CC BY
221
УДК 17.031 А.М. Кравченко*
ПРОБЛЕМА ПРОИСХОЖДЕНИЯ ВЛАСТИ В ЭТИКЕ П.А. КРОПОТКИНА
Рассматривается проблема появления в рамках этики Кропоткина феномена власти, стремления к власти и, как следствие, эксплуатации одного человека другим. Этическая система П. Кропоткина выводит нравственность и альтруистичное поведение из законов самой природы - наиболее приспособленными к условиям среды оказываются виды, активно практикующие взаимопомощь. Однако философ-анархист оказывается не в состоянии объяснить, как в человеке - наиболее совершенном из созданий природы - на протяжении веков берут вверх себялюбивые позывы, стремление к власти над другим человеком.
Ключевые слова: П. Кропоткин, этика, природа, власть, взаимопомощь, альтруизм, эгоизм.
The problem of the origins of power in P. Kropotkin’s ethics. ANDREY M. KRAVCHENKO (Russian Academy of Sciences).
The article deals with the issue of the emergence of such phenomena as power, aspiration for power and, as a consequence, exploitation in the ethics of Petr Kropotkin. Kropotkin's ethical system deduce morality and altruism from the laws of nature itself: he concludes that the species most actively practicing mutual aid turn out to be the most adapted toward the surrounding environment. Nonetheless, the anarchistic philosopher fails to explain what makes possible the situations when a man - the most perfect of nature's creations - immerses into egoism and the desire for power over other people.
Key words: P. Kropotkin, ethics, power, mutual aid, altruism, egoism.
Петр Алексеевич Кропоткин был, безусловно, одним из наиболее влиятельных отечественных философов конца XIX - начала XX в. Одним из немногих русских философов, которые оказали огромное влияние на интеллектуальную жизнь не только в нашей стране, но и за ее пределами. И это, конечно, далеко не случайно. Пламенная энергетика его сочинений, его простые и потому столь привлекательные ответы на вопросы, которые ставит перед человеком общество, наконец огромная вера философа в человека и человечество, привлекали и по сей день привлекают ему огромное количество последователей.
Если говорить именно о философских, а не естественнонаучных сочинениях Кропоткина, то можно разделить их на два вида - социально-политические и этические. Такое разделение, разумеется, будет достаточно формальным - в действительности как его работы по исто-
рии возникновения этики пронизаны жаром политической борьбы, так и революционно- анархические книги опираются, прежде всего, на демонстрацию происходящей в обществе несправедливости. В работах (особенно раннего периода жизни) Кропоткин немало демонстрирует как сложившиеся проблемы современного ему общества, так и конкретные идеи их решения. Но основной пафос этих произведений в обращении внимания читателей не на сами по себе проявления эксплуатации, а на их источник. По Кропоткину, суть проблем общества не в конкретных злоупотреблениях или неправильном правительстве - оно в самом факте власти человека над человеком. Кропоткин поэтому противник не только нынешнего государства и его адептов, но всякого возможного государства, а значит и тех революционеров, которые хотят именно захватить власть. Он пишет в одном из своих сравнительно ранних произведений «Хлеб и Воля»:
*КРАВЧЕНКО Андрей Михайлович, аспирант сектора этики Института философии Российской академии наук, Москва. E-mail: Shirmapetz@yandex.ru © Кравченко А.М., 2013
«Вся политика основана на этом начале, и каждый политический деятель, к какой бы партии он ни принадлежал, всегда обращается к народу со словами: “Дайте нам в руки власть, и мы вас избавим от гнетущих вас бедствий: мы имеем возможность это сделать!”»[2]. Именно в подавлении, в господстве видит Кропоткин источник эксплуатации. Его ответ на это - ответ бескомпромиссный и отчаянно радикальный - устранения любой власти, любой иерархии и любого устанавливаемого свыше закона, строительство нового общества на основании свободной кооперации.
