Научная статья на тему '«Предисловие» к тексту книги как послесловие ко всей жизни (о Мишеле Фуко)'

«Предисловие» к тексту книги как послесловие ко всей жизни (о Мишеле Фуко) Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

CC BY
485
48
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
МИШЕЛЬ ФУКО / ИДЕЯ РАЗРЫВА / "МАТЕРИАЛИЗМ БЕСТЕЛЕСНОГО" / "КНИГА-СОБЫТИЕ" / МОДЕЛИ ФРАГМЕНТАРНОСТИ / МОДЕЛИ ДВОЙНИЧЕСТВА / MICHEL FOUCAULT / IDEA OF RUPTURE / "INCORPOREAL MATERIALISM" / "EVENT BOOK" / FRAGMENTATIONMODELS / DUAL MODELS

Аннотация научной статьи по философии, этике, религиоведению, автор научной работы — Исаев Сергей Георгиевич

Мишель Фуко в «Предисловии» к своей книге «История безумия в классическую эпоху» рассматривает специфику бытия феноменов культуры в современном дискурсивном пространстве. Отмечено, что автор«Предисловия» исходит из открытой в ХХ столетии идеи разрыва его глубоко волнует сама невозможность безболезненного совмещения прошлого и настоящего. М. Фуко учитывает акт «события» феноменов культуры, т. е. их появления, к которому приравнивается и переиздание книг. В центре вопросов «Предисловия» проблематизация восприятия и уже прочтения, в котором Фуко подчеркивает встречу с Иным и вручение себя Другому, ставится проблема ответственности за Другого. Занимаясь текстами, Фуко учитывает и природу их материальности. Событийность и вещная стороны гуманитарных «объектов» у Фуко предопределяют принцип «материализма бестелесного», в свете которого философ и культуролог рассматривает их парадоксальное функционирование. В формуле «материализм бестелесного» раскрыта эволюция представлений о мире вещей и идей. Событие прочтения произведения, книги, по Фуко, приводит к преобразованию их целого и целостности благодаря «сжатию», «переносу», «дроблению» гуманитарных феноменов, а также из-за образующихся при перепрочтении симулякров. Возникновение вследствие интерпретации или комментирования «двойников» произведения, по Фуко, можно приравнять и к новому рождению книги, и к ее смерти. Для понимания этих феноменальных явлений правильнее всего ориентироваться не на автора, а на книгу. То, что «смерть» книги предначертана ее материальностью, неожиданно определяет и формы ее жизни. «Предисловие» полно парадоксальных отношений: здесь само исчезновение означает различение и, следовательно, весьма своеобразное повторение. Исследовательские ориентиры в таком повторении указывают не на авторские приоритеты, а на то, что книга сказала о своем времени, не игнорируя текст.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

A PREFACE TO A BOOK AS AN AFTERWORD TO THE ENTIRE LIFE (Michel Foucault)

In the Preface to his book Folie et Déraison: Histoire de la folie à l’âge classique (The History of Madness in the Classical Period ), Michel Foucault dwells on the existence of cultural phenomena in contemporary discursive space. He proceeds from the twentieth-century idea of rupture as he is deeply concerned with the very impossibility of smoothly combining the past and the present. Foucault takes into account the act of “occurrence” of cultural phenomena, i.e. their appearance, which is equal to book reprinting. The Preface focuses on the problematization of perception and, more specifically, interpretation, in which Foucault emphasizes the meeting with the Different and entrustment of oneself to the Other, as well as raises the problem of responsibility for the Other. Dealing with texts, Foucault takes into account the nature of their materiality. According to Foucault, eventfulness and material side of humanitarian “objects” determine the principle of “incorporeal materialism”, in the light of which he studies their paradoxical functioning. The “incorporeal materialism” formula reveals the evolution of ideas about the world of things and ideas. The event of reading a book, according to Foucault, leads to the transformation of its whole and to its integrity due to “compression”, “transfer”, and “splitting up” of humanitarian phenomena, and as a result of simulacra, formed during rereading. According to Foucault, the appearance of “twins” of the book due to interpretation or comment can be equated both to the rebirth and to the death of the book. To understand these phenomena, it is better to focus on the book instead of the author. The fact that the book is destined for “death” due to its material nature suddenly determines the forms of its life. The Preface is full of paradoxical relations: here disappearance means distinction and, therefore, a very peculiar repetition. Research guidelines in such a repetition do not point to the author’s priorities but to what the book has said about its time without ignoring the text.

