CC BY
130
5. Доброва Г.Р. Возрастная социолингвистика: к постановке вопроса // Проблемы онтолингвистики-2007. Материалы международной конференции. - СПб.: «Златоуст», 2007. - С.57-64.
6. Елисеева М.Б. Классификация речевых ошибок детей с общим недоразвитием речи // Логопед. Научно-методический журнал. - М., 2006. - №1. - С.26-36.
7. Елисеева М.Б. Фонетическое и лексическое развитие ребенка раннего возраста. - СПб.: Изд-во РГПУ им. А.И. Герцена, 2008. - 190 с.
8. Зубкова Т.И. Об одной стратегии языкового развития //Международная конференция «Мир ребенка и его язык». Т.3. -СПб., 1993. - С.17-19.
9. Зырянова Е.В. Вариативность повествования в зависимости от особенностей зрительного восприятия ребенка // Проблемы социо- и психолингвистики: сб. ст. Вып. 10. Возраст как фактор речевого поведения. - Пермь: ПГУ, 2007. - С.49-52.
10. Овчинникова И.Г. Вариативность повествования в зависимости от нейро-психологических особенностей ребенка // Проблемы социо- и психолингвистики.
Вып. 6. Вариативность речевого онтогенеза. - Пермь: ПГУ, 2004. - С.24-41 .
11. Овчинникова И.Г. Индивидуальная вариативность детских повествований как отражение различий в стилях освоения языка // Мерлинские чтения. Материалы межрегиональной конференции. Ч. 1. -Пермь: ПГПУ, 2005. - С.172-178.
12. Петрова Ю.Н. Коммуникативно-семантическое моделирование конструкций с кумулятивным отрицанием. Автореф. дисс. ... канд. филол. наук. - М., 2009. - 24 с.
13. Проблемы социо- и психолингвистики. Вып. 6. Вариативность речевого онтогенеза. - Пермь: ПГУ, 2004. - 202 с.
14. Цейтлин С.Н. Язык и ребенок: Лингвистика детской речи. - М.: «ВЛАДОС», 2000. - 240 с.
15. Bates Е., Bretherton I., Snyder L. From first words to grammar. Individual differences and dissociable mechanisms. - Cambridge, 1988. - 396 с.
16. Nelson K. Structure and strategy in learning to talk // Monographs of the society for research in child development. Serial № 149, vol. 38., № 3-4, 1973. - 1-135 pp.
УДК 8Г367.332
A.B. Павлова
ПОНИМАНИЕ СМЫСЛА ПРЕДЛОЖЕНИЙ В СВЯЗИ С МЕСТОМ ФРАЗОВОГО УДАРЕНИЯ ПРИ ВОСПРИЯТИИ ПИСЬМЕННОЙ РЕЧИ
Теория актуального членения, членение грамматическое и коммуникативное, двухфокусное предложение, инверсия, фразовое ударение, порядок слов, объективный и субъективный порядок слов, лексическая семантика, пресуппозиция, контекст, нарушение ожидания, психологический субъект, психологический предикат, подлежащее и сказуемое, свернутая предикация, двойная пропозиция, Пражский лингвистический кружок, механизмы восприятия, тема и рема.
Статья посвящена проблематике актуального членения предложения с позиций семантического анализа в ситуации восприятия письменной речи. Традиционная теория актуального членения опирается при определении ремы и темы на контекст и на порядок слов, вследствие чего многие чисто интонационные факты, связанные с местом фразового ударения, оказываются необъяснимыми. Кроме того, теория актуального членения не углубляется в детали различия между членением предложения на тему и рему, с одной стороны, и на субъект и предикат, с другой, ограничиваясь общей констатацией, что эти членения не совпадают. Наконец, теория актуального членения обходит молчанием случаи, когда в коротком и синтаксически простом предложении обнаруживаются два
акцентных фокуса, ни один из которых не сводим к контрасту или эмфазе. Семантический анализ предложения позволяет найти ответы на эти и некоторые другие нерешенные вопросы актуального членения. В статье высказываются некоторые гипотезы, касающиеся механизмов восприятия и расшифровки смысла письменной речи.
Настоящая статья посвящена семантическому анализу предложений и его прямому влиянию на выбор места главного фразового ударения, то есть на определение ремы1. Семантический анализ является процессом активной психолингвистической деятельности реципиента речи и потому самым непосредственным образом вплетается в психолингвистическую тематику.
Вообще представляется, что любая сколько-нибудь глубокая работа по семантике одновременно является работой психолингвистического направления и ничем иным быть не может. Обращение к значению слова или предложения - это одновременно анализ сознания говорящего или реципиента, апелляция к их ассоциативным полям и представлениям о парадигматике и синтагматике,
хрянящимся у них в памяти. Искусственное разделение лингвистики на лингвистику классическую, якобы исключающую деятельность сознания говорящего и воспринимающего и изучающую лишь продукты этой деятельности, и психолингвистику, рассматривающую деятельностный аспект речепорождения и восприятия - это заблуждение, которое роковым образом сказывается на качестве многих лингвистических работ, сужает их фокус и создает искусственные границы там, где их нет и быть не может. Такие российские лингвисты, как A.A. Потебня, A.A. Шахматов, И.А. Бодуэн де Куртенэ, Л.В. Щер-ба, С.Д. Кацнельсон, Е.В. Падучева, В.Б. Касевич, являются одновременно и психолингвистами - учеными, не отделяющими деятельностный аспект от его результата, языковую личность от
продукта речепорождения . Рассмотрение той или иной стороны порождения речи и ее восприятия - речи как процесса или как результата - объективно обусловлено диалектичностью и двусторонней сущностью объекта изучения и допустимо и даже необходимо как этапы познания этой единой сущности. Это «или» не может не превращаться в «и ... и ...».
В качестве выбираемой методологии психолингвистика апеллирует к эксперименту, причем под экспериментом понимается главным образом работа с группой людей и обработка статистических данных. Однако анализ деятельности сознания одного человека, а именно самого лингвиста, может и должен признаваться за один из видов экспериментальной деятельности, отражающей закономерности сознания представителей целого социума. В некоторых ситуациях интроспективный анализ следует считать достаточно надежным механизмом для тех или иных выводов.
В настоящей статье излагаются результаты производимого автором статьи интроспективного анализа семантических составляющих простых предложений на письме.
В работах, посвященных коммуникативной перспективе предложения, или актуальному членению, устойчиво смешиваются восприятие речи на слух и восприятие речи на письме. Например, Клаус Вельке на материале немецкого языка рассматривает порядок слов и фразовое ударение как два одноуровневых средства сигнализации ремы и сравнивает их по степени функциональной нагруженности, пытаясь выяснить, которое
Обычно в простом относительно коротком предложении одно главное ударение (и, соответственно, одна рема), хотя встречаются случаи нескольких фразовых ударений (эти случаи будут рассмотрены ниже).
Ср. также: «...лингвистика не может не быть психолингвистикой (то, что она далеко не всегда выступает в этом качестве в своей рефлексии на себя, ничего не меняет)» [Павлов, 1985: 11].
из них является для актуального членения ведущим [Welke, 1992].
Этот подход довольно типичен для работ, посвященных теории актуального членения. В действительности в письменной речи фразовое ударение обычно формально не обозначено3. В распоряжении читателя порядок слов, грамматика и лексика. Из сочетания этих источников информации он по каким-то критериям принимает решение о расположении наиболее сильного ударения (или ударений, так как фразовый акцент в высказывании не обязательно единичен) и о коммуникативном фокусе (реме) предложения. Механизмы принятия этого решения представляются одной из наиболее интересных тем во всем комплексе аспектов актуального членения.
В настоящей работе предлагается четко различать два вида восприятия. При восприятии речи на слух место наиболее сильного ударения во фразе фиксируется нами как данность, мы принимаем соответствующий речевой сигнал и делаем из него те выводы о расположении и соотношении темы и ремы, которые нам подсказываются говорящим. Работа по вычленению коммуникативного ядра предложения произведена до нас и не нами, нам остается только ее принять.
Благодаря фразовому ударению (далее -ФУ)4 мы также способны различить семантические параметры, например, определить одно из значений многозначного слова5. Так, если мы слышим Вы видите разницу? - то мы истолкуем это вопросительное
предложение как выражение сомнения: ,Разве есть разница?' А если кто-то спросит Вы видите разницу? - то мы
Встречаются и исключения: например, специальное обозначение фразового ударения на письме курсивом, разрядкой - но эти явления в обычных, не специально посвященных интонационной тематике текстах встречается не часто.
4 «Фразовое ударение» здесь - любое наиболее сильное акцентное выделение слова в простом предложении.
5 Этот семантический аспект в работах по
актуальному членению не фигурирует.
воспримем этот вопрос как приглашение понять имеющуюся разницу, существование которой для говорящего очевидно. Иными словами, в первом случае говорящий имплицитно сообщает в форме вопроса, что для него разницы нет, во втором - что она есть. Отличие одного смысла от другого объясняется актуализацией двух различных значений многозначного глагола видеть: в первом случае он означает обнаруживать', ,открывать для себя', во втором - ,понимать'. Различная трактовка смысла двух идентичных по лексическому составу предложений при восприятии на слух регулируется лишь местом ФУ. Смена места ФУ позволяет истолковать по-разному не только актуальное членение двух предложений, но и их смысл через трактовку значения глагола6. При этом мыслительная работа адресата речи минимальна, распознавание смысла обращенного к нему вопроса не составляет для него сколько-нибудь заметного труда. Реципиент устной речи внушаем и «ведом»: он принимает ту трактовку, которую предлагает говорящий.
