CC BY
112
Г. А. Большаков, И. Б. Явдощук
ПРОБЛЕМА МИГРАНТОВ В ЕВРОПЕ: РЕАЛЬНАЯ УГРОЗА БЕЗОПАСНОСТИ ИЛИ ПОЛЕ ДЛЯ ПОЛИТИЧЕСКИХ СПЕКУЛЯЦИЙ?
В статье рассматриваются последствия интенсивных миграционных процессов для Европы в контексте нарастания культурных разломов между иммигрантскими и «коренными» сообществами. На основании анализа предпосылок и возможных последствий этой проблемы делается вывод о том, что неразрешённость проблемы мигрантов в европейских обществах на политическом уровне является катализатором напряжённости между иммигрантскими общинами и коренным населением страны-реципиента, с одной стороны, и ряда негативных последствий для международных отношений и международной политики в целом — с другой. Это особенно ярко выражается в нарастании частоты террористических атак с обеих сторон культурного разлома. Также данная проблема используется как способ для сокрытия прагматических намерений тех или иных политических акторов.
Ключевые слова: иммиграция, Европа, терроризм, преступность, проблема «Другого», культурные разломы.
Проблема миграции на данный момент является одной из центральных в европейском политическом дискурсе. Это обусловлено объективными причинами роста числа мигрантов в европейских обществах (прежде всего, это касается Германии и Франции). В связи с этим актуализуется проблема «Другого», описанная классиками современной философской мысли, прежде всего Юргеном Хабермасом (Хабермас, 2008а). Суть этой проблемы заключается в восприятии носителей «иной» культурной, религиозной, этнической и языковой принадлежности, с точки зрения представителей коренного населения как «других», «чужих».
Такой феномен, как массовая иммиграция, вызывает «размывание» государственной идентичности. Этот процесс представляет собой сбой в самоидентификации всех граждан (как иммигрантов, так и коренного населения), основанный на непонимании собственной культурной принадлежности и невозможности нормальной коммуникации с другими. При всей очевидности проблемы «размывания» этнической и государственной идентичности для Европейского Союза она остается недостаточно изученной с научной точки зрения. Это объяснимо, поскольку миграционные процессы стремительно меняют лицо Европы, т. е. из-за быстрого протекания иммиграционных процессов сбор эмпирического материала затруднен, кроме того, эмпирические данные быстро теряют свою актуальность.
© Г. А. Большаков, И. Б. Явдощук, 2013
Необходимо отметить, что изначально миграционные процессы меняли европейские общества постепенно. Однако проблема миграции на данный момент приобрела настолько широкий размах, что, по мнению некоторых российских экспертов, можно говорить о революции миграции, как таковой (Любин, 2004). Человечество столкнулось с перемещением огромных масс населения после двух мировых войн и изменений, которые претерпел мир после них. Причины миграции после Второй мировой войны были вызваны, прежде всего, бегством населения из «горячих точек» и бывших колоний, а также политикой привлечения рабочей силы для быстро развивающихся европейских государств.
Согласно статистике, в период с 1957 по 1990 г. количество мигрантов в Европе увеличилось в три раза. С наступлением промышленного кризиса перепроизводства в 1973 г. многие европейские государства пытались вернуть мигрантов на родину, однако им не удалось этого сделать (Bendel Petra, 2005).
На конец 90-х годов число беженцев составило 50 млн человек. Наибольшее их число приходилось на Африку и Азию. В 1995 г. 16 млн беженцев было в Африке, 7 млн — в Азии и 5 млн — в Европе. Страны Европейского Союза стали в 90-е годы главной целью потока беженцев, в особенности из Югославии и некоторых регионов боевых действий в странах бывшего Советского Союза. По сведениям Верховного комиссариата ООН, за 20 лет, с 1974 по 1995 г., число беженцев выросло с 2,4 млн до 14,5 млн, увеличившись в 6 раз. Подобных перемещений в истории еще не было (Любин, 2004).
Нынешнее состояние дел хорошо передано в речи заместителя директора «Frontex» Ариаса Фернандеса на пресс-конференции в Брюсселе, где он заявил, что каждый день в Европу попадают в среднем 300 нелегальных иммигрантов («Frontex»: в Европе..., http://www. svobodanews.ru/).
Миграция является прямым следствием глобальных процессов: в первую очередь — это углубляющийся разрыв между развитым «Севером» и отсталым «Югом»: из бедных государств и «горячих точек» миграционные потоки устремляются в благополучные регионы мира.
Значимым экономическим фактором современных миграционных процессов является старение населения развитых стран Европы. Необходимо согласиться с тем, что Европа не сможет жить без мигрантов по чисто экономическим причинам (Ачкасов, 2008, с. 146), однако при отсутствии должного регулирования миграции могут возникнуть связанные с ней серьезные проблемы.
Как пишет Д. З. Мутагиров, «каждое общество и каждый народ имеют свои системы ценностей и смотрят на права и свободы
человека сквозь призму этих ценностей, что вполне естественно» (Мутагиров, 2009, с. 7). На данный момент ряд исследователей говорят о том, что вместо разделения населения по расовому и национальному признаку люди стали делиться по признаку культурному. И исходя из этого подхода, мигранты имеют иную культурную идентичность, а значит, они «чужие». Эту проблему с научной точки зрения одним из первых рассмотрел русский мыслитель Владимир Соловьев в своих «Трех разговорах» (Соловьёв, 1991), где одно из действующих лиц его диалога — «Политик» — заявляет о возможности распространения европейских культурных ценностей по всему миру, и что Европа должна объединиться вокруг этих ценностей. Вполне возможно, что в данном случае такая постановка проблемы снова стала актуальна.