В своих этических (эволюционно-этических, точнее) сочинениях Кропоткин разбирает уже не непосредственно практическое основание его системы, но ее онтологический фундамент. «Почему обществу следует строиться на основе анархической теории?» - вот вопрос, на который отвечает философ. И он доказывает, что сама природа подталкивает к этому человека. Кропоткин настойчиво отвергает взгляд, согласно которому природа аморальна. Напротив - именно в ней кроются основания нравственности. Последняя, по Кропоткину, строится на основании присущего всем животным «чувства общительности» - ориентирования животных в первую очередь на благо рода, а не на свое личное благо. Тот же инстинкт, но осознанный и превращенный в сознательное устремление, руководит и человеком в лучших его проявлениях.
Во всей этой вдохновляющей и окрыляющей картине видится, тем не менее, один просчет - из описанной Кропоткиным системы организации природы никак не могла быть выведена организация современного ему общества. Предположим, мы согласились с Кропоткиным в том, что сама природа подталкивает человека к анархическому строю. Но почему же все предыдущие общества строились на угнетении? Каким образом федералистически организованная природа породила иерархически организованное человеческое общество? Кропоткин прекрасно объясняет то, почему общество должно быть таким-то. Но он не объясняет, почему общество таково, каково оно есть. Как отмечает исследовательница Е.В. Филатова, «Однако Кропоткин не смог в полной мере объяснить, как именно появилась эта самая Власть»[6, с. 148.]. Однако, на наш взгляд, все не так просто. С самого начала отметим, что Кропоткин не уделяет этой проблеме особого внимания, предпочитая концентрироваться скорее на «позитивных моментах» в истории цивилизации. Несмотря на то что именно господство является основным объектом его критики в его социально-политических сочинениях и он немалое место уделяет объяснению его в его нынешнем состоянии, непосредственной историей его генезиса философ не занимается.
В раннюю пору, когда Кропоткин интересовался в основном приближенными к практике вопросами и ско-
рее пропагандировал анархическое устройство общества, чем объяснял его основания (его произведения конца XIX в. - «Речи бунтовщика», 1885, «Хлеб и воля», 1892, «Современная наука и анархия», 1892, «Государство и его роль в истории», 1896, «Анархия, её философия, её идеал», 1896, «Поля, фабрики и мастерские», 1899), подобное умолчание было, разумеется, простительным. Однако в последние два десятилетия своей жизни (Кропоткин умер в феврале 1921 г.) философ обращается от практики к теории, от проблем социальных - к проблемам этическим. Последние работы Кропоткина (из непосредственно интересующих нас - «Взаимопомощь как фактор эволюции»,1902, «Идеалы и действительность в русской литературе», 1905, «Нравственные начала анархизма», 1906, «Этика», 1921) - посвящены уже не столько непосредственной революционной борьбе, сколько более абстрактным проблемам, в особенности вопросу происхождения морали. Особенно ярко эта смена объекта проявила себя на его последнем произведении - неоконченной «Этике», из которой вышел только первый, историко-философский том, самоотверженной работе нац ней он посвятил последние дни жизни.
Кропоткин обращается к генезису морали, стремится показать ее естественное, природное происхождение, выводимость нравственных императивов из самой природы человека. Показывает, что зачатки нравственности лежат в общественном инстинкте животных, затем находит примеры нравственности среди ближайшего доступного нам аналога первобытных людей - современных дикарей
- и таким образом стремится проследить историю развития морали в человеке на протяжении всей человеческой истории. Это обращение к этической проблематике именно в последние годы весьма интересно само по себе, так как до немалой степени выражает если не кризис, то переосмысление восторженного оптимизма его же ранних работ, в которых выражается безмерная вера во врожденную анархичность, а значит - и нравственность человека. Понятно, почему именно «Этика» стала последней работой философа - после знакомства в 1917 г. с современными ему молодым анархистами - «грубыми развязными молодыми людьми, принявшими за основу принцип вседозволенности», - П.А. Кропоткин не мог уже столь крепко держаться за выдвинутый им принцип врожденного анархизма масс. Теперь, на склоне лет, он приходит к выводу, что анархическая мораль не присуща народу просто так, ей нужно и следует учиться - и учить. Мы полностью согласны с исследователем А.В. Шубиным, который сказал так: «Если рассматривать эволюцию Кропоткина от радикализма к умеренности, то можно воздать ему должное за принципиальность в начале пути, и за мудрость в конце» [5, с. 148.].
