Научная статья на тему 'Проблема «Другого» в философии М. М. Бахтина'

Проблема «Другого» в философии М. М. Бахтина Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

CC BY
8256
1051
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
ДРУГОЙ / Я / ТЕЛО / ДУША / ПОЗНАНИЕ ДРУГОГО / «THE DIFFERENT» / ME / A BODY / A SOUL / EXPLORING OF THE DIFFERENT

Аннотация научной статьи по философии, этике, религиоведению, автор научной работы — Зиновьева А. А.

Анализируются особенности рассмотрения проблемы «Другого» в философии М.М. Бахтина.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

The problem of the Different in philosophy of M.M. Bakhtin

The features of the consideration of the problem of «the Different» by the russian philosopher-existentialist M.M. Bakhtin are analyzed in the article.

Текст научной работы на тему «Проблема «Другого» в философии М. М. Бахтина»

Key words: moral, religion, good, evil, moral law, moral ideal, violence, nonviolence.

Получено 21.02.2011г.

УДК 130.122:111:159.923.2

А.А. Зиновьева, аспирант, (910)5574829, rusalisa@rambler.ru (Россия, Тула, ТулГУ)

ПРОБЛЕМА «ДРУГОГО» В ФИЛОСОФИИ М.М. БАХТИНА

Анализируются особенности рассмотрения проблемы «Другого» в философии М.М. Бахтина.

Ключевые слова: Другой, Я, тело, душа, познание другого.

Проблема Другого наиболее полно разработана в западной философии. Однако многие философы запада опирались на оригинальную концепцию М.М. Бахтина. Модель Бахтина в сущности экзистенциальна: Я нуждаюсь в Другом, Другой утверждает мое бытие, ценностно завершает его. Без бытия Другого меня в полном смысле слова еще нет.

Я, по мнению Бахтина, - это этически действующий и эстетически созерцающий субъект. Я - это субъект, все остальное объекты восприятия, познания, поступка. Так как только Я обладает активностью и субъективностью, то человек не может стать объектом для себя, не может эстетически завершить, полностью познать и осознать сам себя. «Я, как субъект, никогда не совпадаю с самим собою: я - субъект акта самосознания - выхожу за пределы содержания этого акта» [1, с. 147]. Бахтин замечает, что, поскольку человек для себя никогда не является целостным и завершенным, то целостно познать может только Другой. Другой может познать меня, а я могу познать Другого.

Эта привилегия, полагает Бахтин, обусловлена избытком видения, который связан с единственностью и незаменимостью моего места в мире. В жизни я занимаю единственное место, единственную точку зрения. Это, по мнению философа, означает быть субъектом жизни. Разница между субъектом в этике, эстетике и познании в том, что субъект познания не имеет единственного и незаменимого места в бытии. Я как субъект жизни занимаю единственное место в бытии. «Это различие в переживании себя и в переживании другого преодолевается познанием, или, точнее, познание игнорирует это различие, как оно игнорирует и единственность познающего субъекта. В едином мире познания я не могу поместить себя как единственное я-для-себя в противоположность всем без исключения остальным людям, прошлым, настоящим и будущим, как другим для меня; напротив, я знаю, что я такой же ограниченный человек, как и все другие, и что вся-

кий другой существенно переживает себя изнутри, принципиально не воплощаясь для себя самого в свою внешнюю выраженность»[1, с. 63].

Кругозор и окружение - это два способа отношения человека с миром - изнутри и извне. Изнутри меня самого - предмет противостоит мне как предмет познавательно-эстестической и практической жизненной направленности. «Противостояние предмета, пространственное и временное,

— таков принцип кругозора; предметы не окружают меня, моего внешнего тела, в своей наличности и ценностной данности, но противостоят мне как предметы моей жизненной познавательно-этической направленности в открытом, еще рискованном событии бытия, единство, смысл и ценность которого не даны, а заданы» [1, с. 121]. Как субъект, совершающий поступки, полагает мыслитель, я нахожусь в этической плоскости, а совершаемый мною поступок становится единым и единственным событием бытия. «Изнутри моей действительной причастности бытию мир есть кругозор моего действующего, поступающего сознания. Ориентироваться в этом мире как событии, упорядочить его предметный состав я могу только (оставаясь внутри себя) в познавательных, этических и практико-технических категориях (добра, истины и практической целесообразности), и этим обусловливается облик каждого предмета для меня, его эмоционально-волевая тональность, его ценность, его значение» [1, с. 121]. Бытие мыслимо только в контексте моего присутствия в нем, участии в событии бытия. Таким образом, бытие у Бахтина становится личностным.