В свою очередь, Юрген Хабремас осветил данную проблему следующим образом: «В отличие от Америки, европейские нации относительно гомогенны. В их истории почти не встретить преданий о принятии чужаков или ассимиляции мигрантов. Поэтому пришествие в Европу множества людей иного цвета кожи, иных традиций, иной веры вызывает серьезные опасения, тем паче, что происходит оно на фоне распада европейских государств. Здесь политика мультикульту-рализма обусловлена: во-первых, массовой иммиграцией нескольких последних десятилетий и комплексом проблем, ею вызванных; во-вторых, активизацией региональных этнокультурных и этнополити-ческих движений, стимулируемых как процессами глобализации, так и европейской интеграции. Сегодня же мы живем в плюралистических обществах, которые все более отходят от формата национального государства, основанного на культурной однородности населения» (Хабермас, 2002а, с. 374).
В то же время размывание этнической идентичности в результате массовой миграции и политики мультикультурализма приводит к многочисленным общественным и политическим кризисам, о чем речь пойдет ниже.
• Во-первых, растёт радикализация настроений коренного населения по отношению к мигрантам, «другой» превращается в «чужого», «врага». А по отношению к «чужому», «врагу» уместно всё, и на него не распространяются ни правовые нормы, ни нормы морали. Это может не выражаться в публичном дискурсе, однако данный тезис подтверждается значительным усилением позиций праворадикальных националистических партий и движений в Европе за последние 20 лет. Например, в настоящее время растет террористическая активность праворадикальных группировок в Европе. В этом плане показательны события, в Норвегии, когда представителем коренного населения была организована серия террористических актов, направленных на
привлечение внимания, к опасной и провальной для Европы политике толерантности и мультикультурализма.
• Во-вторых, члены иммигрантских сообществ, сталкиваясь как с неприятием со стороны обычных граждан, так и объективной сложностью понимания местной культуры и законов, замыкаются в собственной общине и создают тем самым узкую культурную группу внутри того или иного европейского государства. Это противоречие, помимо создания серьёзного культурного и цивилизационного разлома, порождает также агрессию по отношению к Европе и её культурным ценностям. Речь идёт, прежде всего, о политизации ислама и росте глобальной террористической активности как асимметричном ответе на процессы глобализации и интеграции в европейскую культуру и европейские культурные ценности.
• В-третьих, следует коснуться внешнеполитической реакции на указанные выше процессы со стороны мусульманских стран — стран происхождения многих европейских иммигрантов. Классическим примером в этом отношении является публикация в датской газете Jyllands-Posten 30 сентября 2005 г. ряда карикатур на пророка Мухаммеда. Это вызвало один из мощнейших международных скандалов последнего времени.
• В-четвертых, все вышеперечисленные моменты имеют отношение и к обоюдным спекуляциям, когда та или другая сторона приписывает любому событию политической жизни цивилизацонно-культур-ный подтекст, о котором говорилось выше. Например, организаторы террористических актов, движимые теми или иными (зачастую абсолютно эгоистическими и корыстными) мотивами, могут заявлять, что причиной их поступка являлся этнический, религиозный или культурный конфликт.
Теперь подробнее остановимся на каждом из четырех эффектах массовой миграции.
Заявление немецкого канцлера Ангелы Меркель о том, что попытки построить мультикультурное общество в Германии «полностью провалились», стало сенсацией не только в Европе, но и далеко за ее пределами. Слова Меркель перекликаются с заявлением консервативного баварского политика Клауса Зехофера, призвавшего закрыть страну для иммигрантов из Турции и арабских стран. Главы других европейских государств (Франции, Нидерландов, Великобритании) также постепенно отходят от политики мультикультурализма.
Политика мультикультурализма влечет за собой не очень утешительные последствия. Британская модель коммунитаристской политики, где многочисленные общины и группы, признанные государством, имеют право жить в своем кругу, отстаивать интересы
группы на национальном уровне, привела к тому, что права индивида ставились в зависимость от прав группы. Подобная политика в Нидерландах закончилась всплеском ксенофобии и национализма. Стремление сохранить религиозную и этническую самобытность групп ми-рантов было слишком велико.
После взрывов в Лондонском метро, совершенных британскими подданными (выходцами из Пакистана), и убийства кинорежиссера Тео Ван Гога в Нидерландах эти государства ужесточили миграционную политику (Ачкасов, 2008, с. 150-151).
Следует отметить интересную оценку мультикультурализма в докладе ЮНЕСКО 1989 г., согласно которому его целью является «формирование плюрализма вокруг социальной сплоченности и приверженности стержневым ценностям», чего не предполагала политика мультикультурализма в Великобритании и Нидерландах.
В настоящий момент Европейский Союз пытается проводить политику интеграции иммигрантов в западное общество. Как заявил на Конгрессе Генеральный секретарь Совета Европы Вальтер Швимме, «мигрантов не следует рассматривать только в качестве бремени. Западная Европа в них нуждается» (Любин, 2004): вводится понятие «члены семьи», которыми являются, например лица, имеющие семейные отношения с гражданином ЕС, но не проживающие в ЕС; принимаются новые договоры, позволяющие гражданам стран Европейского Союза свободно перемещаться по территории других стран Союза, а также увеличиваются сроки пребывания этих граждан на территории любого другого государства ЕС.
