CC BY
273
2010 История №3(11)
УДК 930: 001.92; 930. 001. 8
М.С. Чудакова
ПРОБЛЕМЫ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ ОБЩЕЙ И ПОЛИТИЧЕСКОЙ ПОЛИЦИИ ЦАРСКОЙ РОССИИ
Рассматривается одна из проблем функционирования карательно-розыскного аппарата царской России. Отмечено, что противоречия между отдельными его ветвями были характерны для системы политического сыска вплоть до февраля 1917 г. Созданные для борьбы исключительно с политическими преступлениями розыскные (охранные) отделения в своей работе наталкивались на ожесточенное противодействие со стороны общей полиции, а иногда и губернских жандармских управлений. Попытки Департамента полиции примирить враждующие стороны не достигли своей цели, что самым непосредственным образом сказывалось на оперативно-розыскной деятельности. Названные обстоятельства не были характерны для советских органов госбезопасности и правопорядка.
Ключевые слова: политический сыск России, общая полиция, политическая полиция, губернские жандармские управления.
История спецслужб России самым непосредственным образом связана с возникновением, становлением и развитием российской государственности. На протяжении всего исторического пути они активно влияли на внутреннюю и внешнюю политику страны. Карательно-розыскные органы являлись неотъемлемой частью государственного аппарата дореволюционной России и потому выполняли неизменную функцию поддержания определенного социального порядка. Направленная на осуществление «безопасности» в антагонистическом классовом обществе их деятельность предупреждала и пресекала всякие нарушения его прав и потому являлась не более как разновидностью управления - наиболее старой и развитой формой выражения функции самого государства. Важнейшим условием эффективности действий карательно-розыскных органов являлось своевременное реагирование на изменявшуюся историческую обстановку. Это достигалось путем структурных, кадровых реорганизаций и даже реформированием системы политического сыска в целом.
Как известно, в регионах политическим сыском занимались губернские жандармские управления (ГЖУ), областные жандармские управления (ОЖУ), жандармско-полицейские управления железных дорог, розыскные отделения (некоторые из них впоследствии были переименованы в охранные отделения), районные охранные отделения (РОО), существовавшие в 1907— 1914 гг. Именно через эти учреждения осуществляли свои функции на местах Департамент полиции со своим Особым отделом. Местные органы политического сыска имели двойное подчинение: Отдельному корпусу жандармов — в строевом, хозяйственном и инспекторском отношении, Департаменту полиции — в оперативно-розыскном плане. Губернские жандармские управления были созданы на основе Положения о Корпусе жандармов от 16 октября 1867 г. «Губернские жандармские управления, — отмечалось в Положении, — несут обязанности только наблюдательные, содействуя, впрочем,
к восстановлению нарушенного порядка только в таком случае, когда приглашены будут к тому местными властями, по собственному же побуждению они принимают непосредственное участие к сохранению общественного спокойствия только при небытности на месте чинов исполнительной полиции» [1]. Впервые институт жандармов появился в Ярославле в 1827 г., но лишь в 60-е гг. ХГХ в. стало наблюдаться оживление его деятельности. В 1867 г. последовало создание Ярославского губернского жандармского управления [2] (далее ЯГЖУ), имевшего свою канцелярию, которая делилась ни три части: строевую, наблюдательную и хозяйственную. У начальника управления имелись два помощника по Ярославлю и Рыбинску, Мышкин-скому и Мологскому уездам. В ведении управления находилась и жандармская часть [3]. Тогда же аналогичные ГЖУ с соответствующим штатом были открыты в Костроме и Твери (далее — КГЖУ и ТГЖУ).
Многочисленные изменения в системе органов политического сыска России вызвала ярко выразившаяся на рубеже веков тенденция к децентрализации и распространению вширь революционного движения. В своем циркуляре ДП отмечал, что после разгрома правительством в 80-х гг. ХГХ в «Народной воли» деятельность возникших в столице социал-демократических и социал-революционных групп в начале 90-х была также подавлена. «Социал-демократы, — говорилась в инструкции Департамента полиции, — перенесли свою деятельность в провинцию (преимущественно на северо-запад и юг), где она и развивалась благодаря тому, что губернские жандармские управления, исполнявшие главным образом обязанности по исследованию государственных преступлений, при значительном числе их, не имели возможности организовать планомерную борьбу с нараставшим революционным движением, тем более что штаты, в большинстве указанных управлений, были малочисленны» [4. Л. 2].