Для нас же здесь важно другое: даже в этот момент своей интеллектуальной ориентированности на мораль,
более того - на происхождение морали и истории, в особенности - ранней истории морали - Кропоткин тщательно обходит стороной вопрос появления власти (а значит, в соответствии с его системой, и угнетения) в истории человечества. Он не разбирает вопрос о становлении взамен общества первобытного коммунизма - а значит, и равенства - общества, основанного на собственности, на эксплуатации одного человека другим, сосредоточиваясь парадоксальным образом не на описании феномена власти, а на описании борьбы с властным началом. Более того, он даже бравирует этой ориентацией. В статье «Нравственность и справедливость» он пишет: «Действительно, стремление завладеть особыми правами появляется очень рано в людских обществах; и история, преподающаяся в школах (с целью возвеличения “власть предержащих”), любовно останавливается именно на таких фактах; так что школьную историю можно назвать рассказом о том, как создавалось неравноправие. Но в то же время люди везде и упорно боролись против нарождавшегося неравенства в правах; так что истинная история была бы рассказом о том, как отдельные люди стремились создать сословия, стоящие выше общественного уровня, и как массы сопротивлялись этому и отстаивали равноправие» [1]. Не случайно даже в первом томе своей «Этики», посвященном как раз истории нравственности, Кропоткин вначале долго излагает массовую нравственность первобытных обществ, а потом, едва коснувшись в нескольких абзацах истории массовой нравственности последующих эпох до XV века (и то - скорее в социологическом ключе), быстро перескакивает на индивидуальные, элитарные системы моралистов Древней Греции. Он ориентируется в основном не на описание и объяснение несправедливости, а на описание и объяснение борьбы с ней. Так, в истории развития нравственных представлений Средневековья его интересует главным образом одна тема - развитие вольных городов Западной Европы. Поразительно, но в «Этике», да и в других сочинениях, Кропоткин сопротивлению средневековых городов феодальным порядкам посвящает чуть ли не больше места, чем описанию того, в чем заключались эти феодальные порядки. Похожим образом дело обстоит и с историей конкретных форм господства, в т. ч. для наиболее одиозных и наиболее интересных для него самого. Кропоткин долго и подробно рассматривает вопрос о рабстве, особенно когда говорит об этике христианства, а точнее, о различиях взглядов на рабство Христа и апостола Павла. Но вместе с тем (поразительно для книги, позиционирующей себя как история нравственности) самих истоков рабства, генезиса рабовладения Кропоткин не рассматривает. Казалось бы, если именно стремление к господству он выставляет в качестве основной причины несправедливости, то рабовладение, как наиболее крайняя форма властвования человека над человеком, должна быть подвергнута автором наиболее подробному
анализу. Но в первом томе «Этики» рабство появляется как грабитель из-за угла, из ниоткуда.
Как мы видим, в исследовании истоков человеческой цивилизации Кропоткин обращает свое внимание главным образом не на генезис несправедливости, не на генезис власти, а следовательно, в соответствии с его идеями,
- не на генезис злых поступков. Философу интересно не то, почему некоторые люди совершают эгоистичные поступки, а то, почему большинство их не совершает. Таким образом, для ответа на вопрос о корнях власти мы должны действовать от обратного - разобрать, как Кропоткин доказывает то, что человек не должен стремиться к угнетению своего собрата. А должен он поступать по отношению к последнему по справедливости, т. е. нравственно. Этика Кропоткина - это, по существу, этика эволюционная. Кропоткин не подразумевает здесь «пара-этику» борьбы за существование с заповедью «кто сильнее - тот и прав». Он подвергает критике взгляд на природу как на поле битвы всех со всеми. Он обвиняет позднейших дарвинистов (особенно Гексли), пытавшихся построить теорию нравственности на основании одной только борьбы за власть, ни много ни мало - в искажении исходных мыслей Дарвина и даже незнании их. «Когда я, например, говорил в Англии с натуралистами-дарвинистами об этических идеях Дарвина, то многие из них спрашивали: "Да разве он писал что-нибудь об этике?" Другие думали, что я говорю о "беспощадной борьбе за существование" как об основном принципе жизни человеческих обществ, и всегда бывали очень удивлены, когда я указывал им, что Дарвин объяснял происхождение чувства нравственного долга у человека преобладанием в человеке чувства социальной симпатии над личным эгоизмом. Для них "дарвинизм" состоял в борьбе за существование каждого против всех, и из-за нее <они> не замечали остального»[3].
