CC BY
235
КОНСТИТУЦИОННОЕ ПРАВО: ФИЛОСОФИЯ РЕЛИГИОЗНОЙ СВОБОДЫ
ПРАВО VERSUS РЕЛИГИЯ*
ЛОРЕНЦО ЦУККА**
Автор исследует разновидности практических конфликтов между правом и религией, отталкиваясь от центральной идеи о том, что сердцевина таких конфликтов заключается в конфликте обязанностей, вытекающих из юридических и религиозных норм. Выделяются внутренние и внешние конфликты. Примером первых выступают конфликты между основополагающими правами, примером вторых — конфликты между национальными нормами и нормами иностранного права. Проблема конфликтов между основополагающими правами показывается на примере конфликтов между положениями ст. 2, 8, 9, 10, 11 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, конфликтов между правами и светскостью. Далее рассматриваются конфликты между правом и религией в контексте управомочива-ющих норм, конфликты между правом разных стран и государственно-церковными отношениями.
Автор полагает, что для решения данных конфликтов право должно устанавливать рынок религий, который позволит услышать голос религий в публичных дебатах и одновременно исключит монополию одной из них на разрешение конфликтов. Рынок религий имеет внутренние и внешние ограничения. С внутренней стороны он ограничивается усилением конкуренции между религиями, а с внешней стороны — рынком демократии, утверждающим право последней инстанции для разрешения непримиримых противоречий.
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: право, религия, конфликт, обязанности, управомочивающие нормы, основополагающие права, рынок религий, религиозное право, религиозный арбитраж.
ZUCCA L. LAW V. RELIGION
Author explores the varieties of practical conflicts between law and religion, starting from the central idea that the core case of such conflicts is that between obligations stemming from legal and religious norms. Conflicts of norms belonging to the same normative system and to different normative systems are distinguished. An example of the former is a conflict between fundamental rights; an example of the latter is a conflict between domestic and foreign norms.
* Перевод с английского языка Д. А. Вовка (dmtr.vovk@gmail.com); науч. ред. перевода С. П. Погребняк (stas_pogrebnjak@mail.ru), по: Zucca L. Law v. Religion // Law, State, Religion in the New Europe: Debates and Dilemmas / L. Zucca and C. Ungureanu (eds). Cambridge, 2012. P. 137-159.
** Лоренцо Цукка — преподаватель юриспруденции в Лондонском королевском колледже.
Lorenzo Zucca — Reader in Jurisprudence at King's College London. E-mail: lorenzo.zucca@kcl.ac.uk © Lorenzo Zucca, 2015
© Вовк Д. А., перевод на русский язык, 2015 © Погребняк С. П., научная редакция перевода, 2015
173
КОНСТИТУЦИОННОЕ ПРАВО: ФИЛОСОФИЯ РЕЛИГИОЗНОЙ СВОБОДЫ
Conflicts between obligations stemming from fundamental rights established in articles 2, 8, 9, 10, 11 of ECHR and conflicts between rights and secularity are shown. The author examines conflicts between law and religion in the context of power-conferring norms, conflict of laws, the church-state relationship.
The author considers that for resolving these conflicts the law should establish a marketplace of religions. This marketplace gives possibility to hear voices of religions in public debates and at the same time makes a monopoly of one religion on adjudicating of such conflicts impossible. The marketplace of religions has internal and external limits. Internally, competition between religions must be enhanced. Externally, the marketplace of religions is subordinated to the marketplace of democracy which provides the last resort for adjudication of irreconcilable contradictions.
KEYWORDS: law, religion, conflict, obligations, power-conferring norms, fundamental rights, a market place of religions, religious law, religious arbitration.
ВСТУПЛЕНИЕ
1 января 2009 г. Ватикан реформировал свою систему источников права. Латеранские соглашения 1929 г. предусматривали, что итальянские законы автоматически приобретают характер действующего права в Государстве Ватикан. Теперь же Ватикан отказался автоматически признавать действие итальянских законов. Он будет проверять их один за другим на соответствие католическим моральным принципам. Наиболее важным аспектом этой конституционной революции является признание открытого конфликта между светскими законами и религиозными принципами. Поскольку наличие конфликта установлено, то следующий вопрос заключается в том, как разрешить данный конфликт и, что даже более критично, кто это будет делать. С указанной точки зрения, Ватикан стремится к тому, чтобы стать последней инстанцией в наиболее насущных моральных и политических проблемах. Аборты, эвтаназия, изучение стволовых клеток и множество других проблем были бы окончательно и авторитетно решены Ватиканом.
В этом смысле необходимо подчеркнуть, что существует очевидное различие между теоретическим авторитетом и практическим авторитетом. Теоретический авторитет определяет, во что мы должны верить; практический авторитет — как себя вести. Ватикан стремится вернуть себе статус теоретического авторитета в моральных вопросах. Но он также заинтересован обладать практической властью в конфликтных ситуациях, заявляя, что его высокие моральные основания должны иметь приоритет над юридическим соглашением. Следует воздерживаться от такого смешения теоретических и практических конфликтов. Прежде всего, поиск истины теоретическими авторитетами не должен отягощаться частными компромиссами, навязанными решением практических конфликтов. Кроме того, практические конфликты требуют иных умений, нежели конфликты теоретические: они скорее о результатах, чем о предпосылках. И наконец, чье-то абсолютное моральное убеждение может быть даже препятствием
174
для разрешения практического конфликта таким образом, чтобы удовлетворить индивида с противоположными мировоззренческими представлениями.
Миссия права — разрешение практических конфликтов. Оно направляет наше поведение в публичной сфере и регулирует наши отношения. Практические конфликты могут быть очень разными: в частности, как сдержать обещание в экономических сделках или как гарантировать частную жизнь в мире, в котором виртуальная коммуникация не знает границ. Первое из перечисленного относится к области договорного права, второе — к области конституционного права. Существует огромное количество примеров того, как какой-то закон пытается сформулировать необходимое поведение в условиях конфликтующих интересов. Религия в то же время проявляет интерес не к каждой сфере права (также здесь есть отличия в зависимости от того, о какой религии идет речь). Религию интересует одна конкретная большая моральная проблема современного общества. Сфера ее естественного вмешательства — это конституционное право на уровне принципов, в частности тех, которые укоренены в конституционных правах. Безусловно, она также имеет дело с вопросами семейного права и с некоторыми проблемами уголовного права. Однако конституционные права охватывают все сферы права, и они наиболее открыты для аргументов со стороны морали.
Конфликт между правом и религией в практической сфере имеет всеобъемлющий характер. При этом в литературе наблюдается серьезная путаница относительно действительного содержания данного конфликта. Конфликтной лексикой часто злоупотребляют. Исследователи говорят о конфликтах правил, принципов, ценностей и даже о конфликте ценностей и столкновении цивилизаций. С целью избежать употребления такой неустойчивой и слишком широкой терминологии я сознательно ограничу свой анализ четкими пределами. Интересующие меня здесь конфликты — практические, т. е. те, которые имеют дело с вопросами поведения в определенных обстоятельствах. Сердцевина практического конфликта заключается в ситуации, когда одна норма устанавливает обязанность что-то сделать, а другая норма — обязанность этого не делать. Классический пример — это религиозная норма, которая предписывает обязательное ношение хиджаба, и (французская) светская норма, обязывающая не носить хиджаб в государственных школах. В своей сути конфликт между правом и религией может быть отождествлен с конфликтом обязательств, вытекающих из различных норм.
Существуют две основные стратегии, отображающие способы урегулирования практических конфликтов между правом и религией в светских демократиях.
Первая стратегия касается области действия права и религии. Современные светские государства проводят резкое разграничение между публичной и частной сферами. Право действует в публичной сфере, тогда как религия охватывает частную сферу, рассматривая индивида в качестве верующего. Преимуществом данной стратегии является простота.