Забастовочное движение 90-х гг. XIX в. в Твери, возникновение социал-демократических организаций застали местных жандармов врасплох. «Городская полиция, как и уездная, — читаем мы в отчете, — не оправдывает своего назначения отчасти неправильными действиями, а главное весьма низким уровнем нравственных качеств». Далее начальник ТГЖУ отмечал отсутствие влияния на своих подчиненных со стороны Тверского полицмейстера Мошкова, который пользуется «излишней мягкостью Тверского губернатора, безусловно, честного и весьма снисходительного и доброго». Отмечая неудовлетворительное исполнение службы низшими чинами полиции, он критиковал и частных приставов, которые «заботятся о своих личных интересах, оставляя массу преступлений без внимания» [5. Л. 8 об., 9, 9 об.].
Производившиеся при ГЖУ формальные дознания весьма существенно помогали розыску путем склонения некоторых лиц к откровенным показаниям и даже к оказанию агентурных услуг. Это не могло радикальным образом способствовать борьбе с революционным движением, учитывая то, что основная обязанность чинов ГЖУ заключалась в проведении формальных дознаний, то есть в разработке результатов розыска. «Это вызывало принятие экстренных мер для пресечения преступной деятельности революционных партий, представители коих быстро совершенствовались», — свидетель-
ствовал департамент [4. Л. 2 об.]. Выход из этого положения был найден путем учреждения (в инструкционном порядке) в тех местностях, где революционные эксцессы проявлялись в особо угрожающих формах, и исключительно для осуществления розыска путем секретной агентуры и наружного наблюдения, розыскных отделений, в 1903 г. переименованных в охранные.
Впервые Охранное отделение было создано в Петербурге в 1866 г., а в 1880 г. — в Москве и Варшаве. Московское отделение обслуживало не только Москву и пригороды, но охватывало еще 13 губерний, в том числе Костромскую, Тверскую и Ярославскую. 12 августа 1902 г. появилось «Положение о начальниках розыскных отделений», в соответствии с которым в городах, где замечалось «особо усиленное развитие революционного движения», учреждались розыскные отделения, на начальников которых возлагалось «заведование политическим розыском, то есть наружным наблюдением и секретной агентурой в известном определенном районе» [6. Л. 60 Б]. Однако встала проблема законодательного обеспечения розыскных отделений, ибо поначалу они существовали «незаконно и нелегально». Выход из положения был найден «путем проведения в порядке ускоренного законодательства вопроса об учреждении при Департаменте полиции должности чиновников особых поручений...». Было указано, что на этих лиц «возлагается Департаментом и прокурорским надзором производство дел розыскного характера политического свойства» [7].
В соответствии с «Положением о начальниках розыскных отделений» последние, подчиняясь в строевом отношении начальнику ГЖУ, назначались по выбору Директора ДП из офицеров Отдельного корпуса жандармов. Однако эта должность могла быть замещена и «чиновником Департамента полиции, командируемым для исправления должности начальника розыскного отделения» [6. Л. 6 об.]. Таким образом, гражданские чины или офицеры корпуса жандармов в конечном итоге были прикомандированы к Департаменту полиции и рассеялись по России в тех губерниях, где наблюдались революционные вспышки. И если сначала, как уже отмечалось, существовало три охранных отделения, то в 1902 г. эти специальные органы политического сыска были учреждены почти во всех более или менее крупных городах Российской империи. Несмотря на неоднократные просьбы начальника ЯГЖУ об учреждении такого отделения [8], оно было открыто здесь лишь в сентябре 1904 г. [9] и опять-таки при ГЖУ (существовало до 1906 г.), хотя еще в 1901 г. ярославский губернатор в своем «Отчете» писал: «Ярославский промышленный район... может быть очень опасен, потому требует со стороны правительства усиленной заботы, хотя до настоящего времени на это не было обращено надлежащего внимания» [10].
Сведений о существовании аналогичного отделения в Твери не обнаружено. В Костромской губернии розыскной пункт был учрежден в июле 1906 г. [11. Л. 3]. Заведующий Особым отделом ДП А. Васильев писал начальнику Московского охранного отделения Климовичу 20 февраля 1907 г.: «В целях упорядочения розыскного дела в Костроме в этом городе был уч -режден розыскной пункт, на содержание которого ассигновано 418 рублей, из них: на секретную агентуру — 100 рублей, на содержание филеров —
225 (троим филерам — по 50 рублей, старшему — 75). Вышеуказанные средства отпускаются в распоряжение начальника КГЖУ полковника Мочалова, который в качестве заведующего розыскным пунктом еще в декабре месяце донес Департаменту, что им принимаются меры к оживлению местного розыска» [11. Л. 3 об.]. Однако зав. Особым отделом заключал, что розыскное дело в Костроме находится в полном упадке, распорядившись «на месте исследовать вопрос о постановке внутренней агентуры, а равно и выяснить число сотрудников, к каким партиям принадлежат и насколько близко стоят к центрам организаций» [11. Л. 3 об.]. «Костромская губерния, по мнению заправил Департамента, занимала в политическом отношении чуть ли не последнее место», — отмечал в своем дневнике ротмистр КГЖУ Парфенов, назначенный в Кострому в 1913 г. [12. Л. 19]. Он достаточно жестко характеризовал своих сослуживцев, отмечая, например, что «в такой губернии и ленивый полковник Семигановский мог заведовать управлением» [12. Л. 19 об.]. По мнению Парфенова, тот, как и многие, пошел в корпус не по убеждению, а «просто потому, что жалованье жандармского офицера во много раз превышало жалованье армейского» [12. Л. 20].
