CC BY
515
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 18. СОЦИОЛОГИЯ И ПОЛИТОЛОГИЯ. 2008. № 1
ТЕОРИЯ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ В РОССИИ И ЗА РУБЕЖОМ
Г.А. Дробот
ПРЕДМЕТ МИРОВОЙ ПОЛИТИКИ
The article is devoted to the analysis of a subjectfield of scientific discipline "world politics". The author addresses to various scientific approaches in the domestic and foreign literature. The basic attention is given to the politico-sociological approach.
Основные подходы к анализу мировой политики
Понятие "мировая политика" появилось в политической литературе сравнительно недавно на фоне крупных перемен в международных отношениях второй половины ХХ — начала XXI в. Первыми начали фиксировать и пытаться концептуализировать новые тенденции и характеристики представители западной международно-политической науки. В 1990-х гг. подобные изыскания начались и в России. В настоящее время ни на Западе, ни в России "самоопределение" мировой политики как научной дисциплины еще не завершилось. В западных странах мирополитические исследования распылены по разным областям знания. Различные традиционные школы международно-политического анализа по-разному трактуют данную категорию, используя различные термины — "постмеждународная политика", "глобальная политика" и т.п. В научном сообществе США вообще отсутствует проблема размежевания мировой политики и международных отношений, а исследования в обоих направлениях сосуществуют нерасчлененно.
В России термин "мировая политика" получил значительно более широкое признание, чем за рубежом. Сегодня мировая политика в качестве самостоятельного исследовательского поля характерна почти исключительно для российских политических исследований. Однако, несмотря на активное обсуждение, в отечественной науке нет общепризнанного понимания того, что такое мировая политика как реальность и в чем состоит предмет ее изучения как научной дисциплины. Не удалось пока и размежевать предметные поля "мировой политики" и "международных отношений", поэтому оно осуществляется "интуитивно".
В связи с вышесказанным ответ на вопрос: "В чем состоит специфика мировой политики?" предполагает анализ различных точек
зрения и подходов, обозначившихся как в западной, так и в отечественной науке о международных отношениях.
На Западе новые международные процессы одними из первых начали изучать неолибералы. Еще в середине 1960-х гг. Дж. Розенау предположил, что в историческом развитии человечества происходят структурные изменения, влекущие за собой необычайно высокую степень взаимозависимости народов и обществ, коренные трансформации в международных отношениях. Их главными действующими лицами наряду с государствами становятся многочисленные негосударственные субъекты, вступающие в отношения друг с другом, и отношения эти носят совершенно иной характер, нежели межгосударственные. Нередко взаимоотношения новых и традиционных акторов, государств приобретают противоречивый характер. Позднее Розенау сформулировал тезис о "двух мирах в одном мире политики"1. Отталкиваясь от этой идеи, Дж. Най (младший) и Р. Кохейн в вышедшей в 1972 г. книге "Транснациональные отношения и мировая политика" уподобили последнюю разветвленной и многослойной паутине связей, соединяющих многочисленных участников международных взаимодействий — многонациональные корпорации, транснациональные общественные движения, неправительственные международные организации, финансовые группы. Главное внимание в книге уделялось анализу связей, коалиций и взаимодействий, которые формировались вне зависимости от государств и находились за пределами контроля его центральных органов. Данная работа стала одним из важнейших этапов в формировании мировой политики как науки.
Впрочем, создание мировой политики нельзя считать заслугой одних только неолибералов. Новые тенденции в международных отношениях фиксировали и неореалисты. В отличие от классического реализма, рассматривавшего международные отношения как совокупность внешних политик государств (Г. Моргентау), неореалисты (прежде всего К. Уолтц) заговорили о международных отношениях как о системе, структура и среда которой определяют внешнюю политику государств, а сами международные отношения приобретают политическую целостность. Эти идеи были высказаны Уолтцем еще в 1950-е гг., а позднее изложены в классическом труде "Теория международной политики" (1979). Уолтц не использовал термин "мировая политика", заменяя его "международной политикой", что, впрочем, не меняло сути дела: речь шла о новом качестве международных отношений.
