CC BY
96
лениях // Муниципальное право. — 1999. — № 2. — Режим доступа : http://rels.obninsk.com/rels/limited/nsub/ т1/т1^^р (дата обращения : 06.02.2011).
5. Храмцов, А. Б. Городское самоуправление Тюмени в 1917 г. — Режим доступа : http://ura1-ye1tsin.ru/knigi/ knigi_po_istorii_rossii/document636/ (дата обращения : 06.02.2011).
6. Постановление Временного правительства «О поселковом управлении». — Режим доступа : http://www.emsu.ru/1m/monf/ НЬга1у/МиК4/17.Мт (дата обращения : 06.02.2011).
7. Соловей, Ю. П. Правовое регулирование деятельности милиции в Российской Федерации. — Омск, 1993. — С. 21—23.
8. Лаптева Л. Е. Земские учреждения в России / Л. Е. Лаптева. - М., 1993. - С. 124-127.
ЧУДАКОВ Олег Валерьевич, кандидат исторических наук, доцент кафедры дореволюционной отечественной истории и документоведения.
Адрес для переписки: chudakov55@rambler.ru.
Статья поступила в редакцию 09.02.2011 г.
© О. В. Чудаков
УДК 947.084.5 д. Н. ШАГЛАНОВ
Омский государственный педагогический университет
ПРОБЛЕМЫ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИОГРАФИИ В ИССЛЕДОВАНИИ БОРЬБЫ С БАНДИТИЗМОМ В ОМСКОЙ ГУБЕРНИИ 1919-1925 гг.
Советская и российская историография имеют много сложных и дискуссионных аспектов по проблемам борьбы с бандитизмом в Омской губернии 1919 — 1925 гг. Историки спорят о видах и формах проявления бандитизма, потому что историческая наука не имеет четкого определения бандитизма. Научное исследование бандитизма в отечественной историографии имеет четыре периода развития.
Ключевые слова: бандитская шайка, политический бандитизм, уголовный бандитизм, «красный» бандитизм, бандитское выступление, бандитские нападения.
Бандитизм как особый вид вооруженной преступности и социально опасное явление неоднозначно оценивался на разных этапах исторических исследований. В отечественной историографии можно выделить два основных направления: советские исследования и постсоветские публикации. Периоды в исследовании бандитизма включают в себя 4 этапа.
Первый этап относится к периоду начала 1920-х — первой половины 1930-х гг. и представлен работами советских ученых-юристов, военных теоретиков, историков и криминалистов. Данные работы раскрыли факторы, способствовавшие возникновению и эскалации бандитизма в городской и сельской местности, определили классовый и возрастной состав участников бандитских преступлений, выявили тесную взаимосвязь бандитизма с недостатками экономической политики советского государства.
И. И. Слесарев в работе «Красная Армия наступает» подробно изображает картину того огромного количества различного оружия, которое осталось в декабре 1919 г. после бегства колчаковской армии на брошенных складах. Последнее являлось одним из главных факторов, способствовавших появлению многочисленных вооруженных бандитских отрядов и групп [1]. Исследователь П. Померанцев рассматривал западносибирское восстание в 1921 г. как массовое повстанческое антисоветское движение, выродившееся в итоге, в политический бандитизм [2].
Исследователь Г. Рогинский рассматривал бандитские налеты с точки зрения степени угрозы основам государственного строя и общественному порядку. Он утверждал, что покушение на совершение какого-либо преступления может квалифицироваться опаснее, чем совершенное в других условиях и другими лицами такое же преступление. Наряду с этим Г. Рогинский рассматривал бандитизм как посягательство на личную безопасность граждан в трех возможных проявлениях: разбой, грабеж и вооруженная кража [3]. М. Андреев в статье «Воровские шайки» рассматривал проблему соотношения преступной деятельности банд и воровских шаек. Он констатировал сложившуюся практику приравнивания бандитских шаек к воровским шайкам в судебной практике 20-х годов. Главный вопрос для судебной системы в то время состоял в том: можно ли деятельность участников воровских шаек квалифицировать по статье 76 УК РСФСР 1922 г., которая, в свою очередь, предусматривала ответственность за бандитизм. В итоге М. Андреев делает вывод, что квалификацию краж корректно проводить только по статье 183 УК, но не по ст. 76, как это нередко осуществлялось на практике. Потому что основной признак бандитизма-открытые вооруженные нападения, ограбления, налеты, а отнюдь не тайное хищение [4].