175
КОНСТИТУЦИОННОЕ ПРАВО: ФИЛОСОФИЯ РЕЛИГИОЗНОЙ СВОБОДЫ
Но проблема заключается в том, что религия настаивает на усилении своего значения в публичной сфере, и светское государство, кажется, не обладает достаточно сильными аргументами, чтобы предотвратить этот процесс. Более того, простота — не синоним точности: религия всегда играла в публичной сфере определенную роль, которая, однако, часто рассматривалась как дополнительная и, следовательно, никогда не противоречащая основной роли. Появление новых религиозных требований, не совпадающих со светскими законами, сделало различие между частной и публичной сферами устаревшим.
Вторая стратегия связана с важностью юридических или религиозных обязанностей, что требует от арбитра сложного оценивания важности обязанностей в конституционных рамках. В какой-то ситуации юридические обязанности будут признаны превалирующими, и религиозное меньшинство должно будет это принять. Например, отказ Свидетелей Иеговы от переливания крови может игнорироваться, если есть риск для чьей-то жизни. В то же время религиозные обязанности могут быть признаны превалирующими, что позволяет обосновать исключения из существующих юридических режимов. Например, запрет на ношение холодного оружия может не приниматься во внимание в связи с религиозной обязанностью сикхов носить церемониальный нож. Иногда конфликт имеет устойчивый характер, поскольку ни право, ни религия не способны успешно обосновать приоритет одной обязанности над другой. Примеров такой ситуации достаточно много, но наиболее обсуждаемым является конфликт, проистекающий из так называемого права на жизнь и его применения относительно дел о моменте начала жизни и вопросов окончания жизни.
В этой работе мы исследуем разновидности практических конфликтов между правом и религией, отталкиваясь от главной идеи о том, что причина такого конфликта заключается в конфликте обязанностей, вытекающих из юридических и религиозных норм. В первой части мы ответим на вопрос, в чем заключаются конфликты между правом и религией. Затем необходимо будет установить, что делать с такими конфликтами. Это будет центральным вопросом второй части.
1. РАЗНОВИДНОСТИ КОНФЛИКТОВ
Суть конфликтов между правом и религией кроется в обязанностях. Однако, безусловно, каждая обязанность проистекает из той или иной нормы. Мы можем построить типологию, исходя из норм, на которых основываются конфликтующие обязанности (см. табл.). Наиболее общее разграничение, которое можно провести в данном случае, — это разграничение между нормами, относящимися к одной нормативной системе, и нормами, относящимися к разным нормативным системам. Таким образом, мы имеем конфликты, проистекающие изнутри, и конфликты, возникающие извне. Пример первых — конфликты между правами, пример вторых — конфликты между национальными нормами и нормами иностранного права, требующие глубокого рассмотрения, основанного на конфликте законов.
176
Таблица
Обязывающие нормы Нормы, устанавливающие полномочия
Конфликт внутри нормативной системы Например, конфликт прав Например,полномочия третейского суда
Конфликт вне нормативной системы Например, конфликт законов Например, приоритет власти церкви или государства
Второе полезное разграничение заключается в выделении обязывающих норм и норм, устанавливающих полномочия. Легко понять, почему обязывающие нормы могут конфликтовать между собой, ведь они предписывают типы поведения, иногда не согласующиеся между собой. Например, право на свободу слова делает возможным произнесение слов, которые могут казаться оскорбительными. Но право на защиту от расовой или религиозной ненависти делает такие слова запрещенными в принципе. Более сложно, на первый взгляд, увидеть, как нормы, устанавливающие полномочия, могут порождать конфликт с обязанностями, налагаемыми ординарными законами. Если судьей в конфликте является религиозный институт, выполняющий функции арбитража согласно законодательству страны, то такой арбитр, вполне вероятно, примет решение, налагающее обязанности, конфликтующие с обязанностями, установленными законодательством. Например, Мусульманский арбитражный трибунал1 может принять решение, которым таляк2 признается допустимым, в то время как юридические нормы однозначно его запрещают. В этом случае источником конфликта выступает уполномочивающая норма, предоставляющая власть указанному институту, но реальный конфликт имеет место между обязывающими нормами.
А. Основополагающие права и конфликт между правом и религией. Основополагающие права — основной источник обязывающих норм, которые приводят к конфликтам между правом и религией. Одна из причин кроется в недостаточности для основополагающих прав исключительно светского обоснования. Отсутствие согласия между религиозными и нерелигиозными людьми относительно обоснования основополагающих прав бесконечно и всеобъемлюще. Такие концепты, как, например, достоинство, более чем открыты для аргументов с обеих сторон. Ставки очень высоки, поскольку интерпретация этого концепта радикально отличается в зависимости от того, что берется за основу — Бог или человек. Концепт, основанный на Боге, будет очень статичным и, по существу, закрепляющим, что запрещено делать людским существам. Концепт достоинства,
1 Мусульманский арбитражный трибунал (Muslim Arbitration Tribunal; МАТ) — третейский суд для мусульман, который действует сегодня в Соединенном Королевстве согласно Акту об арбитраже 1996 г. и рассматривает некоторые категории гражданских дел в соответствии с нормами шариата. — Прим. пер.
2 Таляк — развод в исламе. — Прим. пер.
177
КОНСТИТУЦИОННОЕ ПРАВО: ФИЛОСОФИЯ РЕЛИГИОЗНОЙ СВОБОДЫ
основанный на человеке, будет очень динамичным и, по существу, закрепляющим, что разрешено делать людским существам. Недостаточность обоснования обусловливает невозможность установления гармоничного космоса ценностей, образующих фундамент основополагающих прав. Если у нас отсутствует согласие относительно того, что составляет наиболее важные свойства основополагающих прав, делающие их столь значимыми для наших политических систем, то у нас возникают большие сложности в ранжировании этих прав, когда они предписывают несовместимые модели поведения. Как следствие, мы будем вынуждены принять, что любая система основополагающих прав основана на плюралистическом наборе ценностей.
Другая причина, по которой права способствуют конфликтам, — их неопределенность. Права закрепляются с помощью чрезвычайно широкого и неопределенного языка, который дает очень мало указаний, как правильно выражать их требования в специфических обстоятельствах. Это обусловливает необходимость интенсивной интерпретационной деятельности, а также означает, что ярлык прав позволяет оправдать почти любое требование того, кто научился пользоваться их языком в свою пользу. Религиозные группы часто апеллируют к правам с целью получить исключения из правил или привилегии. Многие нерелигиозные люди видят в таком злоупотреблении правами «троянского коня», которым религиозные люди пользуются для вмешательства в государственную политику. Правда заключается в том, что основополагающие права являются неопределенными и дают всем возможность сформулировать требования исключительно в собственных интересах. Что это, таким образом, за конфликты прав, возникающие в сфере права и религии?
Даже если ст. 9 Европейской конвенции по правам человека (ЕКПЧ) специально защищает религиозную свободу, европейский режим религии основывается на целом спектре прав, охватывающих ст. 2, 8, 10, 11 и 14 ЕКПЧ. Религия очень заинтересована в определении границ права на жизнь (ст. 2), в связи с чем конфликтует со светским интересом в углублении индивидуальной автономии (ст. 8). Также выражение религиозных взглядов может защищаться, как и любая другая форма выражения взглядов (ст. 10); при этом почти всегда религиозные жалобы на то, что выражение иных взглядов оскорбляет или высмеивает религию, следует ограничивать (см., например, сагу с карикатурами на пророка Мухаммеда). Кроме того, религия имеет вполне понятную заинтересованность в возможности мирно собраться, если речь не идет об объединении с политическими целями (ст. 11). Это право не всегда легко принять, и оно часто конфликтует со светскими конституционными нормами, как было в случае с Турцией в деле, связанном с партией Благоденствия (Refah РагИэ'!).3 Наконец,
3 Партия Благоденствия (партия «Рефах») — турецкая политическая партия исламистского толка, принудительно распущенная по решению Конституционного суда Турции в 1998 г Впоследствии Европейский суд по правам человека признал это решение не противоречащим ЕКПЧ (постановление от 13.02.2013). — Прим. пер.