Под окружением Бахтин понимает предметный мир вокруг Другого. Он состоит из предметов, которые воспринимаются в единстве с Другим. Другой всегда видится на фоне мира, который всегда трансгредиентен поступающему сознанию, субъекту. Трансгредиентность - это особая форма внеположности. Если трансцендентность - это запредельное бытие, иное бытие, то трансгредиентность - это нахождение в иной плоскости бытия, принадлежность к иному пласту бытия. В связи с этим, полагает мыслитель, возникает избыток моего видения - привилегия занимать единое и незаменимое место в бытии, которое дает возможность воспринимать Другого целостным и завершенным.

Итак, Я отличаюсь от Другого. Во-первых, каждый из нас занимает единственное место в бытии - это внешний момент. Во-вторых, Я совершенно иначе переживаю себя самого и Другого - это внутренний момент. «Формою конкретного переживания действительного человека является корреляция образных категорий я и другого; и эта форма я, в которой я переживаю себя единственного, в корне отлична от формы другого, в которой я переживаю всех без исключения других людей. И я другого человека совершенно иначе переживается мною, чем мое собственное я, и оно подводится под категорию другого как момент его» [1, с. 64]. Я являюсь единственным субъектом, а Другой является объектом восприятия, мышления,

действия и прочее. Другой связан с миром как объект для меня, Я — с моей внутренней активностью, тотальной субъектностью.

В-третьих, особым моментом является переживание внешних и внутренних границ, поскольку «только в другом человеке дано мне живое, эстетически (и этически) убедительное переживание человеческой конечности, эмпирической ограниченной предметности» [1, с. 62]. Только Другой может умереть, только Другого можно коснуться, обхватить, Другого можно любить, к нему нужно быть снисходительным. Всякие границы, по мнению Бахтина, адекватны для определения и завершения Другого, и совершенно не подходят для определения и завершения меня для меня самого, ибо Я выхожу за всякие границы, всякое тело, расширяя себя за всякие пределы, мое самосознание разрушает пластическую убедительность моего образа.

Все эти моменты (внешность, границы, действие), полагает мыслитель, синтезируются в теле. Бахтин, как и другие экзистенциалисты, ставит проблему тела как ценности. Чрезвычайно важным является то единственное место, которое занимает тело как ценность в единственном конкретном мире по отношению к субъекту. Мое тело — в основе своей внутреннее тело, тело Другого — в основе внешнее тело.

Внутреннее тело - тело-для-меня - это момент самосознания. Оно представляет собой совокупность внутренних ощущений, потребностей и желаний. Любовь к себе и своему телу - это желание определенных внутренних состояний.

Отношение (любовь) к себе, к своему телу и к Другому, по мнению Бахтина, в корне отличны. «Можно переживать любовь другого к себе, можно хотеть быть любимым, можно представлять себе и предвосхищать любовь другого, но нельзя любить себя как другого, непосредственно. Если я забочусь о себе и так же забочусь о любимом мною другом человеке, то отсюда нельзя делать вывод об общности эмоционально-волевого отношения к себе и другому, то есть что я себя люблю как другого: эмоционально-волевые тона, приводящие в обоих случаях к одним и тем же действиям заботы, коренным образом различны. Нельзя любить ближнего как самого себя или, точнее, нельзя самого себя любить, как ближнего, можно лишь перенести на него всю ту совокупность действий, какие обычно совершаются для себя самого» [1, с. 74].

Итак, тело другого человека, полагает Бахтин, — это внешнее тело, и я созерцаю его непосредственно и придаю ему ценность. Внешнее тело объединено и оформлено познавательными, этическими и эстетическими категориями. Совокупность внешних зрительных и осязательных моментов становятся в нем пластическими и живописными ценностями. Мои эмоционально-волевые реакции на внешнее тело другого непосредственны, и только по отношению к Другому непосредственно переживается мною красота человеческого тела: оно начинает жить для меня в совер-

шенно ином ценностном плане, недоступном внутреннему самоощущению и фрагментарному внешнему видению. «Воплощен для меня ценностноэстетически только другой человек. В этом отношении тело не есть нечто самодостаточное, оно нуждается в другом, его признании и формирующей деятельности. Только внутреннее тело — тяжелая плоть — дано самому человеку, внешнее тело другого задано: он должен его активно создать» [1, с. 77].

