CC BY
32
ПОСЛЕ КУЛУНДЫ
■ Ші ічШї:.
м Г' Радов
В тот день, когда синоптики привычно объявили: «Переменная облачность, возможны осадки», - я проехал от далекой Бессоновки до Барнаула и видел, как это выглядит в натуре. Через Кулунду проезжали в дождь, и комбайнеры, наладившиеся было молотить, останавливали машины. За Родино было солнечно, небо ярко синело, валки провяли, и повеселевшие хлопцы поворачивали комбайны в полосу. Под Романово косили и молотили вовсю, хотя и там хлебнули дождя. А за Ребрихой, наоборот, - тут промочило в полдень, - остановили технику. Такая была погода и такая уборка.
...Я так и не мог припомнить, откуда и когда он пришел в село, этот обычай: рисовать на комбайновых бункерах звезды. Тысяча центнеров - и звезда! Может, еще в войну солдатки-комбайнерки переняли это у мужей - танкистов и летчиков? Но соблюдается сей обычай естественно и неукоснительно. Что ни «грудь» комбайна, то визитная карточка комбайнера. О них и речь...
В Барнауле на краевом совещании вновь назвали четыре цифры 1971 года. Оказывается, тогда ровно половину алтайского хлеба взяли с поля пять тысяч двести девяносто передовых комбайнеров. А другую половину убирали двадцать тысяч человек.
На Алтае, - а я знаю край, - так вот, тут многолетней «селекцией» выращена гвардия превосходных мастеров-механизаторов. Они-то по преимуществу и составили те первые пять тысяч.
Разумеется, не всякому комбайнеру, а уж тем более малоопытному либо вовсе юнцу, впервые нынче взявшему в руки штурвал, не всякому дано сегодня сравниться с Вдовиным, Волковым, Петкау и иными гроссмейстерами жатвы. Но чтобы каждый, не только мастер, но и подмастерье, как говорится, выложился во всю меру и своего таланта, и опыта, этому пособить можно. Людям-то на полосе мешает не только непогода. Машины не подошли, затор на току, шестеренка полетела, а другой нет под рукой, ремень порвался... Либо просто появился впереди трудный участок вповал полегшего хлеба -чего не случается в страду! Мастер - он и в этой обстановке не растеряется. А подмастерье...
Когда всматриваешься в уборочные будни, замечаешь одну общую для Алтая черту: действует целая система мер помощи людям на хлебной полосе...
Допустим, газеты рассказали о ребрихинском комбайнере Власе Морозове: как он приспособился в двух направлениях косить полегший хлеб. И смотрите, насколько быстро, немедленно специалисты доработали, додумали находку. Само приспособление сразу же - на заводах и в хмастерских - размножили в тысячах экземпляров, доставили в поле...
Еще пример. Макаровское отделение совхоза «Петуховский» в такую же, как у всех, непогоду за двенадцать рабочий дней и скосило, и обмолотило хлеб. И бюро крайкома партии тотчас же обсудило опыт партийной группы отделения. Какую же полезную для всех изюминку извлекли из этого опыта? А она как раз в том, что шесть коммунистов хорошо работали сами и помогали каждому механизатору. Каж-до-му!
А между прочим, и у макаровцев звезд - не поровну! Молодой коммунист И.А. Толстов 11-го сентября намолотил тысячу сто центнеров, 12-го - тысячу двести, а всего на его комбайне девять звезд. Партгрупорг И.А. Титов намолотил около семи тысяч, П.А. Макаров - около шести. Но суть в том, повторяю, что ни один комбайнер отделения не «спустился» ниже пяти тысяч - выработка по сегодняшним условиям весьма приличная! *
Я читаю в «Алтайской правде» этот документ - постановление крайкома партии -и зримо представляю себе, как у макаровцев шла работа: как организовали они техническую помощь в поле, как применили повышенную оплату за каждую пятую и последующие сменные нормы... Как партгрупорг И.А. Титов помогал молодому комбайнеру Геннадию Цибе, а шофер-коммунист М.И. Смирнов - своему напарнику Павлу Журбенко. Кстати, в нем, в опыте макаровских коммунистов, точно откристаллизовались многие давние традиции Алтая: и наставничество опытных над молодыми, и то, что рядом с комбайнерами в поле сельские культработники.
В крае поименно перечисляют по итогам года и лучших механизаторов, и организаторов уборки. Но не забыть бы и тех, кто формировал в нелегкую пору то, что зовем мы «моральным фактором». Не забыть бы партийных работников: секретарей и инструкторов райкомов, секретарей совхозных и колхозных парткомов, партгрупоргов, политинформаторов. Я ездил по степи с Иваном Ивановичем Антоненко, опытным хлеборобом, избранным на первый в совхозе партийный пост; разговаривал с Надеждой Яковлевной Марцевой - она, экономист по специальности, окончила институт на колхозную стипендию, возглавляет партком колхоза имени Энгельса. Толковал в поле с Василием Кравченко - секретарем отделенческой парторганизации под Родино; он, зоотехник, сам водит комбайн (уже пятнадцатую уборку!), и сын его Валерий, студент, неподалеку другой машиной валил пшеницу...
Его не втиснешь в схему, стандарт - весь арсенал средств воздействия на умы и души, которым располагают эти партийные люди. А результат...
Проехал в «переменную» погоду более пятисот километров мимо уборочных полей, видел немало комбайнов, не только работающих, но и замерших на полосе. Но не встретил ни одной машины, покинутой людьми! Они сидели под комбайнами, ждали солнца, ветра, любой возможности косить и молотить. Таким-то в разгар страды выглядел на Алтае «моральный фактор»...
