CC BY
248
ВОСТОЧНЫЙ ИНСТИТУТ: ИСТОРИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ
Э. В. Ермакова
доктор исторических наук, ДВГУ
ПРЕПОДАВАТЕЛИ-ВОСТОКОВЕДЫ:
ИМЕНА И СУДЬБЫ
Восточный институт, восточный факультет Дальневосточного университета выпестовали большой отряд высокообразованных, эрудированных преподавателей-востоковедов. Одни из них приехали во Владивосток из университетов Санкт-Петербурга, Казани, но становление их как высококлассных специалистов проходило в Восточном институте, другие учились в институте, университете и были оставлены преподавателями вуза. Их усилиями институт, университет превратились в крупный научный центр отечественного востоковедения, в центр подготовки кадров востоковедов.
О многих специалистах Восточного института: A.M. Позднееве, Е.Г. Спальвине, А.В. Рудакове, Н.В. Кюнере — написано немало лестных слов и глубоких эссе, показавших уникальность каждого из них, их вклад в становление высшего образования и востоковедения на Дальнем Востоке1.
Однако эти фамилии не замыкают ряд востоковедов, он может быть продолжен, что мы и делаем в данной статье.
Наиболее способные студенты первых выпусков были оставлены в Восточном институте. Среди них А.В. Гребенщиков, В.М. Менд-рин, окончившие Восточный институт в 1907 и 1908 гг.
Александр Васильевич Гребенщиков родился в 1880 г. в г. Казани. В начале XX в. переехал во Владивосток, где поступил в Восточный институт, на китайско-маньчжурское отделение. После окончания его в 1907 г. он был оставлен для приготовления к преподавательской и научной деятельности. Приготовление длилось несколько лет: упорные занятия в течение четырех лет китайским и маньчжурским языками под руководством профессоров А.В. Рудакова и П.П. Шмидта; научные командировки в 1908 г., 1910 гг. в Китай, Пекин, командировки в Казанский университет, стажировка у профессора Богоро-дицкого в Петербургский университет, на факультет восточных языков
для подготовки к сдаче магистерских экзаменов. В 1911 г. А.В. Гребенщиков сдает экзамены, получает диплом I степени и назначается исполняющим должность профессора кафедры маньчжурской словесности Восточного института. Уже в 1908 г. он посетил важнейшие центры распространения маньчжурского языка — Айгунь, Цица-кар, его окрестности, районы по нижнему течению р. Сунгари, где собрал большой лингвистический, этнографический и фольклорный материал, приобрел маньчжурские рукописи. В Пекине он знакомился с постановкой преподавания маньчжурского языка в Китае.
В 1912 г. А.В. Гребенщиков предпринял новую поездку в районы расселения маньчжур, посетив населенные пункты между Айгуном и Сахаляном. Здесь он собрал материалы по маньчжурскому и родственным ему языкам, экономическому и политическому положению маньчжуров. Из поездки он привез сборник маньчжурских народных песен и коллекцию предметов шаманского культа.
Первую научную работу он опубликовал в 1909 г. после своей поездки в районы р. Сунгари, и называлась она «По Амуру и Сунгари». Солидный журнал «Вестник Азии» поместил ее на своих страницах. На основе личных наблюдений, изучения китайских источников А.В. Гребенщиков создает крупный научный труд «Маньчжуры, их язык и письменность». В нем он исследовал прошлое тунгусо-маньчжурских народов, населявших Маньчжурию и Приамурский край, историю развития их письменности, первым выявил фонетические особенности маньчжурского языка2.
Среди публикаций 10—20-х гг. XX в. у А.В. Гребенщикова преобладали исторические исследования. В своей личной анкете он писал, что с 1909 г. по 1926 г. опубликовал 24 статьи и 4 подготовил к печати. Предметом его научных интересов были Маньчжурия, Китай, их отношения с Россией: китайская колонизация в Маньчжурии, аграрный вопрос в Китае, торгово-промышленные отношения. Им были написаны краткие историко-географические и торгово-промышленные очерки о Монголии и Маньчжурии3. В 1926 г.
