CC BY
111
УДК 348.94
Дудин Павел Николаевич Pavel Dudin
Шемелин Аркадий Валерьевич Arkady Shemelin
ПОЛИТИЧЕСКИМ ОПЫТ ГОСУДАРСТВЕННОГО СТРОИТЕЛЬСТВА И ФОРМИРОВАНИЕ ПОНЯТИЯ «БУДДИЙСКОЕ ПРАВО» В СТРАНАХ АЗИИ В ПЕРИОД ХХ в.
POLITICAL EXPERIENCE OF STATE-BUILDING AND FORMATION OF THE CONCEPT «BUDDHIST LAW» IN ASIAN COUNTRIES IN THE 20th CENTURY
Предпринята попытка дать определение и привести основные характеристики буддистского права с точки зрения его современного существования и понимания. Приводятся дефиниция «буддистское государство», а также ряд примеров таких государств на современной политической карте Юго-Восточной Азии. Описывается содержание конституций этих стран сквозь призму особого положения буддизма как государственной религии. Раскрывается место и роль религии в становлении монгольской государственности во Внутренней Азии в первой половине ХХ в.
Ключевые слова: буддистское государство, буддистское право, религиозные институты, закон
This article attempts to define the concept and give the main characteristics of the Buddhist law in terms of its modern existence and understanding. The definition of «Buddhist state» is given, as well as a number of examples of such states on the modern political map of the Southeast Asia. The article describes the contents of the Constitutions of these countries through the prism of a special position of Buddhism as the state religion. The place and role of religion in the formation of Mongolian statehood in Inner Asia in the first half of the twentieth century is revealed
Key words: Buddhist state, Buddhist Law, religious institutions, law
Вопрос о существовании т.н. «буддийского права» в последнее время становится все более притягательным для ученых, прежде всего на Западе. В подтверждение этому в середине ушедшего 2014 г. Кембриджский университет выпустил книгу «Буддизм и право» [9; Р. 408], авторы которой делают попытку развенчать стереотип о буддизме как аполитичной религии без ее влияния
на социальные регуляторы вообще и право — в частности. Интерес к этому аспекту проявляет и е.с. Далай-лама XIV, который указывает на необходимость критически оценивать феномен буддийского права и четко понимать, какие цели человек хочет достигнуть, сравнивая право и буддизм [12; Р. 707]. Однако нам буддийское право или правовые нормы, подкрепленные рели-
гиозной традицией буддизма, интересны, прежде всего, потому, что на территории Внутренней Азии, в среде монголоязыч-ных народов имелся положительный опыт создания как буддийских государств, так и собственных правовых институтов с религиозным контекстом.
В целом религиозное право характеризуется, прежде всего, тем, что его источником выступает воля божественных сил, которая обретает свое воплощение в священных текстах, доктрине, церковных актах, преданиях. Это узкий подход к пониманию данного феномена и сводится он к исключительной роли церкви (или иных религиозных институтов) в процессе формулирования правовых норм. Широкий подход к религиозному праву не исключает участие в этом процессе государства, которое, издавая те или иные нормативные правовые акты, обеспечивает претворение религиозных предписаний в жизнь. Буддистскому праву свойственен широкий подход восприятия, поскольку государственные институты в традиционно буддистских государствах всегда обеспечивали особое положение этой религии в жизни общества и страны. Однако, в отличие от мусульманского или иного религиозного права, современные правовые традиции буддизма не отличаются системностью и комплексным воздействием на общественные отношения, в связи с чем называть их в полном смысле «правовой системой» либо «комплексом правовых норм» нужно весьма осторожно.
Под буддистским государством следует понимать такое государство, население которого в основной своей массе исповедует буддизм в качестве религии, а государство на законодательном уровне поддерживает его статус государственной (или исторически, культурно значимой, основной) религии и в нормативные правовые акты включает религиозные нормы или отсылает к ним. Современная политическая карта мира не богата на буддистские государства. Не более полудесятка стран Азии закрепляют в Основном Законе особое положение буддизма. Прежде всего, это государства Юго-Восточной Азии. Не касаясь отрасле-
вого законодательства, обратим внимание на их Конституции.
Мьянма и Лаос ограничиваются упоминанием буддизма в числе прочих религий и гарантируют его признание и защиту. Статья 361 Конституции Республики «Союз Мьянма» признает особую позицию буддизма как веры, исповедуемой подавляющим большинством граждан Союза. При этом ст. 362 признает христианство, ислам, индуизм и анимизм как религии, существующие в Союзе на день вступления настоящей конституции в силу, а ст. 363 гарантирует поддержку и защиту религий, которые Союз признает основными [3; С. 557-665].