На дальней окраине Кулундинской степи услышал я фамилию Романенко, которую еще не встречал в прессе, но все в совхозе говорили о нем с редким почтением. Самого этого пожилого человека я увидел только мельком - все он был в хлебных рейсах.
Но по рассказам людей...
За рулем он, Алексей Борисович, тридцать четыре года. В числе первых прокладывал по льду Ладоги дорогу в осажденный Ленинград и водил по ней свою полуторку вплоть до прорыва блокады. В совхоз приехал с первой группой целинников. Все пережил тут: и редкие урожаи, и частые неурожаи, и в пыльные бури ездил днем с включенными фарами. Не изобретатель - нет этого. И не рекордсмен вроде - просто шофер первого класса и машину свою бережет, новой не просит. И безотказен: ночь-полночь, что бы ни случилось на отделении, кого понадежней послать в зимний нелегкий рейс? И немолодой человек натягивает рукавицы, прогревает мотор - и в дорогу. И как бы ни была она трудна, вернувшись, и не пожалуется, и не похвалится...
В придорожном селе за Ребрихой толковал с двумя комбайнерами. Тот, что помоложе, звеньевой безнарядного звена Анатолий Бахушкин, работает на СК-4, а Жебин Петр Федорович - на новом «Сибиряке». Жебин - прирожденный хлебороб, двух сыновей Николая и Виктора приохотил к земле, отправил в училище механизации.
Так вот, пока говорили, Петр Федорович вертел в руках только полученную из района «молнию», довольно занозистую и для него, и для молодого соседа. Сообщалось в той «молнии», что ребрихинских комбайнеров-мужчин обошла в эти дни женщина, Анна Андреевна Шашкова. Кто она?
Лицо простое и миловидное. В «молнии» говорится: «Никаких особых
оригинальных приспособлений А.А. Шашкова к своей машине не сделала». Так что же? А просто берегла каждый час. Просто маневрировала скоростями применительно к толщине
валка, погоде, влажности хлеба. А за всем этим биография: в трактористки пошла еще в войну пятнадцатилетней девчушкой. Коммунистка, член райкома...
Задержимся, задумаемся: целине - девятнадцатый год! Ребятишки, родившиеся тут после первых комсомольских свадеб, уходят в армию, поступают в институты. А сама целина справляет совершеннолетие. Сколько же прошло через нее, целину, народу? Кто уехал? Кто остался? Речь не о количествах. Какие же во всех отношениях славные, честные, стойкие и умные люди закрепились тут, пустили, что называется, корни. Как широко, по-государственному мыслят они, как полезно их слушать...
В степи, у лесной полосы, встретил земяяка-южанина, командированного сюда на уборку. Молодой горбоносый парень, он сидел, курил, окруженный местными комбайнерами. Ждали погоды. Я спросил: как нравится алтайская пшеница? *
- Вот она! - Комбайнер указал вдаль, а там, вплоть до горизонта, серела неубранная полоса. - Коси ее да коси! Тут можно и пять норм взять! - И обернулся к сибирякам: - У вас по скольку гектаров на комбайн, мужики?
^ А у вас? - Это спросил пожилой в кепочке местный житель.
- У нас в колхозе по сто десять...
- А у нас в совхозе по сто девяносто два, - вздохнул сибиряк. - Пять-то норм взять можно при хорошей погоде. Только, - он пристально посмотрел на южанина, - у вас-то пшеница озимая, «безостая» - и не осыпается, и не ложится. И уборка летняя. И на машину сто десять гектаров. А нам-то селекция не дала раннего неполегающего хлеба. Видишь, когда косим! Так может, это нам нужно по сто десять на машину, а вам - по сто девяносто? Наоборот, а?
Нет, думаю, что не нужно «наоборот»: обижать юг для страны нет решительно никакого резона. Только Сибирь есть Сибирь. И в словах старого комбайнера есть то рациональное зернышко, за которое - не самая ли пора в расчете на будущие урожаи -ухватиться товарищам из Госплана?
В эту страду на Алтай шла и шла техника. Встретил за Павловском колонну новехоньких, с иголочки «Сибиряков». Ощущение было такое, будто они с конвейера прямиком направляются на хлебное поле. И с запасными частями к уборочным машинам было так, как раньше не бывало. Не поучительный ли это пример отношения к сибиряку-хлеборобу, который должны взять за правило и за образец ведомства, снабжающие Алтай... ■
И еще был разговор с Федором Князевым, которого я узнал четырнадцать лет назад. Тогда он работал на «Беларуси», растил отличную кукурузу, и фотографии его печатались в газетах и журналах. Нынче застал Князева на К-700 и порадовался: как же выдвинулся старый знакомый - эти машины доверяют самым лучшим механизаторам. Но Федор Васильевич восторгов не разделил. Сказал с горечью: = :
- А, уйду я с него!
- Почему?
- Глянь-ка назад...
Сколько об этом сказано, сколько написано... Для К-700, настоящих витязей, которые как раз и нужны в степи, нет еще в достатке подходящих орудий. А что он может сделать, этот трактор? В Ключах за сутки поднял плоскорезами шестьдесят гектаров зяби, то есть заменил, проще говоря, шесть обычных гусеничных машин и дюжину трактористов. Но недостает же Князевскому гиганту плоскорезов! А ведь для К-700 и бездорожья не существует. Что ни рейс, то по любой дороге - тридцать тонн хлеба на элеваторе! Но опять-таки в крае на каждый такой трактор приходится по 1,3 тележки, а надо-то по две, не меньше! Как же медленно поворачиваются в соответствующих плановых и промышленных органах...