А.В. Гребенщиков подготовил к печати работы:
«Элементьщаньчжурского письменного языка»; «К истории торговопромышленных сношений России с Японией (начало XIX ст.)»; «Экономическая история Маньчжурии».
Но Александра Васильевича интересовала и история края, в котором он жил и трудился. Он делал все для сохранения архивов по истории Дальневосточного региона. Судя по документам, он был активен в общественной жизни города, края. Он — один из участников кампании по открытию университета во Владивостоке. 10-летняя борьба закончилась победой общественности города, во главе которой шли профессора Восточного института, в их числе был и А.В. Гребенщиков. В докладной записке об учреждении университета (ГДУ) Совет Восточного института, обращаясь к председателю Временного правительства Дальнего Востока Приморской областной земской Управы, писал: «Без университета немыслимо культурное развитие и общее преуспеяние богатого и имеющего несомненную будущность края... он будет центром русской культуры и русского влияния на
Дальнем Востоке»4. 17 апреля 1920 г. на базе Восточного института был открыт Государственный Дальневосточный университет.
Когда университет был открыт, Александр Васильевич стал инициатором создания архивной комиссии. В июне 1920 г. при университете создается комиссия под руководством декана историко-филологического факультета А.П. Георгиевского, ставшая основой Приморского губернского архивного бюро, организованного в 1923 г. Заведующим архивным бюро был назначен А.П. Георгиевский, а за-' ведующим орготделом — А.В. Гребенщиков. Он много сделал по выявлению архивов, материалов, составлению описей, охране документов от разграбления и вывоза их с Дальнего Востока.
В 1922 г. А.В. Гребенщиков разрабатывает программы сбора материалов по истории края. В первом выпуске «Известий Приморской областной архивной комиссии» он публикует «Программные вопросы по сбору археологического материала в крае», где обосновывает необходимость изучения древней истории: «научное обследование территории нашего края, бережное отношение к древним памятникам, к случайным нахождениям и затем — надлежаще поставленные раскопки дадут ключ к поучительному прошлому нашего края».
Автор программных вопросов выступал прежде всего за популяризацию идеи изучения археологических источников, оказание помощи тем, кто интересуется прошлым, систематизацию и упорядочение археологических памятников, материалов.
Александра Васильевича интересуют не только археологические памятники, но и нумизматические источники: он опубликовал статью «Нумизматические документы». Таким образом, работа в архивной комиссии, а затем в архивном бюро подвигла его на разработку источниковых проблем. В одном человеке сочетались самые различные научные интересы: к лингвистике, истории, нумизматике,
архивоведению, а также и общественной деятельности.
В 1924 г. он избирается деканом восточного факультета ГДУ, является действительным членом Научно-исследовательского краеведческого института при ГДУ, членом-учредителем и председателем Временного правления Общества востоковедения, членом Совета Владивостокского отделения Русского Географического общества. Сотрудничал в краевой газете «Тихоокеанская Звезда».
С закрытием университета, в 1930 г. А.В. Гребенщиков остался не у дел. Он уезжает в Ленинград и в 1941 г. умирает.
Не менее значима личность преподавателя Восточного института Мендрина Василия Мелентьевича. Ученик Е.Г. Спальвина, выпускник института 1908 г., оставленный для приготовления к профессорскому званию, был направлен в двухгодичную командировку в Японию в 1908—1909 гг. Там он занимается исследованием различных стилей японского языка, изучает японскую грамматику. Но на протяжении всей жизни основное внимание уделяет истории Японии. Им в 1910 г. была написана первая среди дальневосточных японоведов специальная историческая работа — перевод, комментарии фундаментального труда «Нихонгогайси», сочиненного в первой половине XIX в. Райдзо Сисей-
ем. Причину выбора проблемы исследования — история сегуната Японии — В.М. Мендрин обосновывает тезисом о громадном влиянии на события, приведшие к падению сегуната и восстановлению в Японии императорской власти. Перевод В.М. Мендрина «Истории сегуната в Японии», примечания и комментарии к нему были признаны блестящими. Журнал «Вестник Азии» писал, что, давая историю Японии с X в. почти до середины XIX в. Мендрин потратил массу труда и поистине изумительное количество энергии (книга написана стилем камбун, который читать могли далеко не все даже образованные японцы) . Высоко оценивался этот труд и в советское время. Н.И. Конрад, признанный родоначальник советского японоведения, говорил о Мендрине как об одном из наиболее авторитетных европейских знатоков истории Японии, работавшем в противоположность огромному большинству европейских историков Японии над первоисточниками и при этом во всеоружии знания языка и письменности. Не со всеми комментариями был согласен Н.И. Конрад. Он отрицал оценку В.М. Мендриным переворота 1868 г. как реставрацию императорской власти, утверждая, что это была революция, приведшая к власти третье сословие.