178
претензии религии на возможность внутренней организации в соответствии с собственными нормами; это создает проблему, если такие нормы дискриминируют по половому или гендерному признаку (ст. 14). Ниже я дам несколько наиболее ярких примеров конфликтов между обязанностями, вытекающими из основополагающих прав.
(i) Статья 2 v. статья 8. Представления о пределах ценности жизни являются крайне противоречивыми. Бытует мнение, что ценность чьей-либо жизни включает признание способности индивида принять решение о том, когда жизнь следует закончить. В большинстве случаев это не слишком сложно, так как всегда возможно самоубийство. Но в определенных исключительных ситуациях некоторые пациенты лишены возможности управлять своим нездоровым телом и не в состоянии самостоятельно довести до конца заключительный акт своей жизни. Вопрос в том, должны ли мы разрешить им сделать это, оказав помощь в выполнении их последнего информированного решения лишить себя жизни?
Религиозные институты и верующие люди опровергают данное утверждение. Они полагают, что наша жизнь не является нашей собственностью, поскольку дарована Богом, которому и принадлежит право решать вопросы жизни и смерти. Нерелигиозные люди не согласны с идеей о том, что Бог — последняя инстанция в таких вопросах. Но среди них нет единства относительно того, должны ли мы помогать людям умереть. Когда они поддерживают эту точку зрения, то обычно ссылаются на ценность индивидуальной автономии, которая должна предусматривать невмешательство в принятие решений индивидом относительно себя. Жизнь принадлежит индивидам, и обычно они ее старательно поддерживают. Однако если в силу определенных обстоятельств индивиды утрачивают мотивацию жить и думают только о том, как прекратить затянувшиеся жизненные страдания, то им следует предоставить возможность завершить свою жизнь.
Наиболее показательное европейское дело в этой сфере — дело Претти.4 Госпожа Претти страдала заболеванием нейронов центральной нервной системы, вследствие чего была полностью парализована. Кроме того, болезнь медленно, но неотвратимо ее убивала. Она обратилась к Директору публичных преследований (ДПП) с просьбой не подвергать ее мужа преследованию, если он решит помочь ей совершить самоубийство. ДПП отказал в удовлетворении ее просьбы, мотивируя это тем, что запрет на убийство не содержит исключений. Затем она инициировала процесс судебного обжалования, приведший ее в Страсбург. ЕСПЧ рассмотрел ее аргументы в аспекте ст. 2, 3, 8, 9 и 14 ЕКПЧ. В частности, Суд изучил ее жалобу на предмет того, включает ли право на жизнь право на смерть, и ответил на данный вопрос отрицательно. Он также изучил ее жалобу на предмет того, охватывает ли право на прайвеси ее право решить, как умереть. ЕСПЧ также отказал в этой части жалобы, мотивируя тем, что общий запрет, установленный правом, не был непропорциональным, так как касался насущной общественной потребности (а именно защиты людей в уязвимом
4 Eur. Ct. H. R., Pretty v. the UK, 29.04.2002.
179
КОНСТИТУЦИОННОЕ ПРАВО: ФИЛОСОФИЯ РЕЛИГИОЗНОЙ СВОБОДЫ
положении, которых заинтересованные лица могут склонить к решению о преждевременной смерти).
Интересно, что Конференция католических епископов Англии и Уэльса предоставила Суду пояснения, направленные на сохранение существующего запрета. В них подчеркивалось, что «основополагающим догматом католической веры является то, что жизнь человека — дар Божий, врученный его попечению. Действия, целью которых является самоубийство или убийство, пусть даже с согласия жертвы, отражают пагубное непонимание ценности человека. Следовательно, самоубийство и эвтаназия выходят за рамки приемлемых с точки зрения морали вариантов, если говорить о страданиях и смерти человека. Эти основополагающие истины признаются и другими религиями, и современным плюралистическим и светским обществом. Они вытекают из статьи 1 Всеобщей декларации прав человека (декабрь 1948 г.) и из положений Европейской конвенции о защите прав человека, в частности, из статей 2 и 3 этого документа».5
Утверждение Конференции католических епископов Англии и Уэльса о том, что самоубийство и эвтаназия выходят за рамки приемлемых с точки зрения морали вариантов, является спорным. Еще более спорным представляется тезис о признании современными плюралистическими и светскими обществами этих основополагающих истин. В любом случае, говоря об эвтаназии, мы ощущаем себя на острие морального конфликта между глубокими моральными ценностями. И современные плюралистические общества по определению открыты для обсуждения ценности жизни, и отсутствие согласия в этой сфере значительно.
(¡¡) Статья 9 V. права других лиц. В Европе наиболее показательным считается дело «Коккинакис против Греции».6 Это также первое дело ЕСПЧ, связанное со свободой религии. Коккинакис был греческим Свидетелем Иеговы. Он был несколько раз подвергнут тюремному заключению за акты прозелитизма. 2 марта 1986 г. Коккинакис и его жена посетили дом господина Кириакаки, православного священника, с последующим изложением своих взглядов и распространением некоторых религиозных материалов. Вскоре после их визита была вызвана полиция, и Коккинакис вместе со своей женой были арестованы, подвергнуты преследованию и осуждены за прозелитизм. В ЕСПЧ они апеллировали к тому, что запрет прозелитизма нарушает их основополагающее право на религиозную свободу.
Проблема заключается в том, что запрет прозелитизма, как утверждается, совместим с Конституцией Греции, устанавливающей православие в качестве государственной религии, хотя Основной закон призван сохранять условия для сосуществования различных религий и применяется недискриминационно ко всем религиозным группам. Очевидный конфликт, с которым столкнулись греческие суды, заключался в противоречии между свободой религии и принципом государственной церкви. Греческие суды единогласно признали, что запрет прозелитизма вполне согласуется
5 Ibid. Par. 29.
6 Eur. Ct. H. R., Kokkinakis v. Greece, 25.05.1993.
180
со свободой религии. Заявитель оспорил эти решения в ЕСПЧ. Суд нашел, что вмешательство в религиозную свободу было непропорциональным. В этом деле напряжение между свободой религии и запретом прозелитизма усугубляется конституционным положением о государственной религии. Светское государство, в такой ситуации, скорее выступает эквивалентом религиозному плюрализму, так как его деятельность направлена на равную защиту всех религий. Более того, светскость не должна приводить к поляризации общества.
Однако светскость может поляризовать общество, когда она сводится к нормативным установлениям, радикально противоречащим общественным представлениям. Прекрасной иллюстрацией выступает дело Лейлы Шахин.7 Лейла была студенткой медицинского факультета Университета Анкары.8 Она была вынуждена переехать в Вену для продолжения образования после того, как в этом университете было запрещено ношение хиджаба. Тем не менее она решила оспорить решение университета о запрете хиджаба в публичных местах на основании того, что это нарушает ее свободу религии.
Конституционный суд Турции постановил, что принцип светскости имеет конституционный статус; он указал также на то, что светскость делает религиозную свободу возможной путем ограждения индивидуальных религиозных убеждений от политического вмешательства: чем дальше, тем лучше.9 Однако Конституционный суд ошибся: рассматривая право лица проявлять свои религиозные убеждения публично, суд посчитал, что религиозное одеяние может рассматриваться как совместимое с принципом светскости. Иными словами, Конституционный суд увидел конфликт там, где его нет. Он полагал, что светскость обусловливает абсолютную религиозную нейтральность в публичной сфере. Постановляя это, он на самом деле размыл саму идею светскости, заключающуюся в поддержке религиозной свободы, включая свободу лица исповедовать свою религию публично. Светскость, понятая настолько косно, несовместима с другими принципами. Более того, ее сложно согласовать с религиозной практикой, имеющей место в Турции. Если общество состоит в основном из мусульман, то запрет любых форм демонстрации религиозности не является ни желательным, ни возможным.