С точки зрения неомарксистов (И. Валлерстайн, Р. Кокс и др.), в современную эпоху главный вектор изменений в международных
1 Rosenau J. Turbulence in World Politics. N.Y., 1990.
отношениях определяется формированием глобальной мировой системы ("мир-системы"), структурными звеньями которой являются крупные группы государств, образующие "мировой Центр" и "мировую Периферию". Основу их взаимоотношений составляют мировые экономические процессы, суть которых такова, что государства Периферии оказываются в крайне неблагоприятном положении и как следствие растет неравенство между членами международной системы. Периферийные слаборазвитые государства лишены возможности не только ликвидировать, но даже просто сократить этот разрыв.
Общим для всех трех основных теорий международных отношений является фиксация целостности политической системы современного мира, но при этом неореалисты представляют политическую систему как межгосударственные отношения, неолибералы — как межгосударственные отношения и отношения других транснациональных акторов, неомарксисты — как классовые отношения и разделение государств мира по политико-экономическому уровню развития на Центр и Периферию. При таком различии в понимании того, что собой представляют структурные единицы политической системы мира, построить единую научную дисциплину очень сложно. Споры между различными теоретическими направлениями ведутся о том, что же в политической системе современного мира является особенно важным — структура межгосударственных образований, активность негосударственных акторов и их взаимодействие с государствами или разделение мира по классовому принципу, определившему и разницу в доходах? В результате совокупность теоретических подходов в западных международных исследованиях представляет собой довольно мозаичный конгломерат2.
В России "самоопределение" мировой политики как области знания также еще не завершилось. Тем не менее большой аналитический задел уже имеется и мы попробуем его обобщить3. Два издания выдержал первый отечественный учебник "Мировая политика" М.М. Лебедевой. Важные положения мирополитического подхода развернуты в исключительно удачной коллективной монографии "Мировая политика: теория, методология, прикладной анализ" (2005). Крупные российские ученые-международники, такие, как П.А. Цыганков, А.Д. Богатуров, М.М. Лебедева и другие, выступили со статьями в журнале "Международные процессы" в ходе дискуссии по концептуализации дисциплины "мировая политика" в 2004-2006 гг. Свой вклад внесли и другие журналы, такие, как: "Полис", "Pro et Contra",
2 См.: Лебедева М.М. Мировая политика: Учебник. 2-е изд. М., 2006. С. 111, 115.
3 Подробнее см.: БогатуровА.Д. Понятие мировой политики в теоретическом дискурсе // Мировая политика: теория, методология, прикладной анализ / Отв. ред. А.А. Кокошин, А.Д. Богатуров. М., 2005.
"Мировая политика и международные отношения". По мнению А.Д. Богатурова, стихийное самоструктурирование мировой политики как автономной субдисциплины неожиданно оказалось отличительной чертой российской политологии, не характерной для научного процесса в странах Запада.
Отсутствие подобных концепций в западной науке заставило отечественных ученых отказаться от привычного заимствования. Возделывать исследовательское поле предстояло самостоятельно — на базе того, что было по крупицам внесено в российскую науку еще в советские времена и с учетом новейших разработок.
В результате в российском контексте концептуализации мировой политики обозначились два подхода. Первый — мирополити-ческий, или политико-социологический. Его приверженцы — представители социологической, психологической и (в меньшей степени) философской школ МГУ им. М.В. Ломоносова. Для них освоение проблематики международных отношений во многом было новаторством.
Представители второго подхода — выходцы из "доперестроечного" сообщества международников — воспитанников историко-поли-тической школы МГИМО, некоторых академических институтов (например, ИСК РАН), исторического факультета МГУ и региональных университетов (Томского, Нижегородского, Иркутского и некоторых других). Им новации давались труднее, чем адептам первого подхода, которые фактически начинали с белого листа. Историко-политиче-ская школа исследования международных отношений существовала в данных организациях не одно десятилетие, и ее "выпускники" дорожили аналитико-методологическим наследием, считая его пригодным для работы (особенно при известной модернизации) и в новых интеллектуальных и международно-политических условиях.