Восточноевропейские страны являются некоторым «буфером», где оседает часть мигрантов. Также власти Европы считают, что нужно оказывать помощь тем странам, откуда мигранты прибывают, иначе Запад захлебнется от бесконечных волн беженцев. Европа на данный момент переживает гуманитарную трагедию ужасающего масштаба.
Подобные события происходят не случайно. Если основываться на суждениях Юргена Хабермаса касательно проблем вовлеченности «Другого» в общую коммуникацию (Хабермас, 2008, с. 374), то одним из следствий игнорирования этого вопроса в контексте проблемы настоящей статьи является нарастание взаимной напряженности как со стороны коренного населения (а соответственно, и представителей власти, что отражается в принятии или не принятии соответствующих законов), так и со стороны иммигрантских сообществ, проживающих в европейских странах. Все это влечет за собой актуализацию проблемы «Другого». По мнению Хабермаса, демократический процесс становится эффективен в том случае, если все акторы думают о свободе «Другого». В случае с мигрантами мы видим, что не все
акторы в данном процессе знакомы с западными демократическими гражданскими ценностями, которые являются логичным следствием развития европейской культуры. Исходя из концепции «культурного шока» К. Оберга, вхождение в новую культурную среду сопровождается запутывающим, смущающим и дезорганизующим переживанием: человек ищет свою идентичность и чаще всего находит ее, объединяясь с такими же, как и он, — мигрантами. Это наиболее простой способ защитить себя. Политика мультикультурализма предоставляла мигрантам право выбора — интегрироваться в среду или нет. Однако человек чаще всего идет по наиболее простому пути адаптации, в отличие от более сложного, при котором нужно овладевать языком, осваивать новые культурные ценности и т. д. (Oberg, 1960, p. 7).
В итоге политика мультикультурализма привела к обратному эффекту — нарастанию напряженности, образованию многочисленных гетто — изолированных районов проживания мигрантов. В сложившейся ситуации задачей государства стала помощь мигрантам в преодолении культурного шока, в адаптации к новым культурным условиям, выведении их из гетто. Отсутствие такого средства коммуникации, как язык, делает эту задачу практически невыполнимой. В изучении языка заинтересованы и сами мигранты — знание языка и контакты с местным населением помогают улучшить их экономическое и социальное положение. В то же время государство потенциально получает не просто дешевую рабочую силу, но квалифицированных работников. Клаус Циммерман в своей работе «Этническая идентичность мигранта» (Zimmermann, 2007) эмпирическим методом доказывает полезность для государства именно пути интеграции. Согласно мнению С. Бочнера, под интеграцией понимается принятие мигрантом ценностей государства, в которое он приехал при сохранении связей со своей культурой (Bochner, 1981).
Клаус Ф. Циммерманн использует эмпирический метод измерения этнической идентичности — «ethnosizer», буквально «этноизмеритель» (Zimmermann, 2007). Автор с помощью метода «этноизмеритель» распределяет мигрантов на следующие 4 группы:
Полностью ассимилированные (А — assimilation) мигранты — в данном случае полностью приспособившиеся к культуре, нормам, ценностям страны-реципиента (т. е. страны, в которую иммигрировал индивид, — host-country) и идентифицирующие себя с ней.
Интегрированные (I — Integration) мигранты — это люди, принявшие ценности и культуру страны-рецепиента, но в то же время сохранившие некоторые связи с родиной, пытающиеся совмещать свою культуру и культуру страны, в которую иммигрировали. Они осознают
важность взаимодействия с местным коренным населением, понимания их культуры быта и т.п., но в то же время не забывают и о культуре и ценностях своей родины, о своих родственных связях и т. д.
Маргинализированные (M — marginalization) мигранты — это полностью или частично оторванные как от ценностно-культурных ориен-таций страны-рецепиента, так и страны происхождения.
Изолированные (S — separation) мигранты — это сохранившие привязанность к своей собственной культуре даже за годы эмиграции и почти не чувствующие привязанность к культуре страны-рецепиен-та. Обычно они не общаются с местным населением, взаимодействуют только с индивидами, близкими к ним по этническому или гражданскому происхождению.
К. Циммерманн также говорит о важности разнообразных факторов, по которым и происходит распределение по вышеописанным группам, — это:
1) язык;
2) культура;
3) этническая самоидентификация;
4) этнические сети (взаимодействие между этническими группами);
5) планирование приобретения гражданства.
Клаус Ф. Циммерманн отмечает крайнюю важность знания языка страны, в которую иммигрировал индивид. То есть если мигрант плохо знает язык своей страны и хорошо — страны-реципиента, то он ассимилирован, а если наоборот — изолирован. Если плохо знает и тот, и другой — маргинализирован.
Делать выводы об изолированности или ассимилированности того или иного мигранта можно только по всем пяти факторам. Человек может великолепно знать язык, но полностью не признавать культуру той или иной страны.