Конституционный Суд Турции предложил радикальное видение принципа светскости, разделяющее и поляризующее общество, вместо того чтобы создавать условия для сосуществования. Удивительно, но ЕСПЧ продемонстрировал сугубо формальный подход относительно такого чрезвычайно проблематичного понимания светскости. Он просто выразил глубокое уважение к турецким институтам. Однако, сделав это, он не выступил
7 Eur. Ct. H. R. (Grand Chamber), Leyla Sahin v. Turkey, 10.11.2005.
8 Согласно Постановлению ЕСПЧ от 10.11.2005 Лейла Шахин сначала обучалась в Университете г. Бурса, а затем перевелась на медицинский факультет Стамбульского университета. — Прим. пер.
9 Eur. Ct. H. R. (Grand Chamber), Leyla Sahin v. Turkey, 10.11.2005. Параграф 39.
181
КОНСТИТУЦИОННОЕ ПРАВО: ФИЛОСОФИЯ РЕЛИГИОЗНОЙ СВОБОДЫ
опорой ни светскости, ни свободы религии. Тем самым был сохранен политический конфликт, в котором проявляется столкновение принципа светскости и принципа свободы религии.
(iii) Статья 10 v. статья 10. Свобода слова и свобода религии порождают еще один важный конфликт. В демократических обществах свобода слова часто воспринимается как наивысшая. Однако ее объем в последнее время ставится под сомнение, когда свобода слова неоправданно преувеличивается для защиты оскорблений и нападок на религию. Напряжение существует между правом на свободу слова и правом не быть оскорбленным в своих религиозных чувствах.
В Европе, где свободе слова и светскости придается первостепенное значение, действует презумпция приоритета свободы. Тем не менее суды пытаются установить пределы такой свободы: ЕСПЧ, например, занял противоположную позицию в вопросе богохульства в деле «Институт Отто Премингера против Австрии».10 Дело касалось фильма, изображавшего Святое семейство11 в крайне уничижительной форме. ЕСПЧ должен был решить, соответствует ли административная санкция, упреждающая показ фильма, ст. 10 Конвенции и была ли она оправданной с точки зрения защиты религиозных чувств. Страсбургский суд указал, что административная санкция была оправданной, поскольку фильм мог спровоцировать бурную реакцию со стороны преимущественно христианского населения.
Критики данного решения настаивали на том, что не существует противоречия между свободой слова и правом не быть оскорбленным в своих религиозных чувствах, так как второе не является правом в собственном смысле. Если есть право не быть оскорбленным или обиженным словами других людей, то это должно применяться ко всем чувствам, а не только к религиозным. Нас можно оскорбить как футбольных болельщиков, сторонников определенной политики и т. д. Но не существует ничего такого особенного в религии, что оправдывает защиту ad hoc. С этим можно согласиться с политической точки зрения: сложно найти корректный полити -ческий довод, почему религия должна быть специально защищена.
Возможно, это просто изменения в социальной обстановке. Критики защиты религии заявляют, что общества развиваются слишком быстро, чтобы регулировать новые феномены, не обращая достаточного внимания на основополагающие принципы, которые могут предложить правильное решение, если их правильно понять и интерпретировать. Даже если они допускают, что выражение ненависти можно как-то регулировать, они настаивают на том, что не существует авторитета, способного действенно установить черту между свободой слова и выражением ненависти.
(iv) Статья 11 v. светскость. Конфликт достигает своего пика, когда в него вовлекаются политические партии. Роль религии в политике часто является неоднозначной. Христианские партии — традиционная
10 Eur. Ct. H. R., Otto-Preminger-Institute v. Austria, 20.09.1994, Serie A, 295.
11 Святым семейством в христианстве принято называть Деву Марию с младенцем Иисусом и супругом святым Иосифом. — Прим. пер.
182
составляющая европейских политических систем. Но каким был бы юридический статус исламских партий? Будут ли все они запрещены из-за поддержки шариата и исламских ценностей? Или нам следует проводить различие между умеренными и авторитарными партиями? Представляется логичным допустить представительство европейских мусульман с помощью политических партий, закрепляющих уважение к базовым ценностям политических порядков: демократии, основополагающим правам и верховенству права. На этом фоне удивительно наблюдать вереницу дел из Турции, связанных с запретом исламских партий. Наиболее показательное дело — это дело партии «Рефах».12
Суть конфликта в таких делах сводится к противоречию между принципом светскости и принципом свободы ассоциаций. Наиболее очевидная проблема касается выражения этих принципов в более точных предписаниях. Затруднение в том, что задача формулирования данных принципов находится в ведении Конституционного суда Турции, представляющего исключительно светскую элиту и состоящего из ее же представителей. Это значит, иными словами, что светскость всегда будет толковаться в духе противоречия объединению в политические партии религиозного толка. Однако каковы аргументы для запрета таких партий?
Например, дело против партии «Рефах» было возбуждено через некоторое время после ее учреждения. В действительности к тому времени «Рефах» уже год была представлена в правительстве в коалиции с другими партиями. Противники «Рефах» указывали на то, что в ее программе не отрицается возможность обращения к насилию как средству политической борьбы. Более того, эта партия провозгласила в своей программе установление плюралистической правовой системы, в которой светские люди будут подпадать под действие светского права, а религиозные люди — религиозного права, по крайней мере, в сфере частного и уголовного права. Последний тезис рассматривался как противоречащий светской конституции, закрепляющей принцип единого светского права для всего общества. Кроме того, этот тезис на более общем уровне рассматривался как противоречащий целостности и безопасности конституционного порядка.
Так или иначе, в течение одного года пребывания «Рефах» у власти не было каких-либо непосредственных проявлений воли на обращение к насилию или продвижение плюралистической правовой системы. Наблюдалось, к слову, определенное несоответствие между действиями «Рефах» и ее словами, которые сами по себе не давали оснований для принятия каких-либо мер против партии. Тем не менее ее противники воспользовались первой же возможностью для запроса в Конституционный суд Турции о запрете партии. Опираясь только на толкование устава «Рефах», Конституционный суд решил, что партия является угрозой для светского конституционного порядка и, следовательно, должна быть распущена.
12 Eur. Ct. H. R. (Grand Chamber), Refah Partisi (The Welfare Party) and others v. Turkey, 13.02.2003.
183
КОНСТИТУЦИОННОЕ ПРАВО: ФИЛОСОФИЯ РЕЛИГИОЗНОЙ СВОБОДЫ
Дело было направлено в ЕСПЧ, где истцы заявляли, что их право на политическую ассоциацию было незаконно ограничено. В весьма спорном решении Большая палата последовала путем Пилата.13 После констатации легитимности и пропорциональности вмешательства в право партии на политическую ассоциацию ЕСПЧ решил проявить к Турции значительное доверие, решая вопрос соответствия политической ассоциации ее светской конституции.
История на этом не заканчивается. Представители «Рефах», включая действующего премьер-министра, создали новую партию с аналогичными целями, но облекли ее в более умеренную форму. Результатом стала АКП (АК Партия), которая сегодня является правящей партией в стране и представлена во власти премьер-министром и президентом. Мораль этой истории в том, что роспуск партии по основаниям, не поддерживаемым всем обществом, не влечет за собой прекращение политической жизни ассоциации. Наоборот, это может привести к успеху, как случилось с АКП. Будучи напуганными таким развитием событий, противники АКП обратились в Конституционный суд с требованием повторно вмешаться и распустить действующую правящую партию. В последовавшем решении Конституционный суд, наоборот, пришел к компромиссу: АКП осталась у власти, однако получаемое ею государственное финансирование было уменьшено вдвое. На этот раз Конституционный суд оказался под двойным (внутренним и внешним) давлением. И представляется спорным, что способ, с помощью которого был решен конфликт между светскостью и политической ассоциацией в деле «Рефах», является хорошим прецедентом. Светскость все еще рассматривается частью элиты как форма веры, не совместимой с существованием религиозных партий. Возможно, что-то не так с описанным подходом к рассмотренному конфликту. Возможно, светскость не должна рассматриваться как абсолютный принцип, который нельзя принести в жертву политическому компромиссу. Существует поле конфликта, где абсолютный характер светскости очерчен даже более твердо.