По мнению самого Кропоткина, сильнейшим инструментом в борьбе за существование (эту борьбу философ трактует не как «борьбу с другими», а в буквальном смысле как «усилия, предпринимаемые для сохранения и расширения своего существования»), является ни что иное как взаимопомощь «<...> с уверенностью можно сказать, что взаимная помощь представляет такой же закон животной жизни, как и взаимная борьба. Более того, как фактор эволюции, т. е. как условие развития вообще - она, по всей вероятности, имеет гораздо большее значение (выделено мной - А.К), чем взаимная борьба, потому что способствует развитию таких привычек и свойств, которые обеспечивают поддержание и дальнейшее развитие вида, при наибольшем благосостоянии и наслаждении жизнью для каждой отдельной особи, и в то же время при наименьшей бесполезной растрате ею энергии, сил». По мнению Кропоткина, борьба за существование не усиливается, как считает даже современная биология, «при переходе на уровень ниже, т. е., напри-
мер, она не является более сильной в рамках популяции, чем в рамках вида. Для него совершенно очевидно, что для сохранения и развития рода взаимопомощь полезнее внутренней борьбы. А именно род и его польза становятся центральной осью кропоткинской этики. Что хорошо для рода в целом - то хорошо и для каждого конкретного его представителя.
Хороший поступок, по Кропоткину, таким образом, это поступок, направленный на благо человеческого рода. Но в чем этическая обязательность, для меня, поступать на благо рода? Что заставляет меня поступать в соответствии с интересами человечества? Как же во мне проявляется стремление рода? По Кропоткину, это «инстинкт общественности». Именно он входит в спор с прославленным инстинктом самосохранения и, в случае победы, толкает живое существо (не только человека, но и животных, раз за разом указывает Кропоткин) на альтруистические поступки, а иногда и на самопожертвование. Казалось бы, эта идея дает нам ответ на вопрос о появлении в системе философа «воли к власти», которая властвует над некоторыми людьми. В некоторых людях эгоизм побеждает инстинкт общественности, и вместо поступков на благо рода они (поступая при этом опрометчиво и немудро) совершают поступки ему во вред, чтобы выбить себе временные выгоды. Однако это лишь полумера. Потому как, несмотря на то что эта система дает ответ на вопрос: «откуда в принципе появляются люди, стремящиеся к власти», - т. е. к угнетению других людей, она совершенно не объясняет, как эти люди оказываются на верхушке общества, а люди с доминирующим инстинктом общественности - внизу. Более того, ситуация становится еще занятнее из-за того, что люди с подавленным инстинктом общественности являются, в соответствии с системой Кропоткина, эволюционным балластом, неконкурентоспособными особями. И в дальнейшем эта проблема только усугубляется.
В своем последнем и, вероятно, наименее идеологическом сочинении «Этика» Кропоткин вводит и еще одно, помимо «инстинкта общественности», основание нравственных поступков - стремление к наибольшей «полноте жизни». Именно в полноте жизни мыслитель находит наиболее психологическое основание морали: человек, совершающий поступок на благо рода не только потому, что благо рода якобы «соответствует его собственному благу» (что в ряде случаев спорно), но и потому, что из-за этого он сам начинает жить интенсивнее. Впрочем, эта категория на самом деле не столь нова: Кропоткин несколько раз проговаривается, что «полнота жизни для него тождественна счастью. Так, например: «Из сказанного видно, что Спенсер вполне стал на сторону «эвдемонистов» или «гедонистов», т. е. тех, кто видит в развитии нравственного стремление к наибольшему счастью, наибольшей полноте жизни».