Клаус Циммерманн пришел к следующим выводам: больше всего работали и зарабатывали именно интегрированные мигранты, т. е. мигранты, сохранившие связи с родиной и в то же время уважающие традиции той страны, в которую приехали жить. У этих мигрантов более высокий уровень образования. Они быстрее приспосабливаются к новым условиям, чаще всех получают гражданство. Согласно исследованию, полная ассимиляция приводит к снижению уровня дохода — потеря связей с родиной понижает общий культурный уровень мигрантов. То есть миграция, по сути, не является причиной обострения социальной напряженности и роста преступной и террористической активности. Росту преступной активности способствует низкий культурный уровень мигрантов и коренного населения. Здесь мы возвращаемся к проблеме, обозначенной Юргеном Хабермасом, — коммуникация с «Другим».
В понимании заявленной проблемы исследование Клауса Цим-мерманна показывает, что на вопросы миграции и идентичности необходимо смотреть с другой стороны, нежели это принято в основной современной традиции (миграция как первооснова современной социальной напряженности; причина терроризма). В первую очередь, для эффективного взаимодействия мигрантов и местного населения важен высокий культурный уровень тех и других. Если население «принимает» мигранта, а не смотрит на него, как на незваного гостя, и при этом тот сохраняет свои родственные связи, то он не создает такой социальной напряженности, как изолированный мигрант. Этот человек не просто претендует на более высокую зарплату, но пытается найти свое место именно в этой стране, именно с этими людьми, видоизменяя свою самоидентификацию и в какой-то мере идентификацию окружающих его людей. Недаром Клаус Циммерманн говорит, что мигранты, особенно молодые, обладают некоторой «предпринимательской жилкой» (Zimmermann, 2007).
В современном мире идентичность стала краткосрочной и очень изменчивой. Но, как показывает «этноизмеритель», не утратила своей важности. В данном случае необходимо создание соответствующих институтов, помогающих мигрантам не только ассимилировать, но и интегрироваться в общество, т. е. привнести в него свою культуру и традиции, не отделяясь от этого общества, а лишь немного меняя его.
Те же мигранты, что не примут культурных ценностей страны, в которой они работают и живут, рано или поздно не вынесут подобной жизни, поскольку, по «этноизмерителю», уровень жизни таких людей чрезвычайно низок, и даже, несмотря на то, что на родине им платили меньше, они могут туда вернуться. Если же нет, то их дети, скорее всего, уже пойдут по пути интеграции, но им будет тяжелее, чем тем, кто с самого начала пошел по пути адаптации к новому обществу. Клаус Циммерманн не видит особой опасности в подобных мигрантах, поскольку существуют естественные механизмы их «отсеивания» ввиду, скажем, низкого качества труда. Зачастую подобные люди теряют связи с родиной (иногда по причине низкого уровня жизни и низкого доступа к средствам связи — коммуникации) и в итоге становятся маргиналами (Ibid.).
Красноречивым в этом плане является пример «страны победившей интеграции» — Норвегии. В стране, где детей в школах учат праздновать христианские праздники вне зависимости от вероисповедания, а мусульманским детям не взять выходной на их религиозные праздники, где, не приняв норвежскую культурную идентичность, невозможно нормально существовать, тем не менее прогремел теракт.
Андерс Брейвик, объясняя свои действия, апеллировал в первую очередь к идеям паневропеизма, которые в свое время высказывал Сэмюэль Хантингтон в «Столкновении wивилизаций» и Фукуяма в «Конце Ьстории». То, что в Норвегии, где политика интеграции прослеживается наиболее ярко, случился подобный акт, говорит нам о возможных ошибках интеграционного подхода (А!дИав1, 2009). Хотя не стоит исключать того, что впечатление на Брейвика произвела политика других стран Европы — Германии, Франции, Нидерландов, с их победившим (тогда) мультикультурализмом.
Не секрет, что проблема «Другого» является актуальной ещё со времён античности. Стандартным решением всегда было жесткое разделение по принципу «мы — они», «свой — чужой», «эллин — варвар». Соответственно, и отношение к «ним», «другим» было не как к равному существу, наделённому одинаковыми правами с «нами». Данная проблема касалась не только европейских обществ, как зачастую считается сегодня. «Неверные» в религии; «враг», стремящийся уничтожить «нас» и «наш» образ жизни и уклад; «чужой» в быту и обыденной жизни — все эти определения из разных социальных областей представляют собой единую проблему — проблему восприятия «Другого». В ХХ в. человечество сделало значительный шаг вперёд в области обеспечения прав человека, кодификации общечеловеческих прав и свобод, шаг в сторону признания, что фундаментальные права и свободы человека принадлежат всем людям, независимо от расы, цвета кожи, языка, религии и т.д. Наконец, само создание Организации Объединённых Нации и Европейского Союза знаменует собой принципиально новый этап в развитии человеческого сообщества и его внутренних взаимоотношений.
Однако вопрос восприятия «Другого» по-прежнему остаётся актуальным, причём со стороны как иммигрантской среды, так и общества страны-реципиента. Инстинктивное восприятие «Другого» как «чужого», «неправильного», «опасного» неизбежно порождает всплески насилия с обеих сторон. Наиболее наглядным проявлением такого конфликта являются акты терроризма.
