CC BY
190
Общество
Андрей МАКАРОВ
ПОЛИТИКА ПАМЯТИ КАК ЭЛЕМЕНТ РЕГИОНАЛЬНОЙ КУЛЬТУРНОЙ ЖИЗНИ
С середины ХХ в. теория управления начинает тесно смыкаться с понятием «политика памяти». Политика памяти стала структурным элементом политической практики благодаря развитию особого раздела социальной психологии и культурной антропологии - теории надындивидуальной памяти (исторической, коллективной, социальной). Теории надындивидуальной памяти опираются на идею конструирования социальных представлений о прошлом. Культурная политика, осуществляемая в нашей стране на региональном уровне, во многом носит инерционный характер. Не всегда проводится научная экспертиза средств и ресурсов этого вида политики.
МАКАРОВ Андрей Иванович — к. филос. н, доцент кафедры истории философии и религиоведения Волгоградского государственного университета
Влияние культурного контекста на политическое и социальное действие сегодня велико как никогда. Ведь в современном мире воздействие на поведение людей осуществляется не через идеологию или политические институты, а через конструирование культурного контекста. Создание, поддержание и деструкция определённых ценностных установок достигается с помощью конструирования среды обитания человека. Одним из измерений среды обитания являются так называемые «памятные ландшафты». Памятный ландшафт — это набор информационных носителей, формирующих представления о прошлом. Последние можно изменять, воздействуя на памятный ландшафт. С этой целью осуществляется демонтаж и установка памятников, проведение массовых культурных мероприятий и фестивалей, открытие новых музеев и новых музейных экспозиций, переписывание текстов учебников и путеводителей и т.п.
0 тесной связи политики и коллективной памяти знали ещё в древности. На концептуальном уровне эта тема начала разрабатываться в XIX в., в связи с «политизацией» массового исторического образования. Например, во Франции при Наполеоне I все исторические сочинения курировало Министерство внутренних дел и полиции. Понятие «политика памяти» возникло во второй половине ХХ в. в постмодернистских теориях языка и власти (Р. Барт, Ю. Кристева, Ж. Деррида, М. Фуко). Постмодернисты выдвинули тезис о конструировании властью нужных представлений о прошлом и социально-групповой идентичности1. Тогда же стала активно развиваться социология памяти. В СССР накопленные в мировой науке знания об особенностях формирования и функционирования коллективной памяти не были востребованы. Теории памяти замкнулись в рамках эмпирической психологии, которая была сконцентрирована исключительно на изучении индивидуальной психики. Незнание особенностей функционирования коллективной памяти стало одной из причин проигрыша советской элиты в информационной войне конца ХХ в.2
Сегодня в России интерес к политике памяти значительно вырос... но в основном среди учёных и представителей рекламного бизнеса. Статусные политические элиты, к сожалению, до сих
1 Савельева И. М., Полетаев А.В. Знание о прошлом: теория и история. В 2-х т. //Т.1. Конструирование прошлого. — СПб.: Наука, 2003, гл. 8.
2 Кара-Мурза С. Манипуляция сознанием. — М., ЭКСМО-Пресс, 2002, стр. 327-557.
пор не вполне осознают те преимущества и опасности для системы управления, которые исходят от деятельности субъектов политики памяти. Сегодня такими субъектами являются бизнес-сообщества, а также субкультурные и этнические сообщества. Причиной невнимательности власти к формированию локальных идентичностей, на наш взгляд, стали сформировавшиеся в 1990-е гг. представления о том, что идентичность - это единоличное дело индивида и его семьи. Однако данные социальной психологии и культурной антропологии убедительно свидетельствуют о том, что идентичность только в некоторой степени зависит от желаний и личных усилий индивида. Структура идентичности формируется в процессе коллективных коммуникаций, в управлении которыми ключевую роль играет именно власть.
Управление коммуникациями, в результате которых складывается и корректируется идентичность граждан, называется «культурной политикой». В зависимости от того, какие уровни идентичности затрагивают те или иные политические действия, культурная политика подразделяется на федеральную и региональную. Региональная культурная политика - это не только (и не столько) распределение финансовых ресурсов среди театров, музеев и других организаций, хотя зачастую она понимается именно так. Управление бюджетами и репертуарами этих учреждений - лишь инструмент управления «самочувствием» локальных сообществ. А политическая цель или миссия — это «самочувствие жителей. рост “в собственных глазах” граждан города»1.
Современная культурная политика как целенаправленная и системная деятельность включает в себя три основных момента: осознание целей и задач, выработку управленческого механизма их реализации и создание нормативно-правовой базы.
Понятно, что основной задачей при разработке любой культурной политики является определение целей и задач, адекватных наличным историческим условиям. Если сверхцель экономической политики — это повышение ВВП, а внешней политики — защита национальных интересов, то что, хотя бы приблизи-
1 Шредер В. Качество жизни как общественнополитическая проблема //Власть, 2008, № 5, стр.7.
тельно, можно назвать сегодня основной целью культурной политики, и региональной культурной политики в частности? Ответ далеко не очевиден. Нельзя же сказать, например, что «целью культурной политики является всестороннее развитие культуры региона». Такая формулировка логически бессмысленна и способна только прикрыть отсутствие реальных целей.