Т. Зейлигер утверждала, что необходимо отличать налеты, квалифицируемые по статье 76, от
ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК №1 (105) 2012 ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ
ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК №1 (105) 2012
вооруженных нападений, квалифицируемых по статье 184 УК РСФСР, так как деятельность преступной шайки отличается от рядового грабежа часто случайно вооруженными злоумышленниками. Статья 184 ч. 2, утверждает Т. Зейлигер, говорит о корыстном разбойном нападении путем тяжкого и психического насилия на отдельных граждан, учиненного лицами (группой), и отсылает по наказуемости к бандитизму по 76-й статье УК РСФСР. Вместе с тем Т. Зейлигер подмечает важную составляющую особенность банды, которая заключается в том, что не может быть наличия банды по ст. 76, если нет участия одних и тех же лиц в нескольких однородных преступлениях, объединенных единством насильственного характера, единством руководительства [5]. Советский ученый-юрист, специалист в области уголовного права А. А. Пионтковский, разбирая проблему о сущности контрреволюционных преступлений в РСФСР, сделал следующие выводы относительно положений ч. 1 ст. 58 УК РСФСР, согласно которой организация в контрреволюционных целях вооруженных восстаний или вторжение на советскую территорию вооруженных отрядов или банд, должна применяться даже тогда, когда участие во вторжении на советскую территорию бандитского отряда было направлено всего лишь с целью грабежа, но с заведомым сознанием, что это действие направлено на свержение, подрыв или ослабление Советской власти [6]. А. Орлинский, считая власть ревкомов и Советов в районах, подконтрольных бандитам, чисто номинальной, в то же время важным сдвигом в борьбе с бандитизмом считал объединение советского, партийного и военного аппарата [7]. М. Н. Тухачевский, разграничивая крестьянские восстания и бандитизм, определял последний как форму крестьянского повстанчества, организуемую путем формирования бандитских повстанческих отрядов [8]. Исследователь Е. Ярославский в 1931 г. в статье «Ленин и НЭП» отмечал, что сильно распространившийся бандитизм начала 20-х годов был одной из форм кулацких выступлений [9].
В плане мероприятий по борьбе с бандитизмом военный теоретик Н. Е. Какурин констатирует, что численность отрядов, преследующих банды, не должна была превышать численность бандитских отрядов, так как это отражалось на их гибкости и подвижности. Наиболее эффективным методом наравне с оккупацией районов, занятых бандами, являлся метод использования летучих колонн и отрядов, неотступно преследующих банды до полного их уничтожения и рассеивания [10].
Таким образом, бандитизм рассматривался как преступление государственное, т. е. одно из особо опасных преступлений, посягающих на основы государственного управления в области охраны общественной безопасности и правопорядка.
Второй этап приходится на вторую половину 1930-х гг. — конец 1950-х гг. Работы, освещающие деятельность правоохранительных и силовых структур по противодействию бандитизму носят весьма поверхностный и крайне тенденциозный характер. Среди историков данного периода можно отметить таких исследователей, как В. Ульрих, А. Филимонов,
B. И. Пинчук, М. В. Кожевников, М. И. Калинин,
C. И. Гусев, Э. Б. Генкина, С. Я. Булатов, М. А. Богданов, П. Ф. Николаев. В частности, В. Ульрих в статье посвященной деятельности силовых и правоохранительных ведомств «20 лет деятельности ВЧК-ОГПУ-НКВД», ограничивается описанием роли всего репрессивно-карательного аппарата в деятельности по пресечению бандитской преступности [11].
С. И. Гусев в работе «Гражданская война и Красная Армия» поднимает проблемы, связанные с «красным» бандитизмом. Так, в его работе рассматривается проблема эффективности борьбы с «красным» бандитизмом через анализ проводимых чисток в органах государственной власти [12]. Э. Б. Генкина усматривает многочисленные проявления «красного бандитизма» в деятельности продорганов [13]. Крайне важным моментом рассматриваемого периода является введение в научный оборот историком А. Филимоновым термина «бандитские выступления» [14].
