чуть живой» [1. С. 328] («Ночью»); «А надо мной спокойный и двурогий / Стоит свидетель» [1. С. 433] («Одни глядятся в ласковые взоры.»).
9 В написанной несколькими месяцами спустя «Мартовской элегии» Ахматова перебирает воспоминания, «прошлогодние сокровища», которые навсегда остались в сердце. Среди них: «. огромных библейских дубов / Полуночная тайная сходка, / И из чьих-то приплывшая снов / И почти затонувшая лодка» [12. С. 71]. Смею предположить, что «почти затонувшая лодка» косвенно связана с «алмазной фелукой» месяца из рассматриваемого мною стихотворения. Она, вероятно, «почти затонула» под давностью лет, но «всплыла» в каком-то чудесном сне. Не случайным кажется и упоминание «библейских дубов»: смыслово рифмуясь с «дымной песнью» азиатского города, отсылающей к «Песни Песней», они подкрепляют отмеченную ассоциацию.
воспоминание о необыкновенной встрече в чужом городе. Вместе с временем и пространством меняется реальность: возможно, все прошедшее было лишь сном10, либо воспоминание об этой прогулке рождает новый сон. Причем, как в стихотворении М. Лермонтова «Сон» («В полдневный жар в долине Дагестана.»), Ахматова создает рамочный эффект «сюжета в сюжете»:
И если вернется та ночь и к тебе В твоей для меня непонятной судьбе, Ты знай, что приснилась кому-то Священная эта минута [12. С. 25].
Внутри сна автора в деталях расцветает сон о прогулке лирической героини, рядом с этим сном упоминается возможный сон героя о той же прогулке («если вернется та ночь и к тебе»), а затем полунамеком («приснилась кому-то») все возвращается снова к лирической героине и автору. Круг замыкается, и читатель вновь слышит бормотание арыков и запах гвоздик. Прогулка переживается одновременно в реальности и во сне; повторяется, как нечто бывшее и нечто приснившееся, невозможное и сложенное из лепестков времени и обрывков воспоминаний.
Рассмотренные три прогулки взяты из разных книг Ахматовой - первая была написана в 1913 г. и издана в сборнике стихов «Четки»; вторая, входящая в «Белую стаю», - в 1914 г.; наконец, третья далеко по времени отстоит от первых двух - 1959 г., последняя книга стихов11. Не сходство или различие между тремя текстами, а все, что включает в себя для поэта мотив прогулки, было целью данного исследования. Любовная прогулка с намеком на будущий разрыв; побег к морю вместе с любимым, чтобы встретить зарю; чудесный сон о чужом городе, где встретился вдруг оказавшийся близким незнакомец, - в этих сюжетах узнается Ахматова, ее неповторимый стиль, когда мир сжимается в одну точку на фоне нарисованного тушью Булонского леса, или на палубе белой яхты, или под алмазной фелукой месяца.
«'Претворением мгновенного в вечное'» [2. С. 280] назвал Ю. Щеглов свойство Ахматовой так ощущать мир. По мнению исследователя, у Ахматовой «'совместное переживание' нередко совмещается с мотивом 'ЛГ (лирическая героиня - Е.К.) и ее друг идут рядом'» [2. С. 280]. Прогулка может показать и одиночество героини («Прогулка»), и полноту близости с любимым человеком («Побег»), и разделенное на двоих «сиротство» в чужом городе, душащее и в то же время открывающее героям новую таинственную землю. «Метафоры различных12 пространств как своеобразных начал и сил» [18. С. 13] у Ахматовой определяют судьбу лирической героини, перемещая ее из условного мира гравюры или почти кинематографического кадра в воображаемый мир сновидения, и обратно, смешивая литературу и реальность, творческий процесс и живую жизнь.
Статья написана в рамках интеграционного проекта СО РАН «Сюжетно-мотивные комплексы русской литературы в системе контекстуальных и интертекстуальных связей (общенациональный и региональный аспекты)».
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Ахматова А.А. Собрание соч.: в 6 т. Т. 1: Стихотворения. 1904 - 1941. М.: Эллис Лак, 1998. 968 с.