Текст научной работы на тему ««Предисловие» к тексту книги как послесловие ко всей жизни (о Мишеле Фуко)»

УДК 81'42+821.124 DOI: 10.17238/issn2227-6564.2016.6.92

ИСАЕВ Сергей Георгиевич, доктор филологических наук, профессор кафедры русской и зарубежной литературы Новгородского государственного университета им. Ярослава Мудрого. Автор 80 научных публикаций, в т. ч. 5 монографий, одного учебного пособия*

«ПРЕДИСЛОВИЕ.» К ТЕКСТУ КНИГИ КАК ПОСЛЕСЛОВИЕ КО ВСЕЙ ЖИЗНИ (о Мишеле Фуко)

Мишель Фуко в «Предисловии» к своей книге «История безумия в классическую эпоху» рассматривает специфику бытия феноменов культуры в современном дискурсивном пространстве. Отмечено, что автор «Предисловия» исходит из открытой в ХХ столетии идеи разрыва - его глубоко волнует сама невозможность безболезненного совмещения прошлого и настоящего. М. Фуко учитывает акт «события» феноменов культуры, т. е. их появления, к которому приравнивается и переиздание книг. В центре вопросов «Предисловия» - проблематизация восприятия и - уже - прочтения, в котором Фуко подчеркивает встречу с Иным и вручение себя Другому, ставится проблема ответственности за Другого. Занимаясь текстами, Фуко учитывает и природу их материальности. Событийность и вещная стороны гуманитарных «объектов» у Фуко предопределяют принцип «материализма бестелесного», в свете которого философ и культуролог рассматривает их парадоксальное функционирование. В формуле «материализм бестелесного» раскрыта эволюция представлений о мире вещей и идей. Со-бытие прочтения произведения, книги, по Фуко, приводит к преобразованию их целого и целостности благодаря «сжатию», «переносу», «дроблению» гуманитарных феноменов, а также из-за образующихся при перепрочтении симулякров. Возникновение вследствие интерпретации или комментирования «двойников» произведения, по Фуко, можно приравнять и к новому рождению книги, и к ее смерти. Для понимания этих феноменальных явлений правильнее всего ориентироваться не на автора, а на книгу. То, что «смерть» книги предначертана ее материальностью, неожиданно определяет и формы ее жизни. «Предисловие» полно парадоксальных отношений: здесь само исчезновение означает различение и, следовательно, весьма своеобразное повторение. Исследовательские ориентиры в таком повторении указывают не на авторские приоритеты, а на то, что книга сказала о своем времени, не игнорируя текст.

Ключевые слова: Мишель Фуко, идея разрыва, «материализм бестелесного», «книга-событие», модели фрагментарности, модели двойничества.

* Адрес: 173003, г. Великий Новгород, ул. Большая Санкт-Петербургская, д. 41; e-mail: isaev_2042@mail.ru. Для цитирования: Исаев С.Г. «Предисловие» к тексту книги как послесловие ко всей жизни (о Мишеле Фуко) // Вестн. Сев. (Арктич.) федер. ун-та. Сер.: Гуманит. и соц. науки. 2016. № 6. С. 92-100. DOI: 10.17238/ issn2227-6564.2016.6.92.

Знаменитой книге Жиля Делеза «Различие и повторение» (1969) предпослано характерное суждение: «Нередко говорят, что предисловие следует читать лишь в конце. Заключение же, напротив, - в начале; это верно для нашей книги, в которой заключение могло бы сделать ненужным чтение всего остального» [1, с. 9]. Мишель Фуко, который полагал, что ХХ век, «возможно, будет назван веком Делеза», совершенно самобытно соприкасается с означенной выше позицией.

В 1972 году издательство «Галлимар», переиздавая книгу Мишеля Фуко «История безумия в классическую эпоху» (1961), попросило автора, уже получившего известность, написать к ней предисловие. Ответом Фуко на предложение явилось небольшое, чуть более полутора страниц, «служебное» произведение. Фуко заявляет, что ему «претят» вещи, подобные предложенной издательством, но, внешне сопротивляясь, пишет текст, в котором отрицает необходимость того, что делает: «Книга эта вышла давно, и я должен был бы написать к ней новое предисловие. Не скрою, мне это претит. Ведь, как бы я ни старался, мне все равно захочется объяснить, почему в свое время она получилась именно такой, и по мере сил вписать ее в те процессы, которые происходят сегодня. Неважно, насколько это возможно в принципе и насколько удачно вышло бы у меня; в любом случае это было бы нечестно»1.