Меры по розыску и поимке уголовных бандитов, констатирует М. И. Еропкин, по линии милиции шло в тесной взаимосвязи с деятельностью органов исполкома, Красной Армии и ВЧК [15].
Третий этап приходится на начало 1960-х гг. и конец 1980-х годов. Данные труды внесли вклад в изучение бандитизма по вопросам боевой тактики, целей, характера преступной деятельности, численности, а также вооружения банд. В данный период бандитизм как явление и преступное деяние начинают активно исследовать в русле концепции «вооруженных бандитских выступлений и восстаний». Так, И. Я. Трифонов говорит о так называемых «кулацких бандитских выступлениях» [16]. Но данное понятие, к сожалению, является слишком собирающим и объединяет в большинстве случаев целый конгломерат абсолютно отличных друг от друга вооруженных выступлений, в том числе крестьянские восстания и вооруженные мятежи. Ю. С. Кукушкин указывает на весьма важный и показательный факт, что нередко банды действовали и в тех районах, где никогда не было антисоветских мятежей [17].
Н. М. Кучемко, определяя бандитизм как форму классовой борьбы и характеризуя политический бандитизм как широкое антисоветское движение, также является сторонником концепции «бандитских выступлений», которые, по его мнению, раскрывают их явный антинародный характер, выражающийся в не менее тесной связи уголовного и политического бандитизма [18]. Исследователи Н. Я. Гущин и В. А. Ильиных, придерживающиеся мнения об общем характере антисоветских вооруженных выступлений, анализируют ущерб, нанесенный бандитами сельскому хозяйству в начале 20-х годов, разграничивая при этом друг от друга мятежи и бандитизм. Но в то же время они относят к антисоветским вооруженным выступлениям не только бандитизм, но и действия так называемых контрреволюционных организаций [19]. В. И. Шишкин в работе «О социальной природе антисоветских вооруженных выступлений в сибирской деревне (конец 1919 — начало 1921 г.)» отмечал, что осенью и зимой 1920 г. сибирская контрреволюция была вынуждена ограничить активные действия организацией мелкий восстаний и поддержкой политического бандитизма [20]. Ю. А. Щетинов говорит о параллельном развитии мятежей и политического бандитизма в ходе общего увеличения числа мелких и крупных очагов контрреволюционного повстанческого движения в период 1920— 1921 гг. [21]. А. К. Касьян утверждает, что ухудшение политического положения в городе и деревне зимой 1920 — 1921 гг. было главной причиной роста контрреволюционных восстаний и мятежей в ходе которых активизировались действия бандитских групп [22]. Исследователь А. В. Тишков, рассматривая политический бандитизм как тяжелое наследие гражданской войны, констатирует, что большой ущерб советскому строительству в деревне наносили кулацкий террор и мелкие банды уголовников [23].
Учитывая, что многие контрреволюционные выступления в конце 1920 — начале 1921 г. приняли довольно широкий характер, то это давало право большинству исследователей применять такой термин как кулацкий политический бандитизм. В целом, в советской историографии была попытка связать воедино все формы вооружённых выступлений против институтов общества и государства в одно общее понятие - политический бандитизм кулацко-бело-гвардейской или повстанческой направленности. Данное обстоятельство позволяло историкам довольно широко трактовать проблемы вооруженных выступлений, связанных с развитием бандитизма. К примеру, Д. Л. Голинков считал проявлениями типичного политического бандитизма все антисоветские вооруженные выступления [24].
В работах периода начала 1960-х — конца 1980-х гг. также был проведен тщательный анализ «красного» бандитизма как крайне сложного и неоднозначного явления, охватившего большинство регионов Западной Сибири. В частности, А. В. Гагарин отмечает, что в деятельности сельсоветов и волисполкомов допускались факты злоупотреблений и нарушений советской законности, выражавшиеся в незаконных обложениях налогом, конфискациях имущества крестьян и т. п. [25]. Т. И. Галкина усматривала корни «красного» бандитизма как болезненного явления, наблюдавшегося в Омской губернии, в партизанщине [26].