Б. Уполномочивающие нормы и конфликт между правом и религией. Уполномочивающие нормы наделяют институт или определенное лицо полномочиями по разрешению некоторых споров. В Европе действует безусловный принцип, согласно которому правовые споры должны решаться общими судами на основе обычных законов. Тем не менее существует ряд исключений, которые подпадают под категорию альтернативного разрешения споров. Это включает медиацию, примирение и арбитраж. Последний представляет интерес в контексте конфликта между правом и религией, так как некоторые европейские страны дают сторонам возможность решать ряд их споров с привлечением арбитров, применяющих религиозное право. В Соединенном Королевстве, например, существуют
13 Имеется в виду Понтий Пилат — римский прокуратор Иудеи, устранившийся от рассмотрения дела об обвинении Христа как неподсудного римскому чиновнику и направивший его дело в Синедрион — высший властный орган еврейской общины. — Прим. пер.
184
еврейские суды (яркий пример — Бет Дин в Лондоне),14 а с 2007 г. действует Мусульманский арбитражный трибунал, применяющий нормы шариата в некоторых избранных сферах: «Мусульманский арбитражный трибунал (МАТ) был учрежден в 2007 г. для обеспечения действенной альтернативы для мусульманской общины, стремящейся разрешать споры в соответствии с исламским священным правом и не прибегать к дорогостоящей и длительной процедуре судопроизводства. Учреждение МАТ — важный шаг по обеспечению реальной возможности мусульманской общины самостоятельно разрешать споры на основе исламского священного права».15
Эти способы альтернативного решения споров повышают риск возможных конфликтов между светскими законами и религиозными принципами. Если же религиозные принципы оказываются несовместимыми со светскими законами, то решение арбитра, основанное на применении таких принципов, выступает способом скрытого привнесения в правовую систему обязанностей, несовместимых с правовыми нормами. Однако принципы шариата в Европе в целом не конфликтуют с требованиями закона, как подчеркнул лорд Филлипс, Лорд главный судья.16 Аналогичную точку зрения высказал и в своей речи в Высоком суде 7 февраля 2008 г. Он отметил, что поведение индивида, основанное на принципах шариата, не обязательно должно противоречить английским законам. В некоторых тщательно определенных юридических вопросах, таких как «аспекты семейного права, регулирование финансовых операций и уполномоченные структуры медиации и разрешения конфликтов»,17 было бы желательным предоставление сторонам возможности выбирать юрисдикцию.
Конфликты возможны на уровне санкций за несоблюдение норм шариата. Европейские правовые системы запрещают жестокие физические наказания, некоторые из них иногда предписываются в ряде толкований шариата. Ясно, что такие санкции будут запрещены в любой европейской юрисдикции. Это не исключает и более существенных конфликтов между правом европейских стран и шариатом.
В. Конфликт между правом разных стран и конфликты между правом и религией. Общие суды сталкиваются с растущим числом дел, в которых вступают в противоречие две нормы различных правовых систем. Это явные примеры правовых конфликтов: они охватывают две нормы, предписывающие несовместимые акты поведения; и нам необходимо выбрать одну из них, тем самым отбросив другую. Например, нормы в конфликте могут касаться семейного права и иметь религиозные корни: можем ли мы признать полигамию, каков юридический статус таляка (развода)?18
14 О Бет Дин см.: http://www.theus.org.uk/article/about-london-beth-din (дата обращения: 26.06.2014).
15 Сайт МАТ: http://www.matribunal.com/index.html (дата обращения: 26.06.2014).
16 Речь лорда Филлипса «Равенство перед законом», произнесенная в Исламском центре в восточном Лондоне 3 июля 2008 г.
17 Williams R. Civil and Religious Law in England: A Religious Perspective // Ecclesiastical Law Journal. 2008. N 10. P. 262-82.
18 Fournier P. Muslim Marriages in Western Countries. Aldershot, 2008.
185
КОНСТИТУЦИОННОЕ ПРАВО: ФИЛОСОФИЯ РЕЛИГИОЗНОЙ СВОБОДЫ
В принципе, европейские правовые системы прямо запрещают полигамию. Поэтому если второй брак заключается в Европе, то он обычно аннулируется. А если брак был заключен в стране, где полигамия разрешена? В данной ситуации конфликт норм сводится к следующему:
— норма 1 прямо устанавливает, что полигамия запрещена;
— норма 2 устанавливает, что это не тот случай, когда полигамия запрещена.
Когда суды имеют дело с международным частным правом, норма 2 является приоритетной для инкорпорирования в правовую систему, в рамках которой рассматривается представленное дело, для целей разрешения последнего. Судья должен будет применить конфликтующие правила, установив, какое из них подлежит применению. Во Франции, например, суд признал, что полигамия может порождать определенные правовые последствия, такие как уплата алиментов в пользу ребенка.
Таляк (развод) — другой особенный институт шариата. Когда муж трижды произносит слово «таляк», брак считается расторгнутым. Согласно общему принципу в большинстве европейских стран таляк считается противоречащим закону. Тем не менее некоторые суды признают, что таляк имеет определенную юридическую силу, если он имел место за рубежом и обе стороны могут предстать перед судом и подтвердить данный факт. И снова мы имеем явный с точки зрения теории конфликт. На практике же все больше и больше необходим определенный компромисс в этом вопросе, поскольку наши общества открыты для растущего числа иммигрантов.
Г. Государственно-церковные отношения и конфликт между правом и религией. Нормы, регулирующие отношения между церковью и государством, также могут приводить к возникновению конфликтов между правом и религией, в частности, когда имеют место привилегированные отношения, как в ситуации с Государством Ватикан и Италией. Это интересный случай, проявляющийся на трех уровнях: он касается, во-первых, взаимной независимости двух нормативных систем — итальянских законов и законов Ватикана; во-вторых, взаимоотношений двух суверенных государств; в-третьих, отделения церкви от государства. Ватикан хотел бы освободиться от этих институциональных обременений и сосредоточиться на своем статусе авторитетного морального голоса глобального уровня. Проблема в том, что для эффективного использования своего авторитета следует учитывать институциональные и другие возможные обременения, имеющие целью достижение наилучшего компромисса.
Цель этих действий в том, чтобы установить автономный свод законов, Corpus Vaticanum, который бы твердо основывался на объективных моральных принципах. В таком случае объективные моральные принципы Католической церкви имели бы абсолютный приоритет по отношению к конфликтующему с ними праву Итальянского (и любого другого) государства или международной организации. Ватикан недавно отказался утвердить Декларацию ООН о декриминализации гомосексуализма. Corpus Vaticanum, хотя и ограниченный по сфере применения, стремится
186
предложить свое особое видение в сфере сравнительного права и особое понимание права на глобальном уровне.