Впрочем, «полноту жизни» неверно было бы сводить к восходящей к древнегреческой архаике идеи о том, что человек поступает нравственно, так как стремится к счастью. Здесь есть и чисто эволюционистская идея качественного превосходства «альтруиста» над «эгоистом». Выражаясь языком Фридриха Ницше, «добрый» человек является одновременно и более «хорошим», чем «злой». Теперь совместим это с ранее выведенной Кропоткиным идей о том, что в живой природе (к которой целиком и полностью относится также человек) более ориентированные на взаимопомощь сообщества, «племена» животных превосходят по приспособленности более «эгоистических» животных. Нетрудно сделать вывод о том, что именно альтруистичные особи являются эволюционно предпочтительными, более приспособленными в популяции. Получается, что люди, деятельность которых направлена на благо рода, являются во всех смыслах лучшими людьми, чем себялюбцы, они имеют над последними эволюционное превосходство. И это снова возвращает нас к нашей изначальной проблеме. Потому что именно эволюционно неприспособленные себялюбцы, более того, меньшинство, ничтожное меньшинство себялюбцев, игнорирующих необходимости человечества ради своей низкой, мелкой выгоды, умудрилось на протяжении громадного исторического периода держать в порабощении большинство людей. Хуже того - большинство хороших, во всех смыслах, людей. Но, быть может, такая ситуация свойственна человечеству как своего рода атавизм, сохранившийся с ранних этапов его развития? Нет. Кропоткин специально рассматривает как общества дикарей, так и «общества» животных (в т. ч. человекообразных обезьян) и показывает, что в них подобные отношения господства отсутствуют. Применительно к первобытным людям он даже описывает их общество как превосходящее по моральным качествам современное, или, по крайней мере, общество недавнего (в историческом смысле) прошлого, основанного на христианской религии: «Коммунистический строй жизни многих первобытных народов гораздо лучше поддерживает в них чувство и привычки солидарности, чем христианская религия; и в разговорах с «дикарями» во время путешествий по Сибири и Маньчжурии мне очень трудно было объяснить им, почему случается в наших христианских обществах, что многие люди часто умирают с голоду в то время, когда рядом с ними другие люди живут в полном довольстве. Тунгусу, алеуту и многим другим это совершенно непонятно: они язычники, но они люди родового быта» [3]. Надо отметить при этом, что философ не относит себя к числу поклонников идеи «благородного дикаря». Зачастую он весьма пристрастен в отображении племенных обществ, отчаянно критикуя гобсовскую теорию войны всех со всеми, он нередко впадает в другую крайность, принимая во внимание только те сообщения
очевидцев, что благожелательно настроены по отношению к дикарям, и даже «поправляя» очевидцев там, где они описывают нечто, не соответствующее его взглядам о последних. Тем не менее Кропоткин действительно старается быть объективным в сравнении первобытного общества и современного, и он действительно видит в первом немало недостатков. К таким он относит, например, слитность нравственности и религии, когда человек несет ответственность и может быть наказан за совершение преступлений против рода уже умершими членами рода, «великой толпой» предков. Однако эта и другие проблемы первобытного строя не относятся к проблемам господства, власти, угнетения одного человека другим, которые и составляют бич современного общества, по Кропоткину. И вновь власть по непонятной причине «неожиданно прокрадывается» в человеческое общество одновременно с образованием цивилизации. По крайней мере он вновь не смог обосновать то, почему в ходе развития общества, построенного высшим по уровню интеллекта животным, «неэффективный» в природе инстинкт власти берет вверх над прогрессивным и эволюционно сильнейшим инстинктом общественности. Более того, при накладывании принципа «полноты жизни» на человеческое общество складывается интересная ситуация, когда не только более совершенный общественный порядок оказывается задавлен менее совершенным, но и большинство сильнейших особей оказывается задавлено меньшинством слабейших. Здесь можно вспомнить слова Уинстона Черчилля: «В Англии никогда не было антисемитизма, потому что англичанине не считают себя глупее евреев». Эволюционно сильнейшие оказываются глупее эволюционно слабейших. Быть может, просто не стоит считать разум и его мнимые достижения ценными? Ведь получается так, что с развитием общества человек оказывается лишь во все более и более худшей ситуации, а нравственность оказывается «в загоне».
