CC BY
800
К. С. Чернов
ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ КОНСТИТУЦИОНАЛИЗМ
ПЕРВОЙ ЧЕТВЕРТИ XIX В. (НА ПРИМЕРЕ «ГОСУДАРСТВЕННОЙ
УСТАВНОЙ ГРАМОТЫ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ»)
Внутриполитический курс самодержавия в первой четверти XIX в. именуется в литературе «александровским либерализмом» или «правительственным конституционализмом». Источниковая база для изучения этого явления достаточно широкая, но «Государственная Уставная Грамота» является квинтэссенцией реформаторских усилий администрации Александра I. Грамота не только агрегировала опыт предыдущих правительственных начинаний (в Негласном комитете, в рамках «реформ» М. М. Сперанского, в решении польского и финлядского вопросов, в процессе разработки наместнических проектов и их реализации в генерал-губернаторских опытах), но и систематизировала отдельные разрозненные компоненты правительственной политики, выстроив четкую логическую систему государственного строя Империи.
Анализ Грамоты позволяет дать характеристику этому строю и определить «правительственный конституционализм» как механизм формирования этого строя.
Центральным вопросом любой государственности является вопрос о суверенитете. М. М. Сперанский и вслед за ним Грамота, развивая идеи «Наказа» Екатерины II и «Записки о древней и новой России» Н. М. Карамзина, целенаправленно концентрируют суверенитет в руках монарха1. Из этого следует ряд выводов. Во-первых, ни проекты М. М. Сперанского, ни Грамота не являются конституциями в том смысле, как этот термин трактовался: революционной, октроированной или актированной европейскими конституционными традициями. В основе последних лежит акт договора о делегировании монарху полномочий («монархический принцип»), но не суверенитета, который признается за нацией2. В силу этого «правительственный конституционализм» следует рассматривать в русле русской кодификационной традиции, проекты реформ должны сопоставляться с русскими правовыми кодексами: Соборным Уложением и Сводом Законов. Таким образом, проекты М. М. Сперанского и Грамота — это правовые кодексы, а не конституции. Единственное, что гипотетически может их роднить с европейскими конституциями — это константность положений, зафиксированная этими кодексами, реализованная в полном соответствии с идеями М. М. Сперанского
1 Чернов К. С. Забытая конституция. Государственная Уставная Грамота Российской Империи. М., 2007. С. 4.
2 Там же. С. 70-74.
© К. С. Чернов, 2013
о «законах непременных»3. Целенаправленные попытки правительства в первой четверти XIX в. облечь всеобъемлющий законодательный кодификационный акт в передовую западноевропейскую форму конституции можно называть политикой «конституционализма» только в качестве дани традиции. По сути, да и по форме, «политика конституционализма» лежит в русле кодификационных начинаний уложенных комиссий XVIII в. Такой подход позволяет посмотреть на правительственный конституционализм первой четверти XIX в. не в отрыве от «просвещенного абсолютизма» XVIII в. и «полицеизма» второй четверти столетия, а как на составную часть процесса генезиса абсолютизма.
Второй вывод, который можно сделать из констатации факта концентрации суверенитета в руках монарха, состоит в том, что правительственный конституционализм наследует концепцию Ф. Прокоповича об отказе народа от суверенитета, который передается в безраздельную собственность монарху4. Поскольку само понятие суверенитет является всеобъемлющим, распространяющимся на все сферы общественных отношений (законодательную, исполнительную и судебную), то и монархическая власть перерастает в никем и ничем не ограниченное самодержавие. Политическая система «правительственного конституционализма» подменяет общественный договор актом дарования подданным кодекса, регламентирующего общественные отношения и систему органов государственного управления. То есть, в полном соответствии с политическим учением Монтескье, несколько видоизмененным по сравнению с екатерининским временем в духе «Записки» Н. М. Карамзина, вызванной к жизни «павловским деспотизмом», общественный договор подменяется принципом «мудреца на троне». Результатом становится политическая конструкция, отражающая суть политики кодификационных курсов «правительственного конституционализма» и позднее «николаевского полицеизма» — законодательно закрепить самодержавный, ничем не ограниченный статус монарха.