В жизни профессора В.М. Мендрина был один необычайный эпизод. 29 января 1918 г. состоялось заседание Совета Восточного института, одним из вопросов которого был вопрос об отношении Совета к кандидатуре и.д. профессора В.М. Мендрина на пост атамана Уссурийского казачьего войска. Срвет принял определение: заявить и.д. проф. В.М. Мендрину о необходимости сделать в газетах личное разъяснение, что его кандидатура на означенный пост не может находиться в какой бы то ни было связи с его деятельностью в качестве профессора института. Было принято также решение предложить В.М. Мендрину документально разъяснить свое отношение к военной службе и принять решительные шаги к выбору между службами: по военному, ведомству или по ведомству народного просвещения. Н.В. Кюнер и Е.С. Спальвин в своем особом мнении по поводу этих решений в резком тоне подчеркивают, что принятое постановление они находят по существу незаконным и оскорбительным по форме и протестуют против него. Сам В.М. Мендрин тоже находил его незаконным и неприемлемым, ибо никакого выбора с его стороны не может быть в силу того, что им (т.е. Мендриным) уже раньше избрана служба по ведомству просвещения, на каковой он и состоит в настоящее время6.
В 1920 г. В.М. Мендрин умер, и вполне возможно, что в какой-то мере это некорректное постановление было одной из причин его смерти.
В.М. Мендрин умер в расцвете сил, не закончив свой фундаментальный труд, переведя 6 книг из 22-х. Значительный интерес представляет и до настоящего времени его оригинальная работа «Сиёо-гун и Сеий Тайсёогун Бакуфуору», построенная на большом историческом и лингвистическом материале.
Хорошим знатоком японской литературы и разговорного языка считали в 30-е гг. заведующего кафедрой японского языка Николая Петровича Овидиева.
Н.П. Овидиев родился в уездном городе Алатыре Симбирской губернии в семье дьякона. Образование получил в земской школе, в Алатырском духовном училище и в Симбирской духовной семинарии, которую окончил в 1912 г. со званием студента, дававшим преимущественное право на поступление в духовную академию. В 1914 г., пишет Н.П. Овидиев в своей автобиографии, заинтересовавшись Востоком — Японией, Китаем и Кореей, приехал во Владивосток, выдержал конкурсные экзамены на стипендию и поступил в Восточный институт на японо-китайское отделение, окончил в 1918 г. по первому разряду. С 3-го курса, по рекомендации профессора Е.Г. Спальвина, был выдвинут в качестве одного из кандидатов для подготовки к профессорской деятельности по кафедре японского языка и словесности, но вскоре, по настоянию реакционной части институтской профессуры был вычеркнут из списка кандидатов за мероприятия, которые в февральские дни в качестве председателя студенческого союза, предпринимал по внедрению в управленческий аппарат Института студенческого влияния.
Весной 1918 г. по окончании Восточного института отправился в' качестве корреспондента владивостокской газеты «Голос Приморья» в Японию, где пробыл до осени 1922 г., изучая под руководством двух профессоров университета и учителя школы историю языка и японской литературы7.