ДШ е 1 НКЩ
Нет, Князев, как я понял, не уйдет с К-700. Не такой он человек, один из первых целинников, чтобы бросить машину. Да и нравится она ему. Не уйдет, хотя и заработок у него ниже, чем был на «Беларуси», да и из шеренги передовиков он на какое-то время - по цифрам, понятно, - выскочил. Но не уйдет! А вот к словам его стоит прислушаться...
Она - это очень заметно во всем - повзрослела, наша целина. Земля, распаханная когда-то плугами, пережившая и ошибки, и поиски своих хозяев, приведена, наконец, в безопасное и рабочее состояние. И девятнадцатый хлеб, хотя он и нелегок и по «абсолютному весу» тяжел, убирали на Алтае куда увереннее, чем и первый, и седьмой, и десятый...
В июне Кулундинская степь удивила лесом. В сентябре - хлебом.
Правда, он поспел поздно, очень поздно, - нынешний хлеб (до июня-то дождей не было!), но не полег, и убрали его в совхозе «Кулундинский», то есть скосили, быстро и мастерски. Не допустили пшеницу до седой переспелости, или, как сказал секретарь райкома, до «пенсионного возраста». Слегка недозрелую срезали, уложили - дошла в валках. Зерно редкостное. Натура - восемьсот (а сие означает, что в литре зерна -восемьсот граммов!). А урожаи...
На круг в совхозе вышло семнадцать центнеров с гектара. Такого урожая еще не знала засушливая, малоплодородная Кулунда. Есть целые отделения, где набирали с гектара и по двадцать, и по двадцать два центнера. Есть поля тридцатицентнеровые. Словом, Кулунда с хлебом и, замечу, второй год подряд. Что подряд - такого тоже не бывало...
И еще. В конце пятидесятых, а особенно в середине шестидесятых годов, когда летом попадал на бывшую целину, видел такую картину... На току три Ъгромных, длинных, как скирды, вороха. В одном - зерно из-под комбайнов: бурое, сорное. В другом
- поменьше, как принято говорить, «золотое», то есть чистое. В третьем - он редко был ниже второго, этот ворох, - отходы, вернее семена овсюга, лебеды, сурепки и прочей нечисти. Десятки людей - местных и приезжих - у веялок, сортировок и просто с лопатами и тяжелыми ящиками работали тогда на токах. Очистка хлеба стоила едва ли не дороже самого урожая... -а
•уд; Сегодня тока механизированы. Высится над асфальтовой площадкой копер наподобие метростроевского. Самосвалы опрокидываются над ямой, зерно уходит вглубь, там, внутри, очищается, подается наверх и оттуда сыплется в другие, пустые самосвалы, чтобы следовать на элеватор. Так вот того, что мы называли отходами, - семян сорняков, - почти нет! Хлеб чистый...
А между прочим, вырос он на земле, которая не пахалась плугом уже семь, восемь и десять лет...
Обо всем, что стоит за этим итогом, я и хочу рассказать.
; .-у, Но прежде одно отступление. Ь?
На Кулунде не бывает дней вовсе безветренных. Степь, если прислушаться, всегда неспокойна. Только раньше в этом ветре над голой, почти без единого деревца (лишь с редчайшими колками), ровной, как стол, землей преобладал свист либо шорох колосьев. Сейчас же - точнее в июне, ~ когда рядом не грохотали моторы, в непрерывном неутихающем степном «разговоре» явственно проступил шелест. Листья берез, тополей, вязов, ветки смородины - они шелестели над бывшей целиной...
В сентябрьский отнюдь не погожий и не по календарю студеный день там, в степи, мы разговаривали с первым секретарем Алтайского крайкома партии Александром Васильевичем Георгиевым как раз об этом: о назначении и пользе степного леса. Рядом, начинаясь тут, у Кулундинского совхоза, уходила на юг, к Волчихе, Рубцовску государственная лесная полоса. Собственно, она состояла из трех шестидесятиметровых лент, посаженных с интервалом в километр... Представьте себе это: высокие, совсем
взрослые березы, одна в одну, а у самого края полосы вперемежку и тоже один в один кусты смородины и облепихи... Г:
И говорили мы не об агрономической пользе леса, а о том, как скрасил он жизнь целинников. Уже собирают в полосах и солят, маринуют грибы-подберезовики, варят смородиновое и облепиховое варенье. Птиц стало больше, косули выходят на стерню...
Пока стояли - а был третий час пополудни, - небо вдруг потемнело и ветер усилился. Над дорогой взвился и тотчас погас пыльный смерч. А разгулявшийся ветер уже лохматил пшеничные валки, гнул молодые березки в соседней полевой полосе, с силой пригибал к земле кулисы - полоски горчицы, высеянные по пару, поперек господствующих ветров, - а они, ярко-зеленые, опушенные поверху желтым, пружинили, не поддавались. ? . :і
- Примерно двадцать метров в секунду. - сказал Георгиев.
- Около того. - определил директор совхоза Игнатович.
Наутро я узнал: то был отнюдь не ураган, а обычный на Кулунде шквальный ветер со скоростью двадцать два метра в секунду. Такие ветры тут вовсе не редкость, они скорее обыденность, потому что и среднегодовая скорость движения воздуха над Кулундой около семи метров в секунду.
Но в ту минуту, когда над дорогой вспыхнул и погас пыльный смерч, я вспомнил, что пыльные бури, переносившие бог весть куда - к самому Барнаулу - тысячи тонн здешней земли, бури, которые вывели из оборота сотни тысяч гектаров пашни, - они-то как раз возникали при таком «обыденном» ветре! Нет, извините, они вспыхивали и вздымали землю и засыпали поселки пылью и при ветрах куда меньшей силы. И было это не так уж давно: в шестьдесят втором, шестьдесят третьем, шестьдесят четвертом годах... ' ¥ < Теперь уже ветру, пронесшемуся над степью, было решительно нечем поживиться! ■ За исключением разве самих дорог, то есть тех двух колей, которые проложили колеса автомобилей и тракторов. - нигде на территории совхоза не было обнаженной земли. Почва - и там, где только скосили пшеницу, и там, где ее вспахали плоскорезами, - эта почва щетинилась стерней. Она была связана, сцеплена корнями растений, и сорвать ее с места было вовсе не просто. Рядом же поля были прикрыты жесткой травой - житняком.