2. Щеглов Ю.К. Черты поэтического мира Ахматовой // Жолковский А.К., Щеглов Ю.К. Работы по поэтике выразительности: Инварианты - Тема - Приемы - Текст. М.: АО Издат. группа «Прогресс», 1996. С. 261-289.
3. Савицкая О. Черно-белый венок. URL: http://www.akhmatova.org/articles/savitskaja.htm
4. Марченко А. «В черноватом Париж тумане...». URL: http://magazines.russ.ru/druzhba/2006/10/ma14-pr.html
5. Жирмунский В.М. Творчество Анны Ахматовой. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1973. 184 с.
6. Кихней Л. Поэзия Анны Ахматовой. Тайны ремесла. URL: http://www.akhmatova.org/bio/kihney/ kihney02.htm
7. Эйхенбаум Б.М. Анна Ахматова // Эйхенбаум Б.М. О прозе. О поэзии. Л.: Худ. лит., 1986. С. 374-440.
10 Ср. с прогулкой героев «по утихнувшим площадям» Порт-Саида в «Сентиментальном путешествии» Н. Гумилева.
11 В подборку «Стихи последних лет» «включены не только стихотворения, входящие в авторский список сборника "Бег времени", но и отдельные стихотворения, которые. Ахматова могла бы, но не успела включить в свою последнюю книгу» [1. С. 425], пишет, комментируя издание 1990 г., М.М. Кралин.
12 Курсив автора. - Е.К.
8. Гумилев Н.С. Письма о русской поэзии. М.: Современник, 1990. 383 с.
9. Гурвич И. Анна Ахматова: Традиция и новое мышление // Russian Literature XLI-II: North-Holland. 1997. P. 121-196.
10. Виленкин В.Я. Амедео Модильяни. М.: Республика, 1996. 272 с.
11. URL: http://ru.wikipedia.org/wiki/Экипаж_(значения)
12. Ахматова А.А. Собрание соч.: в 6 т. Т. 2. В 2-х кн. Кн. 2. Стихотворения. 1959 - 1966. М.: Эллис Лак, 1999. 528 с.
13. Хейт А. Анна Ахматова. Поэтическое странствие. Дневники, воспоминания, письма А. Ахматовой. М.: Радуга, 1991. 383 с.
14. Чапский Ю. Встречи с Ахматовой в Ташкенте // Анна Ахматова: pro et contra. Т. 2. СПб.: РХГА, 2005. С. 686-691.
15. Кихней Л.Г., Шмидт Н.В. Городской текст поздней Ахматовой как завершение петербургского мифа // Анна Ахматова: эпоха, судьба, творчество. Крымский Ахматов. науч. сб. Симферополь: Крымский архив, 2008. Вып. 6. С. 47-49.
16. URL: http://ru.wikipedia.org/wiki/Змея_(созвездие)
17. Рубинчик О. Оглянувшиеся Анна Ахматова, Марк Шагал и Рахиль Баумволь. URL: http://www.akhmatova.org/articles/rubinchik.htm
18. Дубин Б.В. Говоря фигурально. Французские поэты о живописном образе // Пространство другими словами: Французские поэты ХХ в. об образе в искусстве. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2005. С. 9-15.
Поступила в редакцию 23.05.11
Е. Yu. Kulikova
Strolls in the Lyric Poetry of Anna Akhmatova
The paper analyzes three poems of Anna Akhmatova: «The Stroll», «Escape» and «From the Poetic Cycle 'The Tashkent Pages'» («That night we were crazy about each other.»). The motif of the stroll provides Akhmatova a poetic tool to describe the loneliness of her lyric persona, the fullness of her relationship with the beloved and their shared "orphanhood" in a strange city, both suffocating and at the same time granting a new mysterious land.
Keywords: motif of the stroll, lyrical plot, motion, space.
Куликова Елена Юрьевна, кандидат филологических наук, старший научный сотрудник, доцент Учреждение Российской академии наук Институт филологии Сибирского отделения РАН 630090, Россия, г. Новосибирск, ул. Николаева, д. 8 E-mail: kulis@mail.ru
Kulikova E.Yu.,
candidate of philology, senior researcher, associate professor
Institute of Philology of the Siberian Branch of Russian Academy of Sciences 630090, Russia, Novosibirsk, Nikolayeva st., 8 E-mail: kulis@mail.ru