Иное дело расшифровка смысла предложения на письме. Когда нам требуется осмыслить цепочку слов, называемых предложением, в ситуации, в которой фразовое ударение формально не выражено, например, Я медленно выздоравливал (1), то мы принимаем решение о рематичности и об акцентном выделении того или иного слова в составе даже такого короткого предложения после предварительного анализа всех семантических компонентов не только этого предложения, но и контекста. Расшифровка тема-рематической структуры стоит нам известных логических усилий. Если присутствует левый контекст, то он зна-
6 п
В данном случае слово разница имеет одно и то же значение, независимо от того, приходится ли на него ФУ или нет. Бывает и так, что значения варьируют в обоих затронутых смещением ФУ словах, например: Дик — 'старый осел. — Дик — старый о'сел. В этом примере в зависимости от места ФУ меняется как значение слова старый, так и значение слова осел (в первом предложении речь идет о старом животном, во втором - о глупом человеке, не обязательно старом по возрасту).
чительно облегчает нам принятие решения. Например, если мы читаем диалог, в котором предшественником (1) является предложение С тех пор прошло две недели - то, скорее всего, мы истолкуем (1) как предложение повествовательного (нара-тивного) стиля, задаваемого левым контекстом (кто-то повествует о цепочке событий, и каждое предложение в ряду отвечает на вопрос Что происходило?) и поставим ФУ на глаголе: Я медленно выздоравливал (1а). Если же предшественником (1) является вопрос Как протекало выздоровление? - то ФУ мы разместим на дополнении: Я медленно выздоравливал (1б)7.
При этом наречие медленно в (1а) означает ,постепенно', а в (1 б) ,не скоро'. Мы и здесь (как и выше, в случае глагола видеть) сталкиваемся с феноменом непосредственной взаимосвязи места ФУ и актуализации того или иного лексического значения многозначного слова.
Труднее расшифровать тема-рематическую структуру и определить место ФУ, если левый контекст отсутствует, например, если перед нами первое предложение текста. В этом случае приходится опираться на вероятностные модели нашего языкового сознания. Эти модели представляют собой хранимые в нашей памяти интонационно оформленные синтактико-лексические комплексы (словосочетания или короткие предложения); назовем их моделями внутреннего озвучивания. Одна из них подсказывает, что в предложении, состоящем из подлежащего, наречия в роли обстоятельства образа действия и глагола, наиболее сильное ударение обычно приходится на глагол: Мама хорошо по ет; Мальчик звонко рассме ялся. Благодаря этой модели мы с высокой степенью вероятности озвучим (про себя или вслух) предложение (1) вне контекста как вариант (1а), решив, что медленно здесь означает ,постепенно'.
7 Контрастное ударение (например: Ты быстро выздоравливал? — (Нет,) я 'медленно выздоравливал) в этой статье не рассматривается.
Обычно в принятии решения участвует и правый (а не только левый) контекст: он может заставить нас пересмотреть уже принятое было решение. Например, благодаря содержащемуся в правом контексте контрасту Я медленно выздоравливал. Хотя уход за мной был превосходный - модель (1а) придется поменять на модель (1 б), то есть отвергнуть уже принятое было на основании отсутствия левого контекста решение и заменить его другим. После окончательно созревшего решения мы проставляем ФУ мысленно, если мы не читаем это предложение вслух, или выражаем вслух интонационно (прежде всего мелодикой), если мы предложение произносим. В случае чтения вслух и последующего исправления благодаря правому контексту нам, скорее всего, придется поправиться и прочитать предложение дважды.
При отсутствии как левого, так и правого контекста вероятность решения в пользу акцентного выделения глагола в конечной позиции достаточно высока. Однако и эта закономерность непостоянна. Например, в предложении Николай на прасно волновался (2) ФУ, скорее всего, падает на наречие, хотя синтаксически это предложение ничем не отличается от модели Мама хорошо по ет. Значит, есть факторы, которые заставляют нас изменить известную нам модель озвучивания или подыскать другую. Это факторы чисто семантические. К примеру (2) мы вернемся чуть ниже.
Теория актуального членения гласит, что позиционно рема тяготеет к концу предложения и смещается с конца, главным образом, в тех случаях, когда в конце предложения представлена информация, известная из предыдущего контекста или выводимая из речевой ситуации. Однако на практике «правило конца предложения» регулярно нарушается, даже когда контекст неизвестен (например, в изолированных от контекста предложениях - примерах в учебниках по грамматике) или реально отсутствует (например, в заголовках, коротких объявлениях, рекламных сло-
ганах, афоризмах). Решение о размещении ФУ при восприятии предложения на письме вне контекста принимается в зависимости от определения места ремы, а она вычленяется как результат семантического анализа, причем как грамм-матического, так и лексического8.
Так, ФУ тяготеет, в частности, к словам с оценочными и отрицательными значениями, что подтверждается многими примерами: Она пересмотрела свои взгляды. (3) — Она пересмотрела свои бу^маги. (4). Это 'яд для неискушенной души. (5) — Это яд для крыс. (6). Господин оце Унил преданность слуги. (7) — Господин оценил стоимость ква ртиры. (8)
В этих примерах значения многозначных слов подсказываются лексическим наполнением предложений: ясно, что пересмотреть в словосочетании пересмотреть взгляды означает ,изменить' (в значение включена сема отрицания - ,не оставить прежними'), а в словосочетании пересмотреть бумаги - ,пролистать' (семы отрицания или семы оценки нет).
Яд в (5) употребляется в метафорическом значении (сема оценки, причем оценки резко отрицательной, выражена очень ярко), а в (6) в прямом (конкретно-вещественное значение)9.
Возвращаясь к примеру (2) (Николай на прасно волновался), который остался пока неоткомментированным, можно
Грамматический анализ не является предметом рассмотрения этой статьи, но и он, несомненно, представляет собой часть анализа семантического. Некоторые грамматические факторы, влияющие на выбор места наиболее сильного ударения в письменном предложении, см. в работе [Павлова, 2007]. Вот только два коротких примера на грамматическую категорию как один из факторов, не безразличных для акцентуации: Я 'смутно представлял себе ее лицо. (Здесь смутно означает
,плохо', ,с трудом', ,едва'). - Я смутно представил себе ее ли'цо. (Смутно - ,нечетко'). За различный выбор места акцентного центра (отчасти отражающийся на интерпретации лексических значений) отвечает в данных парах только глагольный вид.
9 На тяготение оценочности к акцентному выделению указывает Т.М. Николаева в [Николаева, 2004]. См. также о семантике глагола: [Павлова, 1987]; о семантике прилагательного: [Скорикова 1982].
заметить и в нем субъективную оценку в составе сем лексического значения слова напрасно. Эта сема оценки притягивает ФУ как магнит. Казалось бы, в предложении Мама хорошо по ет тоже есть оценочное слово - хорошо. Но в нем субъективность оценочности стерта настолько, что это слово приближается по значению к таким объективным по семантике обстоятельствам образа действия, как Он быстро' бегает; Она весело засмеялась. В принципе, в (2) под видом обстоятельства образа действия мы сталкиваемся с фактом внешней модальности (напрасно означает субъективное осуждение ,не надо было', ,не было оснований'). Чем более субъектвна оценка, тем выше вероятность того, что ФУ окажется именно на этом слове. Это и заставляет в примере (2) заменить более распространенную модель озвучивания, как в (1а), на менее привычную, отступив от «правила конца предложения», хотя у нас нет никакой опоры в левом или правом контексте.
В примере (7) при определении места ФУ играет роль как значение глагола оценить, который употреблен здесь как оценочный (не просто ,оценить', а ,оценить положительно', ср. (8), где оценочная сема отсутствует), так и семантика дополнения преданность. Дополнение представлено здесь существительным, которое содержит указание на оценочную предикацию, уже имевшую место в предыдущем контексте (даже если он присутствует лишь в пресуппозиции) и потому тематизируемую в данном предложении: какое-то действие было прежде оценено как преданность. В предложении (7) эта оценка подается как само собой разумеющаяся, не обсуждаемая, в снятом, или свернутом, виде. Значит, не любая оценочность тяготеет к ФУ и притягивает его к себе, как магнит, а лишь оценочность, актуально выражаемая в данном предложении; и наоборот, след оценочности из прошлого, или снятая оценочность, по своему коммуникативному заданию тематична, и ФУ она не только не притягивает, но даже отталкивает - как другой полюс магнита.
Ср. еще два примера, один из которых содержит свернутую оценку: Собака покусала Пашу. (9) — Собака поку сала негодника. (10).
Предложение (9) нарративно, в нем сообщается, что произошло, оно содержит описание некоторой ситуации и по своей роли в воображаемом тексте оно может быть вводным. Предложение (10) сообщает о реакции собаки на некоторого человека, прежде оцененного как негодник; это предложение не может быть в тексте вводным. Даже если оно предъявлено читателю как предложение вне контекста или как первое предложение в тексте, ясно, что это искусственная изоляция: левый контекст мысленно восстанавливается сознанием, читатель досочиняет его благодаря оценочности лексического значения дополнения. Разумеется, дополнение Пашу тоже потенциально может быть тематичным, в особенности если имеется левый контекст, в котором человек по имени Паша упомянут. Тогда можно представить себе и такую акцентную структуру:
(Паша дразнил собаку). Собака поку сала Пашу (9а).