В работах, затрагивающих социальную политику Советской власти в деревне, ряд исследователей указывают на тесную связь роста числа бандитских преступлений с проводимой продовольственной политикой. Ю. П. Титов констатирует, что тяжелое экономическое положение в стране, недовольство крестьян политикой военного коммунизма, особенно продразверсткой, создавали в конце 1920-начале
1921 гг. благоприятную почву для усиления позиций контрреволюции [27]. Вместе с тем, по справедливому утверждению Л. И. Боженко, экономические проблемы неразрывно связывались и превращались в политические, характеризуя общее отношение крестьян к Советской власти [28].
Четвертый этап включает в себя начало 1990-х гг. — настоящее время. В данный период наметились попытки переосмысления многих проблем советской историографии. Бандитизм стали рассматривать с точки зрения целого комплекса факторов, предопределивших данное преступное деяние как неизбежное последствие Гражданской войны, экономической разрухи и социальной перетряски общества. Исследованная ранее в советской историографии проблема проявлений «красного» бандитизма в регионах Западной Сибири вновь привлекает внимание историков и исследователей. По убеждению исследователя Г. Л. Олех, «красный» бандитизм отражал реакцию части населения на отказ от военно-коммунистических методов в пользу НЭПа. В то же время Г. Л. Олех отмечает, что развитию «красного» бандитизма содействовали сами органы ЧК(ГПУ) [29]. А. М. Плеханов, в свою очередь, указывает, что сущность «красного бандитизма» проявлялась в активных действиях отдельных групп населения, взявших на себя функции органов власти и что в составе данных групп были многие исключенные из РКП(б) и органов власти лица в результате партийных и административных чисток [30]. В свою очередь, в работах А. А. Штырбула, Е. А. Прудниковой выявляется неоднозначный и сложный характер краснобандитских преступлений с точки зрения многих социа-
льно-политических факторов, предопределивших появление данного вида бандитизма. А. А. Штырбул утверждает, что вся сложность «красного» бандитизма состояла не только в социальном составе, но и в различности взглядов сторонников советской власти на общественно-политическое устройство, что и порождало разгул беззаконий на почве данного преступления. В частности, А. А. Штырбул указывает, что «красный» бандитизм выступал более разрозненно и не против коммунистической модели Советской власти в целом, а против конкретных проявлений сверхцентрализации и сверхбюрократизации этой власти. Кроме того, в самой коммунистической партии оказалось немало бывших «красных партизан», революционно настроенных, понимание которыми Советской власти, однако, не во всем совпадало с генеральной линией [31]. Последнее обстоятельство, в свою очередь, позволило Е.А. Прудниковой характеризовать политические взгляды «красных партизан» загадочным явлением общественного сознания той эпохи [32]. В свою очередь, Н. Г. Третьяков определил «красный» бандитизм как главный фактор сохранения на территории Западной Сибири напряженной политической обстановки вплоть до начала
1922 г., следствием чего были постоянные рецидивы вооруженного противостояния [33].
Мероприятия, применяемые в ликвидации повстанчества и бандитизма, пишет А. А. Плеханов, носили схожий характер. Существенный вклад вносили сотрудники ВЧК, которыми применялись специальные методы борьбы: в банды в целях выявления их состава и планов внедряли агентов, уничтожали главарей банд, разлагали банды изнутри, применяли вооруженную силу по согласованию с военным командованием [34].
Советская и современная российская историческая наука не выработала единого подхода к определению бандитизма как особого вида вооруженной преступности. Чрезмерно политизированная трактовка бандитизма устойчиво формировалась на протяжении всего советского периода и привела к большой путанице в понимании иных видов вооруженной преступности. Бандитизм определялся как деяние исключительно антисоветской направленности, совершаемое против институтов государства и общества. Это привело к тому, что такие явления как антисоветские мятежи, антикоммунистические крестьянские восстания толковались, как проявления так называемого политического бандитизма. Таким образом, различные вооруженные выступления и конфликты, в ряде случаев никак не связанные между собой понимались учеными-историками однозначно как политический бандитизм. Из-за этого, в свою очередь, терялась четкая грань между различными видами бандитизма.
Библиографический список
1. Слесарев, И. И. Красная Армия наступает / И. И. Сле-сарев // В огне революции и Гражданской войны. — Омск, 1959. — С. 188.