Конституция Народно-Демократической Республики Лаос в ст. 9 гарантирует уважение и защиту любых законных действий буддистов и представителей остальных вероисповеданий, способствует и приветствует участие буддистских монахов, новичков и представителей остальных вероисповеданий в проектах, которые выгодны для страны и народа [3; С. 297-323].
В традиционном восприятии обывателя Бутан — буддистское государство. Действительно, Гл. 2, 3 и 9 Конституции Бутана свидетельствуют об этом. Так, в гл. 2 «Институт монархии» указывается, что Его Величество Друк Гуалпо выступает главой Государства и символом единства Королевства и народа Бутана, а Чой-сид-ньи Бутана объединено в лице Друк Гуалпо, который, являясь буддистом, оказывает поддержку Чой-сид. В гл. 3 «Духовное наследие» подчеркивается особое положение буддизма в качестве духовного наследия Бутана, которое исповедует принципы и ценности мира, отказ от применения насильственных методов, сострадания и терпения. При этом буддизм не является единственно признава-
О О О ТТ
емой и охраняемой религией: Друк Гуалпо выступает защитником всех религий Бутана. Связь государства с буддизмом закреплена в гл. 9 «Принципы государственной политики», где в разделе 20 указывается, что государство принимает меры по созданию таких условий, которые способствуют устойчивому и сбалансированному развитию добродетельного и сострадательного
общества, исповедующего идеалы буддизма и универсальные человеческие ценности [2; С. 129-169]. В описании государственного флага и государственного герба (приложение Первое к конституции), его верхней части, закреплено особое положение главы государства, который выступает хранителем духовных и гражданских устоев Королевства. Нижняя часть флага олицетворяет духовные традиции. В целом государственный флаг символизирует процветающее учение буддизма, в частности — традиции Кагью и Ньингма. Государственный герб глубоко символичен и концентрирует в себе духовные и гражданские традиции Королевства, основывающиеся на четырех духовных обязательствах тантрического буддизма (ваджраяна). Таким образом, для данной страны закрепление особого статуса буддизма имеет, прежде всего, символический смысл, способствующий духовному единению народа и Короля.
Чуть большее значение буддизма, прежде всего, в социальной сфере, закрепляется в Основных Законах Таиланда и Камбоджи. Глава II Конституции Таиланда определяет правовой статус Короля в качестве главы государства и его духовный статус в качестве опоры религии. Статья 8 провозглашает, что Король должен быть буддистом. Статьей 79 закрепляется обязанность государства поддерживать и защищать буддизм как религию, исповедуемую большинством тайского населения в течение длительного периода времени. Одновременно с этим, равно как в ранее упомянутых случаях, конституция закрепляет признание, поддержку и защиту других религий, содействие взаимопониманию и гармонии среди последователей всех религий [3; С. 783-913]. Подчеркивается обязанность государства в содействии применению религиозных принципов в создании достоинства и развитии качества жизни.
В конституции Камбоджи правовой статус буддизма закреплен в ст. 43, которая гарантирует свободу вероисповедания, религиозных убеждений и отправления религиозных обрядов, однако провозглашает буддизм в качестве государственной рели-
гии. Особую роль Короля и его связь с религией определяет ст. 4, где указывается, что девизом государства являются слова: «Народ, Религия, Король», и ст. 16, которая закрепляет правовой статус и полномочия Королевы, в частности, ее обязанности в религиозной сфере без уточнения таковых. Статья 68, регулирующая социальные вопросы, в том числе образование, закрепляет развитие, распространяет знания палий-ских школ и буддийского института [3; С. 173-209].
Дальше всех в инкорпорировании буддистских норм в правовую систему пошла Шри-Ланка. Во-первых, в преамбуле конституции этой страны закрепляется летоисчисление т.н. буддийской эры (избрание делегатов по выработке и принятию конституции в 2521 г.). Во-вторых, гл. II посвящена буддизму и его особому значению в государственном устройстве, закрепляет обязанность государства в обеспечении защиты и изучения учения Будды Сасаны при сохранении свободы исповедания других религий. В-третьих, в ст. 105 (Глава XV. Судебная власть) закреплено право Парламента страны посредством закона создавать и учреждать суды, трибуналы или иные учреждения для урегулирования и разрешения вопросов, касающихся правил поведения буддистских монахов (бхи-ку), любого спора между бхику или любых других споров, касающихся религиозных обрядов в храмах. При этом, данному закону придается в некотором смысле надкон-ституционный статус, поскольку здесь же указывается, что он может независимо от других положений настоящей главы или гл. XVI регулировать порядок: а) назначения на должность, перевода, увольнения и осуществления дисциплинарного контроля над членом или членами таких судов, трибуналов или учреждений Президентом или другим лицом или органом, какой может быть предписан таким законом; Ь) осуществления юрисдикции любого другого учреждения, указанного в п. 1 настоящей статьи в отношении таких вопросов и споров. В данном пункте понятия «бхику» и «храм» должны иметь то же значение, что и в Ордона-
нсе о буддистских церковных владениях и доходах, действовавшем при вступлении в действие конституции [2; С. 857-1023]. Таким образом, Основной Закон не только закрепляет ключевое положение буддизма, но и создает соответствующие институты духовного взаимодействия и юрисдикции с особыми полномочиями.