А тот единственный смерч над дорогой, он так быстро угас оттого, что обочины дороги были сплошь зелены, опять-таки залужены травой, - ветер и тут ничего не мог поделать.-1 А еще он, этот ветер, дул поперек и главной, широкой, и десятков других, поуже, лесных полос, и каждая преграда ослабляла его силу. А еще спотыкался он о кулисы... ■*,
Так в этот сентябрьский день я. что называется, воочию убедился в том, что это за штука - противоэрозионный комплекс - и как он действует...
Но чтобы все стало ясно, следует восстановить в памяти некоторые события минувших лет. Не сразу степь защитилась от ветра... В июне там же, в степи, я встретил Федора Васильевича Чабанова, коренного здешнего хлебороба, известнейшего в стране комбайнера.
Между прочим, накануне той поездки мы вспоминали о нем. о Чабанове, с нынешним кандидатом наук Константином Бориным, одним из первых комбайнеров страны. Он когда-то с Кубани переслан два комбайна Чабанову. О Федоре Васильевиче я писал четырнадцать лет назад в путевом очерке. И естественно, вернувшись в Москву, разыскал номер «Огонька» с очерком. И прочел приведенные в нем слова Чабанова...
Но сперва о времени. То был пятьдесят восьмой год - урожайнейший для всего Алтая и этой степи. О пыльных бурях еще не слыхивааи. Настроение было радостное. Кулундинский совхоз намолачивал с гектара по шестнадцать и шесть десятых центнера -ни до, ни после этого, вплоть до минувшей осени, кулундинцы не брали такого хлеба.
А Чабанов говорил тогда... Цитирую не блокнот, а напечатанный («Огонек», № 43,
1958) очерк: о.ч,.
«На земле еще нет порядка. Пять лет ееем пшеницу по пшенице. Разве это не опасно? Выпашем землю, разведем сорняки. А у нас - что там скрывать! — есть еще такие потребители: ему бы лишь хлеб выхватить в урожайный год, а там хоть трава не расти! Севообороты нужны нашей земле, пары нужны, леса нужны, лесные полосы. Колки-то сводят, последний лес вырубают - тоже потребительский подход к земле, хищнический...».
Кто это говорил? Знаменитейший хлебороб, Герой Социалистического Труда, депутат Верховного Совета страны - человек во всех отношениях, как говорится, благополучной судьбы, увенчанный славой. И когда? В победном году - он тогда у себя в колхозе, в деревне Кочках, в тех же степях намолачивал и по двадцать центнеров. Но какая тревога!
Написанное пером не вырубишь топором. В том же очерке меня больно ужалила одна фраза. Не чабановская - собственная. «Ну, что сказать, товарищи кубанцы и ставропольцы. В смысле культуры полей кулундинский совхоз никак не уступит вашим хозяйствам. Не уступит! Он не знает севооборотов и только нынче узнал пары, - и это худо, очень худо! - но поля обработаны отменно...».
Вранья нет, все правильно. С точки зрения привычной мне с детства кубанской агрономии поля были «обработаны отменно». То есть их тщательно - с отвалом! -вспахали плугами, по ним прошли культиваторы, дисковые бороны, сеялки, катки. И обочины дорог были опаханы, желтела вывороченная почва - помесь суглинка с супесью. Только Кулунда - не Кубань! И Чабанов - старый сибирский земледелец, тревожился, понимая особенности именно этой ~ конкретной! - а не «вообще» земли! Я же по-дилетантски смотрел на кулундинское поле, сопоставляя его с кубанскими и ставропольскими массивами. И радовался: похожи! И хотя и уловил чабановскую тревогу и разделил ее - «худо, очень худо!», - но в суть чабановского грозного предупреждения -«выпашем землю» - в суть эту не вцепился, не влез.
Справка: после пятьдесят седьмого года вся Кулунда и, в частности, Кулундинский совхоз, не поднималась до ста пудов. Напротив, урожаи стали снижаться.
В пятьдесят девятом намолотили по семь с небольшим, потом - два года подряд -урожаи были приличны: одиннадцать, девять с половиной. И - резкий спад: четыре с половиной в шестьдесят втором. А в шестьдесят третьем...
Теперь всем известно, что случилось на Кулунде в шестьдесят третьем. Фотоаппарат запечатлел черный столб над поселком. Пыльная эрозионная буря. Урожай -пятьдесят восемь килограммов с гектара. В следующем году - шесть центнеров, еще через год - сто шестьдесят килограммов: меньше, чем высеяно...
Одна оговорка: Кулунда есть Кулунда. Зона, как принято говорить, «рискованного земледелия». И среднегодовая цифра осадков крайне мала: двести сорок восемь миллиметров! И перепады между годами резкие. Так что объяснять неурожай только несовершенством системы земледелия - тоже крайность. Пока нет орошения, Кулунда самым непосредственным образом зависит от майских и июньских дождей. Если бы в июне 1972-го не промочило всю степь - не могу поручиться за кулундинские намолоты. Но что касается эрозии... ^
Пятьдесят восьмой год был удачный: дожди пошли как по заказу. Поля выглядели красиво. Но то была красота обманчивая. Румянец на щеках больного. Уже тогда почвы, здешние...
Кстати, вот он с чем имеет дело, земледелец на Кулунде.