По словам Хосе Мария Серрано Руиса, архитектора этой реформы, Ватикан намеревается стать идеальным городом-государством, моделью для других государств с нормативной точки зрения. У него три основных аргумента в пользу того, чтобы освободиться от действия итальянских законов. Во-первых, итальянских законов слишком много и их необходимо упростить. Во-вторых, итальянские законы, как и любые другие светские законы, слишком непостоянны. Ватикан же, напротив, следует аквинатов-скому идеалу lex rationis ordinatio, требующему стабильного набора концептов и ценностей в основе права. В-третьих, растет число конфликтов между итальянскими (и любыми другими светскими) законами и непререкаемыми принципами Католической церкви. Ватикан, исходя из своего привилегированного положения суверенного государства, явно хочет быть высшей инстанцией в моральных аспектах права. Он стремится стать универсальным авторитетом, образцом для подражания в вопросе разрешения конфликтов между светскими законами и религиозными принципами.
Существует немало сложных конфликтов между правом и религией. Для того чтобы разрешить их, светское государство должно переосмыслить заново свою светскую природу и сформулировать новые ответы на старые проблемы. Ниже я не буду пытаться дать детальное руководство, как справиться с названными конфликтами, что в рамках настоящей статьи невозможно. Вместо этого я сосредоточусь на двух основных вопросах, осложняющих деятельность светских государств. С одной стороны, факт плюрализма делает крайне сложной задачу удовлетворения светским государством всех конкурирующих запросов. Соответственно общие рамки необходимы. С другой стороны, широкое распространение ислама создает среду страха, не способствующего проведению политики, касающейся отношений между правом и религией в европейских странах.
2. ЧТО ДЕЛАТЬ С КОНФЛИКТАМИ МЕЖДУ ПРАВОМ И РЕЛИГИЕЙ
Светскость в Европе слаба. По большей части потому, что она не настаивает на достижении непротиворечивости права и религии. Вместо этого она предлагает ничего не значащие компромиссы, базирующиеся на случайных или локальных основаниях. Сторонники светскости в Европе самонадеянно убеждены, что им нет необходимости аргументировать свою позицию, поскольку история уже признала победу их стороны. Поэтому когда религия обращается за своим признанием, светски настроенные люди идут на уступки согласно своим случайным или частным представлениям об отношениях между церковью и государством. Такая светская убежденность, однако, — это обоюдоострый меч, по меньшей мере, по двум причинам. Во-первых, она просто допускает, без всякой аргументации, приоритет светских доводов над любыми религиозными доводами. И тем самым исключает любую возможность для взаимного обмена и понимания.
187
КОНСТИТУЦИОННОЕ ПРАВО: ФИЛОСОФИЯ РЕЛИГИОЗНОЙ СВОБОДЫ
Во-вторых, она взращивает чувство страха перед новыми религиозными учениями, которые не являются частью местных практик и, соответственно, воспринимаются как иррациональные и нежелательные. Фобия, порожденная таким отношением, нависает тучей над правосудием и делает невозможным открытое и рациональное рассмотрение любых претензий со стороны религии.
А. «Рынок» религий. Европейским обществам свойствен растущий плюрализм. Увеличиваются не только религиозные различия между индивидами, но также расовые и культурные. Существующий вызов заключается в том, чтобы разработать подход, который позволит индивидам и их группам воспользоваться максимальным уровнем свободы и равных прав. Факт плюрализма также означает, что конфликты между различными мировоззренческими картинами будут выдвигать на первый план еще более сильные противоречия вокруг базовых ценностей и фундаментальных прав. Даже если противоречия являются элементом и частью наших конституционных режимов, это не дает оснований игнорировать тот факт, что свободу и равенство следует рассматривать в качестве наивысшего приоритета, когда лицо вовлекается в разрешение конфликта между касающимися его обязанностями. Способ разрешения данных конфликтов самими религиями также важен и должен учитываться в публичных дебатах. Но никакая религия не должна иметь монополию на разрешение конфликтов, и право должно упреждать подобное развитие событий. Для достижения такой непростой задачи право должно установить «рынок» религий.
Рынок религий дает возможность закрепить место религии в публичной сфере. Религии публично обозначат свои представления о различных вопросах и выскажутся о том, как эти представления могли бы повлиять на решение по поводу определенного конфликта обязанностей. Верующие и неверующие будут вольны в вопросе следования решению, предложенному любой религией. Они также будут вольны отказаться следовать такому решению, чтобы вместо этого воспользоваться подходом, закрепленным в светских законах. Естественно, рынок религий имеет внутренние и внешние ограничения. С внутренней стороны конкуренция между религиями должна быть усилена. Как следствие, ни одна из религий не может получить монопольное положение внутри государства. С внешней стороны рынок религии подчинен рынку демократии. Отношения между ними — это ключевой элемент усовершенствованной европейской светской философии. Коротко говоря, авторитет права, вытекающий из рынка демократии, следует рассматривать как существующий по умолчанию и действующий как последняя инстанция для разрешения непримиримых противоречий.
(О Внутренние ограничения. Принцип равенства религий и других систем убеждений является центральным для понимания юридического подхода, за исключением ситуации непреодолимых противоречий между двумя мировоззренческими позициями, когда приоритет будет отдан светскому пониманию как последней инстанции по умолчанию. Принцип равенства предусматривает, что на рынке религий не может быть института, пользующегося монопольным положением, особенно в вопросе
188
конфликтов обязанностей. Религиозные монополии могут существовать de jure и de facto. Нормативное регулирование следует построить таким образом, чтобы избежать и той, и другой ситуации, поскольку религиозный плюрализм может реально развиваться только в юридических рамках.
Монополия de jure может иногда быть очень заметной. Любая конституция, признающая государственную церковь или существование привилегированных отношений между государством и какой-либо церковью, страдает от предположения о монополии de jure. Например, греческая конституция, признающая Греческую православную церковь как государственную и разрешающая преференциальное правовое регулирование, находится под сильным влиянием презумпции монополии одной религии de jure и рискует негативно повлиять на открытое общество, в условиях которого только и может успешно развиваться религиозный плюрализм. С этой точки зрения в деле Коккинакиса правильно указывается, что преступление прозелитизма следует определять наиболее ограничительным образом, чтобы не навредить свободе религии.
Презумпция монополии de jure действует и там, где конституция закрепляет сильный и агрессивный секулярный принцип, такой как laïcité во Франции и в Турции. Указанное предположение подтверждается, если laïcité понимается как исключение религиозной картины мира из публичной жизни. Таким образом, полный запрет Французским государством ношения хиджаба в государственных школах был неправильным. Точно так же неправильным было и исключение Конституционным судом Турции партии «Рефах» из политической жизни. С учетом изложенного становится понятной разница между ситуацией, когда светскость в качестве монополии de jure исключает из публичной сферы религиозные голоса, и ситуацией, когда светскость — это последняя инстанция, делающая существование рынка религий возможным.
Монополия de facto также может препятствовать возможности установления юридических рамок, при которых свобода и равенство для всех религиозных людей и групп гарантируется и защищается. Монополия de facto имеет место, когда одна церковь оказывает очень сильное влияние на политику и гражданское общество. Вряд ли можно спорить с тем, что Католическая церковь имеет сильнейшее влияние в Италии и Испании. В Италии последним подтверждением такого вмешательства является описанный мной выше пример. Можно привести и другие факты, одним из которых, весьма примечательным, выступает присутствие религии в публичной сфере. Любая центральная площадь в Италии увенчана церковью. Этот факт слишком часто ставится в один логический ряд с идеей о том, что другие представители других религий должны запрашивать разрешения Католической церкви, если они хотят провести публичную акцию в указанных местах. Так случилось с пропалестинской демонстрацией, которая закончилась на центральной площади Милана молитвой за мусульман. Молитва проходила, соответственно, перед католическим кафедральным собором, что спровоцировало возмущение в обществе. Однако если в Италии нет монополии одной религии de facto, то тогда
189
КОНСТИТУЦИОННОЕ ПРАВО: ФИЛОСОФИЯ РЕЛИГИОЗНОЙ СВОБОДЫ
нельзя предположить, что Католическая церковь контролирует наиболее публичное из всех мест — центральную площадь города.