Во Внутренней Азии процесс государс-твостроительства, где бы он не протекал, всегда сопровождался религиозным окрасом. Можно выделить три политических образования, которые с разной долей успешности попытались совместить светский характер государственной власти с религиозными устоями буддизма и инкорпорировали его нормы в право.
Прежде всего, речь идет о Внешней Монголии, которая, провозгласив независимость в 1911 г. и возведя на престол церковного первоиерарха Богдо-гэгэна УШ, нормативно определила место и значение религиозных предписаний в государственной и правовой системе страны. Первым шагом после объявления самостоятельности по указу Богдо-гэгэна была разработка с 1913 по 1918 гг. и введение в действие правового акта «Установленное указом правовое писание Монголии», состоявшего из 65 томов [1; С. 156-161], в содержании которых традиционные правовые институты подкреплялись религиозной традицией воздействия на общественные отношения. Затем (20 июня 1912 г.) был издан Указ об образовании совета министров, в котором говорилось, что правительственными чиновниками могут быть только ламаисты, «с требованием ламаизма будет согласовываться весь образ государственного управления Монголии» [7; С. 4, 44; 13; С. 74]. Наконец с приходом к власти т.н. «Народного правительства» 1 ноября 1921 г. вступает в силу «Клятвенный договор», которым Богдо-гэгэн признавался в качестве конституционного монарха и официально признавалось его верховенство в религиозных вопросах при сохранении за ним статуса главы государства. Оговаривалось, что он «не должен касаться дел государственных, в отношении же всех дел религиозных пользует-
ся неограниченными правами». Вводилось понятие «конституционная монархия», которая предполагала наличие института хана, действующего через председателя народного правительства. Однако в качестве прерогативы за Богдо-гэгэном оставались «согласительные» функции по утверждению законов. Он наделялся правом «отлагательного вето» в отношении законов, не касающихся укрепления и улучшения основ Монгольского Народного государства [6; С. 23]. Клятвенный договор утратил силу в 1924 г. после смерти Богдо-гэгэна и провозглашения Монгольской Народной Республики.
Вслед за этим, в 1919 г. ламы и представители местной власти предпринимают попытку отделения от разваливающейся России и формирования собственного Ку-дунского теократического государства. В январе 1919 г. движение за создание конституционной теократии было инициировано, а на престол приглашен лама Лубсан Сандан Цыденов. Незамедлительно начинается процесс составления конституции учреждаемого государства. Проект Конституции Теократического государства Ку-дунской долины, состоящий из 36 пунктов, закончен 4 мая 1919 г. В нем оговаривается структура светских административных органов государства, официально получившего имя «Эрхэтэ Балгасан Улус», что можно перевести как «Суверенное государство балагатов». Согласно основному закону, Кудунское государство находилось под верховным управлением Йогачари Номун Хана, Цог Тугульдур Дармаранза Лубсан-Самдан Цыденова. Он управляет государством по праву человека, реализовавшего в себе тантрийское божество Ямантака и выполняющего волю последнего. В качестве официального наследника царя-деспота Самдана Цыденова назначен его ближайший ученик Доржи Бадмаев. Но вскоре сторонники независимости были арестованы, а движение сошло на нет [8]. Кудунскую теократию, как отмечает Н. Цыремппилов, нельзя назвать состоявшимся государственным проектом. Однако на примере Кудун-ской теократии видно, как легко буддизм
становился основой для государственного строительства. Следует отметить, что основой вновь создаваемой монархии являлся Закон — конституция, ориентированная на следование канонам буддизма и предполагавшая занять главенствующее положение в системе будущих нормативных правовых актов Кудунского государства.
Еще одним примером воздействия религии на становление государственности можно считать образование Монгол-Го, или, как его привычнее воспринимать, Мэнцзяна. И хотя это политическое образование никогда не заявляло теократических претензий и изначально строилось как светское государство, не учитывать роль буддизма в его становлении нельзя.