Бахтин полагает, что позицию вненаходимости можно занять не только по отношению к внешнему телу, но и по отношению к внутренней жизни, душе. Категории души и духа также выводятся философом из дихотомии Я-Другой. Дух - это образ Бога в человеке, а душа - сосредоточие всех антропоморфизмов. «Внутреннюю жизнь другого я переживаю как душу, в себе самом я живу в духе. Душа — это образ совокупности всего действительно пережитого, всего наличного в душе во времени, дух же — совокупность всех смысловых значимостей, направленностей жизни, актов исхождения из себя (без отвлечения от я). С точки зрения самопережива-ния интуитивно убедительно смысловое бессмертие духа, с точки зрения переживания мною другого становится убедительным постулат бессмертия души, то есть внутренней определенности другого — внутреннего лика его (память),— любимой помимо смысла»[1, с. 133].

Душа Другого, замечает философ, нуждается в оформлении. Временная форма внутренней жизни развертываются из избытка временного видения Другого. Этими трансгредиентными самосознанию, завершающими его моментами являются границы внутренней жизни и прежде всего временные границы: начало и конец жизни, рождение и смерть. Они не даны конкретному самосознанию и для овладения у самосознания нет активного ценностного подхода. Собственная смерть и смерть Другого переживаются по-разному. В первом случае нет ключевого для понимания момента - утраты, потери единственного Другого. Если Другой уходит из жизнь, то моя собственная жизнь теряет смысл, поскольку она обретает его только в Другом. «Целое моей жизни не имеет значимости в ценностном контексте моей жизни. События моего рождения, ценностного пребывания в мире и, наконец, моей смерти совершаются не во мне и не для меня. Эмоциональный вес моей жизни в ее целом не существует для меня самого. Ценности бытия качественно определенной личности присущи только другому. Только с ним возможна для меня радость свидания, пребывания с ним, печаль разлуки, скорбь утраты, во времени я могу с ним встретиться и во времени же расстаться, только он может быть и не быть для меня» [1, с. 128]. Даже если фактически определенный другой и переживет меня, восприятие его под знаком смерти, возможного отсутствия обусловливает уплотнение и формальное изменение жизни, всего ее течения временного внутри этих границ.

Я живу — мыслю, чувствую, поступаю — в смысловом ряду своей жизни, а не в возможном завершимом временном целом жизненной наличности. Бахтин говорит: «я не знаю, как извне выглядит моя душа в бытии, в мире, а если бы и знал, то ее образ не мог бы обосновать и организовать ни одного акта моей жизни изнутри меня самого, ибо ценностная значимость (эстетическая) этого образа трансгредиентна мне»[1, с. 131]. Другой весь во времени, я же вневременен, я - точка отсчета времени и пространства. Мир - это фактически мир Других. «Другой мне всегда противостоит как объект, его внешний образ — в пространстве, его внутренняя жизнь — во времени. Я как субъект никогда не совпадаю с самим собою: я — субъект акта самосознания — выхожу за пределы содержания этого акта» [1, с. 132].

Таким образом, время моей жизни существенно отличается от времени Другого. Бахтин замечает, что я живу вне времени, ни один момент моей жизни не является самостоятельным, оконченным, ни одно событие не является самодостаточным. Смысловое будущее враждебно настоящему и прошлому как бессмысленному. «Требование: живи так, чтобы каждый данный момент твоей жизни мог быть и завершающим, последним моментом, а в то же время и начальным моментом новой жизни, — это требование для меня принципиально невыполнимо, ибо в нем хотя и ослаблена, но все же жива эстетическая категория (отношение к другому). Для меня самого ни один момент не может стать настолько самодовольным, чтобы ценностно осознать себя оправданным завершением всей жизни и достойным началом новой» [1, с. 144].

По мнению Бахтина, я определяю себя не в категориях временного бытия, а в категориях еще-не-бытия, в категориях цели и смысла, в смысловом будущем, враждебном всякой наличности моей в прошлом и настоящем. Мое переживание, в котором я активен, никогда не может успокоиться в себе, остановиться, кончиться, завершиться, не может выпасть из моей активности. «Активность моего самосознания всегда действенна и непрерывно проходит через все переживания как мои, она ничего не отпускает от себя и снова оживляет переживания, стремящиеся отпасть и завершиться,— в этом моя ответственность, моя верность себе в своем будущем, в своем направлении» [1, с. 147]. По этой причине мое единство для меня самого — вечно предстоящее единство; это значит, что оно и дано и не дано мне, оно непрестанно завоевывается мною посредством активности. «Но как только я выпускаю из ценностного поля своего видения свою заданность и перестаю напряженно быть с собою в будущем, моя данность теряет свое предстоящее единство для меня, распадается, расслаивается в тупо-наличные фрагменты бытия. Остается приютиться в другом и из другого собрать разрозненные куски своей данности, чтобы создать из них паразитически завершенное единство в душе другого, его же силами. Так дух разлагает во мне самом душу» [1, с. 148].