Рынок религий, следовательно, накладывает внутренние ограничения на всех его участников, в том числе и в части монопольного положения религии в европейских странах. Недостаточно просто толерантного отношения таких религий к другим менее распространенным религиозным движениям. Рынок религий также должен быть свободен от произвольного доминирования. Это не означает, что таким способом религиозный плюрализм будет гарантирован; это всего лишь означает, что религиозный плюрализм должен защищаться.
(И) Внешние ограничения. Мое утверждение, что право должно делать возможным религиозную свободу и равенство, основывается на допущении, что право представляет собой высшую, последнюю инстанцию для разрешения конфликта обязанностей. Идея рынка религий отводит большее место для религии в публичной сфере путем обеспечения такого подхода, при котором религии и другие системы взглядов могут выразить свои мнения и предложения относительно того, как решить данные конфликты, с учетом различных вариантов. Когда невозможно достичь соглашения по поводу предложенного или альтернативного способа разрешения конфликтов, то на первый план должно выйти право и предложить необходимый ответ. Для того чтобы это сделать, право не может положиться на свою якобы существующую нейтральность, а должно полагаться на всеобъемлющее видение, т. е. видение, охватывающее и религиозных, и нерелигиозных людей.
Конфликты обязанностей, вытекающие из правовых, моральных и религиозных норм, имеют место на разных уровнях и между разными агентами. Конституции и международные договоры могут, в самом лучшем случае, устанавливать общий подход и последнюю инстанцию в разрешении этих конфликтов. Цель таких подходов — гарантировать свободу и равенство для религиозных и нерелигиозных людей. Конфликты могут иметь место на трех уровнях. Во-первых, конфликты обязанностей могут стать объектом рассмотрения на уровне индивидуальных решений. Во-вторых, конфликты обязанностей могут существовать между двумя членами одного сообщества, придерживающимися одинаковой картины мира. В-третьих, конфликты обязанностей могут быть между двумя членами одного сообщества, чьи картины мира различны.
Сугубо юридический подход будет работать на обеспечение свободы в следующих направлениях. Во-первых, когда от индивида требуется решить конфликт двух обязанностей, он в принципе волен решать его согласно установленным им для себя ценностям или согласно наилучшему пониманию им своей религии. Например, когда женщина решает, делать аборт или нет, она вправе следовать своим собственным суждениям или суждениям религии, к которой она принадлежит. Когда речь идет о конфликте между различными лицами, чьи представления о мире совпадают, то сугубо юридический подход, ориентированный на свободу, должен гарантировать им возможность разрешения данного конфликта арбитром,
190
назначенным в соответствии с их мировоззренческими принципами. Поэтому, например, два мусульманина свободны выбрать арбитром того, кто разбирается в мусульманском праве. Наконец, когда два индивида, чьи картины мира разнятся, должны обратиться к внешнему арбитру для разрешения конфликта обязанностей, они должны быть вольны выбрать арбитра в соответствии со своими интересами. В трех этих случаях право не предвосхищает разрешение конфликта. Тем не менее оно определяет рамки, без которых свобода каждого из указанных лиц существенно ограничивается.
Более того, право устанавливает последнюю инстанцию для разрешения данных конфликтов. Если в любом из упомянутых случаев сохраняются разногласия и решение не может быть найдено, то право через свои конституционные принципы и институты должно установить последнюю инстанцию для решения конфликта так, чтобы предотвратить поляризацию различных индивидов и групп, принадлежащих к одному обществу. Иногда это возможно путем создания тщательно обдуманной возможности выбора. А иногда выбор должен делаться в пользу одной картины мира над другой. В последнем случае приоритет должен быть отдан ситуации, которая утверждает принцип свободы, защищаемый юридическим подходом. Так, если религиозный и нерелигиозный индивиды не достигли согласия по проблеме начала и окончания жизни для целей разрешения вопросов абортов или эвтаназии, юридический подход должен исходить из приоритета допустимости над недопустимостью.
Можно предположить, что признание публичного рынка религий приведет к излишней легитимизации некоторых религиозных институтов и норм, тем самым укрепляя дискриминацию уязвимых лиц внутри религиозных групп. Например, уязвимые женщины могут подвергаться давлению с целью принуждения к разрешению споров в религиозном арбитраже. Нет необходимости повторять, что тот, кто осуществляет такое давление, сам будет подвергнут наказанию в соответствии с ординарным правом. Однако здесь есть другая проблема. Альтернативой рынку религий является черный рынок религий, когда религиозные нормы применяются в сугубо частной форме, вдали от глаз общественности. Женщины точно так же будут дискриминированы в доступе к правосудию, будь то общие суды или альтернативные средства для решения споров. Столь мрачная картина не оставляет нам иного выбора, кроме как в пользу рынка религий, основанного на признании значительной роли религий в публичной сфере в обмен на большую ответственность в оправдании легитимности религиозных норм в условиях светскости.
Б. Политика свободы от фобий. Факт (исламо)фобии для меня вполне очевиден. Люди, ассоциируемые с исламом, часто изображаются в карикатурном виде, иррациональными, склонными к насилию, если не террористами. Их права, соответственно, рассматриваются предвзято, в ограничительном духе. Я думаю, что здравая светскость должна формировать свободную от фобий среду, в которой вопросы прав и обязанностей могут быть разрешены в нормальных условиях.
191
КОНСТИТУЦИОННОЕ ПРАВО: ФИЛОСОФИЯ РЕЛИГИОЗНОЙ СВОБОДЫ
Конфликт обязанностей — хорошая точка отсчета для взаимного познания. Некоторые значительные вопросы начала и окончания жизни не может объяснить ни одна светская или религиозная философия. Вместо этого каждый из подходов должен иметь возможность высказать свои доводы настолько, насколько возможно, с тем чтобы все могли их услышать и им следовать. Это серьезная проблема публичной дискуссии — формы обсуждения, направленной ко всем лицам без всякой дискриминации. Возможна ли публичная дискуссия, ведь она требует обременительного процесса перевода для некоторых людей? Желательна ли она, ведь при переводе религиозных аргументов на язык публичной дискуссии всегда что-то утрачивается?
Взаимное познание дорого, сложно и в любом случае несовершенно. Но оно также необходимо и неизбежно. Светские люди просто не могут позволить себе считать, что их доводы лучше и предпочтительней любого религиозного взгляда только из-за их уверенности в том, что это подтверждается ходом истории. Светская философия должна постоянно формулировать доводы, в силу которых жить в условиях светскости лучше, чем в условиях религиозности. Более того, светская философия должна иногда идти на уступки последней; для того чтобы сделать возможным диалог между религиозными и нерелигиозными людьми, ей придется принести в жертву что-то ценное. Светские доводы не тождественны публичным доводам. Для перехода от одних к другим необходимо отставить в сторону некоторые аспекты светской картины мира.
Взаимное познание неизбежно приводит к углублению знаний о себе. Только когда мы сравниваем наши фундаментальные ценности с чьими-то еще, мы способны ощутить их силу и возможности. Когда мы сталкиваемся с тем, как кто-то решает свой конфликт обязанностей, это стимулирует нас к рефлексированию о том, как бы мы сами решили такой конфликт. В свою очередь это задает импульс для наиболее плодотворного рассмотрения вопроса о том, за что мы выступаем, если вообще выступаем за что-то. Таким образом, шариат не может быть табу, чем-то неизвестным и неприятным. Многие члены сообществ, в которых мы живем, следуют некоторым предписаниям шариата, и это не мешает им в то же время быть хорошими гражданами. Интересно столкнуться с теми способами, которыми они разрешают некоторые свои конфликты, упомянутые выше, для того чтобы понять, действительно ли наши фундаментальные ценности так сильно отличаются, как мы считаем. Некоторые люди, в принципе отрицающие взаимное познание, будут удивлены тем, что их принципы в значительной степени совпадают с принципами шариата.
