CC BY
86
Правовые формы организации политической власти: проблемы современной России
А.И. Соловьев
При всем многоплановом характере права его функциональная характеристика определяется не законодательной формой существования, а источниками этой общественной формы (которые и обусловливают в конечном счете отношения права с моралью, политикой и прочими сферами). Именно от них зависит, какие правовые формы примет политическая власть. Строго говоря, таких источников может быть только два: либо это индивид, либо это группа. Ничего другого в мире нет. (Конечно, кто-то разделяет мнение о божественном происхождении права, но я в данном случае имею в виду только секуляризированную сферу.) Вспомним в связи с этим появление конституционализма, который впервые показал, что источником права может стать рядовой гражданин, т. е., условно говоря, индивидуальная личность в ее публичном, гражданско-правовом статусе. Смысл этого события состоял в утверждении зависимости власти и управления от структур гражданского общества, чьи интересы и стали ориентиром деятельности государства. В западных демократических государствах эта конструкция получила полноценное законодательное оформление, именно такая модель дала возможность сформировать в этих государствах систему правовой справедливости и, как следствие, устойчивого развития. Так что преобладание форм правового регулирования над политическими преференциями показывает, что такие государства просто переходят на новый уровень государственного регулирования и управления общественными отношениями. Управления, которое действует в коридоре политического консенсуса государства и общества.
Конечно, у разных государств разная траектория развития, а значит, разное отношение к правовым инструментам. Так, например, предлагается такая линейка в эволюции государства: правовое, социальное и нравственное. Боюсь, однако, что это не соответствует логике развития государственности ни в целом, ни в частностях. Во-первых, государства, которые уже смогли на деле продемонстрировать силу правовых приоритетов, практически пошли по другому пути: они укореняют у себя политические модели «хорошего государства», т. е. такой организации власти, где структуры управления направлены не столько на укрепление законодательных форм регулирования жизнедеятельности, сколько на создание социального комфорта для каждого отдельного человека. То есть государство нацеливается и на создание новой среды жизнедеятельности рядового гражданина, и на соответствующую организацию политического управления. Понятно, что это значительно более высокая социальная диспозиция властей.
Во-вторых, любая форма политического, правового или экономического регулирования всегда содержит определенные нравственные или моральные императивы. Причем нельзя забывать, что морально-этические ценности изначально диверсифицированы и опираются на групповые преференции. Так что говорить о «нравственном» (по аналогии с «правовым») государстве как об особом типе госрегулирования, фиксирующем преобладающие способы управления общественными связями, — значит либо вести речь о популяризации в обществе наиболее общих моральных ценностей (например, из Нагорной проповеди), либо о принудительном распространении только определенной идейной системы, характерной для одной части населения. Характерно, что опыт тоталитарных стран уже показал последствия, с которыми сталкиваются народы, чьи режимы одержимы распространением самых «передовых» идеологий. При этом я уж не говорю о механизмах, благодаря которым этические ценности могут стать составной частью механизма госрегулирования. Одним словом, в формуле «нравственного государства» не может содержаться ничего, кроме сугубо идеологических и пропагандистских интенций.
Возвращаясь к нашей теме, хочу еще раз подчеркнуть, что любое государство может стать правовым только тогда, когда поставит во главу угла интересы каждого гражданина, снимая таким образом влияние этнических, конфессиональных или профессиональных идентичностей на его позиционирование в государственной системе. Я понимаю, что люди, для которых приоритетна идея власти и государства, смотрят на человека сугубо технически, и его жизненные задачи рассматриваются как ничтожные по сравнению с «великими» целями государства. Эти носители имперского сознания пытаются уйти от человека, прикрываясь самыми «благородными» целями. Но нельзя не видеть и другого: приоритет и значимость индивида часто используются в политике чисто символически, прикрывая совсем не человеческие стратегии. Так в практической политике либеральной идеей прикрывают сугубо групповые интересы.