В организации политического сыска, особенно на начальном этапе, часто сталкивались интересы чинов общей полиции, привыкших к безраздельному господству в этой области, и тех, кто был назначен Департаментом полиции специально для организации розыскного дела. Такая трудность встала и перед ротмистром Немчиновым, направленным в 1904 г. для постановки дела политического сыска в Ярославль. Он доносил начальнику Ярославского губернского жандармского управления, что «застал положение такого рода, что делом этим исключительно ведала местная полиция, руководимая бывшим полицмейстером Пузыревым, имевшим в своем распоряжении чиновника Мегалинского, занимающегося, помимо своих прямых обязанностей, и делом политического розыска, совместно с переодетыми в штатское платье городовыми, исполнявшими функции агентов наружного наблюдения» [13. С. 64]. Далее Немчинов продолжал: «С первых шагов своей деятельности я наткнулся на ожесточенный антагонизм со стороны всех, без исключения, чинов полиции, доходивший до того, что агенты полиции отгоняли силою вверенных мне филеров от домов, входивших в сферу их наблюдения, и активно проваливали их» [13. С. 65]. Несмотря на все старания Немчинова упорядочить дело политического сыска «в смысле согласования действий и распоряжений наружной полиции со своими начинаниями», они успеха не имели, и он делал вывод, что причиной этого являлась боязнь полицмейстера лишиться сумм, отпускаемых владельцами фабрик на политический сыск, и потому все сведения о революционном движении, поступающие в полицию, до него не доводятся. Положение, по мнению Немчинова, изменилось лишь с назначением нового полицмейстера Н.В. Волкова (интересно, что в 1907 г. Волков охарактеризовал Немчинова как человека, «не приспособленного к розыскному делу») [14. Л. 72 об.], в результате чего стала усматриваться «полная готовность согласовывать действия и распоряжения наружной полиции с моими распоряжениями и данными в розыскном деле. Большинство
дефектов в этом отношении уже устранено и хорошие результаты уже достигнуты» [13. С. 65].
Противостояние полиции и охранки имело свое продолжение и вновь обозначилось в 1907 г. В период с 1907 по 1914 г. в России действовали районные охранные отделения. Московскому РОО подчинялись ГЖУ 13 губерний, в том числе Костромской, Тверской и Ярославской. В феврале районная охранка поручила ярославским коллегам «встретить» выбывшего в Ярославль Абрама Чижова (кличка наблюдения «Страховой»). «Чижов принят в наблюдение филерами вверенного мне пункта», - докладывал штабс-ротмистр Гинсбург [15. Л. 119]. Далее сообщалось, что Чижов поселился в доме Снегирева. Туда же им был перевезен типографский шрифт. «Для подробного обследования и взятия тайной типографии в полном ходу мною за указанным выше домом, квартирой и самим Чижовым установлено было тщательное наблюдение», - писал в район Гинсбург. С разрешения начальника ЯГЖУ начальник розыскного пункта выехал в Москву по делам службы. Во время его отсутствия по приказу начальника ЯГЖУ чинами общей полиции у Чижова был произведен обыск. «Чижов арестован, причем ни шрифта, ни типографских принадлежностей найдено не было», - заключал Гинсбург [15. Л. 119 об.]. В этом случае не совсем понятна позиция начальника ЯГЖУ, ведь все ликвидации по политическим делам должны были производиться исключительно с ведома главы розыскного пункта. Видимо, именно в этом видели начальники ГЖУ ущемление не только своих прав, но и достоинства: начальники розыскных пунктов и охранных отделений, как правило, были ниже по званию.
В октябре - ноябре Ярославскую губернию с инспекцией посетил помощник начальника отделения по охранению общественной безопасности и порядка по району ротмистр Васильев. Последний был принят губернатором Римским-Корсаковым. С чувством обиды и недоумения он зачитал ротмистру письмо директора ДП, в котором у губернатора спрашивали, «действительно ли чины ярославской полиции ведут самостоятельно дело политического розыска, не согласуя даже своих действий с Ярославским охранным отделением, что крайне вредно отражается на деле, а также действительно ли местная полиция на дело такового розыска получает с Карзинкинской и других фабрик некоторую сумму денег и, в утвердительном случае, какую именно» [14. Л. 70 об., 71]. Присутствовавший на встрече начальник Ярославского охранного отделения ротмистр Гинсбург доложил, что «он ничего подобного не писал». Необходимо учесть, однако, весьма тщательный анализ, которому ДП подвергал донесения с мест. Несомненно, что в данном случае «наводкой» послужил доклад Гинсбурга об убийстве сотрудника «Хлопчика» (секретный сотрудник И. Павлов) и о роли полиции в его провале [14. Л. 61-66]. Губернатор посчитал участие полиции в политическом розыске фактом «совершенно недоказанным». Ротмистр Васильев отмечал: «Я умолчал, что в распоряжении начальника местного ГЖУ имеется целый ряд протоколов, в которых полицейские чины г. Ярославля мотивируют производимые ими обыски именно поступлением в их распоряжение агентурных сведений» [14. Л. 70].
