CC BY
115
УДК 101:7.01
ПОНЯТИЕ «ВОЗВЫШЕННОГО» В СОВРЕМЕННОМ КРИТИЧЕСКОМ ФИЛОСОФСКОМ ДИСКУРСЕ
Е.А. Найман
Томский государственный университет E-mail: enyman@mail.ru
Категория «возвышенного» рассматривается как элемент критического дискурса. Рассматривается трактовка данного понятия у основоположников современной европейской философии: Ф. Лиотара, Ж. Деррида, Ж.-Л. Нанси. Главной особенностью этих интерпретаций является рассмотрение возвышенного как онтологического понятия.
Рассмотрение эстетических категорий и их употребление является важнейшей составляющей критической силы дискурсивных стратегий наиболее важных философских направлений минувшего века. В настоящий момент эстетика играет решающую роль в продвижении и развитии философской теории. Современная критическая мысль пытается осуществить онтологическую интерпретацию эстетических категорий с целью обнаружения общего функционального и смыслового определения философской онтологии. Эстетическое знание превращается в методологию анализа метафизического знания. В связи с тем, что онтологические и эстетические проблемы располагаются в фокусе нерепрезентативных аспектов мышления, то эстетика является мощным средством развития «критической онтологии».
Категория «возвышенного» занимает центральное место в интенсивных поисках возможности использования эстетических понятий и проблем при исследовании онтологического познания. Основной тезис данной статьи состоит в том, что современная философская мысль оставляет в стороне эстетический смысл категории «возвышенное» и пытается выявить онтологические и эпистемологические основания этого понятия. Эта задача развивается в направлении рассмотрения данной категории в контексте центральной онтологической проблемы «присутствия».
В рамках постструктуралистского подхода данная категория рассматривается в горизонте сугубо метафизических проблем: соотношения присутствия и отсутствия, бытия и ничто, единого и много, чувственного и сверхчувственного, конечного и бесконечного, свободы и необходимости, ограниченного и безграничного, наличного и негативного представления и других. «Возвышенное» становится средством возвращения к важнейшим целям и задачам философского мышления. Эстетическая категория оказывает помощь в выявлении рефлексивной природы мысли; в ее силах - восстановить основной смысл фундаментального онтологического вопроса, связать теоретическую и практическую сторону деятельности разума, проблематизи-ровать границы эстетического и метафизического знания.
За счет чего данная категория приобретает такую значимость?
Главная проблема «возвышенного» - проблема чувственного представления. Как известно, западная философская традиция непосредственно связывала природу мышления с феноменом репрезентации, не являющегося продуктом чувственных способностей. Указывая на данность объекта субъекту, репрезентация определяется в понятиях «соответствия» и «означивания». Однако существует ряд событий, представление которых ни с чем не соотносимо и не подчиняется логике сигнифика-ции. Такие «взрывные» события европейская эстетика всегда связывала с категориями «прекрасного» и «возвышенного». Подобные состояния знаменуют резкий поворот от репрезентации к чистому присутствию, составляющему главную проблему существования. Именно поэтому данные эстетические сущности с одной стороны указывают на деконструктивные возможности репрезентативной модели, а с другой - вплотную касаются положения «бытия-в-мире».
Уже в кантовской эстетике «прекрасное» и «возвышенное» объединяет одно: чувственное представление. В обоих случаях фиксируется игровой характер представления при отсутствии его объекта. Красота - это то, что приносит удовольствие без представления объекта. Ее априорным основанием является игра свободного воображения и неопределенного рассудка. Возвышенное же непосредственно отсылает к безформенному. Таким образом, переживания возвышенного и прекрасного не подчиняются общей логики репрезентации. И в том и другом случае объект для субъекта в своей целостности не представим.
В «прекрасном» объект чувств, воображения (воображение есть способность представления) согласуется лишь с состоянием свободной игры способностей. Объект в данном случае являет собой состояние свободного согласия между множественностью чувств и некоторым неопределенным единством, которое не может быть квалифицировано в качестве «понятия». Воображение представляет образ, лишенный репрезентативных свойств, поскольку не является объектом. Результатом работы продуктивного воображения становится процесс бесконечного формообразования или формотворчества. Полученный образ - «цель в себе» или, как определял И. Кант, «целесообразность без цели». Единство как результат процесса созерцания,
неразрывно связанного с множественностью, является свободным. Эстетическое представление бесцельно, ибо свободно как от субъекта, так и от объекта. Незаинтересованность удовольствия в «прекрасном» есть следствие его незаинтересованности в реальном существовании объекта.