Бахтин настаивает, что только позиция вненаходимости делает физически и нравственно возможным то, что невозможно в самом себе для себя самого, а именно - ценностное утверждение и приятие всей наличной данности внутреннего бытия Другого. «В этой внешней точке я и другой находимся в абсолютном событийном взаимопротиворечии: там, где другой изнутри себя самого отрицает себя, свое бытие-данность, я со своего единственного места в событии бытия ценностно утверждаю и закрепляю отрицаемую им наличность свою, и самое отрицание это для меня лишь момент этой его наличности» [1, с. 150].

Бахтин замечает, что «переживание как нечто определенное не переживается самим переживающим, оно направлено на некоторый смысл, предмет, обстояние, но не на самого себя, на определенность и полноту своей наличности в душе» [1, с. 135]. Это значит, что я переживаю предмет (как страшный любимый и пр.), но не сами чувства. Таким образом, переживание - это ценностная установка меня всего по отношению к какому-нибудь предмету. Чтобы осмыслить собственно переживания, необходимо отвлечься от их объекта, сделать их непредметными. Но это невозможно ни столько психологически, сколько с точки зрения смысла и ценности. Для этого необходимо занять позицию вненаходимости. Только в Другом, с точки зрения Другого мои чувства становятся созерцаемой положительной данностью переживания. Переживание должно быть очищено от смысловых примесей, от всего того, что осмысливает переживание в объективном контексте мира и культуры: все эти моменты должны стать имманентными переживанию, собраны в принципиально конечную и законченную душу, собраны в ее индивидуальном единстве; только такую душу можно поместить в данный наличный мир и сочетать с ним.

Итак, Бахтин полагает, что в сознании Другого внутренняя душевная жизнь и внешнее тело оформляются. Я оформляю и завершаю Другого, Другой оформляет и завершает меня. Философ анализирует то, как развертывается эстетически значимая форма Другого, в единстве его пространственного, временного и смыслового целого. И душа, и тело Другого для нас имеют ценность, любовно оцениваются с занятой нами индивидуальной позиции в бытии. Тело Другого оценивается нами в пространстве, душевную жизнь Другого мы созерцаем во времени. Пространственное целое героя рассматривается Бахтиным в трех аспектах: в аспекте переживания внешних границ, объемлющих тело; в аспекте наружности как совокупность всех выразительных моментах телесности; в аспекте действий человека, совершающихся во внешнем пространственном мире. Внутренняя жизнь рассматривается в аспекте временных границ жизни, в аспекте эмоций, чувств и переживаний, а также в аспекте самосознания. Именно в пространстве и во времени весь человек целиком и полностью обращается во вне, обретает свое смысловое единство.

Бахтин настаивает, что отношения Я-Другой - это особые отношения. Всякое отношение, всякая оценка, по мнению мыслителя, - это занятие индивидуальной позиции в бытии. Никто не может занять нейтральной к Я и Другому позиции. «Только я единственный во всем бытии я-для-себя и все остальные другие-для-меня — вот положение, вне которого для меня ничего ценностного нет и быть не может, вне этого положения для меня невозможен подход к событию бытия, с этого началось и вечно начинается какое бы то ни было событие для меня» [1, с. 151]. Я занимаю единственное место в бытии и не могу встать на место Другого, поэтому отношение Я-Другой принципиально необратимо.

Бахтин выводит основную общую формулу отношения Я к Другому

- это «отношение напряженной вненаходимости», которое, по мнению мыслителя, «глубоко жизненно и динамично: позиция вненаходимости завоевывается, и часто борьба происходит не на жизнь, а на смерть» [1, с. 41]. Здесь можно выделить несколько важных моментов.

Во-первых, по Бахтину, Я и Другой занимаем разные места в пространстве жизни. Поэтому мы видим и интерпретируем мир с разных точек зрения. «Когда мы глядим друг на друга, два разных мира отражаются в зрачках наших глаз» [1, с. 32]. Я и Другой обладаем избытком видения по отношению друг к другу, благодаря которому обретаем целостность и завершенность.