Разумеется, точкой невозвращения к прежнему взгляду на терроризм в мире следует считать 11 сентября 2001 г. Многие западные и отечественные исследователи видят в атаке на Всемирный торговый центр в Нью-Йорке образ всего международного терроризма, который приобрел четко антизападную направленность и истоком которого служит исламский фундаментализм. Даже сегодня терроризм все чаще ассоциируется с исламом. С одной стороны, этот взгляд понятен, так как основные мировые террористические акты, в том числе совершившиеся в Европе против европейских граждан, совершались и совершаются группировками, ассоциированными с религиозны-
ми организациями радикального толка. Но, с другой стороны, и это фактор первостепенной важности, отождествлять ислам и терроризм недопустимо. Как пишет бывший министр иностранных дел, а затем и Председатель Правительства РФ в 1998-1999 гг., Е.М. Примаков в своей книге «Мир без России? К чему ведет политическая близорукость», «терроризм не имеет никакого права на существование. Однако он не идентичен понятию исламской религиозности. Более того, самый худший метод борьбы с террористами — ассоциировать их с мировой религией, которую исповедуют более миллиарда жителей земли... Фундаментализм свойствен не только исламу, но и другим религиям. Он сам по себе не практикует навязывания религиозных моделей государственного управления или общественной жизни силовыми приемами. Одновременно многие исламские последователи фундаментализма (во многих исламоведческих работах считается более адекватным термин "салафизм") считают своим долгом "очищение" ислама, возвращение его к тем принципам, которые господствовали при пророке Мухаммеде и четырех "праведных халифах" (Абу Бакре, Омаре, Османе и Али). Но опасность возникает, когда фундаментализм (салафизм) или объединяющиеся в нем исламские школы принимают экстремистскую, агрессивную форму. История знала время, когда и христианский фундаментализм перерастал в христиан-ско-католический экстремизм. Об этом свидетельствуют и кровавая практика иезуитов, и расправы над мусульманами во время крестовых походов» (Примаков, 2009, с. 46).
Юрген Хабермас в своей статье «Вера и знание» пишет о феномене терроризма, основываясь на своих впечатлениях от событий 11 сентября 2001 г. в США: «...несмотря на свой религиозный язык, фундаментализм — это исключительно современный феномен. В поступке самих мусульманских исполнителей террористических актов чувствуется несовпадение во времени мотивов и средств. Это отражение факта несовпадения во времени состояний культуры и общества на родине террористов, развившееся в результате быстрой и радикальной модернизации, лишило этих людей своих корней. То, что у нас при более счастливых обстоятельствах переживалось все же как процесс творческого разрушения, у них и в перспективе не предлагает никакой компенсации за боль, причиненную распадом традиционных форм жизни. Будущее улучшение материальных условий жизни оказывается всего лишь одним из факторов» (Хабермас, http://www. дитег.1п1о/Ьодо81оу_Вик8/РИ11оз/НаЬегт/Уе^пап.рИр).
В частности, очень остро исламская общественность прореагировала на карикатуры на пророка Мухаммеда, фактически показав,
насколько болезненно мусульмане воспринимают посягательства на их религиозные ценности со стороны «неверных».
«Как с точки зрения индивида, так и воображаемого сообщества нации психологически очень трудно согласиться с наличием сильно отличающегося от нас "другого", одновременно признавая его основополагающее человеческое равенство и достоинство» (Бенхабиб, 2003, с. 9-10).
Многие этнические группы, в целях сохранения своей культуры, идентичности, образовали анклавные поселения в крупных городах. Эти анклавы, гетто отличаются низким уровнем жизни и тесной связью с теневой экономикой, преступностью. По мнению многих исследователей, проблема исламских общин несет в себе скрытую угрозу для стран Европейского Союза.
Сэмюэль Хантингтон считает, что мусульманам очень сложно интегрироваться в западное общество. Автор пишет об особой, и-образной системе ценностей мусульман: на первом месте лояльность семье и роду, на другом конце — исламу в целом. Отождествление себя с государством у них происходит слабо. То есть в данном случае мы можем говорить о тотальном преобладании этнической и религиозной идентичности над государственной (Хантингтон, 2008)
Самая крупная мусульманская община находится во Франции. Сейчас там насчитывается от 5 до 7 миллионов мусульман, что составляет 10% от общего числа населения. Ислам во Франции стал второй религией после католицизма. Некоторые смелые аналитики утверждают, что в недалеком будущем Франция станет первой исламской страной Западной Европы.
Кроме Франции значительные мусульманские общины существуют в Германии (3,4 миллиона), Великобритании (1,6 миллиона) и Италии (1 миллион). Приближается к миллиону мусульманская община Голландии, где в 1997 г. было открыто первое медресе (Роттердам). Менее значительные мусульманские общины разбросаны по всем без исключения западноевропейским странам, включая Финляндию и Ирландию. Однако точное количество мусульман в Европе определить сложно хотя бы потому, что неясно, как посчитать миллионы нелегальных иммигрантов, которых «как бы нет». Большая часть французских мусульман — потомки выходцев с арабского Магриба (Алжир, Тунис, Марокко). В Германии, Нидерландах, Австрии и Дании мусульманское сообщество в основном (2/3) представлено потомками турецких эмигрантов. Британские мусульмане (69%) — потомки выходцев из Британской Индии (Пакистан и Бангладеш) (Иваненко, http://archive.muslimuzbekistan.com/rus/rusnews/2004/01 / analit29012004.html).