Читаю официальный документ: «...совхоз расположен в наиболее засушливой части Кулундинской степи. Мощность пахотного горизонта небольшая: 18-20 см. Содержание гумуса невысокое - 1,5-2,5 процента. По ветроустойчивости земельная площадь на 96,6 процента представлена сильно- и среднеподатливыми почвами». Какая уж тут Кубань!
Но пришли-то мы на эти крайне опасные - в смысле эрозии! - земли с агрономией, привычной для совсем иных зон, то есть-прежде всего - с орудиями отвальными, обычными для центра и Нечерноземья европейской части страны, для юга. Пришли давно, задолго до «покорения» всей целины. В девственную крепь Кулундинской степи первым врезался плуг, а не плоскорез. (Слово «крепь» - вернее. Когда степь не пахалась, «податливые» ветру почвы были прикрыты дерниной!). ъштшмп#
Но зачем, вы спросите, ворошить его, «негативный опыт»? Чтобы не повторять ошибок? Да, И не в одном лишь земледелии. Перед нами не только земледельческий опыт, но и нравственный. Он полезен всегда. А еще, чтобы верно оценить сделанное за последние годы, надо вспомнить исходный рубеж, точку отсчета. .«.**,< я • -.г- ■
$ Цитирую официальный документ: в Кулундинском совхозе после эрозионных бурь «прямые убытки от списания погибших посевов достигли 1539 тысяч рублей. Из-за необеспеченности животноводства кормами уменьшилось поголовье скота и снизилась его продуктивность. За 1963-1965 годы из хозяйства уволилось более 400 человек, стал ощущаться резкий недостаток рабочей силы...». - “•
И дальше. Строго, сухо: «В этих условиях в совхозе было уделено особое внимание разработке и внедрению в производство комплекса мер но защите от ветровой эрозии...».
Что это последнее значит?
Июнь семьдесят второго. Та же и совсем не та Кулундинская степь. Нет былой неоглядности горизонта, сплошного, уходящего бог весть куда, как говорится, безбрежного моря хлебов...
Однако везет меня по этой теперь как бы и незнакомой степи тот же, что и четырнадцать лет назад, человек - Емельян Иванович Емельяненко. »
Деловая биография Емельяна Ивановича с виду совершенно обыкновенная и предельно коротка. Специальность - агроном. В графе «занимаемая должность» тридцать пять лет значится одно слово: «Директор», А между тем есть в этой краткости...
До пятьдесят четвертого года Емельяненко директорствоват в налаженном старом крепком хозяйстве на превосходных землях. Все было хорошо. Возраст самый рабочий ~ под пятьдесят. Вызвали, сказали: на целину!
Вот она, фотография. Церемониал «вбивания первого кола» на месте будущего поселка. Кол огромный, символический, едва ли не с телеграфный столб. Емельяненко среди целинников - небольшого роста, по внешности никак не скажешь, что он тут главный. Куда значительнее его выглядит крупный, полный Виктор Николаевич Зарубин, главный агроном...
А Емельяненко и сейчас такой, каким был: поджарый, легкий. А в глазах грусть. Я
- едва не последний гость, которому он как директор показывает хозяйство. Уже заготовлен для подписи акт передачи дел. Емельян Иванович уходит на пенсию. Совхоз передает бывшему главному агроному, кандидату сельскохозяйственных наук Анатолию Ивановичу Игнатовичу...
Об эмоциях потом. Но мы стоим с Емельяненко у березовой полосы, и тут нельзя не волноваться. В три ряда - вдаль, на два километра, по редкостному армейскому ранжиру стоят деревья. Поднимаю руку - нет, не достать до вершины: три с половиной метра. Березы бородавчатые. С кроной низкой, едва не до самой земли, в совсем коротких белых сапогах. Просвет между рядами невелик, но просматривается насквозь, полоса нигде не вильнула. Вся степь... Нет, простите, все земли этого совхоза исчерчены такими полосами вдоль и поперек. Есть деревья помоложе, есть постарше, но это деревья, а не те «карандашики», которые порой втыкаются для «гаточки». Прижились, устояли в лютейшие морозы, вынесли ветры, засухи. Помните слова Чабанова: «Леса нужны, лесные полосы. Колки-то сводят, последний лес вырубают...». Так вот они, полосы - под ними сегодня в совхозе тысяча семьсот гектаров земли, а защищают они от ветров более
пятидесяти тысяч гектаров. Если все эти полосы вытянуть в одну - они растянутся на две тысячи километров.
Но погодите. Степной лес - это лишь одно звено того «комплекса мер по защите почв», которому «было уделено особое внимание» после беды...
Надо рассказывать об этом комплексе. А я думаю о покойном Викторе Николаевиче Зарубине. Прекрасном сибирском агрономе, интеллигенте в прямом и буквальном смысле этого слова, коммунисте с тысяча девятьсот двадцатого года, который, как мог, оборонял землю, - но до того, что мы видим сегодня, не дослужил. И не дожил... **
Емельян Иванович дослужил. В пятьдесят четвертом они с Зарубиным приняли совхоз, разросшийся затем до полусотни тысяч гектаров. Привезли триста двадцать молодых добровольцев (из тех, первых, тридцать восемь человек работают и по сей день). Емельяненко прошел с этой степью весь ее путь. Из девятнадцати лет (включая 1972-й) четыре по кулундинскому, разумеется, счету были урожайны. Пять - со сбором средним. Десять - засушливые, неурожайные. Десять лет (не подряд) совхоз давал прибыль, десять лет - убытки. Это, между прочим, для минувшей поры весьма условно: и цены были не отрегулированы, и планы тоже.
Безусловным было лишь то, что доброволец директор, ушедший с налаженного дела на целину, в неурожайные годы, когда не выполнялся план, как и его помощники, не получал премий. И зарплата урезывалась...