Предложение (9а) не нарративно, вводным в тексте быть не может и, аналогично (10), сообщает о реакции собаки на (уже предъявленного в левом контексте) Пашу. Различие между (9) и (10) заключается в том, что (9) допускает модификацию и превращение в (9а) при определенных условиях, а для (10) прочтение с ФУ на глаголе однозначно: дополнение негодника под ФУ оказаться не
может10.
Семантический анализ позволяет сопоставить предложения У лыбка играла на его лице (11) — Девочка играла в
10 Акцентная картина немедленно меняется, если, например, продолжить предложение: Собака покупала не'годника, которому пришлось бежать делать прививки от бешенства. В такой ситуации короткое главное предложение, вероятнее всего, окажется двухакцентным (двухфокусным). Вообще синтаксические факторы (например, однородные члены предложения, наличие придаточного) способны оказать большое влияние на интонационное оформление.
комнате (12) различным моделям озвучивания. В (11) ФУ падает на первое слово предложения, в (12) на последнее, при том что синтаксическая структура, порядок слов и даже часть лексического наполнения двух предложений совпадают. Лексическое значение глагола играла в (11) отлично от значения в (12) - это очевидно благодаря семантическому различию в агенсах. В (12) глагол означает ,развлекалась', ,забавлялась игрушками', в (11) - обнаруживалась', ,меняла оттенки своего выражения' (так трактуется данное значение в Толковом словаре русского языка под ред. Д.Н. Ушакова). Поиск ремы и темы в предложениях напрямую связан с их лексическим наполнением и реализацией значений в случае полисемии. Различия в актуальном членении между
(11) и (12) объясняются различиями в семантике глагола, которая, в свою очередь, определяется семантикой агенсов11. Простая перестановка слов не меняет коммуникативной направленности предложения (11), и место ФУ сохраняется за конкретным словом, ср.
На его лице играла у^лыбка. (11а)
Если же переставить местами слова в
(12), то мы получим совершенно иное тема-рематическое членение, и ФУ закрепляется здесь не за словом, а за местом в предложении:
В комнате играла девочка. (12а)
В то время как в (12) сообщается о том, что делала девочка или где она играла, в (12а) сообщается, кто играл в комнате. В артиклевом языке в (12) при существительном девочка стоял бы определенный артикль, в (12а) -неопределенный. Значит, семантический аспект важен и для анализа перестановок: вовсе не всегда изменение порядка слов ведет к изменению тема-рематической структуры. Меняется она или нет, зависит
11 В рамках данной статьи нет возможности подробно останавливаться на каждом семантическом факторе, отражающемся на определении места ремы и ФУ при интерпретации предложений на письме. Приблизительно двадцать различных семантических факторов, влияющих на принятие решения о месте ФУ в письменной речи, описаны в работе [Павлова, 2007].
от семантики элементов предложения. ФУ то остается на слове независимо от его места в предложении, то сохраняется за позицией, независимо от лексической единицы, эту позицию занимающей. Если взглянуть на дело глубже, то можно установить, что выбор места ФУ определяется в обоих случаях семантикой составляющих фразу элементов.
Как это ни странно, но достаточно неизученной остается проблематика соотношения между тема-рематическим (коммуникативным) членением предложения и его грамматическим членением; иными словами, соотношение между темой и ремой, с одной стороны, и подлежащим и сказуемым, с другой. Теория актуального членения, по крайней мере, Пражская школа, которая является родоначальницей этой теории12, декларирует независимость коммуникативной структуры предложения от грамматической. Иными словами, подлежащее - это не то же самое, что тема, а сказуемое - не синоним ремы.
13
Представителями Пражской школы делается оговорка, что подлежащее тяготеет к роли темы, а сказуемое или, по крайней мере, часть сказуемого, к роли ремы. Но эта признаваемая теоретиками актуального членения взаимосвязь объясняется скорее порядком слов: как тема тяготеет к началу предложения, а рема к концу, так и для грамматического субъекта типична позиция начала, а для группы предиката - позиция конца предложения. В силу этих причин тема часто совпадает с субъектом, а рема с предикатом. Тем не менее, эта связь подвижна и не обязательна. В. Матезиус специально подчеркивает, что ремой (в терминологии В. Матезиуса «ядром») может быть все предложение в целом. Следовательно, бывают предложения без вербально выраженной темы (но не бывает
12 Годом рождения теории актуального членения обычно считается год 1947, когда В. Матезиус опубликовал свою статью «О так называемом актуальном членении предложения» [Матезиус, 1967].
13 Основы теории актуального членения разработаны В. Матезиусом, Я. Фирбасом, Ф. Данешем.
предложений без ремы). Движение от известного к неизвестному, от темы к реме
- это, по В. Матезиусу, объективный порядок слов, который «облегчает слушателю понимание произносимого». Субъективный порядок слов, наоборот, такой, при котором в начале предложения находится ядро высказывания, а за ним следует исходный пункт. Субъективен этот порядок потому, что «при нем говорящий не обращает внимания на естественный переход от известного к неизвестному, ибо он так увлечен ядром высказывания, что именно его ставит на первое место. Поэтому такая последовательность придает ядру высказывания особую значимость. Наглядно это можно проиллюстрировать при сравнении двух предложений: «Я отдала за нее 20 крон» (порядок объективный) - «20 крон я за нее дала» (порядок субъективный)» [Матезиус, 1967: 244]. В. Матезиус же специально настаивает на том, что «актуальное членение предложения следует противопоставлять его формальному членению. Если формальное членение разлагает состав предложения на его грамматические элементы, то актуальное членение выясняет способ включения предложения в предметный контекст, на базе которого оно возникает. Основными элементами формального членения предложения являются грамматический субъект и грамматический предикат. Основные элементы актуального членения предложения
- это исходная точка [или основа] высказывания, то есть то, что является в данной ситуации известным или по крайней мере может быть легко понято и из чего исходит говорящий, и ядро высказывания, то есть то, что говорящий сообщает об исходной точке высказывания» [Матезиус, 1967: 240].
Эта точка зрения стала за годы существования теории актуального членения практически хрестоматийной. Она представлена в учебниках по введению в языкознание и во множестве грамматик. Однако стоит обратить внимание на следующее обстоятельство. В статье В. Матезиуса имеется определение темы («исходного
пункта») и ремы («ядра»), но нет определения грамматического субъекта и грамма-тического предиката. Если же мы попробуем отыскать определения этим базовым понятиям грамматической структуры предложения в литературе, то мы наталкиваемся на странный феномен: в большинстве грамматик и учебников субъект, или подлежащее, определяется как «предмет мысли» и как «то, о чем говорится в предложении», а предикат, или сказуемое, - как «то, что говорится о субъекте». Но если подлежащее - это предмет мысли и то, о чем говорится, то в чем его отличие от темы как коммуникативной исходной точки предложения, или его коммуникативной основы?
Действительно, если исходить из того, что подлежащее - это то, о чем говорится в предложении, а сказуемое - то, что говорится о подлежащем, то подлежащее это и есть тема, или основа, а сказуемое
это рема, или ядро. И в предложении Цветы на о кне (13а) подлежащее - цветы, так как в нем говорится о цветах, в предложении На окне цветы (136) подлежащее - на окне, если считать, что в нем говорится об окне, а в предложении Цве ты на окне (13в) подлежащего нет, а все предложение односоставно (согласно A.A. Шахматову, разработавшему теорию грамматически односоставных предложений), в нем характеризуется комната как таковая (а в терминологии B. Матезиуса оно целиком рематическое, то есть темы в нем нет)14. Вообще с идеей грамматически
В Словаре лингвистических терминов Д.Э. Розенталя грамматическое подлежащее определено как предмет мысли и главный член двусоставного предложения, грамматически независимый от других членов предложения; сказуемое - как главный член двусоставного предложения, грамматически зависящий от подлежащего, обозначающий активный или пассивный признак того предмета, который выражен подлежащим. Помимо определений подлежащего и сказуемого, Д.Э. Розенталь еще приводит определения психологического подлежащего (психологического субъекта): это «представление, являющееся первым по порядку возникновения в сознании и психологической значимости, независимо от грамматического его выражения. Летит птица (психологическое
односоставный предложений типа (13 в) можно согласиться лишь при условии, что подлежащее - это и есть тема, оно же психологический субъект, а сказуемое -это рема, или психологический предикат (о них писал еще Г. Пауль в 1880 году в своей знаменитой работе «Prinzipien der Sprachgeschichte»). Если же определять подлежащее и сказуемое в рамках формально-грамматических, то об односоставности предложений типа (13в) вести речь было бы некорректно: здесь формально имеется составное именное сказуемое на окне.
B уже цитированной выше работе Клауса Вельке по актуальному членению вопрос о соотношении грамматической и коммуникативной структур предложения назван Gretchenfrage - вопросом Гретхен, -что в немецкой идиоматике означает ,философский вопрос', принципиальный вопрос'. Сам К. Вельке внятно формулирует свою точку зрения на этот вопрос, не согласующуюся с позицией В.