Этот образ, свободный Bild, предшествующий всем репрезентациям и образам, в своей Первой Критике И. Кант назвал схемой. Как известно, схематизм для немецкого мыслителя - техника, скрытая в глубине человеческой души. И эта «секретная» техника раскрывается лишь в эстетическом схематизме Третьей Критики. Схематизм, по мысли И. Канта, должен стать эстетическим. Образующийся и проявляющийся мир - не мир объектов, а мир схемы или простого Bild.
В «Критике способности суждения» немецкий мыслитель определяет эстетическое суждение как рефлексивную игру воображения, схематизирующего без понятий. Существенной характеристикой воображения в эстетическом суждении является его неопределенность. Einbildung действует при отсутствии понятия. Прекрасное - это не вещь и не качество. Прекрасное - суждение чувственности, свободной как от понятия, так и от эмпирического ощущения. Воображение, схематизирующее без понятия, представляет единство, которому невозможно найти соответствия. Оно предъявляет только самое себя, то есть способность представления в момент свободной игры. Продуктивная сила выявляется исключительно в согласии познавательных способностей. Воображение предъявляет единство духа или дух как единство. В этом смысле схематизм становится предвосхищением репрезентации, его основанием. Прекрасное у И. Канта - не внутреннее или внешнее качество. Оно - ни субъективно, ни объективно. Красота - нечто большее, чем простое качество. Она определяет статус и бытие субъекта, формирующего свою способность репрезентации мира феноменов. Логика незаинтересованного удовольствия становится источником познания. Эстетика предвосхищает познание.
Эстетическое, по мнению Ж.-Ф. Лиотара, выступает горизонтом осуществления всей рефлексивной манеры познания: «Любой акт мышления сопровождается чувством, которое возвещает мышлению о его «состоянии» <...>. Для мышления быть информированным о своем положении - значит чувствовать это состояние, быть аффицированным <...>. Такова первая характеристика рефлексии: ослепляющая непосредственность и полное совпадение субъекта и предмета чувств <...>. Чистая рефлексия является первой и самой главной способностью мышления быть немедленно информированным о своем состоянии за счет самого этого состояния при отсутствии каких-либо других средств измерения, кроме как самого чувства» [1. Р. 11].
Однако та же самая нестабильность и изменчивость, приводящая в чувстве прекрасного к согласию, полностью изменяет свою функцию в возвы-
шенном. Возвышенное, так же как и прекрасное, значительно преобразует логику представления. Если красота связана с формой или процессом формообразования, то возвышенное имеет дело с «безграничным», непосредственно связанным с бесконечностью. Таким образом, возвышенное основано на особом виде представления - представлении бесконечного. Однако бесконечное и безграничное не может выступать объектом представления. Каким же образом следует мыслить «представление бесконечного»? И останется ли оно при этом «представлением»?
Дело в том, что проблема возвышенного - это не проблема представления или непредставимости бесконечного. Это - проблема развития и движения «безграничного», совершающегося на границе представления. Бесконечное не может быть взято в значении потенциальной или актуальной сущности. Оно обозначает операцию бесконечного принуждения к вырезанию контура и очерчивания границ формы. Бесконечное - это постоянные поиски границы и усилия, на них сосредоточенные. Причем, такие устремления должны периодически возобновляться. Бесконечное - бесконечно возрождающееся усилие по поиску формы в бесформенном, которое не может быть наличным. Безграничное - это постоянный процесс одновременного установления и выхода за пределы границы.