Осенью 1922 г., незадолго до прихода Народно-революционной Армии, прибыл во Владивосток и поступил преподавателем японского языка в Коммерческое училище. Почти одновременно с этим был избран преподавателем японского языка на экономическое отделение ГДУ. Однако был вызван на работу в Министерство иностранных дел Дальневосточной республики в г. Читу. Когда прибыл на место, ДВР уже была упразднена и Николай Петрович поступил в распоряжение Секретариата Дапьревкома в качестве информатора-японоведа и одновременно был прикомандирован к разведывательному отделу штаба 5-й армии для выполнения секретных тюручений. Осенью 1923 г., получив приглашение от Иркутского университета, выехал в Иркутск для преподавания японского языка на восточном отделении. Через год, осенью 1924 г., по приглашению востоковедов ГДУ Н.П. Овидиев начинает работу в университете. В 1925 г. — преподаватель, с 1927 г. — старший ассистент по кафедре японского языка, в 1930 г. — доцент, с 1932 г. — заведующий кафедрой японского языка на востфаке ДВГУ.
В 1925 г. на период летних каникул он уезжает в Японию «освежить практические знания в области японского языка» (выражение самого Н.П. Овидиева). Он работал над рядом работ, уточнял отдельные вопросы грамматики книжного языка и синтаксиса разговорного японского языка. В 1926 г. издал работу «Современное состояние японского литературного языка». В первой половине 30-х гг. были написаны работы «Японская деревня в изображении современной японской поэзии», «Предицирование в японском языке», «Грамматические основы японского литературного языка», подготовил «Об-
разцы коммерческих бумаг» (совместно с К.П. Феклиным) и «Японскую газетно-журнальную хрестоматию». По общему подходу к состоянию литературного языка Н.П. Овидиев, по мнению В.М. Алпатова, был близок к своему учителю, Е.Г. Спальвину, а его очерк, посвященный этой проблеме, очевидно, был первой в отечественной науке публикацией по японской социолингвистике8.
К середине 30-х гг. свертывается издательская деятельность, т.к. многие из востоковедов-лингвистов, в т.ч. и Н.П. Овидиев, не принимают учения Н.Я. Марра о языке. На кафедреЛчрЮнского языка был подготовлен сборник статей, среди них была статья Н.П. Овиди-ева о предикации японского глагола. Однако сборник не увидел света, т.к. статья Н.П. Овидиева не соответствовала «новому учению о языке» Н.Я. Марра, материалы сборника, по-видимому, не сохранились. Несмотря на это, и в 30-х гг. работа кафедры, возглавляемой Н.П. Овидиевым, оставалась на высоком уровне. Зав. кафедрой, посетив Институт востоковедения в Москве и Институт востоковедения им. Енукидзе в Ленинграде, сделал следующие выводы: преподавание живой речи во Владивостоке поставлено лучше, чем в центральных вузах; грамматика и лексика давались здесь в большем объеме, чем в Москве и Ленинграде; производственная практика студентов, научно-исследовательская работа преподавателей всех трех вузов страдали общими недостатками. Итак, по оценке Н.П. Овидиева, кафедра японского языка дальневосточного центра востоковедения была самой сильной кафедрой этого типа в Союзе.
Н.П. Овидиев был довольно активен в работе научных обществ, учебно-административной работе и даже в общественной, судя по справке «Сведения об учебно-административной работе, участии в научных обществах и общественной работе научного работника ДВГУ Овидиева Н.П.». Но в характеристиках директората за 1934 г. отмечается невысокий политический уровень, «отставание от
современности», наличие интереса к политическим вопросам при скрытости суждений9.
В 1927—1928 гг. он являлся секретарем Лингвистической предметной комиссии востфака университета, 1928—1930 гг. — секретарем востфака, 1930—1931 гг. —секретарем учебной части восточного отделения Дальневосточного института народного хозяйства; 1931—1932 гг. — зав. кабинетом японского языка на востфаке ДВГУ; 1932—1934 гг. — зав. кафедрой японского языка в ДВГУ. Он являлся членом Общества востоковедения при ДВГУ (1927 г.), научным сотрудником 1-го разряда Научно-исследовательского института при ДВГУ (1927—1928 гг.), членом научно-педагогического общества, научным сотрудником 1-го разряда Института экономических исследований по сектору сопредельных стран (1930—1931 гг.). На заседаниях обществ, научных институтов выступил с серией научных докладов: «Современная Япония», «Сказуемость в японском языке», «Русский язык в Японии», «К вопросу об экономическом кризисе в Японии»10.