подлежащее - летит: при виде летящего в отдалении предмета, еще неразличимого, или при шуме над головой, природа которого пока не известна, у нас в сознании возникает представление о самом "полете", о чьем-то движении в воздухе; это представление и становится психологическим подлежащим, а когда летящий предмет опознается по своим очертаниям или по шуму от взмахов крыльев, возникает второе представление, которое становится психологическим сказуемым). В классе тишина (психологическое подлежащее - в классе)». A вот определение психологического сказуемого: «психологическое сказуемое (психологический предикат): представление, являющееся вторым по порядку возникновения в сознании, независимо от грамматического его выражения. Птица летит (психологическое сказуемое - летит, так как оно соотносится с возникшим до этого представлением "птица"). Летит птица (психологическое сказуемое - птица, так как оно соотносится с имеющимся уже представлением "летит": "то, что летит (летящий предмет), есть птица").» [Розенталь, 1976]. Определение психологического субъекта и психологического предиката во всяком случае полностью согласуются с определением понятий тема и рема. Это же отмечал и Матезиус в цитируемой выше статье, ставя себе в заслугу не столько изобретение новой теории, сколько введение новой терминологии - по его мнению, более ясной и точнее разделяющей грамматический и коммуникативный (а не психологический) аспекты предложения.
Матезиуса. Для К. Вельке подлежащее и сказуемое - то же, что тема и рема, то есть он не видит разницы между грамматической и коммуникативной структурой предложения. Причина его расхождения с В. Матезиусом заключается как раз в том, что он не обнаруживает сколько-нибудь внятного и убедительного определения понятий подлежащее и сказуемое, которое отличалось бы от представления о том, что есть тема и что
рема. К. Вельке в своих рассуждениях сугубо последователен: для него целиком рематических или грамматически односоставных предложений попросту не существует, а в предложениях типа (13в) ФУ, с его точки зрения, падает не на рему, а на тему, она же подлежащее (К. Вельке приводит, разумеется, другие примеры, немецкие, но это для данного рассуждения роли не играет).
Но тут на место старой, привычной путаницы между школьным определением подлежащего и сказуемого и их психологическим определением приходит новая: если, по К. Вельке, фразовое ударение способно отмечать как тему, так и рему, то стоит ли его вообще учитывать при анализе тема-рематической структуры? А если без него - то как же искать тему и рему? И действительно ли в (13в) тема, она же подлежащее - цветы?
Представляется, что единственно последовательной и логически непротиворечивой цепочкой рассуждений о соотношении грамматического и тема-рематического членения являются рассуждения, основанные на чисто психологическом подходе Г. Пауля или А.А. Шахматова: подлежащее - это только психологический субъект, он же тема (Г. Пауль и А.А. Шахматов не пользовались еще соответствующей терминологией), сказуемое - это только психологический предикат, он же рема. Г. Пауль в своей работе «Принципы истории языка», в частности, отмечал, что психологическое подлежащее это то, что первым всплывает в голове говорящего, когда он хочет о чем-либо сообщить, а психологическое сказуемое следует по времени за ним, причем
психологическое сказуемое - самая важная составляющая в предложении; оно является целью сообщения и произносится поэтому с наиболее сильным ударением [Пауль, 1960: 146].
И тогда не прав В. Матезиус в своем утверждении о расхождении между грамматическим и актуальным членением, но и не прав К. Вельке в своем тезисе, согласно которому тема может стоять под сильным фразовым ударением, а правы, во всяком случае, сугубо последовательны, Г. Пауль и А.А. Шахматов. И, в свете психологического подхода, есть предложения грамматически односоставные (они же целиком рематические - по В. Мате-зиусу) и грамматически двусоставные (распадающиеся на основу и ядро - по В. Матезиусу).
В противном случае придется отказаться от указанного определения подлежащего и сказуемого и перейти на чисто формальную основу, то есть считать, что подлежащее выражено существительным или местоимением в именительном падеже (а также некоторыми другими частями речи, но всегда в их наиболее независимой грамматической форме, например, инфинитивом глагола). При такой трактовке в предложении На окне цве ты подлежащим можно считать рему цветы, а в предложении Мне трудно дышать подлежащее отсутствует. Отсутствует подлежащее при таком подходе и в предложениях Тебе решать.(14а) - Тебе решать.(14б). В трактовке психологической школы15 в (14а) подлежащим было бы местоимение тебе, а сказуемым решать; в (14б) наоборот.
Замечательно ясно и ярко пишет о проблематике соотношения грамматического подлежащего и сказуемого и психологического подлежащего и сказуемого Л.С. Выготский: «Л. Уланд начинает пролог к «Герцогу Эрнсту Швабскому» словами: «Суровое зрелище откроется перед вами». С точки зрения грамматической структуры «суровое
Психологической, точки зрения на подлежащее и сказуемое придерживались Ф.Ф. Фортунатов, Л.С. Выготский, Л.В. Щерба, С.Д. Кацнельсон.
зрелище» есть подлежащее, «откроется» сказуемое. Но с точки зрения психологической структуры фразы, с точки зрения того, что хотел сказать поэт, «откроется» есть подлежащее, а «суровое зрелище» - сказуемое. Поэт хотел сказать этими словами: то, что пройдет перед вами, это трагедия. В сознании слушающего первым было представление о том, что перед ним пройдет зрелище. Это и есть то, о чем говорится в данной фразе, т.е. психологическое подлежащее. То новое, что высказано об этом подлежащем, есть представление о трагедии, которое и есть психологическое сказуемое. Еще отчетливее это несовпадение
грамматического и психологического подлежащего и сказуемого может быть пояснено на следующем примере. Возьмем фразу «Часы упали», в которой «часы» -подлежащее, «упали» - сказуемое, и представим себе, что эта фраза произносится дважды в различной ситуации и, следовательно, выражает в одной и той же форме две разные мысли. Я обращаю внимание на то, что часы остановились, и спрашиваю, почему это случилось. Мне отвечают: «Часы упали». В этом случае в моем сознании раньше было представление о часах, часы есть в этом случае психологическое подлежащее, то, о чем говорится. Вторым возникло представление о том, что они упали. «Упали» есть в данном случае психологическое сказуемое, то, что говорится о подлежащем. В этом случае грамматическое и психологическое членение фразы совпадает, но оно может и не совпадать. Работая за столом, я слышу шум от упавшего предмета и спрашиваю, что упало. Мне отвечают той же фразой: «Часы упали». В этом случае в сознании раньше было представление об упавшем. «Упали» есть то, о чем говорится в этой фразе, т.е. психологическое подлежащее. То, что говорится об этом подлежащем, что вторым возникает в сознании, есть представление - часы, которое и будет в данном случае психологическим сказуемым. В сущности эту мысль можно выразить так: «Упавшее есть часы». В
этом случае и психологическое и грамматическое сказуемое совпали бы, в нашем же случае они не совпадают. Анализ показывает, что в сложной фразе любой член предложения может стать психологическим сказуемым, и тогда он несет на себе логическое ударение, семантическая функция которого и заключается как раз в выделении психологического сказуемого» [Выготский, 1999: 288-289].
Л.С. Выготский не отвергает традиционно-грамматического подхода к подлежащему и сказуемому, как он преподается в школе, и пишет, что оба членения имеют психологическую подоплеку и объективный статус, то есть что школьный подход - не нечто высосанное из пальца и упрощенно-примитвное, а реально отражающий развитие мысли уровень синтаксиса. То, что Г. Пауль называет психологическим субъектом и психологическим предикатом, а мы сегодня темой и ремой - это, по Выготскому, признак социализации говорящего индивида. От эгоцентрической формы речи, для которой характерна сперва аморфность и грамматическая нерасчлененность, а постепенно все более явственно ощущаемая предикативность, ребенок по мере взросления постепенно переходит во внешней речи к социальной форме общения, учитывающей интересы собеседника и его уровень подготовленности к диалогу. Таким образом, коммуникативное, или актуальное, членение - это уровень развития мысли в филогенезе, свидетельствующий о социализации личности. Грамматическое членение отражает уровень формулировки мысли про себя и для себя, актуальное -для собеседника.
Основываясь на большом экспериментальном материале детской речи, Л.С. Выготский изящно, просто и в то же время очень убедительно выстраивает свое рассужение, примиряющее школьную и психологическую традицию в истинно диалектическом ключе: как стороны единой сущности, которые в филогенезе представляют собой этапы развития и
становления речи как средства коммуникации, а в онтогенезе являются уровнями речи, развернутой и ориентированной на собеседника, но в то же время отражающей результат внутреннего предицирования (чисто логической операции). Опираясь на анализ Л.С. Выготского, можно с полным правом отстаивать точку зрения В. Матезиуса о несовпадении грамматического и актуального членения предложений. Подлежащее как объект внутреннего, мысленного предицирования и сказуемое как выражение собственно акта мысленного предицирования с одной стороны, и ориентируемый на интересы собеседника способ представления мысли во внешней речи через тему и рему (они же психологическое подлежащее и
психологическое сказуемое), с другой - это достаточно четко сформулированная позиция, разрешающая с полным правом отыскивать как тему и рему, с одной стороны, так и подлежащее и сказуемое в духе школьных грамматик, с другой, по крайней мере, в устной форме речи. Внутреннее, индивидуальное видение некой сущности согласуется скорее с логико-грамматическими категориями, и прежде всего с логико-грамматической предикативностью; внешнее, социальное согласуется с тема-рематическим членением. Один уровень надстраивается другим в процессе социализации.
Но сохраняется ли эта закономерность для любых предложений? Этот вопрос остается открытым. Где подлежащее и где сказуемое в предложениях Тебе ре шать. (14а) - Тебе решать. (14б)?
По-видимому, имеется некоторая периферийная зона, в которой мнение о грамматическом членении всегда останется спорным - именно потому, что исследователь вступает в периферийную зону понятийного поля, на «ничейную территорию».