2. Померанцев, П. Красная Армия Сибири на внутреннем фронте / П. Померанцев // Красная Армия Сибири. — 1923. — № 3 — 4. — С. 89.
3. Рогинский, Г. Что такое преступление? / Г. Рогинский // Рабочий суд. — 1926. — № 14. — С. 897 — 898.
4. Андреев, М. Пробел уголовного кодекса. Воровские шайки / М. Андреев // Рабочий суд. — 1926. — № 2. — С. 123 — 124.
5. Зейлигер, Т. Из практики по делам о налетах / Т. Зейли-гер // Рабочий суд. — 1924. — № 13—14. — С. 77 — 78.
ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК №1 (105) 2012 ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ
ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК №1 (105) 2012
6. Пионтковский, А. А Контрреволюционные преступления в Уголовном кодексе РСФСР / А. А. Пионтковский // Советское право. — 1924. — № 2 (8). — С. 21.
7. Орлинский, А. Бандитизм и борьба с ним / А. Орлин-ский // Армия и революция. — 1921. — № 2 — 3. — С. 10, 13.
8. Тухачевский, М. Н. Борьба с контрреволюционными восстаниями / М. Н. Тухачевский // Война и революция. — 1926. — № 7. — С. 6, 7, 17.
9. Ярославский, Е. Ленин и НЭП / Е. Ярославский // Большевик. — 1931. — № 5. — С. 13—14.
10. Какурин, Н. Е. Организация борьбы с бандитизмом по опыту Тамбовского и Витебского командований / Н. Е. Какурин // Военная наука и революция. — 1922. — № 1. — С. 94.
11. Ульрих, В. 20 лет деятельности ВЧК-ОГПУ-НКВД /
B. Ульрих // Советская юстиция. —1938. — № 1. — С. 12 — 13.
12. Гусев, С. И. Гражданская война и Красная Армия /
C. И. Гусев. — М. : МО СССР, 1958. — С. 182.
13. Генкина, Э. Б. Переход Советского государства к новой экономической политике (1921 — 1922) / Э. Б. Генкина. — М. : Политическая литература АН СССР (Институт истории), 1954. — С. 93.
14. Филимонов, А. Мелкобуржуазная контрреволюция при переходе к НЭПу / А Филимонов // Исторический журнал. — 1938. — № 4. — С. 44.
15. Еропкин, М. И. Развитие органов милиции в Советском государстве / М. И. Еропкин. — М., 1967. — С. 33.
16. Трифонов, И. Я. Очерки истории классовой борьбы в СССР в годы НЭПа (1921 — 1937) / И. Я. Трифонов. — М. : Политическая литература, 1960. — С. 55.
17. Кукушкин, Ю. С. Сельские Советы и классовая борьба в деревне (1921 — 1932 гг.) / Ю. С. Кукушкин. — М. : МГУ, 1968. — С. 40.
18. Кучемко, Н. М. Укрепление социалистической законности в Сибири в первые годы нэпа (1921 — 1923) / Н. М. Кучемко. — Новосибирск: Наука, 1981. — С. 42, 215, 216, 219.
19. Гущин, Н. Я. Классовая борьба в сибирской деревне (1920-е — середина 1930-х гг.) / Н. Я. Гущин. В. А. Ильиных. — Новосибирск : Наука, 1987. — С. 57, 72.
20. Шишкин, В. И. О социальной природе антисоветских вооруженных выступлений в сибирской деревне (конец 1919 — начало1921 гг.) / В. И. Шишкин // Вопросы истории социальноэкономической и культурной жизни Сибири. — Новосибирск : АН СССР, 1976. — С. 105.
21. Щетинов, Ю. А. Крушение мелкобуржуазной контрреволюции в Советской России (конец 1920 — 1921 гг.) / Ю. А. Щетинов. — М. : МГУ, 1984. — С. 66.
22. Касьян, А. К. Омск социалистический (1917-1940 гг.) / А. К. Касьян. — Омск : ОГПИ, 1971. — С. 57.
23. Тишков, А. В. Первый чекист / А. В. Тишков. — М. : Воениздат, 1968. — С. 101 — 102, 119.