В течение пяти лет он возглавлял кафедру японского языка — с 1932 г. по 1937 г., до ареста органами УНКВД. 20 сентября 1937 г.
Н.П. Овидиева арестовали, предъявив ему обвинение в том, что он резидент японской разведки и участник контрреволюционной вредительской организации при ДВГУ. На допросе 1 февраля 1938 г. Н.П. Овидиев признавался, что он стал резидентом японской разведки с 1922 г., когда жил в Японии. В 20-е гг. он был одиночкой, передавая сведения японскому консулу. На вопрос следователя, какие конкретные материалы он передавал, отвечал: о ходе подготовки кадров японистов в университете, количестве выпускников, качестве их как специалистов, политическом лице студентов и о предполагаемых местах использования окончивших ДВГУ, информировал о намечавшихся реорганизациях восточного факультета. Следователь выясняет, когда Н.П. Овидиев приступил к созданию японо-шпионской вредительской организации при ДВГУ. В ответ он называет дату — 1932 г., когда становится заведующим кафедрой. С 1933 г. он был привлечен, согласно показаниям, в правотроцкистскую организацию ДВГУ директором университета А.В. Пономаревым, с 1934 г., после отъезда его, возглавил организацию. Как участник организации, вербовал новых членов, научных работников.
Известно, что к арестованным применялись пытки, запугивание, использовалась фальсификация протоколов, поэтому Овидиев, как и большинство других арестованных, признавал себя виновным в шпионаже и вредительстве, тем самым подписывал себе смертный приговор. В обвинительном заключении, помимо пунктов о срыве учебных планов и программ, подготовке неполноценных советских специалистов, воспитании студентов в японофильском и фашистском духе, был смертельный пункт об активной шпионско-вредитель-ской деятельности, направленной на создание условий для поражения СССР в грядущей войне с Японией и отторжения Дальневосточного края от Советского Союза. Выездная сессия Военной коллегии Верховного Суда СССР приговорила Н.П. Овидиева к высшей мере наказания, к расстрелу, с конфискацией личного имущества. Приговор был приведен в исполнение 25 апреля 1938 г. Однако в деле есть еще две даты смерти: 4 мая 1938 г. и 20 марта 1939 г. Манипуляции с датой смерти в делах обвиняемых нередко встречались. Это был иезуитский прием органов НКВД с целью обмана родственников и фиктивного уменьшения числа расстрелянных".
2 апреля 1957 г. Военная коллегия Верховного суда отменила приговор от 25 апреля 1938 г. и прекратила дело за отсутствием состава преступления. О реабилитации Н.П. Овидиева было сообщено сыну — Овидиеву Анатолию Николаевичу, конфискованное имущество возвращено законным наследникам12.
Высококвалифицированным специалистом считался в университете преподаватель японского языка, доцент Константин Павлович Феклин. Родился он во Владивостоке в 1902 г. в семье полковника Адмиралтейства. Закончил японское отделение восточного факультета университета. После окончания университета преподавал русский язык японцам, проживавшим во Владивостоке, затем работал переводчиком японского языка на рыбозаводах Камчатки. В 1932 г.
Н.П. Овидиев пригласил его на работу в Дальневосточный университет. К.П. Феклин активно включился в преподавательскую и научную работу. В середине 30-х гг. он в соавторстве с доцентом Т.С. Юрке-вичем пишет и издает учебник японского разговорного языка. Осень 1937 г. стала трагической для К.П. Феклина, как и для многих востоковедов университета. 7 сентября он был арестован, и ему сразу было предъявлено обвинение по статье 58-1 «а» — измена Родине, т.е. шпионаж, выдача военной и государственной тайны, переход на сторону врага, бегство или перелет за границу — все это карается высшей мерой уголовного наказания — расстрелом с конфискацией всего имущества, а при смягчающих обстоятельствах -г- лишением свободы на срок 10 лет с конфискацией всего имущества.