Полицмейстер Волков подтвердил наличие у него двух сотрудников, «которыми он пользовался по делам общеуголовного характера». По свидетельству последнего, он, получая от сотрудников сведения политического характера, сам их не разрабатывает, «как он это делал в бытность начальником охранного отделения ротмистра Немчинова». Подобные сведения, докладывал Волков, для разработки сообщаются ротмистру Гинсбургу, «чего последний, однако, не подтвердил» [14. Л. 72]. В подтверждение факта ведения самостоятельного политического розыска чинами общей полиции ротмистр Васильев приводил два случая. Во-первых, свидетельство прокурора Ярославского окружного суда Виссарионова. Во время ареста тайной типографии Купцова в 1906 г. «прокурор обратил внимание, что на обыске не присутствует никто из жандармских чинов, об обыске их никто не ставил в известность». За начальником ЖУ послали только по настоянию прокурора. Во-вторых, дело о тайной типографии Кудрявцева и Калачева, обнаруженной в Ярославле в сентябре 1907 г., и нападение на крестьянина Никитина в Романовском уезде. Обвиняемый Голиков заявил, что он - секретный сотрудник пристава Мегалинского (вспомним 1904 г.!) и что он, Голиков, делал деревянные кассы для типографии, о чем знал и пристав. Знаменательно, что ротмистру Гинсбургу об этом факте ничего не сообщалось. Более того, по требованию Гинсбурга 18 сентября 1907 г. был произведен обыск у Кудрявцева и Калачева. Типографии не оказалось на месте. «Когда полиция производила обыск 23 сентября по своей инициативе, то на этот раз типография оказалась налицо», - отмечал ротмистр Васильев. «Сотрудник «Пулемет», - продолжал он, - уверял меня, что 18 сентября типография была, якобы по приказу полиции, убрана Голиковым, а к моменту обыска по инициативе полиции вновь поставлена на свое место» [14. Л. 73, 73 об.]. Дело по ликвидации типографии весьма ярко и, на наш взгляд, достоверно показывает взаимоотношения охранного отделения и общей полиции в Ярославской губернии.
Судя по докладу ротмистра Васильева от 14 ноября 1907 г., не увенчались успехом и усилия в этом направлении ярославского губернатора, со стороны которого, «безусловно, предпринимались меры к урегулированию отношений полиции и охранного отделения». Однако ожидаемый результат не был достигнут, так как «полицмейстер подчинялся указаниям в этом отношении лишь чисто внешним образом, исключительно на словах» [14. Л. 86 об.]. «Убийство сотрудника Павлова («Хлопчика»), - продолжал он, - и обнаруженная подкладка этого преступления, видимо, повлияли на ярославского полицмейстера и подведомственных ему чинов». Васильев связывает это с тем, что «Департамент полиции вновь обратил внимание на ненормальное положение политического розыска в г. Ярославле». Ротмистр надеялся, что вышесказанное «будет содействовать тому, что чины полиции сведут проявление инициативы в чужом им деле к минимуму». В конце доклада он подтверждал также факты получения полицией денег от ярославских фабрикантов [14. Л. 87]. В 1913 г. в донесении начальника Ярославского охранного отделения директору Департамента полиции отмечалось, что «неоднократно приходится наталкиваться на стремление чинов местной полиции вести по-
литический розыск самостоятельно и передавать в управление уже разработанный материал, если разработка давала существенные результаты, в противном же случае неудачно проведенный розыск и полученные сведения замалчивались». Отмечая отсутствие разногласий последние три года, он подчеркивал, что «с весны текущего года вновь стало наблюдаться стремление чинов общей полиции к самостоятельному политическому сыску...» [16].