Что характерно для историко-политической школы анализа новейших перемен в международных отношениях? Прежде всего историческая школа, и это становится понятно уже из ее названия, сильна фактологическим, прикладным анализом, без которого обесценивается всякая теория. Во-вторых, для историков характерна твердая опора на системный анализ. В этом заключаются как сильная, так и слабая стороны данного подхода. Сильная — в том, что "историко-политики" вписывают современность в контекст исторического развития мирополитической системы, образно говоря, пытаются понять современность, опрокидывая ее сиюминутный анализ "вниз по вертикали истории", на опыт прошлого (А.Д. Богатуров). Слабость же — в том, что специфика настоящего времени явно недооценивается. Настоящее время рассматривается как один из "рядовых" этапов в развитии международной системы. Отсюда вытекает третья черта
историко-политического подхода — акцент почти исключительно на государственно-центричной системе при недостаточном (если не сказать практически отсутствующем) внимании к качественной трансформации глобальных политических отношений, собственно и составляющей предмет исследований первого из обозначенных выше подходов — мирополитического, или политико-социологического4.
Недостатки историко-политического подхода в определенной мере преодолеваются в рамках мирополитического подхода, который, признавая преемственность в развитии международной системы, акцентирует внимание прежде всего на переменах. В чем же состоит специфика мировой политики с точки зрения отечественных политических социологов? Воспользуемся двумя наиболее удачными, на наш взгляд, вариантами ответа на этот вопрос. Первый принадлежит П.А. Цыганкову, который идет по пути выделения, с одной стороны, признаков и наиболее общих тенденций мировой политики, с другой — ее противоречий. Второй предложен А.Д. Богатуровым, который, не отказываясь от описания "симптомов" мировой политики, формулирует обобщенные тезисы, призванные приблизиться к пониманию этой категории знания.
Признаки, противоречия и методология анализа мировой
политики в рамках политико-социологического подхода
Используя предложенный Цыганковым метод анализа мировой политики5 и обобщая его рассуждения, можно выделить следующие признаки-тенденции данной области реальности.
Во-первых, понятие "мировая политика" указывает на всеохват-ность обозначаемых им явлений и процессов. Речь идет прежде всего о том, что происходит на уровне глобального развития и как глобальные процессы влияют и преломляются на региональном и субрегиональном уровнях. Политико-социологический (мирополитический) подход, таким образом, исходит из того, что в настоящее время мир приобрел состояние единства, идет усиление взаимозависимости различных его составляющих. Образно это состояние называют "сжатием мира", означающим взаимосвязанность и взаимоуязвимость различных его акторов и регионов.
4 См.: Злобин А.А., Клейменова Н.Е., Сидоров А.Ю., Юрьева Т.В. Программа учебного курса "История международных отношений и внешней политики России". М., 2001; Протопопов A.C., Козьменко В.М., Елманова Н.С. История международных отношений и внешней политики России (1648-2005): Учебник. М., 2006; Россия в мировой политике: Учеб. пособие. М., 2006; Современные международные отношения: Учебник / Под ред. А.В. Торкунова. М., 2001.
5 См.: Цыганков П.А. Мировая политика и ее содержание // Международные процессы. 2005. № 1.
5 ВМУ, социология и политология, № 1
Состояние единства мира прошло несколько этапов формирования. Исходным импульсом к его зарождению можно считать Великие географические открытия XV-XVI вв. В ХУШ-Х1Х вв. движущей силой стала Промышленная революция, открывшая невиданные ранее возможности для мировой торговли и перетекания капитала, породившая первую фазу того процесса, который ныне принято называть глобализацией. Указанные периоды можно назвать этапами формирования экономического единства мира. Основными же вехами на его пути стали Первая и Вторая мировые войны, холодная война, деколонизация и, наконец, крушение "социалистического лагеря". В настоящее время единство мира — бесспорный факт: самые разные государства и целые регионы стоят перед рядом объединяющих их глобальных проблем, таких, как международный терроризм, распространение оружия массового уничтожения, глобальная бедность, исчерпаемость ресурсов и др. Как подчеркивает Цыганков, именно глобальное измерение лежит в основе тех процессов, которые принято называть мировой политикой.
Во-вторых, понятие "мировая политика" предполагает обращение к определенной сфере общественных отношений — сфере, в области и посредством которой ее участники стремятся реализовать свои интересы, цели и ценности путем либо убеждения и согласования, либо соперничества и обмена, либо угроз и насилия в отношении друг друга. Это означает, что важнейшим признаком мировой политики выступают отношения силы, авторитета, влияния и власти или, иными словами, властное измерение, а государство является главным актором мировой политики.