Например, как быть, если и подлежащее, и сказуемое явно не выражены морфологическими средствами? Сравним пары предложений Тамбовский волк тебе товарищ. (15) - Денис Кораблев тебе
товарищ. (16); Человеколюбие - его за кон. (17) - Кольт - его закон. (18).
На основе семантических принципов анализа письменных высказываний (ход рассуждений мы здесь опустим) фразовые ударения в них можно проставить так, как здесь показано. По крайней мере, вероятность именно такого озвучивания высока. Где же в них подлежащее, а где сказуемое? Из-за невыраженности этих категорий чисто грамматическими средствами мы располагаем лишь порядком слов и найденным нами в результате некоторых логических операций местом фразового ударения. Отыскать психологическое подлежащее и психологическое сказуемое в этих предложениях не составляет труда: для этого ведущим критерием является место ФУ. Труднее определить в этих предложениях грамм-матическое подлежащее и сказуемое в духе школьной традиции. Если не ориентироваться на ФУ, то остается опираться только на порядок слов, и тогда у всех этих предложений грамматическое членение одинаково: подлежащее стоит на первом месте, сказуемое на втором. Но где в школьных грамматиках написано, что при грамматической невыраженности различия между подлежащим и сказуемым следует ориентироваться на порядок слов? Чем ФУ уступает порядку слов по убедительности? Если взять за основание грамматического анализа именно его, в ущерб порядку слов, то бросится в глаза неодинаковость грамматических структур этих
предложений: в (15) подлежащее -последнее слово (или последние два), в (16) - первые два. В (15) говорится о том, кто (именно) тебе товарищ, в (16) - кем приходится тебе Денис Кораблев. В (17) первое слово - подлежащее, в (18) первое слово - сказуемое. В (17) говорится о том, чем для него является человеколюбие, в (18) - что является для него законом. Порядок слов в (16) и (17), если следовать терминологии В. Матезиуса, объективный, в (15) и (18) - субъективный.
В предложениях, состоящих из двух групп существительных в именительном падеже, гипотеза о синонимии между
терминами «тема» и «подлежащее» и «рема» и «сказуемое» представляется по крайней мере оправданной и достойной пристального внимания. В них рема, отмечаемая ФУ, может (и, вероятно, должна) рассматриваться одновременно и как предикат, то есть как то, что именно говорится о субъекте (теме). В этих предложениях нет иной подсказки для грамматического членения, поскольку обе грамматические составляющие выражены одной и той же падежной формой существительных - если, конечно, не считать, что порядок слов играет в определении грамматических главных членов предложения определяющую роль.
Однако в таком предложении, как Мать любит дочь (19), в котором присутствие одного существительного в именительном и одного в винительном падеже продиктовано валентностью глагола любить, в права действительно вступает порядок слов, и только он способен показать, где здесь подлежащее и где сказуемое. Разумеется, то обстоятельство, что дочь стоит в винительном падеже, легко обнаруживается, как только слово дочь заменяется на слово сын: Мать любит сына. Но это не отменяет всесильности порядка слов в предложениях такого типа: стоит переставить местами существительные мать и дочь, и в винительном падеже оказывается существительное мать (разумеется, мы по-прежнему ведем речь о наиболее вероятном прочтении и толковании предложений на письме в условиях нулевого или нейтрального, то есть неконтрастного, контекста). Следовательно, есть случаи, когда ведущим или даже единственным критерием для грамматического членения предложения является порядок слов, а ФУ в определении грамматической структуры роли не играет: оно приходится, с высокой степенью вероятности, на последнее слово предложения независимо от того, кто кого любит, и оформляет предложение как нарративное. Но если расширить это рассуждение о ведущей роли порядка слов и перенести его в том числе и на предложения (15)-(18),
то мы возвращается к представлению, что грамматическое членение всех этих предложений одинаково.
В конечном итоге, для неясной, периферийной зоны это вопрос договоренности.
С актуальным членением дела обстоят яснее: для него в качестве ведущего критерия в устной речи выступает ФУ, а в письменной семантика, лексическая и грамматическая. Порядок слов играет здесь подчиненную роль. Эта роль значительно слабее, чем принято считать в классических работах по актуальному членению [Распопов, 1961; Ковтунова, 1976]. В предложении Мать любит дочь ФУ, скорее всего, приходится на дочь, но стоит заменить глагол и написать Мать невзлюбила дочь, и картина изменится: глагол перетянет на себя ФУ и мы получим Мать не взлюбила дочь (20). Если (19) нарративно и эмоционально нейтрально, то (20) описывает реакцию субъекта (мать) на стимул (дочь), причем реакцию резко отрицательную и отличающуюся от нормы, то есть противоречащую ожиданию реципиента. Рематизация напрямую связана с нарушением ожидания. Дочь в (20) превращается в тему не благодаря левому контексту (его нет), а благодаря рематизации глагола невзлюбить, а его рематизация происходит благодаря его лексической семантике, причем не изолированно-словарной, а - что важно -семантике именно в данном конкретном окружении, так как здесь смысл предложения таков, что отношение матери к дочери противоречит норме. В (19) рематизация слова дочь объясняется не порядком слов, а все той же семантикой составляющих предложение элементов: в условиях семантической нейтральности и предсказуемости элементов предложения, состоящего из подлежащего, глагола и дополнения, ФУ приходится обычно на дополнение (по модели озвучивания Мама мыла раму). «Правило конца предложения» вступает в силу лишь тогда, когда нет семантических факторов, этому правилу противоречащих. Можно сказать, что это даже не правило, а некоторый
«остаточный принцип»: если нет других претендентов на акцентный центр, то ФУ отмечает конечное слово в предложении.
Несмотря на различие в актуальном членении между (19) и (20), грамм-матическое членение этих предло-жений представляется одинаковым: мать - подлежащее, глагол - сказуемое, дочь - прямое дополнение. По крайней мере, такова картина грамматического членения, если следовать традиционным школьным грамматикам, то есть определениям подлежащего и сказуемого, приводимым в Словаре лингвистических терминов Д.Э. Розенталя [Розенталь, 1976].
Итак, остановимся на том, что В. Мате-зиус был прав: грамматическое членение и членение актуальное не должны совпадать. Они совпадают лишь в том случае, если нет никаких иных средств для нахождения подлежащего и сказуемого, чем средства, которыми располагает актуальное членение для нахождения ремы, а именно средств чисто семантических, которые позволяют отыскать в первую очередь место ФУ. Ярче всего эта закономерность проявляется в предложениях типа (15)-(18). Но и в предложениях типа (11), если допустить их грамматическую одно-составность по A.A. Шахматову, определение их грамматической сути целиком зависит от семантики составляющих, а не от порядка слов и не от падежных форм входящих в них существительных. Ср. еще: (Какое-либо событие произойдет,) ... когда лу'на взойдет. (21) -
видят) вовсе не всегда рассматривается реципиентом письменной речи как тема; в данном примере перед нами явная рема. Объясняется это решение опять-таки семантикой глагола: как правило, глаголы проспективного движения (причем как физического, так и мысленного) переносят акцентную фокусировку на обстоятельство места, на которое направлено движение, как в (21), или на объект движения, например: Она направилась ко мне. (25). Проспективность, как мы видим в (25) -это даже более сильный фактор, чем данность, неновизна информации в речевой ситуации (ко мне). В сферу проспективной семантики оказывается вовлечен и агенс, как в (21) или как в (26): Слезы выступили. (26) - Слезы высохли. (27). Предложения типа (26) принято называть событийными (или бытийными -особенно в контекстах картин природы, например, "Снег сверкает). Б. Хафтка утверждает, что событийность отражается интонационно наиболее сильным ударением на первом слове предложения [Haftka, 1982: 201]; Клаус Вельке уточняет: событийность не должна, но может быть выражена этим интонационным способом [Welke, 1992: 51]. Никто, однако, не объясняет, как именно событийность распознается. Ведь для того, чтобы какую-либо фразу посчитать событийной, необходимо руководствоваться некоторыми семантическими критериями. Почему (26) - событийная фраза, а (27) -нет? Почки распустились; Грачи
... когда атаман свистнет. (22) - ... когда прилетели - события, а Грачи у стали -рак на горе свистнет. (23) - ... когда луна зайдет вон за ту 'тучку. (24). Предложения (21) и (23) грамматически односоставны, предложение (22) и (24) двусоставны. Пример (23) иллюстрирует тезис о том, что ФУ строго закреплено во фразелогизмах за определенным словом, так же, как в них закреплен порядок и выбор слов. Та же закономерность наблюдается и в примере (15). Предложение (24) призвано проиллюстрировать еще и тот тезис, что известная обоим собеседникам информация (в
данном случае - тучка, которую они оба
нет?
В настоящей работе отстаивается тезис о семантике глагола (в сочетании с семантикой агенса) как о ведущем критерии различения событийности и несобытийности: глаголы проспективной семантики, то есть вводящие в поле зрения адресата некоторый агенс (входить, вводить, прилетать, прибывать) - это кандидаты для участия в событийных (и бытийных) односоставных (по A.A. Шахматову) предложениях (целиком рематических, согласно В. Матезиусу). Глаголы ретроспективной семантики
(уходить, проходить, исчезать, переставать), а также семантики оценочной и отрицательной (осуждать, опровергать, отвергать) - это потенциальные участники двусоставных предложений, расчлененных на тему и рему, причем глагол тяготеет к выполнению собственно рематической функции. Иногда один и тот же глагол способен расцениваться как проспективный или как ретроспективный в зависимости от сочетаемости, как, например, в предложениях (11) и (12) или в паре примеров 'Тучи проплывают мимо. — Корабль проплыл 'мимо.