В Тверской губернии взаимоотношения Губернского жандармского управления с местной полицией и губернатором имели свои особенности. Начальник ГЖУ, в отличие от остальных чиновников губернской администрации, подчинялся не губернатору, а непосредственно ДП и Отдельному корпусу жандармов. Докладывая о деятельности чиновников, начальник ГЖУ освещал и работу губернатора. Так, в отчетах, датированных 80-ми гг. XIX века, попадаются доносы на тогдашнего Тверского губернатора Сомова, активно искавшего компромисс с либеральными земцами. Результатом этого явилась многолетняя вражда между жандармскими офицерами и губернатором. По требованию последнего обо всех происшествиях политического характера местная полиция сообщала не в ГЖУ, как было положено, а в канцелярию губернатора. В результате ГЖУ было не в состоянии ответить на запрос ДП о местной общественно-политической жизни. Жалобы на подобные действия губернатора остались без ответа, поскольку имевший сильных покровителей среди приближенных бывшей императрицы фон Бюнтинг игнорировал их [17].
Такое положение наложило свой отпечаток и на взаимоотношения ГЖУ с общей полицией. Полковник Девлет-Кильдеев в своем донесении в ДП констатировал, что Тверское ГЖУ находится под наблюдением общей полиции. Оно заключалось в том, что все лица, посещавшие управление, брались на учет. Получив, таким образом, сведения о секретных сотрудниках, полиция различными способами предавала их имена гласности [18]. «Он (полицмейстер) совершенно игнорирует те циркуляры министерства, в которых указывается на необходимость постоянного обмена мыслями и солидарности чинов общей полиции с чинами Корпуса жандармов», - отмечалось в отчете начальника Тверского ГЖУ за 1888 г. Не меньше претензий и к тверскому уездному исправнику, отличающемуся «большой небрежностью в исполнении своих обязанностей и еще меньшей общительностью по отношению к чинам Корпуса жандармов». Неудовлетворительной признал начальник ТГЖУ организацию наблюдения за негласно-поднадзорными. «Желая всячески отставить от себя ответственное и трудное дело негласного наблюдения, тверской исправник просто приказал сотским и десятским выгуливать их, вследствие чего. были поданы жалобы», - констатировал он [5. Л. 9 об., 11 об.].
В Костромской губернии весьма отчетливо наблюдалось противостояние начальника Костромского ГЖУ и губернатора Веретенникова. Последний доносил директору ДП весной 1907 г. о том, что предложил полковнику Мо-чалову (начальник КГЖУ) выделить полицмейстеру 100 рублей на наем двух особых агентов. Они действовали бы под руководством полицмейстера, при обязательном информировании начальника ЖУ. Такие шаги губернатора были вызваны его ознакомлением с делами Особого отделения в Петербурге.
Результатом явился вывод о «полной инертности полковника Мочалова». «Полковник Мочалов не только не мог мне дать каких-либо определенных указаний о ходе своей работы и достигнутых им результатах, но не дал хотя бы даже приблизительной картины губернии и уездов в смысле политической обстановки и деятельности различных партий» [11. Л. 5, 5 об.]. Мотивом такой неосведомленности начальника ЖУ «была приведена невозможность для него организовать в Костроме охранное отделение, так как сам он, будучи чересчур на виду, вести это дело не может». «Совершенная непригодность полковника Мочалова» настораживала губернатора, тем более что последний «имел случай все более и более убедиться в наличности правильно организованных революционных партий» [11. Л. 6]. Полковник Мочалов считал для себя невозможным вести политический розыск ввиду того, что он, по его словам, не может появляться на улице в штатском, а, следовательно, скрытно заниматься сыском. Это наводит на мысль о том, что он весьма смутно представлял цели, суть, методы и принципы ведения политического сыска.
Вследствие трений с губернатором не складывались и отношения с местной полицией. 8 февраля 1908 г. начальник КГЖУ докладывал в Московское РОО, что «в течение всего января месяца продолжалось непрерывное наблюдение за организатором С. Башкировым и за его квартирой (ввиду предназначения ее быть явочной)» и за лицами, посещавшими эту квартиру. Были подтверждены связи вышеупомянутого лица с М. Горбатовым (М. Горбатов - дворянин, кличка наблюдения «Котик». Пропагандист социал-демократического кружка рабочих фабрики Кашина) [19. Л. 16], П. Синицыным, с гимназистами В. Румянцевым, П. Перовским, с товарищем «Серафимом» и Н. Соколовой. Наблюдение планировалось продолжать до конца февраля, когда социал-демократы планировали созвать конференцию. Однако «вмешательство общей полиции. расстроило подготовку назревавшего момента» [19. Л. 22, 22 об.]. В данном случае разработка социал-демократической организации велась одновременно охранкой и общей полицией. Последняя и поторопилась произвести ликвидацию, опередив жандармов. Директор ДП М.И. Трусевич еще в 1907 г., призывая к благоразумию, отмечал в телеграмме: «Необходимо единение с общей полицией, памятуя, что наблюдаемые во многих местах разногласия, прежде всего, грозят самим представителям местной власти» [20]. Однако, как мы видим, приказы, просьбы руководства практически не имели отклика на местах.