В-третьих, необходимо учитывать, что властные отношения существовали в международных взаимодействиях всегда. Тот срез реальности, который мы называем мировой политикой, характеризуется принципиальной трансформацией глобальных политических отношений, импульс к чему дают процессы глобализации и взаимозависимости. Трансформация проявляется в следующих явлениях и тенденциях:
— появлении на авансцене мировой политики новых в количественном и качественном отношениях акторов, таких, как неправительственные организации, международные мафиозные группировки и преступные структуры, крупный и мелкий бизнес, общественные движения, миграционные потоки, СМИ, называемые транснациональными и оказывающие все возрастающее влияние на международно-политическую ситуацию;
— стирании границ между внешней и внутренней политикой государства. Проявления этого — проникновение ряда транснациональных акторов в сферы традиционной государственной деятельности независимо от того, выступают ли они соперниками государства
или сотрудничают с ним; усиление субнациональной политики субъектов федерального государства — регионов, министерств, предприятий и фирм, которые проводят "свою", параллельную общегосударственной, внешнюю политику;
— "размывании" государственного суверенитета, традиционно предполагающего невмешательство во внутренние дела государств внешних международных субъектов и полную власть государства над своей территорией. Воздействие данной тенденции можно наблюдать на примере политики ЕС, в ходе осуществления которой часть суверенных полномочий государств добровольно передается наднациональным органам управления; национальные границы становятся легко проницаемыми для внешних воздействий (финансово-экономических, информационных и др.); объектом дипломатических и военных отношений государств становится не только их внешняя, но и их внутренняя политика (ядерные программы Северной Кореи и Ирана, этническая политика бывшей Югославии, чеченская политика России и проч.).
В-четвертых, формируется своего рода глобальное управление, которое в отсутствие мирового правительства можно обозначить метафорой "глобальное управление без глобального правительства" ("global governance without global government"). Его признаки видны в деятельности общемировых саммитов и представительных межгосударственных конференций по самым разным вопросам мирового развития: от "горячих" вопросов военно-политической безопасности до социальных проблем глобального характера, таких, как энергетическая политика, защита окружающей среды, проблемы устойчивого развития, права женщин и др. Кроме того, глобальное управление реализуется через деятельность многочисленных негосударственных акторов, которые, создавая разветвленные сетевые структуры, способствуют формированию глобального гражданского общества на самых разных уровнях общественной жизни.
Теперь обратимся к противоречиям мировой политики, под которыми мы понимаем противоположные по направлению тенденции.
Первое, принципиальное, противоречие содержится между тенденциями к глобализации и фрагментации мировой политики. Фрагментация мировой политики проявляется в усилении регионализации, росте партикулярных лояльностей, поиске и ренессансе частных идентичностей — процессах, в той или иной степени порожденных самой глобализацией и одновременно ограничивающих ее. Примеры — нарастание сепаратистских движений в рамках отдельных государств, усиление стремления малых народов к позиционированию собственной культурной и исторической идентичности, самоидентификация отдельных регионов, ранее составлявших часть более крупных политико-экономических единиц.
Второе противоречие в том, что необходимость глобального регулирования становится все более актуальной по мере нарастания количества проблем общемирового масштаба — нарушений прав человека, распространения наркомании, исчерпаемости природных ресурсов, угрозы разрушения "общего достояния" человечества в области культуры и социальной безопасности и т.п. Проблема, однако, состоит в том, что тенденция к формированию global governance и усилия международного сообщества по ее продвижению зримо вступают в противоречие с политикой "superpower governance" — великодержавного управления, глобальной империи, исходящей от Соединенных Штатов. Global governance так или иначе требует частичного отказа от суверенитета, согласия с общепринятыми нормами и решениями, но руководство США продолжает считать, что они могут воздерживаться от обязательств, подрывающих их единоличную роль, дистанцироваться от связывающих их действия международных организаций, препятствовать призывам "поделиться суверенитетом" в пользу международных режимов и т.п. То же самое может быть сказано и о коллективном управлении "общим достоянием", защитой прав человека и другими универсальными ценностями.