Поясним, о чём идет речь. Особый тип культуры, так называемая «советская цивилизация», был во многом сформирован советской системой управления культурой. Значение советской цивилизации еще предстоит оценить по достоинству историкам культуры. Хорош был этот тип культуры или нет, но модель управления была какое-то время функциональна и эффективна. Доказательством этого является то, что тип культурной среды, в которой мы живем до сих пор, во многом обусловлен инерцией «советского образа жизни».
Однако не нужно переоценивать влияние советского прошлого. Сегодня мы видим структурные изменения политической, экономической и идеологической сфер жизни страны. Как эти изменения отразились на системе политического управления культурой? Прежде всего, необходимо отметить, что система лишилась ключевого элемента — сверхцели, или миссии. Миссией советской системы управления было построение советского образа жизни, формирование нового типа человека. Этой цели больше нет, но нет и достаточно внятного представления о том, какой тип культуры, какой образ жизни строится. В условиях исчезнувшей цели культурная политика превращается в исчезающую величину.
Произошли изменения и на уровне системы объектов управления. Субъектами культуры, и, соответственно, объектами управления культурной сферой были, во-первых, просветительские учреждения и институты (библиотеки, музеи, общественные лектории, и т.п.), и, во-вторых, учреждения и институты искусства (театры, музеи, кружки народного творчества, творческие союзы писателей, художников, кинематографистов и т.д.).
Культурная политика понималась как управленческая деятельность по влиянию на репертуар и другую деятельность институтов и учреждений культуры. Целью политики была пропаганда советско-
го образа жизни. В соответствии с этой целью выстраивалась и иерархия субъектов культуры: наверху находились наиболее влиятельные в пропагандистском отношении институты — кино, телевидение, литература, всевозможные школы-лектории. Инструментами влияния были курирование программных документов культурных учреждений и распределение ресурсов, т.е. правовые и финансовые инструменты управления.
И если в части инструментов все осталось в том же виде, то в части структуры объектов политического управления система претерпела существенные изменения. Удельный вес влияния на массы таких институтов культуры, как театр, живопись, литература, да и вся художественная культура, существенно снизился, а в тяжело живущей провинции он стремится к нулю. Потенциал лекториев и музеев упал еще более значительно, библиотеки тоже уменьшили свое влияние на жизнь общества.
Вся высвободившаяся энергия влияния перераспределилась в пользу средств массовой информации и относительно новых субъектов культурных процессов — таких как шоу-бизнес, рекламные и торговые кампании. Торговля сегодня выходит далеко за рамки чисто торговых операций: в этой сфере делаются небезуспешные попытки активно формировать ценности, а значит — осуществлять культурную политику. Эти активные культурные агенты находятся вне сферы воздействия государственных управлений по культуре, а также зачастую и вне воздействия на них со стороны других ветвей власти, включая так называемое «гражданское общество». Игнорирование этого обстоятельства способно сделать культурную политику и бесцельной, и бездейственной.
Важную роль в культурной политике играет «политика памяти». «Память — временная составляющая идентичности, наряду с оценкой настоящего и планированием будущего», — пишет известный французский философ П. Рикёр1. Важнейшими областями приложения усилий по формированию «политики памяти» являются система массового образования и организация так называе-
1 Рикёр П. Память, история, забвение. — М.: Издательство гуманитарной литературы, 2004, стр. 119.
мых «мест памяти» (П. Нора) или «памятных ландшафтов» городов. Первая сфера относится в большей степени к федеральному уровню, поэтому в этой статье мы рассмотрим проблему формирования «памятного ландшафта» провинциального российского города.
Каковы тенденции формирования «памятных ландшафтов» современных российских городов? Коллективные идентичности формируются в ситуации приподнятости над уровнем повседневности, торжественности. Но коллективное торжественное действо — как любое интенсивное состояние — требует значительных инвестиций и не может продолжаться долго. Поэтому и необходимо создание памятных ландшафтов, которые аккумулируют и сохраняют память об объединяющем людей чувстве. Другими словами, памятный ландшафт (или место памяти) — это пространство совместного воспоминания группы (коммеморация).
В городе память конструируется посредством создания муниципальными и областными властями соответствующей материальной и информационной среды. Сегодня общество и власть материализуют память с помощью направленного демонтажа (или установления) памятников, культурных мероприятий и фестивалей, новых музейных экспозиций и новых музеев, переписывания текстов учебников и путеводителей, официальных текстов и т.д. Если раньше коллективная память горожан была больше связана с личными поступками и речами, исходящими от власти, то теперь основными связующими моментами власти и памяти являются информационные сообщения и визуальные объекты.
Но если в столицах эти изменения частично опираются на осознанное политическое действие, то в регионах они зачастую принимают хаотичный характер. Региональные элиты, видимо, не вполне осознают опасности и преимущества процесса изменения памятных ландшафтов для горожан.Исследования показывают, что горожане (особенно в мегаполисах) научились отличать рекламный имидж от действительного образа исторической памяти. В частности, именно это обусловило быстрый рост недоверия людей к манипулятивным политическим технологиям, применявшимся в 90-е гг. прошлого века.