В то же время во Франции наблюдается очень серьезная напряженность между коренными французами и французами-арабами. И те и другие, считая себя французами (в случае с арабами не всегда), в то же время зачастую не могут взаимодействовать, причем первые отказываются идентифицировать последних как таких же граждан Франции, как и они. Для французов арабы — приезжие, чужие, для низших слоев коренных французов — претенденты на их рабочие места. Также есть конфликт между арабами-французами и евреями-французами, что не добавляет стабильности в стране. Опасность непризнания, социальной изоляции арабов-французов заключается также в том, что в массе своей являясь мусульманами, при малейшей угрозе их жизненному укладу, исламским традициям, они объединяются в общины, гетто, где живут отдельно от остального общества, которое пребывает в страхе перед тем, что зреет в этих гетто.
На германской территории, где самая многочисленная община — турецкая, образовались «замкнутые этнические анклавы со своими правилами, неписаными законами, которые нередко расходятся с местными законами и Конституцией». В экономическом плане иммигрантами создается свой собственный, параллельный мир бизнеса, который может брать под контроль экономики этнических анклавов и регионов. Причем обеспечить «дисперсное расселение» мигрантов практически невозможно. Мусульманская община в Германии иерархична и строго организована. Против интеграции мусульман выступает Европейская арабская лига (ЕАЛ). Она требует от ЕС официального отказа от политики интеграции мигрантов-мусульман, требует придать арабскому языку и религии статус государственных а также ввести квоты в государственных и учебных учреждениях для мусульман. ЕАЛ, близкая к палестинскому «Хезболлах», ставит целью создание в Европе арабского государства (Рязанцев, 2004, с. 31).
Все вышеперечисленное способствует росту неприязни и вражды к мигрантам не только среди немцев и французов, но и среди граждан других стран — членов ЕС. Наиболее радикальными в отношении мигрантов являются бедные регионы. Так, если на западе Германии против миграции выступает половина населения, то на востоке — две трети. При более чем 20% безработице на территории бывшего ГДР наплыв мигрантов, соглашающихся на любые условия труда и жизни, сбивающих «немецкие» стандарты работы, воспринимается очень агрессивно. Население того или иного государства порождает стереотипы, они в свою очередь раздуваются правыми партиями, которые ловко играют на социальных проблемах населения,
приписывая все беды мигрантам. Однако проблема миграции действительно переросла в «новый национальный вопрос» Германии, и в связи с полемикой ЕАЛ все более стал популярен тезис, выдвинутый Фридрихом Мерцем, бывшим председателем фракции ХДС/ ХСС в Бундестаге, — тезис о «ведущей культуре». 71% населения Германии считает, что мусульмане не имеют права жить в Германии по законам шариата и, как «гости» германской нации, обязаны соблюдать действующее законодательство. То есть тезис о ведущей культуре предполагает, что реализация принципа «мультикультурно-сти» должна осуществляться при доминировании немецкой культуры, а претензии других культур на статус государственных исторически не обоснованы.
Также не стоит забывать о том, что ислам не имеет, в отличие от христианства, единой иерархической структуры, т. е. мы не можем говорить, скажем, о немецком исламе, поскольку объединить зачастую враждующие течения ислама (суннитов, шиитов, алавитов и проч.) практически невозможно.
Также нужно отметить, что «западный» человек видит ислам через призму своего мышления. Об этом хорошо пишет Эдвард Вади Саид в своей книге «Ориентализм» (Саид, 2006). Автор считает, что Запад всегда слишком мифологизировал Восток, смотрел на него не «в чистом виде», но через призму романтических образов о чувственности, экзотичности, жестокости Востока. Ориентализм, по Саиду, — это стиль мышления западных авторов, «догматический сон с экзотическими грезами» (Там же). Западные авторы представляют Восток застойным, нединамичным лишь только потому, что он не Запад, не улавливая его особенностей. Конечно, это не во всем так, но об этом аспекте не стоит забывать при анализе ислама. Понимание Востока сложно дается европейским исследователям, многие вышеописанные и дальнейшие примеры могут оказаться в том или ином случае неверны. Недаром же Хантингтон сказал, что «мы наблюдаем столкновение разных культур».
Для коренного населения ислам является неким символом-маркером, который воспринимается как возможный источник угрозы. Причем так ислам воспринимается именно в тех странах, где исламская диаспора довольно велика (87% негативного восприятия в Германии), а в странах, где населения, исповедующего ислам, не так много, приписываемый уровень агрессии не так велик (38% в Польше) (Ачкасов, 2008, с. 152-153). Для многих мусульман второго и третьего поколения иммигрантов ислам также является некоторым символом, способом объединения, но больше — культурным средством идентификации, нежели религиозным. То есть мусульмане зачастую вспоминают про ислам только тогда, когда объединяются с целью отстоять свои
гражданские и экономические права (Мусульмане против безбожной Европы..., 2006, с. 4).
«Во всех беспорядках на Западе проявляются одни и те же характерные черты: маргинальность, одновременно по этническому статусу и этническому критерию, связанному с цветом кожи» (Руа, 2005, с. 11).