24. Голинков, Д. Л. Крушение антисоветского подполья в СССР. В 2 кн. Кн. 1. / Д. Л. Голинков. — М. : Политиздат, 1978. — С. 302.
25. Гагарин, А В. Советское строительство в Сибири (1920 — 1925 гг.) / А. В. Гагарин // Вопросы истории Сибири. — Т. 226, вып. 6. — Томск : ТГУ, 1972. — С. 98.
26. Галкина, Т. И. Из истории Омской партийной организации (1920 - 1923 гг.) / Т. И. Галкина // Сибирь и Дальний Восток в период восстановления народного хозяйства. — Вып. IV. — Томск : ТГУ, 1965. — С. 9.
27. Титов, Ю. П. Борьба советского государства с контрреволюцией в первые годы НЭПа / Ю. П. Титов // Ученые записки. Вып. XXI. Ч. I. Вопросы истории государства и права. — М. : ВЮЗИ, 1970. — С. 83.
28. Боженко, Л. И. К характеристике основных групп крестьянства Сибири после освобождения от колчаковщины / Л. И. Боженко // Вопросы истории Сибири. — Т. 231. — Томск : ТГУ, 1972. — С. 104.
29. Олех, Г. Л. Кровные узы. РКП(б) и ЧК/ГПУ в первой половине 1920-х гг. Механизм взаимоотношений / Г. Л. Олех. — Новосибирск : НГАВТ, 1999. - С. 106, 108.
30. Плеханов, А М. Дзержинский. Первый чекист России / А. М. Плеханов. — М. : ОЛМА Медиа Групп, 2007. — С. 341.
31. Штырбул, А. А Анархистское движение в Сибири в 1-й четверти XX века: Антигосударственный бунт и негосударственная самоорганизация трудящихся: Теория и практика. В 2 ч.
Ч. 2 (1918-1925) / А. А. Штырбул. — Омск : Изд-во ОмГПУ, 1996. — С. 135, 142.
32. Прудникова, Е. А. Сталин. Битва за хлеб / Е. А. Прудникова. — М. : ОЛМА Медиа Групп, 2010. — С. 293.
33. Третьяков, Н. Г. Из истории ликвидации ЗападноСибирского крестьянского восстания 1921 г. (красный бандитизм) / Н. Г. Третьяков // Тоталитаризм в России (СССР) 1917 — 1991 гг.: оппозиции, репрессии : матер. науч.-пр. конф. — Пермь, 1998. — С. 19.
34. Плеханов, А. А. Железный Феликс: белые пятна в биографии чекиста / А. А. Плеханов. - М. : ОЛМА Медиа Групп, 2010. — С. 285.
ШАГЛАНОВ Андрей Николаевич, аспирант кафедры истории, социологии и политологии.
Адрес для переписки: Glabrion@yandex.ru
Статья поступила в редакцию 16.02.2011 г.
© А. Н. Шагланов
Книжные полки
Архив еврейской истории. Т. 6 / Под ред. О. В. Будницкого. - М. : Росспэн, 2011. - 350 с. - 18БЫ 978-58243-1559-2.
В шестом томе «Архива еврейской истории» публикуются различные материалы и исследования, посвященные истории российского еврейства и охватывающие период с конца XVIII до середины XX в. Открывает том дневник сержанта Б. Г. Комского за 1943—1945 гг., первые записи в котором относятся к периоду битвы на Курской дуге, последние сделаны в Восточной Пруссии. Читатели найдут в книге исследования о роли евреев в основании овцеводства в Белоруссии и реформировании розничной торговли в Великобритании, деятелях сионистского движения в СССР в 1920-е гг. В том включены исследования о «Дер Фрайнд» — первой ежедневной газете на идише в России и позиции американской идишской газеты «Форвертс» по отношению к России и Г ермании во время Первой мировой войны. Среди документальных публикаций — проект преобразования еврейской жизни, составленный во второй четверти XIX в., переписка о попытках М. А. Алданова войти на книжный рынок Израиля, письма еврея-солдата русской армии во время Первой мировой войны. Представленные в 6 томе «Архива» материалы извлечены из архивохранилищ Москвы, Санкт-Петербурга, Иерусалима и Нью-Йорка. Среди авторов и публикаторов — исследователи из России, Великобритании, Израиля и США.