" : Но передает совхоз Емельян Иванович - и в смысле финансовом - в полном
порядке: в 1971 году прибыль превысила миллион семьсот тысяч рублей. В первый раз после пятьдесят восьмого урожай превысил четырнадцать центнеров...
Еще нужна оговорка. И пятнадцать, и шестнадцать центнеров, и прошлогодние семнадцать, и даже двадцать - цифры вовсе не звонкие. Почему же мы, несмотря на неудачи, так держимся за Кулунду? Из-за количества когда-то распаханных гектаров? Из-за того, что хлеб тут дешев, а теперь даже при семи центнерах с гектара рентабелен, выгоден?
Нет, не только поэтому. Вся соль в том, какой это хлеб... лт
Я с детства привык - хотя из-за голодух и не часто его едал - к кубанскому пшеничному, испеченному, как это любят делать казачки, на капустном листе, высокому, пышному хлебу. В него, кроме муки из озимки, это я хорошо помню, непременно добавляли для пышности, вкуса муку из «гарновки», яровой пшеницы. Так вот с Алтая - и не от хозяйки, а из пекарни - я привез каравай повыше кубанской паляницы. Его можно легко сжать - и он поднимется, как живой. Поэт Алим Кешоков, привыкший мыслить и говорить образами, во время нашей кулундинской поездки уцепился за одну деталь: сказали, что без муки из пшеницы-улучшителя не получатся и знаменитые итальянские спагетти. Такая пшеница и растет на неласковой кулундинской земле. Сильная, богатая клейковиной. Я не специалист в этом вопросе, но знаю, что не сам собой, а и сортом, и работой людей, и погодой повышается или падает процент клейковины в зерне, - словом, и за него надо воевать. Но на Кулунде - а у нас немного подобных районов, и они, как правило, засушливые, - на Кулунде можно получать именно такую пшеницу. УлуЧШИТеЛЬ... 1
Но вернемся к земле, к «комплексу мер по защите почв от эрозии...».
О нем рассказывает Анатолий Иванович Игнатович - новый директор совхоза. Лет тридцати с небольшим. Крепкий и совершеннейше «крестьянской» внешности - как бы только с комбайна сошел. Кандидат наук...
Нет, это совсем не тот случай, когда ученый-агроном сменил директора-практика. Емельян Иванович Емельяненко - специалист дипломированный, заслуженный агроном, с огромным земледельческим опытом. И не та ситуация, когда главный агроном перерос
директора. Как директор Игнатович себя еще не показал. Но как у специалиста у него знания посвежее, чем у предшественника. Очень они дополняли друг друга: Емельяненко и Игнатович. Все синтезировалось: и разница в возрасте, и подход, и темпераменты...
Игнатовичу я в одном не завидую. Кулунда становится такой же «земледельческой Меккой», как знаменитый институт в Шортандах, как поля 'Г.С. Мальцева. Едут и едут! И каждому рассказывай! Но должность обязывает... иньчкт
Так вот комплекс... Загибая пальцы, называем звено за звеном. Севообороты (свои, кулундинские, с короткой ротацией, с учетом ветроустойчивости земель); новая система обработки земли, грубо говоря, безотвальная: вместо плуга, обычных сеялок, бороны и катка - культиваторы-плоскорезы, и культиваторььглубокорыхлители, и специальные стерневые сеялки, и т.п.; полосное размещение культур; кулисные пары; многолетние травы; залужение обочин (дороги не опаханы, как раньше, то есть почва не обнажена, а засеяна травой); улучшение сенокосов и пастбищ; удобрения; семеноводство. И, наконец, лесные полосы...
Человек из иных краев прочтет - разочаруется: эка, мол, невидаль: пары, травы, удобрения, севообороты! Все давно известное. И верно, я сам сотни раз встречал на долях по отдельности почти все звенья этого комплекса. И кулисы не удивили - видел. Разве что плоскорезы (вместо плугов) - новинка, но ведь и нынешнего года. Четыре года назад, тоже на Кулунде, только не алтайской, а новосибирской, в Краснозерском районе видел эти диковинные (только кустарного изготовления) орудия в работе. Вспаханное ими поле напоминает не привычное по литературным штампам «вороново крыло». Напротив, поле после прохода плоскореза выглядит тусклым. Оно взъерошено, «некультурное»: вся стерня сверху, орудие прошло под ней, оставив, как след, лишь чуть заметную борозду. Но эту пашню, как я сказал вначале, не поднимет ветер, за нее прочнее уцепится снег. Уже доказано: к концу зимы снежный покров на такой стерне выше, чем на отвальной зяби, на 11-15 сантиметров (а он весь, снежный-то покров, в этих засушливых степях не превышал 20 сантиметров)...
Но хватит технологии... О ней сами специалисты и тот же А.И. Игнатович пишут куда лучше и популярнее. Отмечу лишь две особенности.
Во-первых, почвозащитная система, разработанная в Шортандах коллективом ученых и практиков под руководством А.И. Бараева (за что и присуждена им Ленинская премия), перенесена сюда, на Кулунду, не механически. Орудия, правда, новые, заводского, причем некоторые алтайского изготовления (кстати, они и намного производительнее отвальных!), но каждое или почти каждое из этих орудий как-то «подхимичено» совхозными умельцами, приспособлено к своим, в чем-то неповторимым условиям.