Для Фуко, который ранее уже написал несколько предисловий2, принципиальность момента сопровождает конкретное произведение,

и она, видимо, изначально состоит в том, что книга о безумии в классическую эпоху «вышла давно», дав основание для образования «разрыва», необходимость преодоления которого и вызывает у Фуко раздражение. Но почему? Нарушение каких моральных правил скрывается за необходимостью «вписать» книгу, связанную со «своим временем», в «процессы, которые происходят сегодня [курсив наш. - С. И.]».

Во-первых, Фуко опасается, что само указание на востребованность книги будет выглядеть как невольная похвала самому себе. «Прежде всего, это бы не вязалось с той сдержанностью, с какой подобает относиться к книге человеку, ее написавшему»3. Жест явно неубедителен для автора, всегда шедшего напролом и во всем нарушавшего привычные нормы морали. Следует предположить, что за этим жестом скрывается нечто иное. А именно то, что Фуко не хочет говорить за другого, за того, кто создавал первоначальный текст, т. к. именно это, с его точки зрения, - нечестно. Здесь совершенно новый оттенок в понимании нравственных приоритетов. Он выводит к глубинным теоретическим позициям Фуко, полагавшего, что современный научный мир пока еще не знает, возможно ли вообще вписать в новую ситуацию «ту» книгу, которая когда-то родилась в условиях «своего времени». Иными словами, Фуко намеренно исходит из утвердившейся в середине ХХ столетия идеи разрыва, открытой Г. Башляром4 и разделяемой самим Фуко5.

Фуко М. История безумия в классическую эпоху / пер. с фр. И.К. Стаф, вступ. ст. З.А. Сокулер. СПб., 1997. С. 20.

2Достаточно указать на предисловия к таким книгам, как «Слова и вещи» и «Археология знания».

3Фуко М. Указ. соч. С. 20.

4Уже в работе 1931 года «Интуиция мгновения» Г. Башляр писал: «В сущности, объяснять следует скорее дискретность рождения, чем непрерывность жизни. Именно здесь можно постигнуть меру истинной мощи бытия. Эта мощь, как мы увидим, есть возвращение к свободе возможного, к этим многочисленным резонансам, рожденным одиночеством бытия» [2, с. 223].

5В работе «Археология знания» (1969) Фуко отмечает: «Для классической истории прерывность была некоей неосознаваемой данностью, которая проявлялась в хаосе рассеянных событий (решений, случаев, начинаний, открытий) и подлежала преодолению в анализе, - ее следовало обойти, редуцировать, стереть во имя торжества непрерывного событийного ряда. Прерывность, которую вытравляли из истории, была как бы знаком темпоральной разлаженности. Теперь же она стала одним из основополагающих элементов исторического анализа...». См.: ФукоМ. Археология знания: пер. с фр. / общ. ред. Бр. Левченко. К., 1996. С. 11.

«Книга появляется на свет, - продолжает Фуко, - крошечное событие, вещица в чьих-то руках. С этого момента она включается в бесконечную игру повторов...»6. Объединяя в одной фразе о выходе книги такие понятия, как «событие» и «вещица», Фуко пока молчаливо указывает на специфическое бытие гуманитарных феноменов. Поначалу опираясь только на «жест» умолчания, Фуко путем резкого сближения терминов, связанных с материальностью объекта и событием его рождения, вводит книгу в контекст концепции «различений», или особых «повторов», по известной терминологии Ж. Делеза. Поскольку феноменальность самой книги, как и феноменальность происходящих с нею «событий», в кратком «Предисловии» описаны и про-блематизированы поначалу зашифрованно, постольку мы для разъяснения ситуации обратимся к докладу Фуко «Порядок дискурса».

В этой работе находим, что событие не признается Фуко ни вещью, ни качеством, ни процессом: «...событие - не из порядка тела»7. Как же в этом случае в «Предисловии» понимается событийность? Ведь все, что происходит с книгой в кратком тексте «Предисловия», изначально совершается именно на уровне «материальности», т. е. на уровне событий с «вещицей в чужих руках»? Очевидно, что неподвластность проблемы традиционному анализу подводит (пока еще в негативной форме) к нестандартности использованных Фуко мыслительных моделей.