А иногда и одно и то же сочетание и одно и то же глагольное значение можно трактовать так или иначе: Корабль проплыл 'мимо. — Ко рабль проплыл мимо. Трактовка зависит от того, является ли глагол для адресата проспективным, вводящим некоторый агенс в поле зрения (проплывающий мимо корабль появился в поле зрения, он как раз замечен), или ретроспективным, указывающим на то, что данное действие следует какому-либо другому, здесь не названному (чтобы проплыть мимо, нужно сначала появиться). Если Корабль проплыл мимо - это первое предложение письменного текста, лишенное опоры на левый контекст, то решение принимается читателем на свой страх и риск. Если принятое решение не подкрепляется и правым контекстом, то адресат полностью свободен: как он решит, так и будет правильно.
Получается, что семантический анализ, в результате которого мы отыскиваем место ФУ и рему, непосредственным образом затрагивает грамматический анализ предложения как минимум в двух случаях: когда подлежащее и сказуемое выражены существительными в
именительном падеже, а также при обнаружении грамматически односоставных или двусоставных предложений. Что же касается грамматического членения «классических» двусоставных предложений, то в них актуальное и грамматическое членение могут расходиться - точно по В. Матезиусу. Разумеется, это лишь одна возможная точка зрения на довольно
запутанную ситуацию с соотношением между коммуникативным и грамматическим членением. Если, например, не признавать наличия грамматически односоставных предложений, то примеры (21) или (26) следует рассматривать как грамматически двусоставные, и их грамматическое членение не совпадает с тема-рематическим.
Вообще представляется, что деятельность сознания реципиента по восприятию письменной речи в аспекте трактовки ее тема-рематического членения направлена исключительно или в первую очередь на поиск ремы, или коммуникативного ядра, а точнее, на обнаружение акцентного центра предложения. Вычленение темы для реципиента не столь важно, тема - это то, что остается после нахождения акцентного фокуса. Более того, не исключено, что и определение ремы, если считать, что рема может состоять более чем из одного слова - не столь уж важно. Если мы в начале текста читаем предложение С модой глупо спорить (28), то мы находим в нем акцентный центр глупо, который мы расцениваем как рему (или часть ремы) в силу особенностей семантики этого слова (негативная субъективная оценка). Считать ли спорить при этом частью темы (спорить с модой), опоясывающей рему, или второй темой (наряду с темой мода) -вопрос для реципиента вторичный. Возможно, этот вопрос интересен для теоретика актуального членения, но теоретические положения актуального членения не являются предметом данной
16 тт
статьи . Для реципиента является существенным то обстоятельство, что некоторое содержание (в данном случае спорить) ему предлагается оценить как нечто, для него уже знакомое или менее интересное, чем то, как именно он должен
Т.Е. Янко, которая называет рему конституирующим, а тему не-конституирующим компонентом, пишет по этому же поводу: «Единственное, что можно выразить однозначно средствами коммуникативной структуры, это тип иллокуции; а где конкретно кончается не-конституирующий компонент и начинается конституирующий, весьма часто остается неопределенным.» [Янко, 2001: 135].
к нему отнестись, а именно как глупо. Человеку, который начинает этой фразой свой письменный текст, прекрасно известно, что ничего о моде и о необходимости с ней спорить адресат не знает. Он никак не подготовлен к восприятию слов мода или спорить как тематических. Но ему также известно, что адресат внушаем и до определенной степени послушен: он расценит глупо как рему и поставит на этом слове ФУ, несмотря на то, что ему равно неизвестна информация, сообщаемая всеми словами этого предложения. Благодаря лексической семантике отрицательной и откровенно субъективной оценки слова глупо остальные элементы предложения - и мода, и спорить - как бы задвигаются в информационную тень, и адресат верит, что эти содержания ему уже были предварительно предъявлены. Работа сознания адресата протекает, по всей вероятности, в первую очередь по линии вычленения главного, ремы, интонационного фокуса. Найдя рему, читающий оказывается перед необходимостью признать все остальное темой. Автор высказывания ловко его обманул. Адресат мысленно превратил потенциально повествовательное, сообщающее о каком-либо факте действительности предложение в предложение чисто оценочное, модальное по своему коммуникативному характеру, то есть сделал, по всей видимости, как раз то, что автор то него ожидал. Ср. С модой принято спорить (28а); С модой всегда интересно по спорить (286) — чисто информативные, нарративные по характеру предложения.
Не исключено также, что расшифровка тема-рематического состава предложения на письме происходит двумя путями: в первую очередь читатель пытается отыскать рему (акцентный центр). Если она обнаруживается сходу при помощи анализа семантического, то на этом расшифровка заканчивается. Если же предложение допускает двойную трактовку, как Дик — старый осел, то включается встречный механизм по обнаружению темы: если осел - тема, то есть если мы
предполагаем (или доподлинно знаем), что Дик - имя животного, значит, старый -рема, в противном случае осел с той же вероятностью может расцениваться как рема (или часть ремы, включающей еще и определение старый). Во всяком случае, при потенциальной двузначности, возможно, читатель ищет и тему тоже, а не только рему, причем ведущим в принятии решения выступает фактор семантический. Вообще механизмы деятельности сознания по обнаружению места ФУ в письменном предложении требуют детального экспериментального изучения, поскольку они очевидно являются частью механизмов понимания речи.
Важным в связи с обсуждаемой тематикой расшифровки тема-
рематической структуры фраз на письме представляется вопрос, бывают ли предложения двухфокусные или даже многофокусные17. В устной речи многофокусных фраз сколько угодно. Например, слушая новости по радио, мы регистрируем ухом такие модели озвучивания, как В Мо скве завершил работу конгресс карди ологов. (29) А вот фраза из устного доклада: Я да лёк от мысли отделять форму от содер Жания.(30).
В этих фразах18 угадываются одновременно две пропозиции: в (29) сообщается, что событие происходит именно в Москве, и в том же предложении сообщается, какое именно событие происходило. В (30) отрицается ожидание слушателей (далек - то есть ,не стану', ,не думайте, что стану') и тут же сообщается, какое именно ожидание отрицается, то есть
17 По-прежнему не имеются в виду те типы акцентного выделения, которые обусловлены явным контрастом или явной эмфазой (например, достигаемой с помощью специальных частиц). Это совершенно особые случаи, которые позволяют интонационно выделить любое слово, включая служебное, например, предлог, причем даже предлог, не включающий гласного (Не в плите, а ,на плите). Подобные случаи здесь не рассматриваются.
18 Разнообразные примеры с двойными акцентными центрами можно найти в книге [Янко, 2001].
слушателям актуально объясняют, что они считают, будто форму можно отделять от содержания. Больше двух пропозиций в одну короткую фразу включить трудно, а поскольку предметом этой статьи является восприятие коротких и синтаксически простых предложений, то далее мы будем использовать термин «двойная фокусировка» или «двойной фокус» (а не «много-фокусность»; последняя может быть предметом изучения синтаксически сложных или усложненных простых
предложений)19.
Возможно ли встретить такое явление, как двойной фокус, на письме? То обстоятельство, что большинство теоретиков актуального членения исходит из единичности коммуникативной фокусировки (и, соответственно, ремы) и пишут об этом как о чем-то само собой разумеющемся, можно расценивать как свидетельство того, что двухфокусность -явление на письме если и встречающееся, то во всяком случае столь редкое, что им пренебрегают. С другой стороны, уже тот факт, что в устной речи оно явно имеет место, должен был бы привлечь к себе внимание теоретиков актуального членения, которые, как выше уже упоминалось, редко различают устную и письменную формы предъявления речевых стимулов. А если рассматривать письменную речь в плане ее актуального членения с позиций чисто семантических, то не заметить двухфокусность некоторых предложений невозможно, и выясняется, что явление это на письме вовсе не редкое: Государь, затру дняюсь ответить 'сразу. (В. Сорокин) (31) - Готов ответить 'сразу. (32);
Нам трудно было жить вдво(')ем на мамину за рплату. (Балтер) (33) — Нам
19 Можно было бы пользоваться и
выражением «двойная пропозиция», но он уже занят. Так, в предложении Ее смущение было всеми замечено логико-семантический анализ тоже позволяет найти двойную пропозицию - но это обстоятельство не связано напрямую с актуальным членением. О двойных пропозициях в рамках простого предложения см. например, [Прияткина, 1990]; [Казарина, 2007].
приходилось жить вдво(')ем на мамину за рплату. (34).
В силу причин чисто семантических затрудняюсь в (31) явно тяготеет к выполнению рематической функции - этот глагол содержит в своей семантической структуре семы отрицания и модальности (,не могу'), которые позволяют расценить содержание ответить сразу как тему (государь явно рассчитывает на скорый ответ, и говорящий лишь предлагает ему скорректировать свое ожидание). С другой стороны, сразу вынесено в конец предложения не случайно, оно здесь в некотором смысле тяготеет к контрастности (,сразу - затрудняюсь, а не сразу - отвечу'); в противном случае говорящий произнес бы Государь, затру дняюсь сразу ответить - в этом предложении был бы один акцентный фокус. Расценивать ли явно стоящее под сильным ФУ сразу как еще одну рему или как акцентуируемую тему, это, в конечном итоге, вопрос договоренности. Для автора данной статьи любой сильный акцент выделяет рему, и рем в таких двухфокусных предложениях две. Это предложение сообщает одновременно две мысли: 1) ответить не могу, 2) не могу ответить сразу, а потом смогу.