А еще агрегаты... Это страсть Игнатовича, агрегаты! К одному трактору цепляют (навешивают) несколько разных орудий - и тракторист за один проход и готовит почву, и вносит удобрения, и сеет. И еще полосы... Поля пестры. Нет (еще раз говорю!) сплошных массивов хлебов. Полоса хлеба, полоса пара, полоса травы - так выглядят поля между лесными посадками. И пока березы, тополя, вязы еще молоды, слабы, их охраняет (она рядышком!) буферная полоса из трав. Низовой ветер непременно споткнется, пыль не так иссечет молодые деревца. Потом, через три-четыре года, «буфер» отодвигается.
А сами лесополосы! Это же надо было разыскать, достать и за тридевять земель привезти миллионы саженцев. И высадить, и выходить их на сухой земле. Уже то, что так здорово прижились они в пока безводной степи, - достижение выдающееся. Опыт степного лесоразведения, добытый Кулундой, - драгоценный опыт, а в этом-то смысле кулундинцы шли по дорогам непроторенным. В Шортандах у А.И. Бараева нет леса. На землях соседнего с совхозом колхоза имени Шевченко Павлодарской области - ни деревца. А тут...
Одним словом, отдавая должное науке - а кулундинцы считают А.И. Бараева и его коллег и друзьями и учителями, - так вот, отдавая ей, науке, должное, нельзя и не сказать, что здесь шортандинская почвозащитная система приобрела свой кулундинский оригинальный отблеск...
А во-вторых, суть в том, что против эрозии и была выставлена именно система мер, взаимно связанных и друг друга дополняющих. Сис-те-ма! Она-то и остановила эрозионные процессы на бывшей целине...
Нет, будем справедливы и на этот раз более осторожны в оценках. Возраст - и собственный, и ее, целинной земли, к тому обязывает. Кулунда - по части устойчивости урожаев - продолжает оставаться зоной земледелия рискованного. Защищенной степи нужна вода! Не добывают и на месте. Тянут по трубам с трехсотметровой глубины, и неподалеку от совхоза готово ложе будущего довольно просторного пруда. И карпы в нем будут, и внукам первых целинников будет где искупаться в жаркую пору. А жара тут, как, впрочем, и морозы зимой, достигает сорока градусов (выше и ниже нуля!). Хватит этой глубинной воды из тех скважин, что пробурили, и на полив огорода, а тут - солнца-то много - вызревают помидоры, великолепные, крупные, не хуже молдавских! Есть еще один вид местного орошения, видел его в соседней Благовещенке, - лиманное: собирают талые воды. Но ни то, ни другое гарантированного урожая главной культуры - пшеницы -не обеспечит. Кулунда ждет большую воду, и уже неподалеку от нее идут работы, строится крупный оросительный комплекс. Отпущены средства, прислана техника... эр.о-. И опять-таки, если говорить всерьез, и сама-то противоэрозионная система не так проста, какой она кажется. Агрономам и почвоведам забот с ней и впредь немало: надо искать надежные способы борьбы с сорняками, учиться регулировать питание растений. Но система эта - единственно возможная здесь, в степи, и совершенствовать ее мы просто обязаны.
Да и вообще, если продолжать деловой разговор о местных хозяйственных проблемах, то их множество. Тут и механизация животноводства, и прежде всего молочного (острейшая проблема для всего Алтая, где попросту не хватает доярок!), и прокладка хороших дорог, и строительство...
***■;« Но это все, как говорится, уже «особая статья». Работаю для журнала «Знамя» над циклом очерков - в нем коснусь и этих вопросов. Здесь же ограничил себя одной темой: как люди защитили и спасли землю. И если подойти к ней не только с деловой стороны, то...
В литературном стереотипе это могло - а может, и будет - выглядеть так: одни люди допустили ошибки в земледелии и довели почву... Но пришли другие люди, принципиальные, хозяева - и исправили ошибки, оборонили землю.
Сюжет? Еще и какой! Схватка страстей...
Но жизнь дает нам задачу сложнее. И «одни» люди (которые допустили), и «другие» (которые исправили) носят одинаковые имена и фамилии. Это одни и те же люди.
Что же произошло?
Сменить заводскую технологию - и то мудрено (непременно нужно преодолевать известную инерцию). Еще трудней сменить систему земледелия. Дело особенно нешуточное, если учесть одну деталь...
Чтобы ввести в действие противоэрозионный комплекс, нужно сократить посевные площади под зерновыми культурами, то есть хлебом. Земля-то не резиновая, ее не растянешь! А заводить пары, сеять травы, сажать леса - на чем? Только на той площади, где (монокультурой!) растут хлеба. Как видите, тут орешек не столько технологический, сколько экономический и политический...
Вот структура кулундинского поля в шестьдесят третьем году. ...
Зерновые - три четверти пашни (76 процентов). Травы - три и три десятых процента. Пары - ноль целых, ноль десятых процента.
А вот структура сегодняшнего поля. Зерновые -- половина (50,1 процента). Травы -двенадцать и семь десятых процента. Пары - девятнадцать и восемь десятых.
Разница - и преогромная! Каждый третий гектар зерновых посевов, грубо говоря, ушел на борьбу с эрозией. Кстати, ушел, чтобы обернуться, как видим, хлебом...
Но прежде, чем это случилось (между каждыми двумя цифрами: сегодняшней и вчерашней), возникали и споры, и дискуссии, и сшибки характеров, самолюбий, и на какое-то время компромиссы...
я Алтаю не повезло в те годы с наукой. Под Барнаулом родилась приснопамятная «пропашная система». Смысл ее: сохранить плодородие, не сокращая площади под хлебом.
Благое намерение? Еще бы! Вместо журавля в небе «пропашники» предлагали (и почти задаром) синицу в руке...