Третье противоречие мировой политики тесно связано с предыдущим. Дело в том, что не только США, но и другим более или менее влиятельным акторам международных взаимодействий свойственно вопреки единству и системности мира проводить собственную политику, которая подчас может не совпадать (и даже резко контрастировать) с требованиями, диктуемыми общими интересами. Как пишет Цыганков, "каждая крупная международная и транснациональная политическая сила, будь то легитимный или нелегитимный актор, проводит свою мировую политику: имперская мировая политика США приходит в противоречие с политикой мультилате-рализма ЕС, с обеими не совпадает политика России... все они, хотя и по-разному, противостоят мировой политике транснационального терроризма". Если говорить о России, то примером в данном случае может являться ее энергетическая политика, которая, с одной стороны, соединяет Россию и ее партнеров в единую энергосистему, а с другой — выявляет несовпадения и противоречия между позициями сторон, являющиеся закономерным следствием их национальных и региональных интересов.
Четвертое противоречие мировой политики существует между тенденцией "размывания" суверенитета и государствоцентричными основами современного мира, которые не спешат самоустраняться. Как пишет Богатуров, «государства в лице всех их ведущих членов от США и Франции до Китая и России не собираются сдавать в нем свои позиции. Напротив, всемирная угроза сетевого терроризма и коррупция транснациональных финансовых сетей, отравленных нар-
коденьгами, могут самым неожиданным образом создать в мире стимул к союзу всех государств против всех криминализированных транснациональных сетевых субъектов, что вряд ли приведет к ослаблению "государствоцентризма" в международной системе». Помимо этого надо иметь в виду, что в последние десятилетия количество государств в мире увеличивается и в настоящее время существует немалое число субнациональных автономных образований, стремящихся получить суверенный статус и меньше всего ориентированных на его "размывание".
Перечисление признаков и противоречий мировой политики в трактовке мирополитического (политико-социологического) подхода оставляет впечатление многозначности данного феномена. В результате "мирополитики" разделяются на два неформальных, но достаточно явно обозначенных ряда — реалистов (П.А. Цыганков, А.Д. Богатуров, В.Г. Хорос, Н.А. Косолапов и др.) и либералов (М.М. Лебедева, В.М. Кулагин, А.Ю. Мельвиль и др.). По-разному осмысливая новую ситуацию, ученые едины в интуитивном стремлении найти вариант концептуализации, который был бы адекватен действительности. Однако при этом первые делают акцент на трансформирующейся, но сохраняющей свою властную доминанту характеристике мировой политики и подчеркивают роль государства как основного актора, а вторые, не отрицая роли государства, выделяют как качественные характеристики роль негосударственных акторов и тенденцию формирования глобального гражданского общества.
В целом политико-социологической версии присущ ряд значимых недостатков.
Во-первых, приводимая аргументация относительно новизны черт мировой политики не вполне убеждает. Главным доводом политико-социологического подхода в пользу самостоятельности мировой политики по отношению к международным отношениям был тезис о "смене субъекта". Он опирался на верное в своей основе наблюдение: если прежде субъектами международных отношений выступали исключительно государства, то теперь ими стали и негосударственные акторы — транснациональные корпорации (ТНК), международные организации, движения и даже индивиды. Конечно, тезис об изменении природы субъектности неопровержим, но его и не надо опровергать. Достаточно усомниться в его новизне. Ведь ТНК стали крупнейшими игроками международной политики еще в конце 1960-х гг., и по крайней мере с середины 1980-х гг. мысль эта для отечественных публикаций была почти банальной.
Другим ключевым аргументом школы политической социологии является ссылка на "сжатие мира" во времени и пространстве, которое объективно делает события и процессы в одной точке мира все более зависимыми от процессов и событий, происходящих в другой,
а государственный суверенитет — все более символическим. Однако скептики справедливо замечают по этому поводу, что первые варианты концепции взаимозависимости в международных отношениях относятся ко времени не позднее конца 1950-х гг. и тоже не могут быть названы новаторскими.