На допросах выясняется, что К.П. Феклин привлекался Камчатским ОГПУ (общение с японцами вызвало подозрение), но дело было прекращено. Феклин вынужден говорить, что впервые его завербовала японская разведка в 1929 г. на камчатских промыслах, а затем его завербовал Н.П. Овидиев в 1932 г., знавший якобы о его вербовке на Камчатке. Феклин стал, как он говорил на допросах, членом контрреволюционной, шпионской организации при ДВГУ. Практическая деятельность организации выражалась, по словам обвиняемого,-во вредительской работе по линии дезорганизации учебного процесса, срыва выполнения учебного плана, подготовки квалифицированных кадров, вытеснения партийно-комсомольской прослойки, создания для студентов-коммунистов и комсомольцев условий, вынуждающих уходить из университета. Студентам старших курсов давался газетно-журнальный материал или отвлеченного характера, или контрреволюционного содержания. Вредительство осуществлялось и по линии учебных пособий, которые впоследствии запрещались обллитом. В результате затрачивались средства на размножение текстов. Кафедра намеренно взяла курс на отчуждение от востоковедческих вузов центра, Восточный фонд библиотеки университета расхищался. Вредительство привело к тому, что кафедра перестала развиваться, не создала своей собственной школы японистов. Показания К.П. Феклина очень схожи с показаниями других преподавателей, т.к. следователи строго следили за их одинаковостью, ведь они в буквальном смысле выбивались из арестованных. К.П. Феклин, как и Н.П. Овидиев, 25 апреля 1938 г. был приговорен к расстрелу и ночью расстрелян. В деле К.П. Феклина три даты смерти, как и в деле Овидиева. В апреле 1957 г. К.П. Феклин был реабилитирован.
В Восточном институте, а затем в университете преподаватели-монголоведы были немногочисленны. Первыми профессорами, заложившими основы преподавания монгольского языка, были А.М. По-зднеев и Г.Ц. Цибиков. Учеником Г.Ц. Цыбикова, третьим монголоведом,-а в 20-е гг. и единственным, являлся И.А. Клюкин.
Иннокентий Андрианович Клюкин родился 20 ноября 1889 г. в селе Ангарск Баргузинского района Забайкальской области, в семье священника. По социальному происхождению — казак. В 1906 г. закончил гимназию с серебряной медалью. В этом же году поступил в
Восточный институт на китайско-монгольское отделение. Учителем его был крупный монголовед того времени — Г.Ц. Цыбиков. Со 2-го курса Клюкин участвовал в экспедициях. Г.Ц. Цыбиков высоко оценил несомненную склонность Иннокентия Андриановича к научным ис--следованиям, проявленные им в студенческие годы, и спустя много лет, в начале 20-х гг., он дал ответственное поручительство, рекомендовав Географическому обществу командировать Клюкина в Монг. голию. В путешествиях по Монголии он провел около двух лет. С 1922 г. он преподает в университете. Студенты характеризовали его как удивительно собранного, подтянутого человека, увлеченного рассказчика, тактичного собеседника. Клюкин был настоящим исследователем. Он написал учебник по монгольскому языку «Пособие для практического изучения монгольского языка», а также пособие — «Монгольские тексты». И.А. Клюкин считал, что преподавание монгольского языка должно, в первую очередь, научить живому разговорному языку. Этого правила он придерживался при составлении учебника. По мнению специалистов, важным достоинством «Пособия для практического изучения монгольского языка» являются искусно подобранные разнообразные и яркие примеры.
В 20-е гг. И.А. Клюкин исследовал и расшифровал «Чингисов камень», письмо Иль-хан Аргуна Филиппу Красивому, письмо Упьдэйту-хана. Наряду с преподаванием монгольских языков он вел небольшой курс тибетского языка. Но Клюкину трудно приходилось в университете, он был единственным специалистом в области монгольского и тибетского языков. О своем профессиональном одиночестве он пишет Г.Ц. Цыбикову 27 марта 1927 г.: «... нет ни одного, специалиста, не с кем посоветоваться, поделиться задачами и проектами своими, некому поведать о взглядах на тот или иной вопрос по моей специальности. Поэтому я обращаюсь к Вам и с вами в будущем буду делиться о своих исследованиях». (Цыбиков жил и работал в это время в Бурятии).