П.А. Кропоткин далеко не руссоист, и в сказки про добродетельного дикаря он не верит. Он подвергает взгляд о том, что «цивилизация = зло, и следует вернуться к блаженной дикости», сознательной критике сразу по двум направлениям. Во-первых, он постоянно указывает на то, что именно достижения цивилизации позволят человеку в ближайшее время добиться «всеобщего довольства». Наибольшая польза для всего рода (а именно род, а не его конкретные представители является главной ценностью для Кропоткина), таким образом, может быть достигнута именно в опоре на машинную технику, совершенствование которой невозможно вне рамок цивилизации. И, во-вторых, он критикует руссоизм и с чисто этической позиции. Несмотря на то что начала нравственности находятся уже в состоянии животных, животный «инстинкт общительности» еще не-
достаточно осознан и направлен на слишком узкий круг особей, чтобы быть признанным настоящей нравственностью. «И действительно, у первобытного человека развивалось мало-помалу новое понятие, более сознательное и более высокое (выделено мной - А.К): понятие о справедливости, и для дальнейшей выработки нравственности это понятие стало основным, необходимым» [1]. Но и нравственного чувства дикаря недостаточно - «три составные части нравственности: сперва
- инстинкт общительности, из которого развиваются дальнейшие привычки и нравы; затем понятие о справедливости; и на почве этих двух развивается третий элемент нравственного - чувство, которое мы называем не совсем правильно самоотвержением или же самопожертвованием, альтруизмом, великодушием; чувство, подтверждаемое разумом, которое составляет, в сущности, именно то, что следовало бы называть нравственным чувством»[1].
Таким образом, мы вынуждены признать, что, следуя выдвинутым Кропоткиным постулатам, властный инстинкт не обладает эволюционной силой для того, чтобы бороться и более того, побеждать взаимопомощь. И он доминирует в нынешнем мире - и сам Кропоткин отчаянно против него боролся, предрекая конец власти и приход анархии. Означает ли это, что философ попал в сеть противоречий? Действительно ли получается так, что у него нет непротиворечивого ответа на центральный вопрос о том, почему властный инстинкт берет верх в человечестве?
Потому что, если непосредственно излагаемая Кропоткиным система закапывается в противоречиях, пытаясь найти ответ на этот вопрос, то в его мировоззрении данная проблема находит свое объяснение. И это объяснение как раз и заключается в отсутствии такого ответа. В научно обоснованной, нравственной, споспешествующей альтруизму природе, теорию которой строит Кропоткин, нет места воле к власти, нет места господству одного человека над другим. Именно в невозможности, а точнее - в единстве невозможности-и-нежелания Кропоткина найти в природе, этом «лучшем учителе нравственности», обоснование власти человека над человеком и заключается его ответ, если не как философа-теоретика, то как человека. Именно в отсутствии ответа Кропоткина заключается его ответ. Власть
- не только аморальна; власть еще и противоприродна. Ясно, конечно, что для того чтобы перевести эту «человеческую правоту» миросозерцания мыслителя на язык философского аргумента и философского объяснения, понадобится совершить довольно странные метаморфозы с кропоткинской системой. Метаморфозы, которые превращают его теорию во что-то, напоминающее скорее не научный анархизм, который он строил всю свою жизнь, но анархизм мистический. Для попытки
построить теорию на основании этого миросозерцания следовало бы, помимо как таковой «нравственной» природы, ввести еще и некоторую неприродную силу, природе противодействующую. Парадоксальным образом для того чтобы разрешить противоречия системы Кропоткина, нужно ввести если не Бога, то по крайней мере дьявола, точнее, зороастрийского Аримана или гностического Ялдабаофа. Однако эти конструкции уже уводят нас от реального, живого Кропоткина, который не нуждается в подобных экзекуциях, - и парадоксальным образом именно потому, что наукообразность всегда была только оболочкой его теории.