«На основании предложения Департамента полиции от 16 минувшего марта за № 4710 Ярославский розыскной пункт был переименован в Ярославское охранное отделение» (1907 г.) [15. Л. 162]. «Уведомление о переименовании розыскного пункта в Ярославле в охранное отделение, - сообщал Немчинов, - мною получено 6 апреля, о чем 9 того же апреля за № 100 сообщено начальнику ЯГЖУ» [15. Л. 248]. Последний, в свою очередь, был обязан впредь направлять все сведения, дающие основание к принятию мер негласного розыска, начальнику охранного отделения. Итак, все сведения, получаемые общей полицией или жандармерией из негласного источника и имевшие отношение к политическому сыску, должны были быть сообщаемы
начальнику охранки. Без его ведома не могли производиться обыски и аресты [15. Л. 11]. Следовательно, даже начальник ГЖУ (полковник или генерал) по вопросам политического сыска подчинялся начальнику охранного отделения (как правило, ротмистру). Вполне очевидно, что эти неординарные меры были вызваны стремлением к концентрации сыска с целью быстрейшего подавления революционного движения. Но очевидно также и то, что такое подчинение вызывало недовольство чинов корпуса жандармов.
Особое внимание уделялось работе с секретной агентурой - основным источником получения сведений о революционных организациях, причем «главным мерилом успешности их деятельности было не количество произведенных ликвидаций, а число предупрежденных преступлений» [21]. С этой целью приобретались различные виды агентов: секретные сотрудники, осведомители, вспомогательные агенты. Даже в этой области сталкивались интересы охранки, полиции и ГЖУ.
В 1908 г. была ликвидирована ярославская группа партии эсеров. Параллельно по ее разоблачению работали секретные сотрудники Ярославского охранного отделения («Астраханец») и ГЖУ («Энергичный»). За два дня до ликвидации начальник охранного отделения получил сообщение от начальника отделения по охранению общественной безопасности и порядка Москвы, в котором отмечалась серьезность сведений секретного сотрудника ротмистра Сергеева («Энергичного») и говорилось о предложении, сделанном ротмистру, познакомить сотрудника с начальником охранки. Важность сведений подтверждалась и предложением прислать для разработки агентов наружного наблюдения из Москвы, а также предложением ротмистру Гри-вину (начальник охранки) проверить данные с помощью своего сотрудника [22]. Однако знакомство Гривина с «Энергичным» не состоялось, что повлекло за собой цепь событий, вскрывающих истинные отношения между ЯГЖУ и Ярославским охранным отделением. После ликвидации группы ротмистр Гривин послал донесение, на которое получил следующий ответ: «Районное охранное отделение отнюдь не делало выводов, будто ликвидация с 9 на 10 января с.г. была произведена Вами по сведениям ротмистра Сергеева, а не по полученным от Вашего сотрудника» [23. Л. 20]. Район предложил Гривину разработать сведения и на основании данных ротмистра Сергеева (ГЖУ): «Начальник отделения, не отрицая, что сведения «Астраханца» (секретный сотрудник охранного отделения Деменев - содержатель типографии в Рыбинске. - М. Ч.) [24] были более полны, в то же время находит, что сведения «Энергичного» (агент ЯГЖУ) отнюдь не должны быть игнорируемы» [23. Л. 20]. Однако Гривин, уже заинтересовавшись личностью «Энергичного» [25], поручил установить его своему сотруднику «Астраханцу». Реакция Центра последовала незамедлительно: «Департамент полиции предлагает Вам немедленно прекратить всякие поползновения в сторону упомянутого сотрудника, провал коего будет отнесен на ваш счет» [23. Л. 70а]. Кстати, уже в июне 1908 г. встает вопрос о работе «Энергичного» в качестве секретного сотрудника. Департамент полиции запрашивает Ярославскую охранку о том, не признает ли она необходимым издание Циркуляра «об устранении от сотрудничества «Энергичного» ввиду его безусловно
неблаговидных действий и в утвердительном случае сообщить его ... фамилию, имя и отчество, а если можно, то и карточку». Далее запрашиваются соображения о том, что «Энергичный», будучи в надлежащих руках и надлежащим образом направляемый, мог бы принести действительную пользу для дела (на полях - пометка - по моему мнению - «да»).
Таким образом, часто интересы личные (повышение в чине, награды) ставились выше интересов дела, а ведомственные амбиции превалировали над общей целью политического сыска. Подобные трения были характерны для всех ветвей системы сыска: общей полиции, жандармских управлений и охранных отделений. Центр, разумеется, стремился преодолеть эти разногласия. Хотя Районному охранному отделению, вроде бы, и неважно было, кто являлся источником сведений (агентура ГЖУ или охранки), тем не менее приоритет их разработки отдавался именно охранному отделению - специфическому органу политического сыска, тем более, что начальник охранного отделения губернии обладал большими полномочиями и возможностями, чем офицер ГЖУ.