Принципиально важно подчеркнуть, что доктрина неограниченного самодержавия сложилась и оформилась еще в XVIII в., то есть хронологически до начала кодификационного процесса. Таким образом, этот процесс юридически оформляет неограниченный самодержавный характер верховной власти, то есть по своей сути является применением различных технологий юридической фиксации неограниченности самодержавия. В первой четверти XIX в. фиксация внешне следует континентальной французской традиции, принимая форму рамочного «закона непременного» верхнего уровня — конституции. Во второй четверти века — оформляется в виде Свода Законов, который по форме более напоминает британские образцы, хотя и копирует их в значительно меньшей степени, чем это свойственно «правительственному конституционализму» в отношении образцов французских.
Цель дарования кодекса — институционализация самодержавия, то есть превращение «самодержавия Ф. Прокоповича» (неограниченной и независимой монархической власти) в полновесный политико-социальный институт власти, в «самодержавие Н. М. Карамзина». Отличительной характеристикой последнего является доминирование самодержавия над обществом и государством. Однако доминирование невозможно в ситуации отсутствия общественных и государственных институтов. Следовательно, такие институты необходимо создать, не вступая в противоречие с основной задачей — сохранением самодержавия.
3 Sirey J. B. Recueil general des Lois et arrets. T. 20. P. 78
4 ПСЗ-I. Т. 5. № 3006. — Подробнее об этом см.: Чернов С. Л. К вопросу о времени возникновения абсолютизма в России // Россия в XVIII - XX веках. М., 2000. С. 35-38.
Доминирование самодержавия над обществом в России приобретает форму надсословности. Надсословный характер самодержавной власти реализуется при помощи сословной политики. Поставив в начале XVIII в. все сословия в подчиненное государству положение, Петр I, казалось, реализовал эту задачу. Но в ходе этой трансформации поместье превратилось в вотчину, лишь на короткий срок утратив феодальный иммунитет в отношении верховной власти. Приобретение права отставки, а потом и права не служить стало основным чаянием дворянского сословия, которое оно осуществило к 1762 г. В силу этого неизбежность проведения сословной политики и ее будущие формы были предопределены: необходимо было создавать новые сословия, которые могли бы стать опорой самодержавия и противовесом дворянству. Уложенная комиссия 1767-1768 гг. показала, что только дворянство и городские слои обладают экономической базой для юридического оформления своих особых статусов. Крестьянство такой экономической базы не имело, из чего и родился «крестьянский вопрос», который есть не что иное, как стремление правительства превратить крестьянство в сословие на тех же основаниях прав собственности, как и дворянство, и горожан. Первый мертворожденный опыт на этом пути — нереализованная «жалованная грамота крестьянству» Екатерины II сменилась указом 1803 г., показавшим невозможность решения крестьянского вопроса без существенного ущемления экономической основы сословия дворянского. «Секретные комитеты по крестьянскому вопросу» и указ 1842 г. лишь подтвердили это. В силу этого, не оставляя попыток решить «крестьянский вопрос», правительство приступило к поиску новых институциональных форм доминирования над уже имевшимися сословиями. Идеологическим обоснованием стала сословная трактовка теорий «общественного договора» и «естественного права». Форма институционализации этих теорий — псевдо-парламентская форма народного представительства и сословные общественнополитические права подданных.
Первым этот путь институционализации самодержавия в сфере общественносоциальных отношений предложил М. М. Сперанский5, выступив с идеей «Государственной Думы». Специальных работ, сопоставляющих проекты М. М. Сперанского с наследием XVIII в. не существует, более того, такая постановка проблемы даже не фигурирует в историографии. Думается, что специализированное источниковедческое исследование подобного рода могло бы показать значительно большую преемственность взглядов М. М. Сперанского по отношению к русскому сословному строю, чем к западноевропейскому буржуазному обществу. Недостаточная степень проработки М. М. Сперанским процедур выборности и функционирования Думы заставила правительство вернуться к этому вопросу после 1814 г. в Польской Хартии6 и Уставной Грамоте. На Польской Хартии лежит существенный отпечаток местных реалий, Грамота же в более чистом и концентрированном виде представляет концепцию псевдопарламентской формы управления сословиями в рамках политики «правительственного конституционализма».