Безграничное непредставимо, потому что оно есть жест, операция, а не фактическое положение дел. Ведь, в конечном счете, представление всегда непосредственно и позитивно. Возвышенное не является проблемой репрезентации, потому что по отношению к нему не применимо ни чистое негативное представление, ни позитивное наличии «ничто». При отсутствии какого-либо соответствия и адекватности, возвышенное - даже не представление факта существования непредставимого. Скорее мы имеем дело с ситуацией, возникающей в самом представлении, пронизывающем его, но остающимся непредставимым. Возвышенное -движение, порождающее «безграничное» само по себе. Границы мысли не могут быть даны в качестве объекта: «Граница - не объект для понимания, а его метод» [1. Р. 59].
В этом случае разница между «прекрасным» и «возвышенным» очевидна. Прекрасное пребывает в форме или форме форм, которую оно создает. Возвышенное же существует в наброске, побуждении, намерении, захвате формы, независимо от фигуры, которую эта форма ограничивает, и, следовательно, выступает как абсолютно великое. Прекрасное заключено в его представлении, а возвышенное проявляется в процессе своего движения, которое есть абсолютное перемещение неограниченного по линии границы. Эта проблема очень точно обозначена Ж.-Л. Нанси: «В возвышенном представление не есть ни нечто представленное, ни нечто непредставимое. Это - не факт, данный субъекту или через субъекта. Представление представляется в без-
граничном» [2. Р. 37]. Однако представление всегда возникает «на границе». Эта граница, по И. Канту, есть граница воображения.
Проблема возвышенного - не проблема больших фигур. Она связана с возможностью существования абсолютного размера, то есть абсолютно великого. Количество, в отличие от абсолютного размера, поддается измерению. Абсолютно великое поднимает вопрос качества. Всякая форма и фигура мала по сравнению с бесконечным. Возвышенное - это то, по сравнению с чем все оказывается бесконечно малым. Оно располагается за пределами сущего, ибо всякое сущее бесконечно мало по сравнению с ним. Воображение как способность представления вправе оперировать лишь образом, контуром и фигурой. А потому существует абсолютная граница воображения, максимум Bild. Этот максимум выступает внешней границей воображения, которое получает о нем сигнал через величину таких искусственных и естественных объектов как, например, пирамида или океан. Но эти грандиозные фигуры - всего лишь аналогии для возможности мыслить возвышенное. Однако воображение в силах не только достичь максимума, ощущая собственную границу. Оно способно на большее. В момент столкновения с границей, к нему приходит осознание собственного бессилия. Данная познавательная способность наделена чувством несоизмеримости по отношению к целостности безграничного, выходящего за пределы образа.
Как отмечал Ж.-Ф. Лиотар в возвышенном чувстве «мышление становится бессильным, потерявшим надежду, незаинтересованным в достижении целей свободы посредством природы» [1. Р. 52]. Но в отстранении от соблазнительных природных форм мысль неожиданно осознает свое истинное предназначение. «Моментальная остановка жизненных сил» приводит к «их сильному выплеску» в стремлении к абсолютному: «Это происходит потому, что мышление осознает в [возвышенном] истину того, что оно есть в себе до того, как оно было противопоставлено данному (наличному), которое должно было быть схвачено формами чувственности, собрано в схемы, постигнуто понятиями, оценено в соответствии с благом. Ограничения, формы, схемы, правила понятий, незаконные употребления, иллюзии, которые критика постоянно противопоставляет его силе, не имеют значения, если принять предпосылкой кантовской мысли то, что «мышление существует здесь» и это «здесь» (и этот факт носит абсолютный характер) есть абсолют. Именно это возвещает «голос разума» в возвышенном чувстве и именно это действительно возвышает» [1. Р. 122].
Граница - ключевой момент в жизни воображения. Возвышенное как раз и случается на границе, а точнее - в момент насилия над ней, процессе ее перемещения. Целостность возвышенного - это целостность неограниченного в той степени, в которой оно расположено по ту сторону границы, то
есть за пределами максимума. Целостность возвышенного - ни целостность бесконечного в противоположность конечным формам, ни целостность бесконечного как суммы форм. Единство, обусловленное внутренней границей, является результатом внешней границы, то есть неограниченного. Целостность лишена объектных качеств и не поддается позитивному или негативному представлению. Однако ее нельзя помыслить и в виде единства много. Такое целое есть бесформенность форм или форма бесформенности, то есть - движение неограниченного. И. Кант назвал это «идеей целого».