Во-вторых, политико-социологическая версия мировой политики мало интересуется реальной мироцелостностью во всех ее действительных проявлениях. Очевидны формальное отношение к таким понятиям, как национальный интерес, власть, сила и т.д.; недооценка конкретно-событийных привязок заключений к фактуре международной действительности. Уклон в сторону "глубокой социологии" и общеполитического знания (А.Д. Богатуров) уводит от реальности, а это сопряжено с потерей специфических технологий прикладного анализа международных отношений, который остается наиболее востребованным внешнеполитической практикой.
В-третьих, имеет место эмоционально настойчивое желание трактовать мировую политику как феномен, отличный от международных отношений, что не подтверждается убедительным разграничением их предметных полей.
Не отказываясь от описания признаков и противоречий мировой политики, прекрасно проработанных в западных и адекватно отраженных в российских политико-социологических исследованиях, стоит наряду с распыленными симптоматическими описаниями обратиться к методологическим, концептуальным описаниям мировой политики. Констатируя, что методологически корректно проводить размежевание предметных полей "мировой политики" и "международных отношений", Богатуров предлагает вариант рассуждений о концепции мировой политики в виде тезисов. Приведем пять главных из них6:
1. Эпистемология. Мировая политика характеризует новое качественное состояние международной среды, в которой действуют субъекты международного взаимодействия, — как традиционные (государства), так и новые (все остальные). Этот тезис Богатуров рассматривает как основополагающий, поскольку только он позволяет теоретически корректно уйти от отождествления мировой политики с традиционными международными отношениями эпохи до начала 1990-х гг. Например, именно из-за этого нового состояния международной среды при внешней похожести международных условий (низкая вероятность ядерного конфликта), с одной стороны, в 1970-х гг., с другой — в 1990-х, сильнейшие страны мира вели себя по отношению друг к другу совершенно по-разному.
2. Параметр нового качества. Специфика новизны определяется тем, что характеристики состояния международной среды становятся
6 См.: Богатуров А.Д. Указ. соч. С. 196-208.
важнее, чем характеристики поведения отдельных, даже самых сильных акторов. Если говорить образно, то среда подобно траве начинает "прорастать" сквозь "бетон" сообщества государств, оплетая, в некоторой мере сковывая и в этом смысле подчиняя его себе. С ми-рополитической точки зрения ключевые параметры среды — характер эволюции систем вооружений и скорость распространения технологий их производства по миру, транснационализация мировой экономики, формирование всемирного виртуального пространства, контуры сферы единообразного понимания морали и права, транспортная проницаемость планеты, экологическая взаимозависимость.
Таким образом, становление мировой политики связано с тенденцией к уплотнению международной среды и повышению ее проницаемости для импульсов влияния, которые участники международного общения посылают друг другу. Среда, присущая международной системе пятьдесят лет назад, была более разряженной, чем сегодня, а государства в ней имели больше свободы действий. Тенденцию к уплотнению международной среды можно проследить на протяжении веков. С одной стороны, она характеризуется нарастанием взаимной обусловленности поведения государств, уменьшением свободы их действия под влиянием самоограничений или ограничений, налагаемых извне, а с другой — ростом подверженности внутренних процессов в отдельных государствах внешним влияниям. В 1990-е гг. универсальным инструментом уплотнения среды стало нарастание ее финансово-экономико-информационной однородности.
3. Гносеология. Процесс уплотнения международной среды связан с глобализацией. По определению, глобализация — не что иное, как процесс становления нового качества международной среды, а мировая политика — его результат. Следовательно, с гносеологической точки зрения мировая политика в известном смысле — современный этап развития того, что мы привыкли называть системой международных отношений, подразумевая под ними преимущественно отношения между государствами. При таком понимании мировой политики выявляется ее гносеологическое родство с международными отношениями, хотя, конечно, первая приобрела для себя существенно иное поле изучения (о чем пойдет речь дальше).
4. Различение объектов. Поскольку поиск определения мировой политики неизбежно идет в контексте ее сопоставления с международными отношениями, уместно провести "инвентаризацию" отличий объекта изучения мировой политики, с одной стороны, и традиционной науки о международных отношениях — с другой.