С началом автономистского движения во Внутренней Монголии в 1933 г. вопрос о выборе столицы являлся одним из принципиальных. Столица должна была показать не только серьезность намерений и реальную возможность к объединению и доведения начатого процесса до конца, но и приверженность древним традициям народа, вставшего на путь приобретения самостоятельности, в связи с чем Байлинмяо как нельзя лучше годился на эту роль. У одного из инициаторов провозглашения независимости, князя Дэмчиг Донрова (Дэ-вана), были тесные связи с Панчен-ламой IX, который и являлся духовным идеологом самостоятельности Внутренней Монголии: во время Съезда монгольских князей в 1933 г. в зале, где проходило собрание, висел огромный портрет Панчен-ламы [11; Р. 10].
Посещал монастырь в ходе Маньчжурской экспедиции и Н. Рерих [5], который обратил внимание на строящуюся рядом с монастырем столицу Автономной Внутренней Монголии: «У подножья Наран Обо находится место будущей монгольской столицы. Место было избрано и предуказано самим Панчен-Ринпоче» [4; С. 531-532].
После ликвидации Автономии административный центр автономистов перенесен в ставку Дэ-вана в предместьях Сай-хантала, где располагался грандиозный дворцовый комплекс Дэ-Ванфу, который играл важную роль в политической жизни
всей Внутренней Монголии того времени. По аналогии с Байлинмяо он концентрировал в себе светские и религиозные функции, усиливая роль и значение его хозяина в силу того, что рядом с Дворцом располагался величественный буддистский храм Ундор, или Ундормяо, также известный как Западный храм, по своим размерам, богатству и величию он мог соперничать с Дэ-Ванфу. Храм заложен в 1884 г. и задумывался как грандиозное сооружение, претендующее на ведущие позиции в религиозном мире Внутренней Монголии. После завершения строительства из других монастырей привлечены 16 монахов, которых Тубдун Тоин обучал тибетскому письму, песнопениям и молитвам вплоть до своей смерти в 1923 г. К 1945 г. количество монахов увеличилось до 200.
В 1931 и в 1933 гг. внимание к Ундо-ру было привлечено его посещением Панчен-ламой, который в качестве гостя князя провел во дворце около шести недель, и за это время резиденция Дэ Вана стала своего рода Меккой для набожных паломников со всех уголков Монголии. Они приезжали даже из Внешней Монголии и Маньчжоу-Го, чтобы воздать должное своему духовному наставнику и поклониться ему. Прием осуществлялся в специально выстроенной резиденции Панчен-ламы, которая в течение последующих лет пользовалась особым вниманием гостей дворцового комплекса и местных жителей [10; Р. 8], что резко повысило и авторитет Дэ Вана, и статус Храма, который в том же году был перестроен и расширен. Именно в это время Дэ-ван и Панчен-лама вели разговоры о независимости Внутренней Монголии.
Храмовый комплекс серьезно пострадал во время Культурной революции и в 1981 г. был разрушен, однако память о нем как о центре религиозной жизни сохранилась до сих пор.
Таким образом, под буддистским правом следует понимать совокупность религиозных норм, основывающихся на буддистском вероучении, имеющих государственный характер, но не представляющих собой единой системы социального
регулирования. Исторический опыт существования буддистских государств в Новейшее время показывает, что исключительно религиозные нормы никогда не доминировали в них над нормами светскими. Вместе с тем, приходится констатировать, что светское право активно прибегало к по-
Литература_
1. Дудин П.Н. Становление и нормативное закрепление теократической монархии в Монголии 1911-1924 г. // Право. Журнал Высшей школы экономики, 2012, № 2.
2. Конституции государств Азии. В 3 т. Т. 2: Средняя Азия и Индостан / Отв. ред. Т.Я. Хабриева. М.: Норма, 2010.
3. Конституции государств Азии. В 3 т. Т. 3: Дальний Восток / Отв. ред. Т.Я. Хабриева. М.: Норма, 2010.
4. Рерих Н.К. Листы дневника. Т. 1. М.: Международный центр Рерихов; Бисан-Оазис, 1995.
5. Рерих Н.К., Рерих Ю.Н. Переписка с Министерством с/х США. Отдел рукописей МЦР. № 10529. Письмо от 28 августа 1935 г. Л. 50.
6. Современная Монголия. 1934. № 1.
7. Современная Монголия. 1936. №1.
8. Цыремпилов Н.В. Кудунская теократия Лубсан-Самдан Цыденова: истоки, содержание и хронология событий / в кн. Государственность народов Внутренней Азии (ХХ век). Прага: Vedecko vydavatelske centrum «Sociosfera-CZ», 2014.