Возвышенное касается единого, так же как и прекрасное. Но единое в возвышенном представляет собой постоянную работу воображения на границе формы. В возвышенном воображение имеет дело не с продуктом, а с операцией. Оно «работает» над собственной границей. Достигая границы, воображение превосходит ее. Возвышенное - то и есть избыток переполняющего себя воображения. Покидая границу, наша способность представления становится чрезмерной. И это вовсе не означает, что воображение продолжает воображать за пределами своего максимума. Такая задача для него непосильна. Оно больше ничего не воображает. То, что возможно вообразить - отсутствует. Никакой образ за пределами границы не представим. Однако воображение достигает чего-то большего.
И это «что-то» и есть единое, а именно «Идея» неограниченного единого, находящегося рядом с границей и превосходящего ее. Ж. Деррида в «Истине и живописи» по этому поводу пишет: «Понятие может быть слишком велико, едва ли не слишком велико для представления. А потому Колоссальное (ко^аНэск) определяет представление, осуществляет постановку или создает наличное, или, скорее, делает видимым нечто, что не есть вещь, а есть понятие. И колоссальное является представлением этого понятия настолько, что оно не может быть представлено. Не просто не может быть представлено: почти не может быть представлено <...>» [3. Р. 143].
Воображение дотрагивается до своей границы, достигает максимума, заглядывая в пустоту. И нет на границе больше фигуры или формы; отсутствует представимое и непредставимое. Однако там присутствует целостность безграничного, возникающая на линии соприкосновения внутренней и внешней границ. Точка пересечения этих границ и может быть названа представлением как таковым. Ведь представление и есть постоянное разделение границы, линия разрыва между фигурой и ее отсутствием. Итак, граница объединена с безграничным. Это и есть целостность, которую предлагает возвышенное. И это единство - результат работы воображения. Ж. Деррида характеризует этот момент так: «Размер колоссального - это ни культура, ни природа, но в то же самое время - и то, и другое. Возможно, он существует между представимым и непредставимым; он есть переход от одного к дру-
гому, равно как и свидетельство их несводимости. Размер, граница, границы разреза; то, что переходит и случается, не переходя от одного к другому» [3. Р. 164-165].
И. Кант не противопоставляет возвышенное прекрасному. Как указывает Ж. Деррида: «Оппозиция может возникнуть только между двумя объектами, которые определены в своих контурах, границах и конечности» [3. Р. 145]. Возвышенное же обнаруживается только в «объекте без формы», в котором «представляется» сама «без-граничность» [3. Р. 146]. Ж.-Л. Нанси полагает, что «от прекрасного к возвышенному - один шаг, заключенный в «скрытом искусстве» схематизма» [2. Р. 49]. В прекрасном схема - единство представления; в возвышенном - пульсация единства. И. Кант писал: «Душа при представлении о возвышенном в природе чувствует себя взволнованной <...>. Это волнение можно сравнить в потрясением, то есть с быстро сменяющимися отталкиванием и притяжением одного и того же объекта» [4. С. 265-266]. Нанси назвал это чередование - «синкопой» [2. Р. 52]. В красоте - проблема согласия, в возвышенном - синкопированный ритм следов согласия, спазматическое исчезновение (ускользание) границы и переход в безграничное, то есть в ничто. Синкопиро-ванность целого в возвышенном - это завершенность синкопы, лежащей в сердцевине схематизма: одновременное объединение и разделение, установление и исчезновение границ представления.
Воображение - то есть представление в активном смысле - достигает границы и отступает внутрь себя. Тем самым, оно начинает присутствовать как «синкопа». Именно через эту операцию воображение постигает свою судьбу. «Собственная судьба субъекта» - «абсолютная величина» возвышенного. Воображение осуждено находиться за пределами образа. Запредельность образу - пребывание на границе, в Bild или Bildung. Воображение существует на краю образа. Синкопа есть имя схемы. Воображение (или субъект) приговорено к этому синкопированному ритму. Однако воображение-синкопа все же остается воображением, то есть способностью представления. Но каким образом оно заявляет о себе на границе, обеспечивая ее видимостью?