Следствием вышесказанного является обострение социальных взаимоотношений между коренным населением и мигрантами в контексте якобы изначального стремления мигрантов занять в обществе маргинальную позицию преступника, объясняя такое явление происхождением либо вероисповеданием. Как и в «большой» политике, когда на нескольких нерепрезентативных примерах производится обобщение на всю группу лиц, не учитывая ряд объективных факторов. Основной спорный момент заключается в том, что рост организованной преступности (которая приобретает в современных условиях транснациональный размах) рассматривается как результат перемещения в экономически развитые страны большого числа мигрантов из менее развитых стран. Поскольку данные лица и группы лиц приезжают из различных регионов мира и зачастую из стран, находящихся на переходном этапе, с низким уровнем духовной и политической культуры, то считается, что они с трудом поддаются контролю и не способны к интеграции. Утверждается, что приезжие сохраняют свои социальные и коммерческие структуры, а это осложняет работу правоохранительных органов, одновременно облегчая «вступление в преступный сговор». При этом не всегда обращается внимание на такие же трудности, с которыми сталкивались правоохранительные органы до приезда мигрантов, и на «вступление в преступный сговор» коммерческих структур в таких странах задолго до «вторжения чужеземцев». По этому вопросу можно привести мнение экспертов ООН (Доклад Группы..., http://www.un.org/ russian/secureworld/part7.htm), оценивших некоторые определения транснациональной преступности, строящиеся на концепции «этнической преемственности», согласно которой представители определенных национальных культур и этнических групп будут, как правило, стремиться «выдвинуться» в преступной иерархии и в конечном итоге занять заметное положение на незаконных рынках. Официальные классификации организованной преступности нередко разрабатывались исходя из этнических признаков и категорий. В рамках криминологических исследований давно уже обсуждается вопрос об «этнической ловушке» (Там же), связанной как с многочисленностью этнических групп, вовлеченных в транснациональную организованную преступность, так и с их взаимодействием в рамках преступной деятельности.
Примером может служить распространенный ныне термин «русская мафия». Многие журналисты и аналитики записывают в ряды «русских мафиози» чеченцев, белорусов, украинцев и других выходцев из СНГ и даже Восточной Европы.
Многие эксперты выказывают беспокойство в связи с тем, что общины мигрантов или этнические группы поселенцев из-за своего маргинального положения могут поддерживать преступный бизнес, которым занимаются их соотечественники. Это очень спорный тезис, ведь наличие мигрантов в сочетании с их маргинализацией не всегда ведет к возникновению преступности. В связи с этим следует рассмотреть иной вопрос, заключающийся в том, что для налаживания преступного бизнеса группы этнических меньшинств нуждаются в партнерах среди коренных групп того самого принимающего общества, которое ставит их в маргинальное положение.
С другой стороны, нельзя не отметить рост правых, националистических настроений в ведущих европейских странах вследствие такого положения вещей с преступностью и терроризмом, что, в свою очередь, отражается на политическом процессе, конкретно — на результатах выборов.
К примеру, в первом туре президентских выборов во Франции, прошедших не так давно, кандидат Мари Ле Пен, представительница ультраправого крыла французского партийного спектра, набрала около 17% голосов. Стоит упомянуть и серьёзный успех во Франции её отца, который, основываясь на антииммигрантской риторике, сумел пробиться во второй тур вместе с тогдашним президентом Жаком Шираком. В то же время один из ведущих кандидатов на пост президента Франции на прошедших выборах Николя Саркози в открытую высказывался о том, что «нНаша иммиграционная система работает все хуже и хуже, потому что на нашей территории — слишком много иностранцев, и мы больше не можем находить им жилье, рабочие места и школы» (Саркози..., http://www.bbc.co.uk/russian/ international/2012/03/120306_sarkozy_too_many_foreigners.shtml).
В в соседней с Францией Бельгии уже фактически в открытую провозглашается «борьба» с мигрантами. Отвечая на посыпавшиеся со всех сторон упреки в применении нацистских методов, Филип Девинтер откровенно заметил, что он сегодня не видит других способов борьбы с десятками тысяч нелегальных мигрантов, заполнивших крупные города бельгийского королевства и являющихся источником основных проблем для местных жителей. При этом он подчеркнул, что официальные власти практически бездействуют, так как высылают из страны в лучшем случае всего по несколько десятков человек в год» .
Подытоживая всё вышенаписанное, стоит отметить, что политическая неразрешённость проблемы мигрантов в европейских обществах является катализатором напряжённости между иммигрантскими общинами и коренным населением страны-реципиента. Она также имеет ряд последствий для международных отношений и международной политики в целом, а именно реальные культурные и этнические противоречия (дело о карикатурах на пророка Мухаммеда в датской газете), террористические акты. Не говоря уже о том, что, зачастую, речь идёт о политических играх и манипуляциях данными проблемами в интересах сокрытия реальных политических намерений (реклама, усиление политического влияния, перераспределение сил в политическом пространстве).
Культурная замкнутость иммигрантских сообществ, порождённая как проводимой интеграционной политикой в отношении мигрантов в европейских странах, так и классическим взаимным непониманием и недоверием (проблема «другого»), является причиной многочисленных кризисов, позволяет террористам осуществлять свою деятельность под прикрытием «этнических проблем», приводит к победе на выборах праворадикальные партии. Стоит отметить, что поставленные в данной статье проблемы не являются проблемами «завтрашнего дня». С их негативными последствиями Европа сталкивается уже сегодня, посему постоянные поиски их решений — это актуальная политическая повестка как для каждого отдельного европейского государства, так и для Европейского Союза в целом.
Литература
Ачкасов В. А. Ксенофобия в современном мире. СПб.: Издательство СПбГУ, 2008. 354 с. (Achkasov V. Xenophobia in the modern world. Saint Petersburg: SPSU publishing house. 354 p.)