В докладе «Порядок дискурса» говорится, что именно переконструирование понятия «событие» «порождает действительно серьезные философские и теоретические проблемы»8. Переосмысление термина приводит к неожиданному взгляду на обсуждаемые вопросы:

«Оно [событие. - С. И.] имеет место и состоит в отношении, в сосуществовании, в дисперсии, в отсеве, в накоплении и отборе материальных элементов»9. Таков, в сущности, порядок событийности и в «Предисловии». Если в означенную в «Порядке дискурса» «событийность» мысленно поместить феномен книги, последний изменит свои традиционные очертания. Чтобы их увидеть, надо «досмотреть» (и доуточнить) само понятие «событийности», а для этого - еще раз вернуться к упомянутому выше докладу Фуко, где говорится следующее: «Вовсе не являясь действием или свойством тела, оно [событие. - С. И.] происходит как эффект материальной дисперсии и внутри нее. Скажем так: философия события должна была бы двигаться в парадоксальном с первого взгляда направлении - в направлении материализма бесте-лесного»10.

Форма оксюморона, как мы увидим ниже, завершает представление нового качества книги и в «Предисловии», и книга тут же предстает как высветившаяся проблема в фазе иной проблемной ситуации - обладания чужим текстом - «вещицей», присвоение которой провоцирует «бесконечную игру повторов»11. Фуко пишет: «.. .вокруг нее - да и на удалении - начинают роиться двойники; каждое прочтение на миг облекает ее неосязаемой, неповторимой плотью.»12.

Увлечение философов, культурологов и литературоведов второй половины ХХ столетия вопросами рецепции, переключение исследовательской проблематики на восприятие как ключевое звено творческого процесса - эта проблематика у Фуко предстает в неоднозначных оценках. Как мы видим, определение-метафора «вещица в чьих-то руках» отсылает в тексте «Предисловия» к другому определению,

6Фуко М. История безумия в классическую эпоху. С. 20.

7Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет: пер. с франц. М., 1996. С. 81.

8Там же.

9Там же.

10Там же. С. 81-82.

11 Фуко М. История безумия в классическую эпоху. С. 20.

12Там же.

позиционирующему уже материальные/нематериальные свойства того же объекта, - «бестелесная материальность» «книги-события». Соединяясь вместе, они приоткрывают понимание французским ученым феномена восприятия как важнейшего соприкасания с Иным. Но здесь налицо указание еще на один очень важный аспект - на вручение себя Другому. Обе проекции трактуются Фуко и как исток, как начало новой жизни, и как трагическая неизбежность. Возможно, трагизм восприятия не вполне очевиден в формуле «вещица в чьих-то руках (курсив наш. - С. И.)», однако неопределенность судьбы выпускаемой автором из рук книги, с которой он сроднился, и передача ее в руки чужие предначертаны этой фразой сполна.

В данном пункте «Предисловие» некими извилистыми путями выводит читающего к новому ряду текстов самого Фуко, и в первую очередь к докладу «Что такое автор?». Благодаря этим связям те сложные события, в которые, как полагает Фуко, вступает написанная, изданная и переиздаваемая книги, открываются в новом свете. Уточним: в «Предисловии» Фуко все же говорит не только и не столько о восприятии, но о «прочтении», и это позволяет понять представляемую автором «Предисловия» рецепцию конкретнее и разностороннее.

В контексте идеи разрыва прочтение выступает не только как вполне особая форма, но и как форма исторического бытия книги. У Фуко, подчеркнем, акцентированы формы специфического отчуждения, совершаемого при прочтении. Находя его неизбежным следствием дискурсии, властвующей и в интерпретации, и в комментировании, Фуко ставит глубинный вопрос о преобразовании в дискурсе целого и целостности. «Сжатие», «переносы», «раскрытия», рождение симулякров книги - все это, по Фуко, неизбежно сопровождает ее жизнь. Французский ученый замечает: «.ее фрагменты получают самостоятельное бытие, им дают оценку вместо нее

самой, в них пытаются втиснуть чуть ли не все ее содержание, и, случается, именно в них она в конце концов находит последний приют; возникают двойники-комментарии - иные дискурсы, в которых она должна наконец предстать такой, какая она есть на самом деле, сознаться в том, что скрывала прежде, освободиться от всего напускного и показного. Переиздание, осуществленное в другое время и в другом месте, - такой же двойник: это не совсем подделка, но и не та же самая книга»13.