Во-вторых, отношение характеризуется особой активностью, участ-ностью в совместном бытии. Под активностью Бахтин понимает те действия, которые Я могу совершить по отношению к Другому, но Другой по отношению к себе эти действия совершить не может. (Соответственно Другой может совершить те действия, которые Я по отношению к себе совершить не может.) Это как раз те действия, которые придают мне и Другому целостность и завершенность. М.Бахтин выделяет три вида таких действий:

1) этические действия - поступки. Это те действия, которые объединяют меня и другого единым событием бытия. Они направлены на изменение этого события и другого как центра этого события. Этические действия - поступки Бахтин наиболее детально анализирует в «Философии поступка»;

2) действия созерцания внешности, поступков Другого;

3) эстетические действия. Они основаны на активном созерцании и сочувственном понимании. Особенность созерцания в том, что оно не выходит за пределы данности другого человека. Оно завершает, упорядочивает эту данность. Фактически здесь Бахтин говорит о целостном познании себя и Другого.

Философ различает познание в гносеологическом, этическом и эстетическом смысле. Особенность познания в гносеологии в том, что оно ориентировано в первую очередь на достижение истины. Этическое познание

направлено на оценку личности и ее поведения. Эстетическое познание оперирует категориями целостности, гармоничности и правдоподобия, поскольку человек в искусстве - это целостный, эстетически завершенный человек. У Бахтина этическое и эстетическое теснейшим образом связаны, соподчинены. По мнению М.Бахтина, познание и его результат зависят от нашего отношения к предмету познания. «То, что мы в жизни, в познании и в поступке называем определенным предметом, обретает свою определенность, свой лик лишь в нашем отношении к нему: наше отношение определяет предмет и его структуру, но не обратно» [1, с. 8]. Поэтому он анализирует два способа познания: объективное познание (субъект-объектное отношение) и «вчувствование» (субъект-субъектное отношение). Каждый из способов содержит в себе достоинства и недостатки. Бахтин замечает, что объективно мы познаем человека фрагментарно, нам доступны только внешние проявления, а внутренние переживания скрыты. Другой недостаток объективного познания Бахтин усматривает в том, что объективный взгляд предполагает беспристрастность и безучастность. «Но никто не может занять нейтральной к я и другому позиции...» [1, с. 15].

Бахтин критикует и другой способ познания - «вчувствование», характерный для феноменологии, философии жизни и других течений. Когда человек пытается понять другого путем вчувствования, то Я растворяется в Другом, исчезает субъект познания. Поэтому чистое вживание несостоятельно.

Целостное познание Другого, по мысли Бахтина, происходит следующим образом. Внешняя выраженность другого человека дает возможность для вживания или вчувствования. Это своего рода отождествление себя с Другим, мысленная постановка себя на его место. Это вживание дает возможность понять мысли, чувства Другого, возможные причины его поступков. Бахтин настаивает на том, что для полного целостного эстетического познания материал вживания должен быть осмыслен. Это значит, что все чувства и переживания должны быть отнесены к Другому, поняты как принадлежащие Другому. «Отнесение пережитого к другому есть обязательное условие продуктивного вживания» [1, с. 47]. А для этого необходимо вернуться в себя, снова занять позицию вненаходимости. В этом случае, по мнению Бахтина, внешние и внутренние проявления Другого начинают приобретать особую ценность: они оформляют, завершают целостный образ. Этот возврат и завершение являются важнейшим моментом познания Другого. Благодаря ним Другой познается в целостности.

Бахтин отмечает, что процессы вживания и возврата не следуют строго друг за другом. В самом процессе эстетического познания Другого они тесно переплетаются. Целостное познание Другого - это цепочка вживаний, возврата и завершений. Кроме того, Другой всегда содержит в себе возможность измениться, стать кем-то еще. Другой человек, как и я, нахо-

дится в постоянном развитии в постоянном становлении кем-то новым. Это обстоятельство делает процесс познания Другого бесконечным.

Итак, в познании Другого, настаивает философ, Я всегда исходит из своего единственного места в бытии и предполагает возвращение назад для целостного оформления, эстетического завершения Другого. Форма в этом случае, полагает мыслитель, должна быть адекватным выражением Другого, а не его самовыражением, поскольку Другой - это выражаемое, а не выражающий. Я подвожу итог сущности Другого, Другой подводит итог моей сущности. Вне этого диалога Я-Другой невозможно бытие. Бахтин делает вывод, что «можно говорить об абсолютной эстетической нужде человека в другом, в видящей, помнящей, собирающей и объединяющей активности другого, которая одна может создать его внешне законченную личность; этой личности не будет, если другой ее не создаст: эстетическая память продуктивна, она впервые рождает внешнего человека в новом плане бытия» [1, с. 62]. Альтернативу субъект-объектному и субъект-субъектному отношению Бахтин видит в диалогическом отношении к Другому. Оно содержит достоинства объективного и субъективного познания.