Подводя некоторые итоги, отметим, что создание розыскных (переименованных затем в охранные) отделений имело своей целью приблизить карательный аппарат к противоправительственным организациям, перенесшим деятельность из центра в регионы. Охранные отделения, учрежденные в порядке ускоренного законодательства, являлись чрезвычайными органами политического сыска. Вспомним, что их руководители первоначально не являлись официальными должностными лицами. Сформированные исключительно в целях ведения политического сыска, они осуществляли преследование инакомыслящих, подчинив себе в этом вопросе официальные жандармско-полицейские органы: ГЖУ и общую полицию. Потому деятельность местных органов сыска нередко осложнялась столкновением с ведомственными интересами ГЖУ и полиции и, даже, противоречиями с губернаторами. Известно, что возникнув в период начала активизации деятельности общеполицейских органов, охранные отделения столиц входили в состав канцелярий градоначальника и обер-полицмейстера. Это не только позволяло скрывать от населения истинное назначение органов политического сыска, но и, изначально разграничив их функции, избегать противоречий между общей полицией (во главе которой стоял полицмейстер) и охранкой. Иное положение складывалось на местах. Учрежденные в более позднее время, чем в столицах, охранные отделения складывались самостоятельными розыскными органами (хотя на определенных этапах входили в состав ГЖУ) и потому вынуждены были «отвоевывать» свое право на ведение политического сыска у полицмейстера и подотчетной ему общей полиции, а также у местных ГЖУ.
Учреждение районных охранных отделений знаменовало собой период децентрализации системы сыска и преследовало своей целью упорядочить его в рамках одного региона. Принципы, приемы и методы ведения политического сыска должны были приводиться в соответствие с изменением характера оппозиционного движения. Районные охранки стали промежуточным звеном между местными и центральными органами
политического сыска. Однако желаемого результата достичь не удалось, о чем свидетельствует отсроченное реагирование на новый революционный подъем, трудная и болезненная ломка старых методов работы. Упразднение охранных отделений в 1913 г., как уже отмечалось, должно было единообразить розыскное дело. Бывшие начальники охранных отделений лишались прежней самостоятельности и возглавили розыскные отделения соответствующих ГЖУ. Вскоре были упразднены и районные охранные отделения.
Развитие оппозиционного движения требовало постоянного маневрирования со стороны царизма, которое выражалось в изменении механизма политического сыска и системы его органов. Охранные отделения, созданные для борьбы с государственными преступлениями, не занимались уголовными и иными правонарушениями. ГЖУ, напротив, вынуждены были сосредоточить в своих руках как борьбу с политическими преступлениями, так и с уголовными. Полиция, тем более, с охраной общественного порядка занималась всеми видами преступлений. Подобный параллелизм функций названных органов не только не помогал, а, скорее, мешал борьбе с преступностью. Более того, абсолютному большинству ГЖУ и охранок пришлось вести своеобразную борьбу с полицмейстерами и вверенной им полицией. И, как показывают документы, эти противоречия были характерны для органов правопорядка вплоть до февраля 1917 г. В царской России охранные отделения и ГЖУ сплошь и рядом действовали перекрестно вместе и параллельно. В случаях, если первые существовали отдельно от вторых, они занимались исключительно политическим сыском, не подчиняясь в этом даже начальнику ГЖУ. Если же сами жандармы напрямую вторгались в сферу охранки, последняя для ликвидации столь обыденного «недоразумения» обращалась в ДП или МВД.
Значительно сложнее складывались ситуации, когда охранные отделения работали в рамках местных ГЖУ и формально подчинялись их начальнику, сохраняя, однако, самостоятельность в вопросах политического сыска. В таких случаях нередко противоречия доходили до абсурда. Именно с противостояния с местной полиции, как правило, начиналась деятельность таких охранных отделений. Полицмейстеры смотрели на губернию как на свою вотчину. Информационная вражда нередко сопровождалась физическим воздействием на конкурентов. Несмотря на усилия центрального аппарата, такие взаимоотношения опять-таки были характерны вплоть до февраля 1917 г. За весь дореволюционный период руководству МВД и ДП так и не удалось примирить охранные отделения с общей полицией, а в некоторых регионах - и с ГЖУ. Это самым непосредственным образом сказывалось на оперативно-розыскной деятельности.
В итоге стремление к модернизации системы сыска, приведению ее в большее соответствие с новой исторической обстановкой носило запоздалый характер в деятельности административно-бюрократической системы царизма. Департамент полиции, как и его предшественник, оказался не в состоянии выполнить свое основное предназначение - сохранить в неприкосновенности государственное устройство России, ее монархию. Сказался не
только громоздкий, негибкий бюрократический аппарат, но и его ведомственный сепаратизм. Противоречия между органами политического сыска и общей полицией, соперничество между ГЖУ и охранкой не только ограничивали эффективность борьбы с революционным элементом, но и не позволяли сосредоточить все усилия на непосредственном выполнении вставших перед ними задач. Не принесли ожидаемого результата и усилия ДП, направленные на преодоление разногласий.