В отличие от Г. Башляра, плененного в восприятии произведений искусства мигами «грезы» и просветами эстетического «блаженства», Фуко понимает и развертывает «прочтение» в русле излюбленной и всесторонне разработанной им идеи конечности человеческого бытия и «смерти» произведений, создаваемых человеком-субъектом [см.: 2, с. 45-53]. Поэтому у Фуко каждое прочтение не просто приводит книгу к свободной «игре повторов», но затевает повторы особого рода. Как и Г. Башляр, Фуко называет каждое прочтение всего лишь «мигом», но понимает эту феноменальную протяженность иначе. У Фуко, как и у Башля-ра, «миг» неповторим; как и у Башляра, у Фуко прочтение не просто дает произведению (книге) импульс живого движения, но и «облекает ее неосязаемой, неповторимой плотью»14. Однако дальнейшее рассмотрение судеб книги, ее «различий и повторений» выводит исследование к проблемам иной эпохи - эпохи Жиля Деле-за, Жака Деррида, Ролана Барта, представленной Фуко в «Предисловии» благодаря моделям фрагментарности, симулякров и двойничества.

Вопросы фрагментарности и двойничества в тексте «Предисловия» органически переплетаются с самобытно понимаемой проблемой авторства. Согласно Фуко, «тому, кто пишет книгу, трудно избежать искушения и не подчинить все это пестрое мельтешение симулякров единому закону, не задать для них предначертанную

13 Фуко М. История безумия в классическую эпоху. С. 20.

14Заметим, кстати, что появляющийся в «Предисловии» оксюморон подтверждает его связь с «Порядком дискурса», поскольку всплывает в аналогичной проблемной ситуации.

заранее форму, не наделить их внутренним подобием, поставив на них особую метку, сообщающую им всем определенное и неизменное значение»15.

Это переплетение осуществлено Фуко сознательно. Прежде всего, Фуко категорично подчеркивает, что он против «диктатуры» авторского замысла, против того, чтобы автор (биографический) диктовал формы восприятия книги. Иными словами, судьбы авторства оказываются у Фуко подверженными влиянию тех же неумолимых и жестоких сил, что и судьбы произведения, текста, книги. Это обстоятельство простирается и на конкретный текст - на создаваемое «Предисловие».

Фуко указывает: «"Вот он я, автор, - вглядитесь в мое лицо, в мой облик; вот на что должны быть похожи все те образы-двойники, которые появятся в обращении под моим именем; и грош цена тем из них, что удаляются от этого образца, а о достоинствах прочих вы можете судить по степени их сходства с ним. Я - имя этим двойникам, я их закон, их душа, их тайна и чаша весов"»16. В данном фрагменте французский ученый приступает к «разоблачению» дискурсивных реалий. Характерно, что в первой позиции вся мощь деконструкции обрушивается на автора, являющего, по Фуко, модель творческого «самовластья», силы, специфичной во всем, однако проблематизирующей все уровни гуманитарной эпистемы.

Фуко подчеркивает: «Именно так обычно и пишут Предисловие - первый поступок, с которого начинается единовластие автора, ибо здесь провозглашается его тирания: вы обязаны ни в чем не отступать от моего замысла, свое прочтение книги, свой анализ ее, свои критические замечания вы будете поверять моими намерениями; и не заблуждайтесь относительно моей скромности: говоря о границах предпринятого

мною труда, я имею в виду поставить пределы вашей свободе; а если я заявляю, что, должно быть, оказался не на высоте поставленной задачи, то только потому, что не желаю уступать вам свою привилегию, не хочу, чтобы и у вас, в противовес моей книге, возникал фантазм книги иной, весьма и весьма похожей на нее, но более совершенной. Я - царь сказанному мною и сохраняю над ним всю полноту власти: власти моего замысла и власти того смысла, какой мне угодно было придать своим словам»17.

В чем причины столь резкого отношения к тексту и - шире - к произведению, его автору и авторству? Они залегают глубоко! Фуко, как отмечено З.А. Сокулер, исследует «генеалогию современного человека», и одно из предшествующих звеньев грандиозной картины, создаваемой французским ученым, - это «Генеалогия морали» Ницше. «Фуко прочитал работу Ницше как открывающую перспективу исследований генезиса "человека", о котором говорят экзистенциализм и марксизм, которого подразумевает феноменология. Фактически речь будет идти о генезисе современного европейского человека. Это может быть самое настоящее конкретно-историческое исследование, как это и получилось впоследствии у Мишеля Фуко» [3, с. 10].