И, что более важно, настоящий взаимный обмен подтолкнул бы нас и наши сообщества к наиболее четкому формулированию фундаментальных принципов европейской светской философии. Выгода от взаимного познания проявляется в двух направлениях. Когда согласие между явно несовместимыми позициями найдено, то взаимное принятие становится значительно более простым. Когда отсутствие согласия подтверждено, каждый из нас получает стимул для поиска выхода из такого тупика.
192
Процесс конфликта стимулирует нас к дополнительному познанию, в том числе и самопознанию. Почему европейцы так трепетно относятся к своим светским позициям? Недостаточно лишь сказать, что это не вызывает сомнений и что светскость — вечная заповедь, высеченная в камне. Здравая светскость необходима для сосуществования религиозных и нерелигиозных людей, так же как и для людей различных религиозных убеждений.
(i) Необходимость здравой светскости. Светскость должна иметь здравый характер во многих направлениях. Во-первых, она должна быть здравой в противовес слабой светскости, склонной к слишком большому количеству сомнительных компромиссов; она должна пользоваться отчетливым практическим авторитетом. Во-вторых, светскость должна быть здравой в формулировании своих фундаментальных принципов: она должна пользоваться отчетливым теоретическим авторитетом. В-третьих, светскость должна быть здравой, но не агрессивной. Она не навязывает решения, а только предлагает их. Она не может пользоваться силой насилия, но может — только силой убеждения. В-четвертых, светскость должна быть здравой для обеспечения свободы окружающей нас среды от фобий и страхов. Это последний вопрос, на котором я хотел бы остановиться в рамках настоящей работы, и я сделаю это на примере уже упомянутого конфликта свободы слова и права не быть оскорбленным в религиозных чувствах.
Свобода слова часто воспринимается как предмет наивысшей заботы либеральной демократии. В период публикации комиксов с пророком Мухаммедом появилась более ощутимая необходимость уделить данной проблеме больше внимания. Настоящий случай сводится к следующему:
1) свобода слова разрешает оскорбительные и обидные утверждения;
2) оскорбительные и обидные утверждения против определенной религии не разрешены.
Дело, на первый взгляд, выглядит очень сложным. Однако чтобы оценить его в реальном контексте, нам необходимо обратиться к тому, как Акт против расовой и религиозной ненависти 2006 г. решает вопрос баланса между свободой слова и правом на защиту от ненависти. В разделе 29 J после указания на то, что относится к выражению и поведению, возбуждающему религиозную ненависть, Акт устанавливает: «Ничто в этой части не может рассматриваться или служить основанием для запрета или ограничения дискуссий, критики или выражения антипатии, неприятия, насмешки, выпадов, брани в адрес конкретной религии или убеждений или практик ее сторонников, или в адрес любой другой системы убеждений или убеждений, или практик ее сторонников, или прозелитизма, или действий сторонников других религий или систем убеждений, побуждающих практиковать их религии или системы убеждений».
Акт Соединенного Королевства против расовой и религиозной ненависти 2006 г. устраняет конфликт путем закрепления того, что я назвал презумпцией приоритета. Свобода слова устанавливает общую атмосферу для контекста, в котором мы выражаем себя. Мы исходим из собственной свободы в высказываниях, даже когда хотим покритиковать или высмеять
193
КОНСТИТУЦИОННОЕ ПРАВО: ФИЛОСОФИЯ РЕЛИГИОЗНОЙ СВОБОДЫ
другую религию. Акт, тем не менее, очерчивает вопиющие исключения из этого правила, которые касаются поведения или выражений, имеющих целью разжигание религиозной ненависти. Как мы узнаем, что подпадаем под такую категорию? Ответ на этот вопрос — часть длинной истории, которая развернется в будущем и будет касаться отношений между различными общественными группами. Лучшее, что мы можем сделать в данной ситуации, — избегать изображения таких отношений как конфликтных.
В рамках же настоящей работы можно отметить следующее. Суждения об основополагающих правах имеют тенденцию поляризоваться в два противоположных лагеря с двумя не связанными между собой аргументами, которые почему-то рассматриваются вне контекста. Однако если мы остановимся и подумаем, например, о ценности свободы слова, то станет ясно, что все заинтересованы жить в среде, свободной от фобий и предубеждений. Если обмен мыслями и убеждениями происходит в среде, наполненной фобиями, то качество этого обмена низкое. Если же, наоборот, свободный обмен идеями имеет место в среде, культивирующей взаимопонимание, то общее качество выражения будет значительно более высоким. Если мы помним об этой общей цели, то выражение индивидами ненависти может в каких-то случаях быть разрешенным и одновременно восприниматься большей частью общества как мусор, место которому на свалке. К сожалению, в условиях всеобщей истерии выражение ненависти, вероятно, будет только усиливать гнев и заглушать голос разума.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Возможность конфликта между правом и религией сохраняет свою актуальность и сегодня. Перед тем как делать какие-либо нормативные выводы, следует тщательно изучить и понять, как решаются подобные конфликты. Некоторые из них фактически не могут быть решены без взаимных жертв со стороны религиозных и нерелигиозных людей. Религия, претендующая на абсолютную истину, не в состоянии достигнуть компромисса по вопросам, предусматривающим отказ от этих предельных истин. И все же практические конфликты нуждаются в постоянных компромиссах. Для того чтобы избежать неразберихи, необходимо отделить теоретические конфликты между различными картинами мира и практические конфликты между ними относительно того, как следует себя вести. Если на теоретическом уровне конфликты могут свободно допускаться, то на практическом уровне должна быть точка отсечения. Такая точка отсечения не должна рассматриваться как традиционный водораздел между частной и публичной сферами. Большая роль религии в публичной сфере может допускаться, но одновременно и быть четко урегулированной.
На теоретическом уровне лучшее, что можно сделать, — это укреплять взаимное познание для понимания того, почему те или иные компромиссы не могут быть достигнуты на мировоззренческом уровне. Большая осведомленность о том, как религии относятся к общим вопросам морали,
194
одновременно может помочь каждому из нас пересмотреть собственные ограничения с целью нахождения лучшего решения. Теоретические конфликты должны приветствоваться, так как они создают постоянное напряжение для поиска лучших и лучше сформулированных ответов на общие для всех проблемы и вызовы современности. Отсутствие согласия на теоретическом уровне может приносить только пользу, если это побуждает к дальнейшим размышлениям.
В то же время на практическом уровне конфликты неприемлемы, если они разводят различные общественные группы в диаметрально противоположных направлениях, тем самым углубляя пропасть между ними и усиливая поляризацию. Здесь опять же следует отличать управление конфликтами на микро- и макроуровне. На микроуровне желательно предоставить индивидам и группам свободу в определении того, как себя вести, исходя из одного из возможных решений, базирующихся на картине мира какой-либо религии или другой системы убеждений. На макроуровне же светское право должно в обязательном порядке устанавливать, что произойдет, если религия или нерелигиозная система убеждений окажется неспособной дать указание о надлежащем поведении в случае конфликта обязанностей.
Плюрализм — это и благословение Европы, и ее проклятие. Каждый европеец должен понимать, что фундаментальным ценностям, в которые он верит, одновременно свойственна и незыблемость, и хрупкость. Свобода и равенство, как лишь один из примеров, являются результатом многовековой борьбы и все еще очень быстро могут быть утрачены или сведены на нет. Выбирая свое место в конфликте, индивид вновь одобряет и ранжирует такие ценности. Часто это сложная задача, решать которую нужно в как можно лучших познавательных условиях. Если мы даем страху и подозрительности руководить принятием данных фундаментальных решений, то тем самым мы просто отвергаем наши ценности. В особенности это касается нашей основополагающей ценности плюрализма. Европейские общества должны дорасти до таких вызовов и показать, что они справляются с противоречиями и различиями лучше, чем делают это сейчас.