В основу выборной системы Грамоты положены отечественные правовые нормы, регулирующие сословный строй — грамоты дворянству и городам, которые даруют подданным императора феодальное право местного сословного
5 Сперанский М. М. Проекты и записки. М., 1961
6 Конституционная Хартия 1815 года и некоторые другие акты бывшего Царства Польского (18141881). СПб., 1907
самоуправления в виде дворянских собраний и градских обществ7. На их базе формируются две сословные избирательные курии — дворянская и городская. Грамота не вносила существенных изменений ни в социальное положение дворянина, ни в социальное положение городских сословий. В силу этого и дворянская, и городская курии носят выраженный сословный характер, а избирательные права дворянства и горожан являются логическим следствием их имущественных прав. Таким образом, в основе «гражданских прав», как их понимает Грамота, лежит сословный строй. Сами «гражданские права» предстают в Грамоте в виде сословной привилегии, строго ограниченной заимствованным из проектов М. М. Сперанского имущественным цензом. В этом смысле «гражданские права» есть не что иное, как развитие на новом этапе положений жалованных грамот Екатерины II.
Таким образом, по социальному составу народное представительство непосредственно восходит к практике Уложенной Комиссии 1767 г., но, что характерно — полностью исключает из состава выборных курий черносошных крестьян, имевших представительство в 1767 г. Расширяя таким образом сословные права дворянства и верхушки города, самодержавие стремилось методами социальной политики упрочить социальную базу общественно-политического строя — абсолютизма. Не имея возможности решить крестьянский вопрос и тем самым завершить процесс формирования сословного строя, самодержавие вынужденно искало паллиативные меры, направленные на сохранение и упрочение абсолютизма.
О неприкрытой правительственной опеке над выборным органом свидетельствует его организационная структура8, которая «составляется» в Грамоте из Государя и двух палат. «Высшую Палату» образует Сенатский Департамент. Сенат представляет собой единый административный орган управления, распространяющий свою власть на всю территорию страны за счет создания местных отделений. В Грамоте предпринята попытка создать особое «сенатское сословие», что достигается за счет придания Сенату «во время сейма... купно с посольскою палатою» права «содействовать» «законодательной власти государя». В основе принципа комплектования верхних палат Сеймов лежат, с одной стороны, имущественный и возрастной цензы, прямо коррелирующие с основными принципами построения в России сословного строя, а с другой — бюрократический принцип, восходящий и по форме, и по сути к «Табели о рангах». Предусмотренная Грамотой система выборов во вторую палату являлась двухступенчатой: курии выбирали не депутатов, а лишь кандидатов в депутаты, из которых император по своему усмотрению назначал 2/3. Этот механизм свидетельствует о стремлении контролировать не только социальный, но и персональный состав народного представительства. Обе палаты сеймов равноправны, что фактически уравнивает сенаторов с выборными представителями сословий. Таким образом, сама система двухпалатного построения сеймов приобретает управленческий смысл и призвана подменить представительные механизмы бюрократическими. Это позволяет не только контролировать слабо предсказуемую активность выборных членов сейма, но и предоставляет в руки правительства механизм опеки над всем обществом.
Право законодательной инициативы безраздельно передано в руки императора и административных органов, посредством которых он реализует свои властные
7 Чернов К. С. Забытая конституция. С. 85-90.
8 Там же. С. 90-93.
полномочия. Это полностью лишает сейм присущей буржуазному парламенту законотворческой инициативы.
Организационная структура, механизмы функционирования и юрисдикция сеймов свидетельствуют о стремлении свести к нулю любую возможность выборных представителей сословий оказать влияние на законотворческий процесс как таковой и общественно-политическую жизнь в том виде, как она была представлена в России в начале XIX века. Сеймы Грамоты нельзя назвать парламентами, а политическую составляющую сеймовой структуры парламентаризмом. Точка зрения, что создававшиеся Грамотой сеймы могли бы когда-нибудь в будущем перерасти стадию сословного народного представительства и превратиться в парламент западноевропейского типа, представляется необоснованной.