Если мы посмотрим на биографию А.П. Кропоткина, то должны будем прийти к выводу, что первичным в его мировоззрении является не ориентированность на естественные науки, даже не отвержение любой власти, а желание помочь людям. Этот альтруизм, стремление улучшить жизнь людей, особенно «угнетаемого большинства», хронологически предшествует оформлению системы философа-анархиста именно как анархизма. Прочное осмысление системы того, как следует улучшить жизнь людей, - т. е. как раз приход Кропоткина к анархизму - большинство исследователей относит (и, на наш взгляд, верно относит) обыкновенно уже к 1872 г., к путешествию по Европе и знакомству с Бакуниным. Но еще в 1864 г. (за восемь лет!), во время путешествия по Сибири Кропоткин пишет в своем дневнике: «Где та польза, которую я мог бы приносить? И что же мои мечтания? Бесполезны? Бесплодны, по крайней мере. И с каждым днем, с каждым разом, как я встречаюсь с этим народом, с его жалкой нищенской жизнью... -боль, слезы просятся»[ 6]. Более того, будущий великий анархист тогда еще, во время путешествия по Сибири, вполне видел себя не революционером, а либералом-реформистом [5, с. 52-76]. Для Кропоткина научный анархизм - это не выведенная логически система, которая вынуждает ей следовать, а скорее оформление естественного для него стремления облегчить жизнь низов общества. Именно поэтому невозможность непротиворечиво объяснить то, почему человек угнетает человека, - не является интеллектуальным банкротством Кропоткина. Его анархизм все-таки, несмотря на все попытки автора обосновать его научно, - это не естественнонаучная теория, которую можно опровергнуть, найдя в ней противоречие или несоответствие наблюдаемым фактам. И вовсе не научная доказанность привлекает к анархизму максималистски настроенную молодежь на протяжении уже почти полутора сотен лет. Твердым ядром кропоткинского анархизма, несмотря ни на что, являются не его естественнонаучные одежды, а то, что можно было бы охарактеризовать как «воля к справедливости».
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Кропоткин П.А. Справедливость и нравственность. [электронный ресурс] - режим доступа: http://avtonom. org/pages/petr-kropotkin-spravedlivost-i-nravstvennost
2. Кропоткин П.А. Хлеб и Воля. Пб.; М. : Голос Труда, 1919. [электронный ресурс] - режим доступа:http:// avtonom.org/old/lib/theory/kropotkin/hleb.html
3. Кропоткин П.А. Этика. Т. 1 Пб.; М. : Голос Труда, 1922. [электронный ресурс] - режим доступа: http://avtonom. org/old/lib/theory/kropotkin/ethics.html
4. Маркин В.А. Неизвестный Кропоткин. М. : Олма-пресс, 2002.
5. Пирумова. Н.М. Петр Алексеевич Кропоткин. М. : Наука,
1972. [электронный ресурс] - режим доступа: http:// vivovoco.rsl.ru/VV/BOOKS/KROPOTKIN/AUTHOR. HTM
6. Филатова Е.В. Этика как основа философии П.А. Кропоткина // Петр Алексеевич Кропоткин / под ред. И.И. Блауберг. М. : РОССПЭН, 2012.
7. Шубин А.В. П.А. Кропоткин: от радикализма к умеренности // Петр Алексеевич Кропоткин / под ред. И.И. Блауберг. М. : РОССПЭН, 2012.
REFERENCIES
1. Kropotkin, P.A. Spravedlivost' i nravstvennost' [Equity and morality] (in Russ.) URL: http://avtonom.org/old/lib/ theory/kropotkin/hleb. html
2. Kropotkin, P.A., 1919, Khleb i Volya [Bread and freedom], Moskwa: Golos Truda. (in Russ.) URL: http://avtonom. org/old/lib/theory/kropotkin/hleb.html
3. Kropotkin, P.A., 1922, Etika [Ethics], Vol. 1, Moskwa: Golos Truda. (in Russ.) URL: http://avtonom.org/old/lib/ theory/kropotkin/ethics.html
4. Markin, V.A., 2002, Neizvestnyy Kropotkin [Unknown Kropotkin], Moskwa: Olma-press. (in Russ.)
5. Pirumova, N.M., 1972, Petr Alekseyevich Kropotkin [Petr Kropotkin], Moskwa: Nauka. (in Russ.) URL: http:// vivovoco.rsl.ru/VV/BOOKS/KROPOTKIN/AUTHOR. HTM
6. Filatova, Ye.V., 2012, Etika kak osnova filosofii P.A. Kropotkina [Ethics as a basment of P. Kropotkin's philosophy], Petr Alekseyevich Kropotkin, Moskwa: ROSSPEN. (in Russ.)
7. Shubin, A.V., 2012, P.A. Kropotkin: ot radikalizma k umerennosti [P.A. Kropotkin: from radicalism to moderation], Petr Alekseyevich Kropotkin, Moskwa: ROSSPEN. (in Russ.)