Дальний сосед кулундинцев, тогдашний целиноградец Федор Моргун, еще в своей первой книге «Думы о целине» рассказывает о том. что происходило после 1958 года: «Многие... рассуждали примерно так: «А ведь и правильно, что без паров можно обойтись. Как это можно допускать, чтобы земля в течение года гуляла?.. Это варварство, а не культура земледелия». Появились и «труды» дипломированных конъюнктурщиков, в которых доказывалось, что «прогрессивные» хлеборобы еще в Древнем Вавилоне и Риме боролись с паром как с расточителем... земли-кормилицы. Нас понуждали отрешиться от этого одним махом»...
Меня в данном конкретном случае интересуют не «дипломированные конъюнктурщики», а те. о которых Ф.Т. Моргун говорит: «Многие... рассуждали...». Эти «многие» - организаторы, практики сельского хозяйства.
В каждом из них, что называется, в уме, душе и сердце, хозяин боролся с потребителем (последнее слово привожу не в обидном, а в прямом его смысле). Первый, как и Чабанов, был озабочен состоянием почвы, будущим распаханной целины. Но ведь и второй - и он исходил из побуждений хороших: дать стране больше хлеба сегодня! Урожай пятьдесят восьмого года несколько усыпил бдительность хозяина. Раз вырос такой хлеб. - мог рассудить он, - значит, целина плодородия не теряет! И когда в пятьдесят девятом году захотелось оставить землю под пар (а в пятьдесят восьмом у совхоза немного паров было), хозяин заколебался... А вдруг повторится благодатная погода, снова будет урожай, а земля что ж - «прогуляет»?! А тут еще - как соблазнительны они были, речи и статьи «дипломированных конъюнктурщиков», объявлявших пары «злом», а в одной из статей, мне помнится, даже «чумой»... ,п, ..
Я, конечно, весьма и весьма упрощаю ситуацию, то есть заменяю один литературный стереотип (борьба хозяина имярек с потребителем имярек) другим стереотипом («внутренняя» борьба двух начал в одном и том же человеке). На самом деле все было еще сложнее...
Нельзя не учитывать обстоятельств места и времени. Кто из директоров совхозов, районных или краевых работников (в те годы?) мог пойти во имя паров и трав на заведомое сокращение посевов пшеницы?! Планы-то исходили из «достигнутого уровня»...
Нет, упаси нас бог от всяческих стереотипов и шаблонов в изображении тех, отнюдь не простых условий, в которых действовал реальный алтайский хлебороб!
И опять-таки, как же мы ошибемся, если представим так ход событий... Вот, мол, на смену умному, но уставшему главному агроному В.Н. Зарубину пришел смелый, молодой и решительный А.И. Игнатович ~ и враз ввел комплекс противоэрозионной защиты.
Хотя - по датам - картина восстанавливается именно такой. Анатолий Иванович Игнатович принял пост главного агронома совхоза в шестьдесят третьем году. А все (буквально все!) звенья противоэрозионной системы берут начало примерно с шестьдесят пятого года: и пары, и лесные полосы, и плоскорезная обработка, и расширение травяного клина - все оттуда...
Однако не будем же забывать, что как раз в эти годы произошли важные события, которые оказали непосредственное влияние на кулундинские земли.
В Москве состоялся мартовский (1965) Пленум Центрального комитета партии. Благодаря ему на селе создалась атмосфера, когда и тот же Емельян Иванович Емельяненко, и Виктор Николаевич Зарубин (он ушел с поста главного, но остался в совхозе семеноводом), и новый главный Анатолий Иванович Игнатович, и секретари райкомов, и многие, многие другие люди на Кулунде, и руководители края смогли развернуться как хозяева, как бойцы за сохранение и умножение плодородия земли...
Меня поражает лишь одно: как хорошо они были готовы к этому шагу и как быстро, в каком темпе все это произошло! Ведь нынче-то на Алтае плоскорезами обрабатывают около трех миллионов гектаров! Стерневыми сеялками засевают больше миллиона гектаров! Кулисные пары повсеместны. Лесные полосы уже поднялись на семидесяти тысячах гектаров. Так что если говорить о сегодняшнем виде алтайских полей, то Кулундинский совхоз - вовсе не островок в океане, а скорее эталон, по которому равняются многие.
:и 4 И еще... Говорю с кулундинцами, благовещенцами, славгородцами. Толкую с товарищами в Ребрихе, самом Барнауле. Вот что нравится, когда речь заходит о недавнем прошлом. Люди не валят вину на тех «дипломированных конъюнктурщиков#, которые, мол, «соблазнили» их синицей в руке. Нет, эти люди, совхозные, районные, краевые работники, тяжело пережив случившееся, сумели мужественно пересмотреть свои вчерашние представления и принять и вину на себя и огонь на себя. Не ушли. Не оставили исправление ошибок возможным преемникам. Сами взялись за это. И сделали. Не на бумаге. На земле...
’>• л * ?Д; : 1972 г.
НЕПРЕКЛОННЫЕ ГОДЫ
Л, Астапов
Время не властно над людьми - люди властны над временем. Об этом просто нельзя не подумать, видя и слушая Алексея Ивановича Каманина - первого директора целинного совхоза «Романовский». Вот он сидит передо мной, весь белый, как лунь... Нет, весь седой, как то туманное осеннее утро, когда все радует: заботы о хлебе уже позади, он взят, вывезен, спрятан от непогоды. И отчего-то легко и уверенно думается в это морозное утро, под хруст под конскими копытами заиндивевшей земли, о хлебе завтрашнем.
Вот такая же уверенность и бодрость исходит сейчас от энергичных жестов Каманина, от его рассказа, словно пронизанного одной мыслью - нет в природе такого дела, которое нельзя было бы сдвинуть с места и развернуть, как надо, как хотелось бы. Ему веришь безоговорочно, безоглядно, поскольку человек убеждает всем -повествованием о великих, поворотных моментах в жизни страны, к которым был