Именно связи с экзистенциализмом, марксизмом, феноменологией и гегельянством приводят Фуко к мысли о появлении в европейской жизни новых условий функционирования культуры и ее феноменов. «Главная особенность позиции Фуко в рамках постструктурализма заключается в его резко отрицательном отношении к "текстуальному изоляционизму", ведущему, по его мнению, к теоретическому уничтожению всех внетекстовых факторов, и в своеобразно понимаемом историзме»18. За этой, казалось бы, строго объективной информацией скрывается целый ряд последствий.

15 Фуко М. История безумия в классическую эпоху. С. 20.

16Там же.

17Там же. С. 20-21.

18Ильин И.П., Пахсарьян Н.Т. Фуко Мишель // Западноевропейское литературоведение ХХ века: энцикл. М., 2004. С. 436.

Фуко не просто следует за Ницше. Исходя из ницшеанской концепции «воли к власти», он открывает «власть-знание», жаждущую управлять жизнью. Поэтому Фуко и в своем понимании книги как части этой живой жизни отказывается от любой из форм той власти, которая вела бы к отчуждению и которая так или иначе может присутствовать и в его книгах. То есть в понимании авторства у Фуко нет чисто научного, структуралистского по истокам отношения. Отсюда и его понимание дискурса как формы живой борьбы, в которую его произведение готово включиться.

Импульс отрицания, как и следовало ожидать, преобразуется в модальную программу Возможного. В связи с этим Фуко развивает последовательную философскую, отчасти культурологическую, отчасти и литературоведческую программы, которые организованы зеркально в пожелании интерпретаторам - не попадать во власть авторских интенций, не подмешивать их к восприятию авторских установок, т. к. «работать» должна сама книга, при этом не сводимая к статусу материальной вещи.

«Мне бы хотелось, чтобы книга (по крайней мере в глазах человека, ее написавшего) была только совокупностью составляющих ее фраз и ничем иным; чтобы у нее не было двойника-предисловия, самого первого ее симулякра, почитающего себя вправе диктовать свои законы всем остальным подобиям, которые могут в будущем сложиться на ее основе»19. Исполняя собственное условие, Фуко фактически ни словом не обмолвился о том объекте, которому предпослано его «Предисловие».

Однако пожелание-отказ и в данном случае приобретает совершенно неожиданную форму: Фуко хотел бы, чтобы его книга исполнила предназначенную ей роль в со-бытии,

а это означает, что она рано или поздно должна умереть. Тезис «смерть книги» воссоздает атмосферу не только упомянутых выше работ «Что такое автор?» и «Порядок дискурса», но и пространство генерального мотива всех его исканий, говоря точнее, живое пространство всего творчества Фуко, особенно ярко воплощенных в книге «Слова и вещи. Археология гуманитарных наук», где в заключение говорится, что «в наше время тот факт, что <.. > в литературе и формальной рефлексии - возникает вопрос о языке, несомненно, уже доказывает, что человек находится на пути к исчезновению»20.

Итак, смерть книги, по замыслу Фуко, предначертана ее материальностью. Но последнее, как мы уже говорили, неожиданно определяет и формы ее жизни. Фуко желает, чтобы созданную им книгу переписывали, дробили, чтобы она распадалась на кусочки, чтобы в этом процессе она в конце концов исчезла! В системе парадоксальных отношений, которыми полно «Предисловие», само понятие исчезновения означает не что иное, как различение и, следовательно, весьма своеобразное и современное по звучанию повторение, - пусть книгу, интерпретируя, «пере-пишут», чтобы она жила. То есть исчезла в качестве «живой» вещи, включенной в дискурсию, процесс которой Фуко в интересующем нас кратком «Предисловии» описывает так: «Мне бы хотелось, чтобы эту вещицу-событие, едва заметную среди великого множества других книг21, переписывали вновь и вновь, чтобы она распадалась на фрагменты, повторялась, отражалась, двоилась и в конечном счете исчезла - причем так, чтобы тот, кому случилось ее создать, никогда не смог добиваться для себя права быть ей хозяином или навязчиво внушать другим, что именно

19Фуко М. История безумия в классическую эпоху. С. 21.

20Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук / пер. с фр. В.П. Визгина, Н.С. Автономовой. СПб., 1994. С. 403.