В (33) и (34) есть потенциальный дополнительный фокус вдвоем, который объясняется скрытой контрастностью (, двое — на одну зарплату'); эту контрастность можно разглядеть и подчеркнуть интонационно, а можно проигнорировать, поэтому ударение на вдвоем заключено здесь в скобки. В (33) в любом случае ощущаются (как минимум) два интонационных пика, два акцентных фокуса (а вместе с ФУ на вдвоем их было бы три) - благодаря семантике наречия трудно. В ней присутствуют семы субъективной оценки и отрицания ожидания (,не думайте, что жить вдвоем на мамину зарплату было простым делом'). И в том же предложении впервые сообщается о наличии (маминой) зарплаты. Первая из перечисленных пропозиций может рассматриваться как дополнительная, она обеспечена только
лексической семантикой трудно, в противном случае ее бы не было, как в предложении (34), чисто нарративном: оно сообщает, что кто-то жил вдвоем на ... и т.д. Разумеется, если включить в интонационное оформление предложения (34) дополнительное ударение на вдвоем, то его спокойный нарративный характер нарушится, поскольку в силу вступит фокусировка контраста; последний фактически станет основным коммуникативным содержанием предложения, которое в этом случае немедленно окрашивается в эмоциональные тона (жалоба на судьбу, возмущение).
Вообще двойная фокусировка в рамках простого и короткого предложения делает его трудным для восприятия. В этой ситуации реципиенту не просто бывает понять, что именно хотел сообщить автор, в чем состояла коммуникативная цель высказываний, например: Бешеная зависть читалась в глазах у всех встречных псов. (Булгаков) (35) - В глазах встречных псов читалась бешеная Узависть.(36)
Гробовое мо лчание застыло в приёмной как же^ле. (Булгаков) (37) - Гробовое мо лчание застыло в приемной.(38).
В (35) говорится как о том, какая именно эмоция прочитывалась в глазах псов, так и о том, что эта эмоция была характерна для всех встречаемых особей. В (37) автор сообщает, как именно изменилась атмосфера в приемной, и тут же сравнивает эту новую атмосферу с определенным блюдом. Обе пропозиции актуализируются с помощью двух ФУ в одном предложении. Двухфокусность в принципе противоречит функции предложения служить минимальной единицей для актуализации некоторой информации. Однофокусные предложения (36) и (38) проще, прозрачнее и, если можно так выразиться, социальнее: читателю предлагается расшифровать и осознать ровно одно сообщение. Если свернутая предикативность в роли дополнительной пропозиции восприятию не мешает, коль скоро она безакцентна (как ее смущение или приход поезда в примерах Ее смущение
передалось окружающим; Приход поезда вызвал на вокзале настоящий переполох), то в условиях акцентной актуализации двух пропозиций ситуация восприятия меняется. Нарушается равновесие между ожидаемой однофокусностью и реальным наличием двух акцентных пиков.
Итак, семантический анализ элементов предложения позволяет искать акцентный центр (или, в случаях двухфокусности, центры) предложения и устанавливать (по крайней мере отчасти) его тема-рематическое членение в условиях понимания письменной формы речи, в которой нет интонационной опоры для восприятия коммуникативной цели предложения. Порядок слов и опора на контекст, которые принимаются в теории актуального членения за ведущие критерии по нахождению темы и ремы, являются, несомненно, важными факторами, но по сравнению с семантикой вторичными. Так, несмотря на то, что некоторое содержание встречается в левом контексте или заведомо известно обоим собеседникам, оно может оказаться под сильным ударением, если вводится в предложение проспективным глаголом. И наоборот, несмотря на отсутствие всякого упоминания какого-либо содержания в прочитанном тексте, оно может быть расценено как тема, если его вводит глагол или предикатив, в семантику которого входит сема ретроспекции, особенно если она оказывается усилена субъективной и/или отрицательно-модальной оценкой. Свернутая предикация в роли дополнения или обстоятельства, восстанавливаемая как предикация из предшествующего текста, тяготеет к тематичности. При этом читателем часто манипулируют, поскольку эта свернутая предикация в предшествующем контексте обычно явно не выражена. Так, в зависимости от того, как будет понято значение слова скотина, предложение Кружка врезалась в висок скотине. (Гальего) будет озвучено по той или иной модели: Кружка врезалась в висок ско тине. (Скотина - животное, например, корова). - Кружка врезалась в ви сок скотине. (Скотина - бранное слово
применительно к человеку; свернутая оценочная предикация в роли дополнения.)
Семантический анализ позволяет также предположить, что в случае грамматической невыраженности различия между подлежащим и сказуемым (Кольт — его закон) ведущим критерием по определению грамматической структуры предложения является место ФУ, отмечающего в данной конструкции, таким образом, не только рему, но одновременно и грамматическое сказуемое. Выбор места ФУ отвечает и за квалификацию бытийных и событийных предложений типа Грачи прилетели как грамматически односоставных.
Благодаря семантическому анализу (и только ему) можно объяснить, почему при изменении порядка слов ФУ иногда закрепляется за местом и как будто игнорирует конкретное слово, а иногда, наоборот, прикрепляется к слову и пренебрегает местом: Во время старта самолет вспыхнул. — Самолет вспыхнул во время старта. (ФУ падает на последнее слово, независимо от того, где стоит глагол вспыхнул) / От незаслуженной похвалы она вспыхнула. — Она "вспыхнула от незаслуженной похвалы. (ФУ падает на глагол вспыхнула, независимо от того, где он стоит). Метафоричность и оценочность глагола вспыхнула во второй паре примеров обеспечивает ему рематичность в любой позиции. Первая пара примеров нарративна и сообщает о событии, вторая пара сообщает о чьей-то реакции, а не о событии. Поддержку выбора ФУ на вспыхнула во второй паре как на обозначении реакции обеспечивает еще и свернутая предикация от незаслуженной похвалы, которая содержит оценку какого-то события или действия, произведенную ранее и здесь представленную в снятом виде, в роли обстоятельства причины.
Семантический анализ позволяет пересмотреть соотношение между объективным и субъективным порядком слов (если пользоваться терминологией В. Матезиуса) и по-новому взглянуть на то, что принято называть инверсией. Один и тот же порядок слов может быть расценен
как субъективный или как объективный, как инверсия или как отсутствие инверсии - в зависимости от лексического наполнения фразы. Например, в предложении Я бы хотел повестку 'дня зачитать перед нами, несомненно, субъективный порядок слов, или инверсия. А в предложении Я бы хотел повестку дня изме нить инверсия не ощущается, и порядок слов здесь объективный. Если учесть, что порядок слов в обоих предложениях одинаков, то необходимо признать, что субъективным является наше восприятие порядка слов, а не сам порядок слов, и обусловлено это восприятие семантикой [Павлова, 2006].
Наконец, семантический анализ при восприятии письменных предложений позволяет отыскать среди них двухфокусные, содержащие одновременно две актуализованные пропозиции; множественность пропозиций способна затруднить коммуникацию, так как не позволяет однозначно реагировать на двойное сообщение, заключенное в рамки одного предложения.
Предполагается, что читатель при трактовке коммуникативного смысла сообщения движется по пути поиска интонационного центра, то есть ремы, а не по пути поиска темы. Тема - то, что остается в остатке после нахождения ремы. Две ремы, или два фокуса в рамках одного предложения, воспринимаются относительно спокойно при устной форме коммуникации и вызывает некоторое подобие (возможно, слабо осознаваемого) протеста при восприятии и расшифровке смысла высказывания письменного.
Определение места ФУ непосредственно связано с осознанием лексических значений и грамматических функций элементов предложения (последний аспект не нашел отражения в этой статье). Вообще есть основания считать, что значения слов хранятся в памяти не только вместе с их парадигматическими и синтагматическими связями, но и вместе с их потенциальным интонированием. Например, слово нарочно практически всегда рематично (Я на рочно не стала переспрашивать), а слова пара, несколько тематичны, в отличие от числительных, которые, наоборот, тяго-
теют к рематичности: Яу'еду на пару дней.
- Я уеду на четыре дня.
Идиомы, безусловно, хранятся в памяти вместе с интонационным оформлением их составляющих: Я спиной чувствовал скво зняк (неидиоматично). - Я спи ной чувствовал опасность (идиоматично).
ФУ помогает различать на слух и значения многозначных слов. При восприятии письменной речи опознавание одного из значений многозначного слова происходит, по всей вероятности, одновременно с возбуждением в сознании его фразовой ударности или безударности: Иди доделай, там не много осталось. (39)
- Иди поешь, там немного о сталось. (40).
То, что в двух различных предложениях реализованы два разных значения слова немного, очевидно: в (39) - ,мало', в (40) -,кое-что'. Если подставить в оба предложения усилительные частицы, то получим: Иди доделай, там у ж е не много осталось. (39а) - Иди поешь, там е щ е немного о'сталось.(40) Роль ФУ в различении многозначности столь велика, что стоило бы не только снабжать значения многозначных слов сведениями об их потенциальном акцентном поведении, но и учитывать аспект ФУ при составлении словарных статей: оно позволило бы уточнить некоторые значения и дополнить недостающие [Апресян, 1990; Апресян, 1995].
