CC BY
47
УДК 82
Наталья Львовна Зыховская
Южно-Уральский государственный университет
ПРИРОДНЫЙ ОЛЬ ФАКТОРИЙ Л. Н. ТОЛСТОГО
Статья посвящена анализу ольфакторных включении - описании запаха и сопутствующих ему явлении - в творчестве Л. Н. Толстого. Автор сосредоточен на запахах природы, которые занимают в ольфактории Толстого особое место.
Ключевые слова: Толстой, ольфакторий, одоризмы, поэтика прозы, пейзаж в художественном произведении.
Природные запахи у Толстого не обширно, но представлены в раннем творчестве (в трилогии), - в больших романах они редкость. В отличие от Тургенева Толстой погружен в мир человеческого естества, его занимает все, что связано с человеком, не только его обиталищем, одеждой, но и его телом, физиологией. По степени физиологичности ольфакторий Толстого - самый яркий на фоне всей предшествующей традиции. Но даже в ранних произведениях запахи природы нередко смешаны с запахами человека. Здесь нет ощущения «отдельной от человека» жизни природы, когда она разворачивается в своем особом пространстве, а воспринимающий ее герой обнаруживает, открывает эти особые пространства (в том числе и ольфакторные - «прячущиеся запахи»).
В редких случаях, где указывается на такую автономию природы, мы все равно обнаруживаем «сдерживающие» эту мысль указатели: «В воздухе было совершенно тихо и пахло свежестью; зелень деревьев, листьев и ржи была неподвижна и необыкновенно чиста и ярка. Казалось, каждый лист, каждая травка жили своей отдельной, полной и счастливой жизнью» [I, 252] («Юность»). В этом примере разлитая в воздухе свежесть и «отдельная жизнь» травы и деревьев «ограничены» словечком «казалось».
Важно, что природные запахи разлиты всегда и везде, и лишь от состояния героя зависит, «услышит» он их или нет. Так, в ранних произведениях находим: «Сверчки, стрекозы и тысячи других насекомых проснулись в высокой траве и наполняли воздух своими ясными, непрерывными звуками: казалось, бесчисленное множество крошечных колокольчиков звенело в самых ушах. В воздухе пахло водой, травой, туманом, - одним словом, пахло ранним прекрасным летним утром. Капитан вырубил огня и закурил трубку; запах самброталического табаку и трута показался мне необыкновенно приятным» [II, 12] («Набег»). Прекрасное летнее утро имеет запах «воды, травы, тумана», однако добавка «одним словом» показывает, что автор (герой) определяет эти составляющие части случайно - их могло быть меньше или больше. При этом запах табака и трута нисколько не контрастирует с этими природными запахами, а вполне гармонично «вписывается» в настроение героя. В этом же рассказе запах травы дается как ориентир, некий пространственный рэпер, позволяющий герою определять местоположение: «Только изредка слышались в рядах звон тяжелого орудия, звук столкнувшихся штыков, сдержанный говор и фырканье лошади. По запаху сочной и мокрой травы, которая ложилась под ногами лошади, легкому пару, подымавшемуся над землей, и с двух сторон открытому горизонту можно было заключить, что мы идем по широкому роскошному лугу» [II, 32] («Набег»).
«Диалектика души», о которой в связи с трилогией Толстого говорил Н. Г. Чернышевский, для Толстого самоценна, и описания природы, в том числе и ее запахов, оказываются частью этой важной художественной задачи, подчинены ей: «Свежий пахучий воздух
© Н. Л. Зыховская, 2013.
ФИЛОЛОГИЯ И ИСКУССТВОВЕДЕНИЕ
53
уже проник в комнату и наполнял ее. Из окна слышался городской шум и чириканье воробьев в палисаднике. Все предметы были освещены ярко, комната повеселела, легкий весенний ветерок шевелил листы моей «Алгебры» и волоса на голове Николая. Я подошел к окну, сел на него, перегнулся в палисадник и задумался. Какое-то новое для меня, чрезвычайно сильное и приятное чувство вдруг проникло мне в душу. Мокрая земля, по которой кое-где выбивали ярко-зеленые иглы травы с желтыми стебельками, блестящие на солнце ручьи, по которым вились кусочки земли и щепки, закрасневшиеся прутья сирени с вспухлыми почками, качавшимися под самым окошком, хлопотливое чиликанье птичек, копошившихся в этом кусте, мокрый от таявшего на нем снега черноватый забор, а главное - этот пахучий сырой воздух и радостное солнце говорили мне внятно, ясно о чем-то новом и прекрасном, которое, хотя я не могу передать так, как оно сказывалось мне, я постараюсь передать так, как я воспринимал его» [I, 192] («Юность»).
Пахучий сырой воздух указан в этом длинном перечне впечатлений как «главное», он-то и вбирает в себя все остальные детали, растворяет их в себе. Но с точки зрения художественной задачи воздух не важен - важно то «чрезвычайно сильное и приятное чувство», которое возникает в душе героя.
Отметим, что, как и у Тургенева, мы обнаруживаем здесь стремление к созданию «объемной картины», где есть место самым разным ощущениям и впечатлениям - звуковым, визуальным, осязательным. Но здесь вся эта полнота нужна не для описания мира вокруг героя, а для фиксирования его собственного состояния, воспринимающего окружающее пространство всеми органами чувств.