21Заметим в скобках, что Фуко, открещиваясь от всех грехов «устаревшей морали», все-таки не избегает самоуничижения (которое паче гордости) и, надевая маску скромности, т. е. называя выход книги, получившей широчайшую известность, «крошечным событием», все-таки хвалит самого себя.

он хотел в ней сказать и чем именно она должна быть»22.

Однако честная борьба - это и честность профессии, честность самого подхода к профессиональным проблемам, честность в понимании своих методов и стиля поведения. На острие этих нравственных позиций в творческих исканиях Фуко разворачивается внешне беспристрастный разговор о модели «органической структуры». И этот разговор был бы не полон, если бы, несмотря на исключительную краткость «Предисловия», в нем не появились строки о прошлом и будущем, оригинально связывающие внешнее и внутреннее, текстовое и внетекстовое; понятия, переплетенные с размышлениями Фуко об ушедшем и только надвигающемся, включенными, так же как идеи авторства, в круг проблем, сопровождающих жизнь и смерть.

Фуко везде и всюду придерживался структурного мышления, видя в структурализме «бодрствующую, тревожную совесть современного знания»23. Функции структуры, по Фуко, заключены в способности данной модели переводить видимое и - шире - представляемое в речь. Об этом французский ученый пишет так: «Благодаря структуре то, что представление дает в неясном виде и в форме одновременности, оказывается доступным анализу и дающим тем самым возможность для линейного развертывания языка. Действительно, по отношению к объекту наблюдения описание есть то же самое, что и предложение для представления, которое оно выражает: его последовательное размещение, элемент за элементом»24.

Поскольку в «Предисловии» речь идет о книге как живом организме, ненадолго задержимся на той роли, которую Фуко придавал структуре органической. Ее открытие в классическую эпоху расценено им как поворот к новым принципам анализа и неклассической системе мышления.

Принципиальность данного обстоятельства видится Фуко в том, что исследование живого побудило исследователей связать наблюдаемое, видимое с сокрытым, а рефлексию - обратиться на саму себя, что привело к преображению структурного мышления. В «Словах и вещах» читаем следующее: «Начиная с Жюсье, Ламарка и Вик д'Азира, признак или, точнее, преобразование структуры в признак стало обосновываться на принципе, лежащем вне области видимого, -на внутреннем принципе, не сводимом к игре представлений. Этот принцип <...> - органическая структура. <...> Таким образом, теперь признак не выводится непосредственно из видимой структуры сообразно единому критерию его наличия или отсутствия: в основе его лежат важнейшие функции живого существа и значимые отношения, которые уже более не обнаруживаются в результате простого описания»25.

В аналогичном ракурсе в «Предисловии» увидена и книга. Понимание ее функций связывает внешнее (материальное) с тем, что внутри (с тем, что сказано). Предопределяет судьбу книги время, о котором она рассказывает, а встраивает ее в историю и доносит внутреннее восприятию -текст. У Фуко находим следующее объяснение: «Короче, мне бы хотелось, чтобы книга не сводила собственный статус к статусу текста - с этим прекрасно справится педагогика или критика, -но чтобы ей хватило нахальства объявить себя дискурсом, иначе говоря, одновременно сражением и оружием, стратегией и ударом, борьбой и трофеем или боевой раной, стечением обстоятельств и отголоском минувшего, случайной встречей и повторяющейся картиной»26.

Знаменательно, что эта часть текста зеркальна по отношению к предыдущей и в плане модальности, и в плане конкретной структуры самой «археологии». Фуко замечает: «Давайте не будем пытаться ни объяснять, чем была

22Фуко М. История безумия в классическую эпоху. С. 21.

23Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. С. 235.

24Там же. С. 166.

25Там же. С. 252-253.

26Фуко М. История безумия в классическую эпоху. С. 21.

в свое время эта давняя книга, ни вписывать ее в реалии сегодняшнего дня; той цепи событий, к которой она принадлежит и которая и есть настоящий ее закон, пока не видно конца»27. Однако знаменательно и то, что здесь модальные напряжения вопреки всем уверениям о непричастности автора к тексту исходят именно от самого Фуко: «когда меня спросили» и «я мог ответить» (курсив наш. - С. И.). Вместе с тем характерно, что представления от первого лица тут же сменяются на нейтрально-объективные -«давайте уберем.», «давайте не будем.». «Вот почему, когда меня попросили написать новое предисловие к переизданию моей книги, я мог ответить только одно: давайте уберем старое. Так будет честно», - резюмирует французский ученый28.