Какие же цели, кроме фиксации надсословного статуса самодержавия, преследовал Александр I, создавая сословное представительство? Ответ на этот вопрос следует искать в особенностях экономического развития России. Бурно протекавший на протяжении всего XVIII в. процесс складывания и развития феодально-барщинного хозяйства, в основе которого лежало экстенсивное земле-делие9, потребовал от государства значительных территориальных приобретений. Стремительное увеличение территории поставило перед верховной властью управленческую задачу администрирования территорий. Для повседневного управления потребовался механизм сбора информации о положении дел на местах. Таким механизмом и должна была стать двучленная сеймовая структура. Впервые результативность такого рода модели была продемонстрирована Уложенной Комиссией, которая позволила накопить огромный материал, положенный в основу позднейшего сословного и административного законодательства Екатерины II. Комиссия 1767 г. выполнила, в первую очередь, социологическую функцию. В условиях начала XIX в. потребовалось создать постоянно действующий институт сбора информации с мест. Таким институтом должны были стать Думы М. М. Сперанского или Сеймы Н. Н. Новосильцева. Именно поэтому нет ничего удивительного в том, что в основе выборов лежат сословные принципы, которые сформировались в процессе работы Уложенной комиссии, а сам механизм функционирования сеймов максимально сужает юрисдикцию этого органа. Абсолютизму был нужен послушный, управляемый канал ретрансляции мнений, настроений, потребностей различных территорий в адрес державной власти, то есть в тот центр, который единолично принимал решения и издавал законы и которому принадлежал суверенитет. Сбор и обработка информации с мест был основной целью создания сословного представительства. Одновременно оно являлось механизмом апробации законодательных инициатив, так как позволяло использовать палату послов и депутатов как своеобразную «фокус группу» для тестирования управленческих идей, еще до начала их реализации. Сословное представительство — это своеобразная постоянно действующая Уложенная комиссия.
Надгосударственный характер самодержавной власти обеспечивается за счет присвоения сувереном отдельных видов власти, в ущерб властным полномочиям соответствующих инстанций, что приводило к превращению их в отраслевые исполнительные департаменты, единственной целью которых является исполнение верховной воли. Результатом этого присвоения становится институционализация
9 Милов Л. В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М., 1998.
системы управления. В качестве механизма институционализации выступает принцип «разделения властей»10, реализованный в плоскости функционального разграничения сфер исполнения.
Концепция разделения властей в законосовещательной сфере заимствована Грамотой из проекта М. М. Сперанского. Законосовещательные функции размыты между тремя различными органами управления: Комитетом Министров (составление законопроекта) — Общим Собранием Государственного Совета (согласование законопроекта) — Государственным Сеймом (Думой) (одобрение законопроекта). Император при этом выступал в двоякой роли. С одной стороны, он наделял Комитет Министров имманентно присущим исключительно ему преимуществом источника законов, передавая тем самым административному органу полномочия на составление проектов новых законов и непосредственно, в качестве Председателя Комитета Министров, участвуя в этом процессе. С другой стороны, за императором в любом случае оставалось последнее слово: он утверждал или отвергал согласованный проект закона.
Именно в этой трехчленной конструкции законосовещательных органов состоит одна из особенностей применения принципа разделения властей. Буржуазный по своей сути принцип, на страницах Грамоты не направлен на то, чтобы четко и последовательно оградить ветви власти от посягательств со стороны монарха. Напротив, Грамота наглядно демонстрирует применение этого буржуазного принципа с целью легитимизировать узурпацию существенных атрибутов законодательной власти и сконцентрировать все рычаги управления и манипулирования политической системой в руках монарха. В данном случае под термином «разделение властей» понимается не охранение прав и привилегий одной власти от посягательств другой, но разделение частей управления. Иными словами, принцип разделения властей в применении к Грамоте есть механизм формирования администрации и создания бюрократического аппарата контроля и управления, что обеспечивает соблюдение бюрократической процедуры в законотворческом процессе.
Концепция разделения властей в исполнительной сфере реализована в Грамоте, вслед за М. М. Сперанским, на основе министерского принципа управления, то есть единоначалия в принятии решения, соблюдения норм действующего законодательства при принятии решения, подчинения нижестоящих административных инстанций вышестоящим, ответственности за принятое решение и функциональное разделение полномочий между соответствующими исполнительными структурами. В основе организации всей административной системы лежит принцип унитаризма, высказанный еще во французской королевской конституции 1791 года и унаследованный Грамотой в полном объеме. Его применение на русской почве, конечно же, потребовало значительной адаптации, но это лишь усилило унитаристский характер всей системы. Таким образом, принцип разделения властей, в применении к исполнительной вертикали, превратился в механизм укрепления унитарной государственности. Создаваемая Грамотой система исполнительных органов была нацелена на решение единственной, но наиболее принципиальной для самодержавия задачи — создания простой, внутренне непротиворечивой и работоспособной системы «исполнительных департаментов» для реализации прерогатив державной власти.
10 Чернов К. С. Забытая конституция. С. 98-122.