17 июля 1938 г., И.А. Клюкин был арестован органами НКВД, ему предъявлялось обвинение в шпионаже в пользу Японии, во вредительстве в научной работе. Он якобы выступал против теории Марра, за что был отстранен от преподавания. 13 августа было составлено обвинительное заключение, в котором указывалось, что И.А. Клюкина с 1931 г. завербовала японская разведка и по ее заданию он собирал сведения шпионского характера; в 1935 г. по заданию доцента Юркевича выступил против нового учения академика Марра о языке.
Дело было направлено в НКВД СССР на внесудебное рассмотрение. 15 августа постановлением НКВД И.А. Клюкин осужден к высшей мере наказания — расстрелу. Приговор был приведен в исполнение 11 сентября 1938 г. Вновь к делу И.А. Клюкина вернулись в 1959 г. для дополнительного расследования. В заключении следователя Управления КГБ при Совете Министров СССР по Приморскому краю отмечалось, что показания Клюкина о его шпионской и контрреволюционной деятельности не проверялись и никакими другими объективными
данными подтверждены не были. Проверкой устанавливалось, что до ареста никаких компрометирующих материалов на него в органах НКВД не было, не имелось и данных о принадлежности к органам иностранных разведок, а получивший от Клюкина признательные показания сотрудник НКВД в практике своей работы систематически применял незаконные методы ведения следствия. На основании установленного следователь считал, что Клюкин в 1938 г. был арестован и осужден необоснованно. 25 сентября 1959 г. Военный трибунал Тихоокеанского флота отменил в отношении Клюкина постановление НКВД и дело производством прекратил за отсутствием состава преступления14.
Итак, все репрессированные преподаватели были реабилитированы. Им возвратили их честное имя, но не возвратили жизнь. Поэтому с ними умер и восточный факультет. Только в 60-е гг. постепенно возрождается востоковедение во Владивостоке, которое восприняло традиции, заложенные Восточным институтом, университетом в первое тридцатилетие XX в.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Зенина Л.В. Николай Васильевич Кюнер (к столетию со дня рождения) // Народы Азии и Африки. 1978. №1; Вяткин Р. В. Аполлинарий Васильевич Рудаков (к столетию со дня рождения) //Народы Азии и Африки. 1977. №4; Подпалова Г.И. Константин Андреевич Харнский (1884—1943) //Народы Азии и Африки. 1986. №3; Григорцевич С.С. Из истории отечественного востоковедения //Сов. востоковеде ние. 1957. №4.
2 РГИА ДВ Ф. Р-289. Оп.2. Д.326. Л.1.
3 Там же. Л. 1—2.
* Там же. Оп.1. Д. 12. Л.2—3.
5 Григорцевич С.С. Из истории отечественного востоковедения //Сов. восто коведение. 1957. №4. С. 139.
6 РГИА ДВ Ф.226. Оп.1. Д.501. Л.37—37 об.
7 РГИА ДВ Ф. Р-289. Оп.2. Д.996. Л.82—82 об.
8 Алпатов В.М. Изучение японского языка России и СССР. М., 1988. С.74.
9 РГИА ДВ Ф. Р-289. Оп.2. Д.996. Л.99.
0 Там же. Л.45.
1 ГАПК. Ф.Р-1588. Оп.1. Д.П.25320. Л.1—193.
2 Там же. Л.213.
3 ГАПК Ф. Р-1588. Оп.1. Д.П.25496. Л.41-61; 162—165; 168—170.
4 ГАПК Ф. Р-1588. ДП.32759. Л.6-11; 40-47.
Eleonora V. Yermakova
Professors-orientalists in Russian Far East: their names and fates.
The article is devoted to the first scholars of oriental studies in Russian Far East. The focal point of the paper is the life of 4 talented orientalists, graduates from the Institute of Oriental Studies : A.V. Grebenschikov, V.M. Mendrina, N. P. Ovidiev and I. A. Klukin.The author traces their fates, academic and scientific activities, the emphasis is laid on their contribution to the development of Oriental Studies.