Понятно также, что для России построение правового государства является просто «космической» целью. В этой связи хочу высказать свою точку зрения на то, почему в России не работает закон и почему у нас правовая форма госрегулирования находится на периферии. В основании одна причина: власть и центры принятия решений находятся под контролем крупных ресурсно обеспеченных групп, которые используют законодательные инструменты в своих интересах. Говорить при таком положении дел о правах человека, гражданских свободах или либерализме просто смешно (если, конечно, не сводить либерализм к волевой тактике крупного бизнеса). Совершенно очевидно, что ни одна страна не может добиться стопроцентного выражения своих принципов на всей территории. Потому что формируются разные исторические контексты, складывается разное соотношение сил между государством и обществом. В конце концов, во власти всегда есть люди, которые способны, прикрываясь любыми принципами, осуществлять прямо противоположные деяния. Опыт России как раз и показывает, что определенные группировки, обладая должными ресурсами и влияя на центры принятия решений, искусно манипулируют идеологическими конструкциями.
114
Выпуск 5 2011
И если кто-то считает, что государство — это какая-то идеальная структура, которая всегда руководствуется национальными интересами, то я могу таким людям только посочувствовать. Государство, как и любая другая организационная структура, может захватываться любыми корпорациями, группами, объединениями, которые используют эту структуру для реализации своих интересов (при этом подпитывая общество только в рамках сохранения минимальной легитимности). И все предложения по совершенствованию власти означают не что иное, как апологию интересов другой группы, нацеленной на собственное завоевание государства. Ведь правительственные юристы — это что за люди? Это люди, которые выполняют определенный социальный заказ, заказ определенных групп, которые пытаются узаконить свои преференции и соответствующие социальные порядки. И те, кто критикует их либерализм, просто хочет предложить других людей для реализации иных, но тоже групповых интересов. Другими словами, источник российского права — это групповые интересы крупного бизнеса (в том числе и административного происхождения), которые (параллельно с распространением своих моральных ценностей) создают не только реальную систему правоприменения, но и мистифицируют общественное мнение разговорами о «засилии либералов». (Хотя на самом деле либеральная конструкция отражает приоритетное право гражданского статуса личности в государстве по сравнению с прерогативами власти. Это означает, что государство признает за каждым человеком право влиять на власть и использовать ее для удовлетворения своих интересов; что государство устанавливает социальный порядок, который выравнивает в гражданском смысле всех живущих в государстве людей (имущих и неимущих); что при этом каждый, кто пользуется гражданскими правами и свободами, несет ответственность перед государством и другими людьми, наделенными такими же правами.) Так что для нас космической мечтой является построение государства, которое действовало хотя бы в соответствии со своей Конституцией.
И еще один сюжет, о котором нельзя не сказать. Это действительно сложная проблема — разделение властей. Я думаю, что политический смысл разделения властей состоит в определении тех ограничений, которые накладываются на любые элитарные группы, контролирующие различные структуры власти при решении обоюдоострых вопросов. Поэтому данная конструкция означает не функциональное разделение в механизме властвования (или распределение трудовых обязанностей в системе управления), а установление жестких коридоров возможностей и ответственности, которые накладывают на обладающих властными полномочиями игроков определенные ограничения (мешающие им единолично формировать повестку дня, реализовывать решения, контролировать этот процесс и т. д.). Иначе говоря, в разделении властей есть серьезный смысл, хотя общая логика развития государства ведет к тому, что исполнительная власть ломает (в силу преобладания своих ресурсов) эту конструкцию. Поэтому для различных государств необходимо установление различных, но наиболее оптимальных способов соотнесения таких полномочий. Для России же стандарты соотнесения законодательной и исполнительной властей пока не выстроены. И тем более они не основаны на приоритете гражданина. То есть для нас это чисто символическая форма отражения реальности, которая, видимо, еще долго не будет реально достижима.