В отношении губернского и подчиненных ему окружного и волостного административных уровней управления последовательное проведение в жизнь министерского принципа неминуемо вело к пересмотру основных положений Учреждения о губерниях, где присутствует смешение исполнительных и судебных функций. М. М. Сперанский этот вопрос практически не затрагивал, Грамота его намечает, авторство первых экспериментов принадлежит, по всей видимости, А. Д. Балашову11, хотя специальных работ по этому вопросу еще нет. Пересмотрено Учреждение о губерниях будет «Положением о губернском управлении» 1837 г. и «Учреждением губернских правлений» 1845 года.
«Власть судная в источнике своем не что другое суть, как власть исполнительная», — написал в 1809 г. М. М. Сперанский12. Этот принцип в полном объеме унаследован Грамотой. Концепция разделения властей в судебной сфере реализована в Грамоте за счет строгого разделения уголовных и административных дел. Это показывает, что в первой половине 1820-х гг. правительство в полной мере осознавало потребность в создании соответствующих гражданского и уголовного кодекса, то есть вплотную подошло к поиску механизмов кодификации законодательства. Предлагаемые Грамотой структурные изменения системы судебных учреждений никоим образом не соотносятся с положениями Учреждения о Губерниях 1775 года. Это свидетельствует о том, что судоустройство екатерининских времен должно было уступить место новым судебным органам, более отвечающим управленческим потребностям империи.
Итак, политика «правительственного конституционализма» не вносила существенных изменений в сложившуюся уже в XVIII в. общественно-политическую систему, в основе которой лежали самодержавие и сословный строй. Напротив, «правительственный конституционализм» законодательно оформлял, основываясь на доктрине «законов непременных» М. М. Сперанского, доминантное положение самодержавия над обществом, вводя для этого представительные органы, то есть создавая сословный институт управления, своего рода «законосовещательный департамент» самодержавия.
В отличие от самодержавности верховной власти и сословного строя, которые непосредственно заимствовались из практики русского просвещенного абсолютизма, реформы государственного аппарата не были подготовлены XVIII веком. Раз-балансированность и неэффективность системы административного управления в начале XIX в. была вызвана объективным историческим процессом становления и развития русской государственности, который с фатальной неизбежностью вел к существенному расширению исторического ядра. В результате под властью русских царей оказались территории, различные по географическому положению, а значит, и по доминирующему типу хозяйства, который определял типологию социальных отношений. Россия не была едина ни в этническом, ни в конфессиональ-
11 Арутюнян В. Г. Генерал-губернаторства в начале 1820-х годов // Вестник МГУ Сер. 8: История. 2005. № 4.
12 «Власть судная в источнике своем не что другое суть, как власть исполнительная. Всякое дело, всякий спор, предмет суда составляющий, есть не что другое в существе своем, как жалоба на нарушение закона. Власть судная удостоверяется в сем нарушении и восстанавливает закон в его силу, то есть приводит его в исполнение. По сему порядок судный, яко часть порядка исполнительного, принадлежит по существу своему власти державной, и для сего-то везде и у всех народов суд ее именем производится» (Сперанский М. М. Введение к уложению государственных законов // Историческое обозрение 1899. Т. X. С. 12).
ном отношениях13. Социальная, экономическая, конфессиональная, общественная, географическая разноликость страны принималась властителями и обществом как данность потому, что само по себе историческое ядро государства никогда не было однородным, единым экономическим образованием14. В силу этого основное внимание Александра I в довоенный период было сконцентрировано на создании системы центральных государственных учреждений: преимущественно этой проблематике посвящена деятельность Негласного комитета и М. М. Сперанского. В результате к 1812 г. была в полном объеме проведена министерская реформа. Однако со всей отчетливостью проявился дисбаланс между принципом единоначалия, положенным в основу системы центральных учреждений, и принципом коллегиальности, на котором строилось местное управление. Устранение этого противоречия стало предметом послевоенного генерал-губернаторского проекта, который представлял собой попытку выстроить «вертикально-интегрированную» систему, при которой каждое местное учреждение было бы подчинено напрямую определенному министерству. Тем самым, за счет создания своего рода «административного департамента» самодержавия, включавшего и судебные инстанции как составную часть административно-исполнительной вертикали, основанной на принципе разделения властей, институциализировался надгосударственный характер самодержавия.
Существенным новшеством политики «правительственного конституционализма» является использование континентальной французской модели — конституционализма, реализовывавшегося в России как кодификационный инструмент. Потребность в кодифицированном праве возникла в России еще в XVIII веке. Однако с еще большей актуальностью она проявилась в начале XIX в. как результат двух, казалось, не взаимосвязанных между собой процессов.