Вербализация природных запахов у Толстого нередко основана на поисках художественных средств, передающих нюансы, тонкости переходных состояний в природе. Редко это сумерки, наступление ночи: «Вечер был так хорош, что чай унесли, а мы остались на террасе, и разговор был так занимателен для меня, что я и не заметила, как понемногу затихли вокруг нас людские звуки. Отовсюду сильнее запахло цветами, обильная роса облила траву, соловей защелкал недалеко в кусте сирени и затих, услыхав наши голоса; звездное небо как будто опустилось над нами» [III, 80] («Семейное счастье»). Усиливающийся к ночи аромат цветов - важная деталь, указывающая на изменения, происходящие в природе, изменения, в которые вовлечены люди, превращающиеся в часть этого природного пространства.
Но чаще всего ольфакторные фрагменты появляются в описании весны, когда природа пробуждается навстречу солнцу. Весенний пейзаж при этом именно процессуален - это событие, разворачивающееся на глазах героя: «...весна была весною даже и в городе. Солнце грело, трава, оживая, росла и зеленела везде, где только не соскребли ее, не только на газонах бульваров, но и между плитами камней, и березы, тополи, черемуха распускали свои клейкие и пахучие листья, липы надували лопавшиеся почки» [XIII, 7].
Очевидным становится важный принцип ольфакторной поэтики Толстого: в его художественном мире главенствует человек, он вымещает природу саму по себе. Весь огромный мир природных явлений оказывается сфокусирован в сознании воспринимающего этот мир героя: «Мириады комаров вились в воздухе и преследовали охотников, покрывая их спины, лица и руки. Пахло травой и лесною сыростью. Оленин беспрестанно оглядывался на арбу, в которой сидела Марьянка и хворостиной подгоняла быков. Эти мириады насекомых так шли к этой дикой, до безобразия богатой растительности, к этой бездне зверей и птиц, наполняющих лес, к этой темной зелени, к этому пахучему, жаркому воздуху, к этим канавкам мутной воды» [III, 226] («Казаки»).
Особенно часто Толстой показывает изменения природы перед дождем, после него: «Барахтаясь, визжа и болтая ногами, девчата не заметили, как с запада заходила черная низкая туча, как солнце стало скрываться и открываться и как запахло цветами и березовым листом и стало погромыхивать. Не успели девки одеться, как полил дождь и измочил
их до нитки» [XIV, 226] («Ягоды»). Усиление запаха цветов и листьев перед дождем -яркая деталь, и Толстому важнее не запах как таковой, а его «регистр» - его усиление, отражающее предчувствие дождя в природе. Здесь мы могли бы говорить о скрытой персонификации - нет приема олицетворения как такового, однако природе приписываются качества одухотворенного существа.
Весь «дождевой» ольфакторий у Толстого, тем не менее, подчинен общему принципу включения в воспринимающее сознание. Говоря о природных запахах у Толстого, следует указать на целый ряд случаев, когда ольфакторий выполняет сюжетные функции. Так, в «Казаках» пейзажные описания тревожны, а ольфакторий негативен, что предвещает общую драматичность сюжета: «Мать и дочь, поджав ноги, сели к столу. И в тени пекло невыносимо. В воздухе над садом стоял смрад. Теплый сильный ветер, проходивший сквозь ветви, не приносил прохлады, а только однообразно гнул вершины рассыпанных по садам грушевых, персиковых и тутовых деревьев» [III, 261]. В отличие от ольфак-торных фрагментов, где Толстой отражал движение, постоянную изменчивость запахов, здесь центром описания становится именно недвижность смрада, который и есть воздух. Что это за смрад - не уточняется, хотя, по контексту, речь идет просто о духоте, отсутствии свежести.
Запах заставляет героя пересмотреть собственное отношение к событиям, задуматься о своей жизни: «И, как будто вторя мрачной тени, осенившей природу, легкий ветерок пронесся по листьям и донес до окна росистый запах листьев, влажной земли и цветущей сирени... В доме потухли огни, замолкли все звуки; только соловей наполнял собой, казалось, всё необъятное, молчаливое и светлое пространство. . «Боже, какая ночь! Какая чудная ночь! - думал граф, вдыхая в себя пахучую свежесть сада. - Чего-то жалко. Как будто недоволен и собой, и другими, и всей жизнью недоволен. А славная, милая девочка. Может быть, она точно огорчилась...»» [II, 294] («Два гусара»). Прекрасные запахи ночного весеннего сада контрастируют с «недовольством», испытываемом графом. При этом контраст особенно ощутим потому, что сам он воспринимает эти запахи как «чудные», вдыхает «пахучую свежесть» с очевидным наслаждением. И богатство, роскошь этой ночи и вызывает вдруг острое чувство недовольства собой.
Можно отметить в целом, что Толстому не так важны природные ароматы сами по себе, как его предшественникам, и среди множества природных запахов он останавливается лишь на тех, что маркируют состояние героя, выделяются самим героем по тем или иным причинам, в конечном итоге, способствуя полноте образа.
Список литературы
1. Толстой Л. Н. Полн. собр. соч.: в 22 т. М.: Худож. лит., 1978-1985.
Bibliography
1. Tolstoj L. N. Poln. sobr. soch.: v 22 t. M.: Hudozh. lit., 1978-1985.