Иная ситуация сложилась после Октябрьской революции. Приоритет борьбы с оппозицией и государственными преступлениями принадлежал исключительно ВЧК и ее органам на местах. Милиция, учрежденная ранее, занималась уголовниками и привлекалась чекистами для их ликвидации. Сфера деятельности ЧК в регионах принципиально отличалась от службы дореволюционных охранок и ГЖУ. Прежним осталось лишь одно диаметральное направление - борьба с государственными преступлениями и оппозицией. Кардинально новыми явлениями выступали борьба с преступлениями по должности, со спекуляций, бандитизмом (на этапе широкомасштабности подобного это стало сферой внимания органов милиции). Тем самым, в отличие от первого послереволюционного времени, когда ЧК вынуждены были сосредоточить в своих руках не только борьбу с политическими, а и с уголовными преступлениями, через некоторое время, наоборот, последняя забота в основном отошла к милиции, и открытого противостояния между ними не наблюдалось.
На наш взгляд, этому содействовали свои причины. Во-первых, структура ЧК возникла позже милиции (до революции ЖУ были учреждены задолго до возникновения большинства охранок). Во-вторых, как правило, и это главное, изначально достаточно четко определилось руководство со стороны центральных партийных органов и ВЧК. После упразднения уездных ЧК их кадры пополнили милицию. А из последней стали вытесняться и беспартийные милиционеры - их место, одновременно с бывшими чекистами, занимали члены партии (этот процесс активизировался после ликвидации уездных ЧК). В органы правопорядка партийные организации стремились направлять своих лучших представителей. Нельзя не учитывать и ротацию кадров, когда, прослуживший несколько месяцев в ЧК и возвращавшийся на свое прежнее место на фабрике или заводе, а то и в исполкоме или партийном комитете, как правило, привносил с собой и соответствующий иммунитет. Это практически исключало злоупотребления положением и не давало почвы для конфликтов. Следует иметь в виду и общий жесткий партийный контроль над работой чекистов. Милиция и ЧК вынуждены были совместно бороться с бандитизмом, отрядами дезертиров. Не стало и нужды в заботе о создании видимости активной деятельности (что часто выступало причиной конфликтов в дореволюционной России). Сама политическая ситуация в стране требовала предельного объединения сил в борьбе с разрухой и преступностью.
Литература
1. Полное собрание законов Российской империи. Собр. 2. СПб., 1967. Т. 42, № 44956.
2. Государственный архив Ярославской области (ГАЯО). Ф. 906. Оп. 4. Д. 13.
3. ГАЯО. Ф. 906. Оп. 1. Д. 297.
4. ГАЯО. Ф. 912. Оп. 1. Д. 463.
5. Государственный архив Тверской области (ГАТО). Ф. 927. Оп. 1. Д. 52.
6. ГАЯО. Ф. 908. Оп. 1. Д. 3.
7. Падение царского режима. Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. М.; Л., 1924. Т. 3.
8. 1902 г. - ГАЯО. Ф. 906. Оп. 4. Д. 273. Л. 244; 1903 г. - ГАЯО. Ф. 906. Оп. 5. Д. 163.
9. ГАЯО. Ф. 912. Оп. 1. Д. 7.
10. ГАЯО. Ф. 906. Оп. 4. Д. 278.
11. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 280. Оп. 1. Д. 3051.
12. Государственный архив Костромской области (ГАКО). Ф. 749. Оп. 1. Д. 417.
13. Работнов Н.Г. Тайны Ярославского застенка // Ярославская старина. Ярославль, 1924.
14. ГАРФ. Ф. 280. Оп. 1. Д. 3006.
15. ГАЯО. Ф. 912. Оп. 1. Д. 31.
16. ГАЯО. Ф. 912. Оп. 1. Д. 4328.
17. Архив УФСБ по Тверской области. Коллекция архивно-следственных дел.
18. ГАТО. Ф. 927. Оп. 1. Д. 98.
19. ГАРФ. Ф. 280. Оп. 1. Д. 5057.
20. ГАЯО. Ф. 912. Оп. 1. Д. 65.
21. ГАЯО. Ф. 912. Оп. 1. Д. 63.
22. ГАЯО. Ф. 912. Оп. 1. Д. 51.
23. ГАЯО. Ф. 912. Оп. 1. Д. 90.
24. ГАЯО. Ф. 906. Оп. 2. Д. 59.
25. ГАЯО. Ф. 912. Оп. 1. Д. 28.