Особый интерес в этом контексте представляет самопознание, в частности, познание своего тела с помощью зеркала. Бахтин обращается к незамысловатому на первый взгляд опыту лицезрения себя в зеркале. Ситуация философского эксперимента проста: я гляжу на себя глазами Другого, оцениваю себя с точки зрения Другого. Однако Бахтин постоянно разоблачает кажущуюся наивность ситуации, множа число участников этого экзистенциального представления. Философ подводит итог эксперимента: я не могу ощущать себя целиком во внешнем мире, нет целостности внешнего и внутреннего. «Эта экспрессия нашего отраженного в зеркале лица слагается из нескольких выражений совершенно разноплановой эмоционально-волевой направленности: 1) выражения нашей действительной эмоционально-волевой установки, осуществляемой нами в данный момент и оправданной в едином и единственном контексте нашей жизни; 2) выражения оценки возможного другого, выражения фиктивной души без места;

3) выражения нашего отношения к этой оценке возможного другого: удовлетворение, неудовлетворение, довольство, недовольство; ведь наше собственное отношение к наружности не носит непосредственно эстетического характера, а относится лишь к ее возможному действию на других — непосредственных наблюдателей, то есть мы оцениваем ее не для себя, а для других через других; 4) то, которое мы желали бы видеть на своем лице, опять, конечно, не для себя, а для другого: ведь мы всегда почти несколько позируем перед зеркалом, придавая себе то или иное представляющееся нам существенным и желательным выражение. ... Во всяком случае здесь не единая и единственная душа выражена, в событие самосозерцания вмешан второй участник, фиктивный другой, неавторитетный и

необоснованный автор; я не один, когда я смотрю на себя в зеркало, я одержим чужой душой» [1, с. 59-60].

Бахтин делает вывод, что для целостного познания необходим Другой. Эстетически завершить меня может только Другой, соответственно, Другого целостно познать могу только я (по отношению к нему я занимаю позицию вненаходимости). Таким образом, Я и Другой находимся в «абсолютном событийном противоречии: там, где другой изнутри себя самого отрицает себя, свое бытие-данность, я со своего единственного места в событии бытия целостно утверждаю и закрепляю отрицаемую им наличность свою, и самое отрицание это для меня лишь момент его наличности» [1, с. 185]. Эстетически познавая Другого, я утверждаю его, он получает удостоверение в своем существовании. Другой в свою очередь удостоверяет меня в моем существовании. Этим Другой обогащает меня, а я обогащаю Другого. Само бытие человека - это непрерывный диалог с Другим.

Список литературы

1. Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности // Автор и герой: к философским основаниям гуманитарных наук / сост. С.Г. Бочаров. СПб.: Азбука, 2000. С. 3-226.

A.A. Zinovieva

The problem of the Different in philosophy of M.M. Bakhtin

The features of the consideration of the problem of «the Different» by the russian philosopher-existentialist M.M. Bakhtin are analyzed in the article.

Keywords: «the Different», me, a body, a soul, exploring of the different.

Получено 15.02.2011 г.

УДК 1 (075.8)

Г.Н. Калинина, канд. филос. наук, доц., (4722) 51-36-75, kalinina555@inbox.ru (Россия, Белгород, БГИКИ)

ДИНАМИКА ОБРАЗА НАУЧНОЙ РАЦИОНАЛЬНОСТИ В ПРИЗМЕ ИЗМЕНЕНИЙ В ОСНОВАНИЯХ ПОСТНЕКЛАССИЧЕСКОЙ НАУКИ

Обосновывается тезис о необходимости перехода к новым стратегиям научного поиска и образцу нового познавательного движения на пути радикальных изменений в основаниях постнеклассической науки. Их сущностью должен стать фактор пересмотра познавательных, ценностных и деятельностных установок в современной науке, совершенствования социально-этических принципов.

Ключевые слова: «эталоны» научности, релятивность, техногенная цивилизация, постнеклассическая наука, картина мира, гуманистические ценности.

Проблема сущности рационального начала, его значимости, взаимосвязи с другими формами мироотношения человека тематизируется в на-

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.