В традиционных международных отношениях, согласно принципу суверенитета государства и невмешательства во внутренние дела, существовало жесткое разделение между внешней и внутренней политикой государств. С правовой точки зрения объектом взаимодей-
ствия стран являлись почти исключительно вопросы их поведения в отношении друг друга, но не в отношении собственных граждан. Взаимодействие между субъектами международных отношений, таким образом, происходило по внешнему контуру, "по касательной". Поэтому объектом изучения традиционной науки о международных отношениях была сфера взаимодействия внешних политик отдельных государств. Возникновение новой международно-политической реальности в конце XX в. привело к тому, что резко изменилось содержание общения между субъектами в международной системе. Не только новые, негосударственные субъекты общения, но и государства стали регулярно вступать в разноплановое взаимодействие между собой как по поводу действий в отношении друг друга, так и по поводу своих внутриполитических проблем.
Конечно, можно возразить, что попытки одних стран давать оценки внутренним процессам, имевшим место в других, оказывать на них влияние и даже прямо вмешиваться во внутренние дела зарубежных государств, имели место всегда. Это действительно так, но со времен вестфальских установлений вмешательство во внутренние дела "в норме" считалось "незаконным" и допускалось как некое исключение, временное отступление от правил. Именно в этом смысле международная среда последнего времени претерпела радикальные перемены: вмешательство в дела других стран стало представляться как новая норма поведения — правило, которое с полной серьезностью стало претендовать на роль универсального. Почти все 1990-е гг. — начало 2000-х гг. прошли под знаком легитимизации того, что, с точки зрения вестфальских норм, было не чем иным, как нелегитимным вторжением в сферу исключительной внутренней компетенции суверенного государства. Именно в этот период суверенитет как принцип стал на практике открыто, систематически и в широких масштабах подвергаться сомнению.
Таким образом, наряду со сферой чисто внешнеполитического взаимодействия объектом дипломатических переговоров стала внутренняя политика государств. Если прежде международные отношения представляли собой взаимодействия "по внешнему контуру", то в 1990-е гг. они превращаются во взаимодействие "на всю глубину" политики государств. Методологически это и стало "водоразделом" между традиционными международными отношениями и мировой политикой. Фактически родился новый объект изучения, значит, могла родиться и новая отрасль знания.
5. Определение. Если традиционные международные отношения — это преимущественно отношения между государствами по поводу их политики в отношении друг друга и общемировых проблем, то мировая политика — это сфера нерасчлененного взаимодействия между субъектами международных отношений по поводу как их действий в
отношении друг друга и решения общемировых проблем, так и политики каждого из них в отношении собственных внутренних проблем и ситуаций.
Очевидно, что предмет исследования мировой политики гораздо обширнее, разнороднее и сложнее, чем тот, которым занимаются традиционные международные отношения. Не означает ли это, что мировая политика, развившись в полномасштабную дисциплину, "поглотит" международные отношения? Вряд ли стоит полностью исключать такую перспективу. Вместе с тем ее убедительность вовсе не бесспорна. Она может зависеть от важных и трудно просчитываемых обстоятельств. Главным из них пока можно считать возникновение наряду с тенденцией "преодоления" суверенитета своего рода контртенденции его консолидации. Идея отмирания суверенитета, пассивно принятая было российской властью в 1990-х гг., в начале 2000-х стала активно отвергаться. После американо-британской оккупации Ирака в 2003 г. президент В. Путин сделал по этому поводу ряд совершенно определенных заявлений. Надо отметить, что такая позиция разделяется довольно большим кругом государств. Следовательно, слияние сфер внешней и внутренней политики государств вряд ли приобретет характер необоримой всеобщей тенденции. Можно предположить, что в обозримой перспективе "отпочковавшаяся" от науки о международных отношениях мировая политика продолжит развиваться как близкородственная им субдисциплина. Это значит, что принципиального противопоставления традиционной науки о международных отношениях и мировой политики нет и быть не может.
В заключение отметим, что, несмотря на все усилия научного сообщества, пока не удалось найти общепризнанного определения мировой политики как дисциплины. Осталось не вполне ясным, чем должна заниматься эта подотрасль знания. Не произошло методологически корректного размежевания предметных полей "мировой политики" и "международных отношений". Одним из путей решения указанных проблем является синтез мирополитического и историко-политического подходов, который позволит приблизиться к "золотой середине" между недооценкой и преувеличением специфики современного этапа развития международной системы.