Во-первых, потребность в кодификации стала следствием в целом завершившегося к началу XIX в. процесса определения прав сословий и, напротив, проявлением назревшей в результате павловской «деспотии» необходимости кодификации имеющихся и разработки недостающих механизмов реализации, с одной стороны, сословиями своих прав, а с другой — самодержавием своего надсословного статуса. «Павловский деспотизм» наглядно продемонстрировал насущную общественную потребность в сочетании уже имевшихся в екатерининском сословном законодательстве деклараций с действенными механизмами, гарантирующими эти декларации, превращая самодержавие в третейского судью. Неудавшимся проектом такого рода стала «Жалованная Грамота Российскому народу». Примечательно, что стремление к надсословности верховной власти пройдет красной нитью через всю социальную политику александровского царствования. В этом смысле Александр во многом предвосхитил ту политическую тенденцию, которая возобладает в постнаполеоновской Европе и получит название «легитимизма», когда «конституционализм становится общепризнанной формой легитимизации всякой власти, в том числе и монархической»15. Выделение основополагающих принципов и их декларация в законе «непременном» в сочетании с обещанием
13 Цимбаев Н. И. Идеи федерализма и федеративного устройства России в общественной мысли // Очерки русской культуры XIX века. М., 2003. С. 469.
14 Ковальченко И. Д., Милов Л. В. Всероссийский аграрный рынок. XVIII - начало XX века: Опыт количественного анализа. М., 1974.
15 Медушевский А. Н. Конституционные проекты в России // Конституционные проекты в России. XVIII - начало XX в. М., 2000. С. 111.
подкрепить декларацию изданием соответствующих бюрократических процедур — вот путь Александра.
Во-вторых, усложнение системы административного управления империи, создание губерний и министерств требовало предоставления в руки нарождавшейся бюрократии инструмента управления. Последний имевшийся в ее распоряжении свод законов — Соборное Уложение 1649 г. — не отражал уже ни текущей социальной структуры общества, ни административной модели, и потому не отвечал нуждам управления. Таким образом, кодификация разрозненного российского законодательства была предопределена внутренними факторами — поступательным развитием феодальных отношений. Для реализации этой задачи был необходим инструмент. Он был найден во Франции, где революция впервые в истории породила модель кодифицированного рамочного законодательства, которая как нельзя лучше подходила для решения стоящей перед российским самодержавием задачи последовательного упрочения самодержавной власти императора за счет формирования новой для России модели общественно-государственного устройства — абсолютизма.
Эти принципы — неограниченное самодержавие, опирающееся на сословный строй и бюрократический аппарат управления — являются краеугольным камнем политики «правительственного конституционализма» первой четверти XIX в. Сам по себе «правительственный конституционализм» есть не что иное как один из применявшихся самодержавием механизмов для построения абсолютизма, то есть всеобъемлющего общественно-политического строя, где самодержавие, бюрократия и сословный строй являются отдельными составными элементами более общей конструкции.
Воспользоваться в полном объеме этим механизмом не удалось: непонимание его сути обществом, восстание декабристов, но главное — быстрое развитие бюрократических институтов позволили Николаю I избежать конституционно-подобных кодексов. Реализовалась модель Свода Законов, который по сути, но не по форме есть истинная «конституция» российского абсолютизма.
Список источников и литературы
Арутюнян В. Г. Генерал-губернаторства в начале 1820-х годов // Вестник Московского университета. Сер. 8: История. 2005. № 4.
Ковальченко И. Д., Милов Л. В. Всероссийский аграрный рынок. XVIII - начало XX века: Опыт количественного анализа. М., 1974.
Конституционная Хартия 1815 года и некоторые другие акты бывшего Царства Польского (1814-1881). СПб., 1907
Медушевский А. Н. Конституционные проекты в России // Конституционные проекты в России: XVIII - начало XX в. М., 2000. С. 111.
Милов Л. В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М., 1998.
Сперанский М. М. Проекты и записки. М., 1961
Цимбаев Н. И. Идеи федерализма и федеративного устройства России в общественной мысли // Очерки русской культуры XIX века. М., 2003.
Чернов К. С. Забытая конституция. Государственная Уставная Грамота Российской Империи. М., 2007.
Чернов С. Л. К вопросу о времени возникновения абсолютизма в России // Россия в XVIII - XX веках. М., 2000.
Sirey J. B. Recueil general des Lois et arrets. T. 20.