Представление границы не может быть дано в образной форме. Образ предполагает границу, в пределах которой он существует и которая его обналичивает. Но способ представления границы состоит в том, что эта граница должна быть достигнута. До нее необходимо дотронуться, с ней нужно соприкоснуться. Возвышенное воображение затрагивает границу, ощущая в этот момент свое «бессилие». Если представление имеет место, прежде всего, в сфере чувств, то возвышенное воображение также чувственно. Однако в этом случае чувственность больше не связана с восприятием фигуры. Она касается чувства границы. Воображение ощущает самое себя, достигая границы. Это чувство выражается в приостановке импульса, разрушении
напряженного усилия, цезуре, расплывчатой и едва мерцающей синкопе.
Возвышенное - это чувство, но не в обычном смысле слова. Оно характеризует эмоциональное состояние субъекта, находящегося в пограничном положении. Здесь субъект «выдвинут», «смещен». При отсутствии такой эмоции не существовало бы ни красоты, ни произведения искусства, ни мысли. Логика самого представления воображения лежит в основании всякого философского разума. Это -эстетическая логика философии. Чувство возвышенного заставляет эту логику вибрировать. Это -логика перехода, движения к границе, схватывания на ней представления. Чувство возвышенного -даже не эмоция, а сам синкопированный процесс представления, происходящий на границе. Это -чувствительность, связанная с исчезновением чувства. Возвышенное представление остается представлением, поскольку оно дано чувствам. Но мы наблюдаем чувство особого рода. Это - чувство границы, чувство сверхчувственного, синкопа чувствительности. В нем присутствует боль и удовольствие. Чувство исчезновения субъекта амбивалентно. Оно связано с его утратой. Такое чувство становится показателем движения к сверхчувственным границам Я. Однако безграничность не может быть представлена субъекту. «Скорее это то, - пишет Лиотар, - что разоблачает сознание, низлагает сознание, то, что сознание не может сформулировать, и даже то, о чем сознание забывает, чтобы конституировать себя» [5. С. 345].
В синкопе воображение представляет себя как безграничное, находящееся за пределами фигуры. Здесь присутствует непредставимое, то есть безграничное. В возвышенном, воображение как свободная игра представления входит в контакт со своей границей, которая и есть свобода. Сама свобода и есть граница, потому что ее Идея не может быть образом.
Кантовское «возвышенное» - это проблеск онтологической разницы. В «Бесчеловечном» Лиотар пишет: «Некоторым образом проблема возвышенного очень близко связана с тем, что М. Хайдеггер называл сокрытием Бытия» [6. Р. 113]. Проблема Бытия/не-Бытия возникает за счет чувства тревоги, ожидания или удивления: здесь скорее есть нечто, чем ничто. Все события и представления сопровождает чувство возможности их отсутствия. В результате возникает удивление оттого, что есть нечто, а не ничто. Чувство удивления соседствует с величайшей радостью от случившегося события. Чувство, которое сопровождает все случившееся, противоречиво. Это чувство тревоги, или страх, что может случиться ничто, и, как следствие этого, удивление оттого, что все же случается нечто.
В этом внимании к событию, до раскрытия его значимости, с особой силой обнаруживается неизбежная возможность его невозможности, высвечивается необыкновенная хрупкость всякого события. То, что случилось, с равным правом могло и не произойти. Присутствие-событие подразумевает
возможность не-события (несостоявшегося события). В наступлении события мы должны допускать его неизбежную случайность. Возможность того, что нечто может не быть, вызывает тревогу. Но поскольку очевидно, что нечто есть, тревога соседствует с чувством удивления и облегчения оттого, что существует нечто скорее, чем ничто. «Между семнадцатым и восемнадцатым столетиями, - пишет Ж.-Ф. Лиотар, - это противоречивое чувство - удовольствие и [одновременно] боль, радость и тревога, экзальтация и депрессия - в Европе было уже известно и его окрестили (вероятно, неоднократно) Возвышенным» [5. С. 347].
Ж.-Ф. Лиотар связывает чувство удивления (thaumazein), которое, согласно Платону и Аристотелю, состоит в осознании существования мира, с чувством тревоги и страха перед ничто. Хотя проблема: почему существует нечто, а не ничто в явном виде была поставлена только Лейбницем, удивление и изумление оттого, что существует нечто, содержит эту проблему изначально. Чувство удивления включает в себя возможность ничто.