Бенхабиб С. Притязания культуры. Равенство и разнообразия в глобальную эру. М.: Логос, 2003. 353 с. (Benhabib. S. The claims of culture. Equality and Diversity in the Global Era. Moscow: Logos, 2003, 353 p.).
Доклад Группы высокого уровня ООН по угрозам, вызовам и переменам // http:// www.un.org/russian/secureworld/part7.htm (The report of the UN High Level Group on Threats, Challenges and Change // http://www.un.org/russian/secureworld/part7.htm).
Иваненко А. Ислам в Европе — серьезное и перспективное явление в общественной жизни // http://www.centrasia.ru/newsA.php?st=1076354400 (Ivanenko A. Islam in Europe — the serious and perspective phenomenon of social life // http://www.centrasia. ru/newsA.php?st=1076354400).
ЛюбинВ. Революция миграции и ее регулирование в Европе // Россия — XXI. 2004. № 5. С. 88-103 (Lubin V. Revolution of migrationandregulationinEurope // Russia — XXI. 2004. N 5. Р. 88-103).
Мусульмане против безбожной Европы? Запад и Восток: в чужой монастырь со своим уставом [Дискуссия] // НГ — религия. 2006. 15 февраля. С. 4 (Muslims against godless Europe? East and West: the stranger monastery with its charter [thread] / / NG — religion. 2006. 15 Februrary. P. 4).
Мутагиров Д. З. Национальные институты по продвижению и защите прав и свобод человека и гражданина. Ч.1 // Политическа яэкспертиза: ПОЛИТЭКС. 2009. № 1. С. 7-25 (MutagirovD. National institutions for the promotion and protection of the rights and freedoms of man and citizen. P. 1 // Political Expertise: POLITEX. 2009. N 1. P. 7-25).
Примаков Е. М. Мир без России. К чему ведёт политическая близорукость? М.: РоссийскаяГазета, 2009 (Primakov E. WorldwithoutRussia. Towhatleadspoliticalmyopia? Moscow: Russian Newspaper, 2009).
Руа О. Генералы городских окраин // Совершенно секретно. 2005 . № 12 (199). Декабрь. С. 11 (Rua O. Generals urban fringe // Top Secret. 2005. N 12 (199). December. P. 11).
Рязанцев С. Миграционные тренды // Международные процессы. Философия международных отношений. Т. 2. № 1. Январь - апрель. 2004. С. 31 (Ryazantsev S. Migrationtrends // International Processes. Philosophy of international relations. Vol. 2, N 1, January - April. 2004. C. 31).
Саид Эдвард В. Ориентализм. Западные концепции Востока. СПб.: Русский Мiр, 2006. 637 с. (Said Edward W. Orientalism. Western concepts of the East. Saint Petersburg: Russian World, 2006. 637 p.).
Саркози: во Франции слишком много иностранцев // http://www.bbc.co.uk/russian/ international/2012/03/120306_sarkozy_too_many_foreigners.shtml (Sarkozy: France has too many foreigners // http://www.bbc.co.uk/russian/international/2012/03/120306_ sarkozy_too_many_foreigners.shtml).
Соловьев В. С. Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории, со включением краткой повести об Антихристе. М.: Знание, 1991 (Soloviev V. Three conversations about the war, the progress and the end of world history, with the inclusion of a brief story about the Antichrist. Moscow: Znanie, 1991).
"Frontex": в Европе резко возросло число нелегальных иммигрантов // http://www. svobodanews.ru/archive/ru_news_zone/20111116/17/17.html?id=24393096 ("Frontex": in Europe dramatically increased the number of illegal immigrants).
Хабермас Ю. Вовлечение другого: Очерки политической теории. СПб.: Наука, 2008а, 417 с. (Habermas J. The involvement of another. Essays on political theory. St. Petersburg: Nauka, 2008, 417 p.).
ХабермасЮ. Вера и знание // http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/Haberm/ Ver_Znan.php (Habermas J. Faith and Knowledge // http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/ Philos/Haberm/Ver_Znan.php).
Хабермас Ю. Европейское национальное государство: его достижения и пределы. О прошлом и будущем суверенитета и гражданства // Нации и национализм. М.: Прак-сис, 2002, 416 с. (Habermas J. The European nation-state: its achievements and limits. The past and future of sovereignty and citizenship // Nation and Nationalism. Moscow: Praxis, 2002. 416 p.).
Хантингтон С. Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности. М.: АСТ, 2008. 640 c. (Huntington S. Who are we? Challenges to America's National Identity. Moscow: AST, 2008., 640 p.).
Alghasi S., Eriksen T. H., Ghorashi H. Paradoxes of cultural recognition. Ashgate, 2009, р. 287.
Bendel Petra. Geschichte der europäischen Migrationspolitik. Erste Phase: Koordinierte Politik der Mitgliedsstaaten (1957-1990) — Bundeszentrale für politische Bildung. 29. Juli, 2005, p. 6.
Bochner S. The mediating person: bridges between cultures. Cambridge: Schenkman, 1981, 359 p.
Zimmermann Klaus F. Migrant Ethnic Identity: Concept and Policy Implications. Bonn: IZA, 2007.
Oberg K. Cultural shock: Adjustment to new cultural environments // Practical Anthropology. 1960. N 7. P. 177-182.