Итак, одобряя переиздание собственной книги, Фуко в сопровождающем тексте недвусмысленно позволяет прежнему тексту не быть и «освободить» место двойнику. Именно так, по его представлениям, функционируют гуманитарные объекты, обреченные на «прочтение»: «Что же до новизны, то давайте не будем делать вид, будто мы обнаружили ее в самой книге, словно какой-нибудь тайник, сокровище, которого не заметили поначалу: новизна возникла только из слов, что были о ней сказаны, и из событий, во власти которых она оказа-лась»29.

На этом заканчивается текст «Предисловия» и открываются совершенно новые смысловые перспективы тех положений, которые были заявлены автором выше.

Список литературы

1. ДелезЖ. Различие и повторение. СПб., 1998. 384 с.

2. Башляр Г. Избранное: Поэтика грезы: пер. с фр. М., 2009. 440 с.

3. Сокулер З.А. Структура субъективности, рисунки на песке и волны времени // Фуко М. История безумия в классическую эпоху / пер. с фр. И.К. Стаф, вступ. ст. З.А. Сокулер. СПб., 1997. С. 4-20.

References

1. Deleuze G. Différence et répétition. PUF, 1968 (Russ. ed.: Delez Zh. Razlichie ipovtorenie. St. Petersburg, 1998). 384 p.

2. Bachelard G. Izbrannoe: Poetikagrezy [Selected Works: Poetics of Reverie]. Moscow, 2009. 440 p.

3. Sokuler Z.A. Struktura sub"ektivnosti, risunki na peske i volny vremeni [The Structure of Subjectivity, Drawing Lines in the Sand and the Waves of Time]. Foucault M. Istoriya bezumiya v klassicheskuyu epokhu [The History of Madness in the Classical Period]. St. Petersburg, 1997, pp. 4-20.

DOI: 10.17238/issn2227-6564.2016.6.92

Sergey G. Isaev

Yaroslav-the-Wise Novgorod State University ul. Bol'shaya Sankt-Peterburgskaya 41, Russian Federation, 173003;

e-mail: isaev_2042@mail.ru

21 Фуко М. История безумия в классическую эпоху. С. 21.

28Там же.

29Там же.

For citation: Isaev S.G. A Preface to a Book as an Afterword to the Entire Life (Michel Foucault). Vestnik Severnogo (Arkticheskogo) federal'nogo universiteta. Ser.: Gumanitanye i sotsial'nye nauki, 2016, no. 6, pp. 92-100. DOI: 10.17238/issn2227-6564.2016.6.92.

A PREFACE TO A BOOK AS AN AFTERWORD TO THE ENTIRE LIFE

(Michel Foucault)

In the Preface to his book Folie et Déraison: Histoire de la folie à l'âge classique (The History of Madness in the Classical Period), Michel Foucault dwells on the existence of cultural phenomena in contemporary discursive space. He proceeds from the twentieth-century idea of rupture as he is deeply concerned with the very impossibility of smoothly combining the past and the present. Foucault takes into account the act of "occurrence" of cultural phenomena, i.e. their appearance, which is equal to book reprinting. The Preface focuses on the problematization of perception and, more specifically, interpretation, in which Foucault emphasizes the meeting with the Different and entrustment of oneself to the Other, as well as raises the problem of responsibility for the Other. Dealing with texts, Foucault takes into account the nature of their materiality. According to Foucault, eventfulness and material side of humanitarian "objects" determine the principle of "incorporeal materialism", in the light of which he studies their paradoxical functioning. The "incorporeal materialism" formula reveals the evolution of ideas about the world of things and ideas. The event of reading a book, according to Foucault, leads to the transformation of its whole and to its integrity due to "compression", "transfer", and "splitting up" of humanitarian phenomena, and as a result of simulacra, formed during rereading. According to Foucault, the appearance of "twins" of the book due to interpretation or comment can be equated both to the rebirth and to the death of the book. To understand these phenomena, it is better to focus on the book instead of the author. The fact that the book is destined for "death" due to its material nature suddenly determines the forms of its life. The Preface is full of paradoxical relations: here disappearance means distinction and, therefore, a very peculiar repetition. Research guidelines in such a repetition do not point to the author's priorities but to what the book has said about its time without ignoring the text.

Keywords: Michel Foucault, idea of rupture, "incorporeal materialism", "event book", fragmentation models, dual models.

Поступила: 05.05.2016 Received: 5 May 2016

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.