В этом состоянии все аспекты мышления преображаются. У Лиотара пафос удивления замещается пафосом возвышенного, и такое вытеснение видоизменяет саму задачу мышления. Взамен желания определить что [quid] есть, мышление устремляется к неопределенному, тайно следующему по пятам quid. Задачей мышления становится выстраивание отношения с этой тайной.
Ж.-Ф. Лиотар часто связывает понятие «возвышенного чувства» с еврейским мессианским мышлением (см.: [7. Р. 106]). В еврейском мышлении остро осознается двойное действие чувства тревоги и удивления оттого, что невозможное (действительно) возможно. Если говорить еще точнее, то чувство удивления здесь двойственно. Удивление - не просто чувство изумления, свойственное ранним греческим мыслителям, а шок оттого, что, несмотря на постоянную угрозу ничто, что-то все равно существует. Всегда здесь все-таки что-то есть. Эта двойственная природа чувства удивления указывает путь к новому типу философского мышления.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Lyotard J.-F. Lessons on the Analytic of the Sublime; (Kant's Critique of Judgment, section 23-29). - Stanford: Stanford University Press, 1994.- 164 p.
2. Nancy J.-L. The Sublime Offering // Of the Sublime: Presence in Question. - N.Y.: State Univ. press, 1993. - P. 25-53.
3. Derrida J. The Truth in Painting. - Chicago: University of Chicago Press, 1987.- 329 p.
4. Кант И. Критика способности суждения // Кант И. Собр. соч. в 6-ти тт. - М.: Мысль, 1966. - Т. 5. - 564 с.
Понятие «возвышенного» для Ж.-Ф. Лиотара противоположно эллинистической традиции. Способу мышления, открытому случайности представленного события, противостоит мышление, осознающее возможность ничто. Этот способ мышления характеризуется как наиболее фундаментальный, совпадающий с задачей самой мысли. Это чувство онтологического возвышенного, характеризующее философское мышление в его наиболее изначальной форме, имеет мало общего с категорией возвышенного, известной по истории эстетики. «Лиотаровское «возвышенное» скорее есть указание на изначальную связь философского мышления с аффектом возможности не-Бытия, нежели эстетизации философского мышления» [8. Р. 25]. Наиболее фундаментальное обязательство мысли связано именно с этим понятием.
Непредставимое является неукротимым, что и порождает чувство ошеломляющего удивления. Оцепенение - это божественное чувство. Именно с удивления у Платона и Аристотеля берет свое начало теоретическое созерцание. Но если удивление у греков касается целостности наличного, то у Ж.-Ф. Лиотара - изумления от бессмысленного. Именно эта непреодолимая и неукротимая бессмыслица возвращает философию к своим основаниям.
Проблема специфики онтологии становится критической, когда привлекаются дискурсы, являющиеся пограничными онтологическому. Когда вопрос об особенностях онтологии ставится не за счет ее исключительно «внутренней» переработки, а посредством выхода за ее пределы. Рассмотрение эстетических категорий и их употребление является важнейшей составляющей критической силы дискурсивных стратегий ключевых философских направлений минувшего века. Эстетические и онтологические категории в указанных дискурсах аналитически неразделимы. Эстетическая категория «возвышенного» выступает средством развития философского знания и утверждения различных критических позиций по отношению к нему.
Работа выполнена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда. Грант № 06-03-00340а.
5. Лиотар Ж-Ф. Возвышенное и авангард // Искусствознание. -2001,-№2.-С. 344-358.
6. Lyotard J.-F. The Inhuman: Reflections on Time - Cambridge: Polity Press, 1991.-315 p.
7. Lyotard J.-F. The Diflerend: Phrases in Dispute. - Minneapolis: University of Minnesota Press, 1988. - 274 p.
8. Gasche R. The Sublime, Ontologically Speaking // Jean-Francois Lyotard: Time and Judgment - New Haven: Yale University Press, 2001.-P. 121-142.
Поступила 08.11.2006 г.