9. French R.R., Nathan M.A. Buddhism and Law: An Introduction. Cambridge University Press, 2014.
10. Life in Mongolia lacking in luxury // The New York Times, June 17, 1934.
11. Self-rule Sought by Inner Mongolia // The New York Times. October 16, 1933.
12. Whitecross R.W. Separation of Religion and Law?: Buddhism, Secularism and the Constitution of Bhutan. Buffalo Law Review, 2007.
13. Монголии иийгмийн давхраажил: хогжил, хандлага. Х. Гундсамбуу. УБ., 2002.
мощи буддизма при становлении государственности монгольских народов, которые отличались глубокой религиозностью, что позволяло осуществлять регулирование общественных отношений без излишнего применения силы, апеллируя, в первую очередь, к духовному сознанию граждан.
_References
1. Dudin P.N. Pravo. Zhurnal Vysshey shkoly ekonomiki (Law. Journal of High School of Economics), 2012, no. 2.
2. Konstitutsii gosudarstv Azii. V 3 t. T. 2: Sred-nyaya Aziya i Indostan [The Constitution of the states of Asia. In 3 v. Vol. 2: Central Asia and the Indian subcontinent]. Moscow: Norma, 2010.
3. Konstitutsii gosudarstv Azii. V 31. T. 3: Dalniy Vostok [The Constitution of the states of Asia. In 3 v. Vol. 3: Far East]. Moscow: Norma, 2010.
4. Rerich N. Listy dnevnika [Sheets of diary]. Vol. 1. Moscow: ICR; Bisan Oazis, 1995.
5. Rerich N., Rerich Yu.N. Perepiska s Minister-stvom s/h SShA. Otdel rukopisey MCR (Correspondence with the Ministry of agriculture of the US. Manuscript Division of the ICR). No. 10529. Letter dated by August 28, 1935 L. 50.
6. Sovremennaya Mongoliya [Modern Mongolia]. 1934. No. 1.
7. Sovremennaya Mongoliya [Modern Mongolia]. 1936. No. 1.
8. Tsyrempilov N.V. Kudunskaya teokratiya Lubsan-Samdan Tsydenova: istoki, soderzhanie i hronologiya sobytiy [Kudunsky theocracy of Lubsan-Samdan Tsydenov: origins, content and chronology of the events]: in the book. Statehood of peoples of Inner Asia (twentieth century). Prague: Vedecko vydavatelske centrum «Sociosfera-CZ», 2014.
9. French R.R., Nathan M.A. Buddhism and Law: An Introduction [Buddhism and Law: An Introduction]. Cambridge University Press, 2014.
10. Life in Mongolia lacking in luxury (Life in Mongolia lacking in luxury). The New York Times, June 17, 1934.
11. Self-rule Sought by Inner Mongolia (Self-rule Sought by Inner Mongolia). The New York Times. October 16, 1933.
12. Whitecross R.W. Separation of Religion and Law?: Buddhism, Secularism and the Constitution of Bhutan [Separation of Religion and Law ?: Buddhism, Secularism and the Constitution of Bhutan]. Buffalo Law Review, 2007.
13. Mongolii iiygmiyn davhraazhil: hogzhil, handlaga [Mongolia iiygmiyn davhraazhil: hogzhil, handlaga]. H. Gundsambuu. UB., 2002.
Коротко об авторах_
Дудин П.Н., канд. полит. наук, доцент каф. «Международное право и международные отношения», Бурятский государственный университет, г. Улан-Удэ, Россия
dudin2pavel@gmail.com
Научные интересы: государство, государственность, международные отношения, международное признание, Внутренняя Монголия, право, политическая и правовая мысль русской эмиграции, религиозные нормы, гражданское общество, права человека
_Briefly about the authors
P. Dudin, candidate of political sciences, associate professor, International Law and International Relations department, Law faculty, Buryat State University, Ulan-Ude, Russia
Scientific interests: state, statehood, international relations, international recognition, Inner Mongolia, law, political and legal thought of the Russian emigration, religious norms, civil society, human rights
Шемелин А.В., д-р полит. наук, доцент, зав. каф. «Социально-правовые дисциплины», Забайкальский государственный университет», г. Чита, Россия shemelin75@yandex.ru
Научные интересы: избирательное право, электоральное поведение, история органов государственного управления
A. Shemelin, doctor of political sciences, professor, head of the Socio-Legal Disciplines department, Transbaikal State University, Chita, Russia
Scientific interests: right to vote, electoral behaviour, history of government