Определение места ФУ при интерпретации письменной речи связано, несомненно, и с такой мыслительной операцией, как предвосхищение ожидания и нахождение сигнала о нарушении этого ожидания. Простейшим сигналом нарушения ожидания является отрицание, поэтому в большинстве своем отрицательные слова несут на себе ФУ. Но в принципе это механизм значительно более сложный. Читатель письменного предложения должен угадать, какое ожидание у него должно было бы быть по мнению говорящего. То есть ему нужно понять, есть ли в предложении сигнал нарушения того ожидания, которое у него, читателя, имеется, если постараться угадать, что думал об этом говорящий. Иллюстрацией
такого угадывания является, например, уже приводившееся выше предложение Корабль проплыл мимо. Если оно открывает текст, а в правом контексте нет подсказки (скажем, второе предложение этого текста - Гаврик отправился домой, и это предложение не влияет на принятие решения и не дает ключа к определению места ФУ), то читателю придется угадывать, как автор оценивает его, читателя, ожидание: как то, что он, автор, описывает ситуацию на море, или как то, что он рассказывает читателю о каком-то корабле - и соответственно проинтони-ровать это предложение: Корабль проплыл 'мимо. - Ко рабль проплыл мимо.
Любопытна в этом отношении интонационная интерпретация заголовка заметки в информационном издании «Грани.ру»: Дураки законы пишут. Понятно, что заголовок является аллюзией на пословицу дуракам закон не писан. В пословице дуракам - тема. Но тема ли дураки в заголовке? Если да, то есть если речь о том, чем заняты дураки или что с ними происходит, то ФУ следовало бы поместить на законы (поскольку на пишут, как на проспективном глаголе, ФУ обычно стоять не может): Дураки за коны пишут. Но тогда получается, что говорящий предполагает, что адресат интересуется дураками и их деятельностью. Однако трудно представить себе, чтобы говорящему пришло в голову, что ожидание адресата сосредоточено на том, чтобы узнать, чем занята именно данная группа населения, хотя в то же время в таких вариантах, как Генетики конференцию созывают; Зайцы ка'пусту грызут предположение, что говорящий считает, что адресат может интересоваться планами генетиков или занятием зайцев, не вызывает внутреннего протеста. В чем же разница? Много ли мы думаем о генетиках или о зайцах? Почему мы можем, с точки зрения говорящего, хотеть знать, чем именно они занимаются? Чем дураки лучше или хуже? Ключ в том, что дураки -слово оценочное. Мы знаем, что оценка -это потенциальная рема, если только эта оценка не содержится в дополнении или
обстоятельстве (ср. Врачи вылечили дурака.) Поэтому, скорее всего, все-таки автор заголовка имел в виду такую модель озвучивания: Дура ки законы пишут. Так ли это, мы уже никогда не узнаем, поэтому право выбрать один из двух вариантов озвучивания остается за читателем. Здесь стоит, однако, добавить, что определение места ФУ при прочтении заголовка релевантно не только для логического, но и для эмоционального смысла. Одно дело сказать, чем именно занята определенная группа населения, другое - утверждение, что законы пишутся дураками. При таком положении дел некоторые граждане могут почувствовать себя лично задетыми. Поэтому в данной ситуации можно только порадоваться, что ФУ не обозначается на письме и что заголовок допускает обе трактовки.
Аспекты, о которых идет речь в этой статье - чисто психологические, или психолингвистические, поскольку они связаны с пониманием семантики и с прогнозированием, причем прогнозированием усложненным: это не осуществляемое говорящим прогнозирование того, что, по его мнению, ожидает адресат, а это осуществляемое говорящим прогнозирование того, что ожидает адресат, с точки зрения адресата. Это прогнозирование прогнозирования. Семантика слов - это категория динамическая, у слов есть значения только постольку и настолько, насколько эти значения присутствуют в нашем сознании. И значения эти не статичны, они представляются чем-то вроде центробежных и центростремительных связей: от контекста к слову и от слова к контексту (и от вертикальной парадигмы к слову и обратно). И потенциальная способность быть акцентным центром предложения или, наоборот, находиться в акцентном провале - один из элементов этих динамических связей. Контекст нужно понимать тоже значительно шире, чем собственно текст или речевая ситуация: контекст - это то, что мы воображаем, он моделируется в сознании значениями слов, независимо от того, находит ли эта модель подтверждение в реальном тексте или нет.
И наоборот: если слово не создает воображаемого контекста, то и реальный контекст не поможет превратить рему в тему: Мне показалось, что во'да шумит. Да, точно, я слышу шум во ды. Здесь вода дважды подряд под ФУ, то есть в двух соседних предложениях одно и то же слово является ремой, и объяснения этому очевидному факту в теории актуального членения найти нельзя. Его дает только семантический анализ: проспективный глагол слышу, который во втором предложении вводит некоторый объект (шум воды) в поле восприятия, побуждает акцентировать слово воды, хотя оно непосредственно упомянуто в левом контексте. Возможно, что и глагол окажется здесь подчеркнут и образует тем самым второй, дополнительный фокус (перед глаголом можно мысленно подставить усиливающее его значимость и весомость слово действительно): Я слышу шум во ды. Ср. иную акцентную структуру в примерах: Мне показалось, что во'да шумит. Я люблю шум воды; Мне показалось, что во'да шумит. Я проигно рировал шум воды. Здесь словосочетание воды не отмечено ФУ, что вполне согласуется с теорией актуального членения, согласно которой объяснение тематизации отыскивается в левом контексте. Но с позиций семантического анализа тематизация объясняется не столько левым контекстом, сколько значением глаголов, включающим сему оценки (люблю) или отрицания (проигнорировал = ,не обратил внимания').
Литература:
1. Апресян Ю.Д. Типы лексикографической информации об означающем лексемы // Типология и грамматика. - М., 1990. - С. 91-108.
2. Апресян Ю.Д. Избранные труды. Т. 2. Интегральное описание языка и системная лексикография. - М.: «Языки русской культуры», 1995. - 767 с.
3.# Выготский Л.С. Мышление и речь. Изд. 5-е. - М.: «Лабиринт», 1999. - 351 с.
4. Казарина В.И. Современный русский синтаксис: структурная организация простого предложения: Учебное пособие. -Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2007. - 329 с.
5. Ковтунова И.И. Современный русский язык. Порядок слов и актуальное членение предложения. - М.: «Просвещение», 1976 г. - 239 с.
6. Матезиус В. О так называемом актуальном членении предложения // Пражский лингвистический кружок: Сборник статей. - М.: «Прогресс», 1967. - С. 239-245.
7. Николаева Т.М. Семантика акцентного выделения. Изд. 2-е. - М.: «Едиториал УРСС», 2004. - 104 с.
8. Павлов В.М. Понятие лексемы и проблема отношений синтаксиса и словообразования. - Л.: «Наука», 1985. - 299 с.
9. Павлова А.В. Акцентная структура высказывания в ее связях с лексической семантикой. - Автореф. канд. дисс. - Л., 1987. - 24 с.
10. Павлова А.В. Психолингвистический аспект инверсии // Вопросы психолингвистики. - М., 2006. - № 4. - С. 73-80.
11. Павлова А.В. Интерпретация акцентной структуры высказывания при восприятии письменной речи. - Acta lingüistica Petropolitana. Труды Института
лингвистических исследований Российской академии наук. - Т.III., Ч. 3. - СПб.: ИЛИ РАН, 2007. - С. 65-117.
12. Пауль Г. Принципы истории языка. -М.: «ИЛ», 1960. - 499 с.
13. Прияткина А.Ф. Русский язык. Синтаксис осложнённого предложения. - М.: «Высшая школа», 1990. - 176 с.
14. Распопов И.П. Актуальное членение предложения. - Уфа: Изд-во Башкирского университета, 1961. - 163 с.
15. Розенталь Д.Э., Теленкова М.А. Словарь-справочник лингвистических терминов. - М.: «Просвещение», 1976. - 543 с.
16. Скорикова Т.П. Функциональные возможности интонационного оформления словосочетания в потоке речи (на материале атрибутивных словосочетаний в устной научной речи). - Дис. ... канд. филол. наук. - М., 1982. - с 190 с.
17. Янко Т.Е. Коммуникативные стратегии русской речи. - М.: «Языки славянской культуры», 2001. - 384 с.
18. Haftka В. Thesen zu Prinzipien der deutschen Wortstellung. - Deutsch als Fremdsprache, 19, 1982. - S. 193-202.
19. Welke K. Funktionale Satzperspektive. Ansätze und Probleme der funktionalen Grammatik. - Münster, 1992. - 127 S.
УДК 81 '37
В.А. Салимовский О СЕМАНТИКЕ РЕЧЕВОГО ДЕЙСТВИЯ
Речевое действие, семантика, сфера деятельности, социокультурный образец.
В статье обсуждается методика выявления и описания мотивационно-целевого содержания акта речи в составе осуществляемой субъектом речевой деятельности. Подчеркивается качественная специфика этого содержания в различных сферах общения. Раскрывается значение интерпретации семантики речевого действия для исследования коммуникативного поведения конкретной личности.
К постановке проблемы1 основным предметом которой, как
Изучение высказывания как действия - известно, является коммуникативно-
исходная посылка теории речевых актов, целевая семантика акта речи. Однако в
__этой теории действие отделено от
1 Статья издается при финансовой деятельности, а трактовка его семантики
поддержке РГНФ в рамках научно- сближается с определением значения исследовательского проекта № 08-04-82406 а/У
